скачать книгу бесплатно
Сегодня, как обычно, забегаю с утра в продовольственный магазин. Со списком срочнонемедленнонеобходимого.
Лежащий под входной дверью краснолицый побирушка вдруг буркнул под нос по-русски:
– Не, нормально? Могла бы и поздороваться. Совсем, что ли?
Уже забежав в магазин, торможу со скрипом и застываю столбиком. На минуточку, это Испания. И я в этот магазин хожу часто. Никто никогда здесь не разговаривал по-русски. Ни с кем из русских здесь не знакомилась. Кажется. Выхожу. Смотрю внимательно. .
Включается автоматическая система наведения и опознавания объекта. Как у Терминатора.
Камера скользит по полусонному и явно уже пьяному с утра лицу с бледно-голубыми выцвевшими глазами, по рыжим немытым волосам, худощавой фигуре в грязных джинсах и желтовато-бурой футболке.
Писк. Опознавания объекта завершено!
5 дней назад этот «товарисч» заходил в нашу таверну. В туалет. Хоть испанцы и не приветствуют бесплатные туалеты ( здесь признаком хорошего воспитания считается привычка что-то купить в заведении, куда идешь "по срочным делам"). Чашку кофе, чай, мороженое, пиво, воду. Неписаный закон.
Но мужчинка этот был бомжеватого вида, говорил с жутким акцентом, и было понятно, что промедление смерти подобно. А чай или кофе он просто не пил не по вине нелюбви к оным, а скорее всего, потому, что лет 10-15 назад слова, их обозначающие, были удалены из лексикона путем замещения алкоголем. Плюс, наверняка, имело место быть некоторое косноязычие, каковое следовало из его вчерашнего общения с мужем:
– Мучас грасиас, сеньор. Сой Владимир. Я Владимир. Украньяно. Ту эспаньоль? А донде, где руманос, румыны где? Аки, тут, раньше румыны. Где?
Муж спокойно и привычно ( я говорю по-испански лишь не намного лучше этого посетителя ) отвечает:
– Переехали.
Он:
– А у вас тут кто-то говорит по-русски. Аблар русо? Аки. Здесь. Си? Да?
Муж:
– Си. Иха (дочь). Но эста (отсутствует)
(Я сидела рядом, журнал заполняла, молча. Меня нет).
Мужчинка вышел и был нами тут же забыт.
Вот теперь он лежит на улице под дверью магазина. И возмущается тем, что я с ним не здороваюсь. Бред. На распознавание и воспоминание ушло секунды полторы.
Я делаю шаг к нему, улыбаясь, и говорю мягким вкрадчивым голосом пожилой учительницы, которая застукала взрослого уже ученика, по привычке испуганно прячущего сигарету в кулак на встрече выпускников: « АчтовытутделаетеИванов?зачеркнуто)».
? Доброе утро, Вова! Как Ваше здоровье?
Есть у нас такое странное слово "осклабился». Вот он это как раз и сделал, затоптал мысленный бычок, расправил рубашку и лег по стойке смирно.
? Привет. Вот. Я. Здорово! Тут. Как. Ты.
? На работе, Вова?
? Это. Да. Ну.
? Вова, извини, я не могу помочь тебе деньгами. Но ты можешь прийти с 17 часов в Эль Капитан, я тебя покормлю и могу дать еды с собой. Ты понял?
? Гы. Ну. Дык.
Я развернулась и ушла по своим делам. Вовчик остался работать, лежа под дверью, и надо сказать, не безуспешно. Испанцы жалеют нищих.
Я еще бегала в две фруктовые лавки, в фотосалон, в китайский за мелочевкой, опять в продовольственный, в перерывах жарила блины, карамелизовала яблоки для торта Татин, убирала, мыла… Проходя мимо, замечала, что поза "работника" не менялась.
Было в этом что-то вечное, незыблемое, размеренное и ежедневное. Как восход солнца, например.
В 18.00 в ресторан зашел уже полумертвый от обмывания заработанного Вовчик.
– Привет! А ты волосы покрасила. И подстригла. Тебе хорошо.
Я цепенею. Реально, изменила цвет и прическу.Две недели назад… За мной следили? В мыслях каша из цитат. "Володька, зачем ты сбрил усы? Вы знаете, зачем он сбрил усы?" "Я маньяк. Я за тобой слежу. Хреново ты за мной следишь, маньяк. Ты меня вот запустил совсем даже".
– И ты еще поправилась.
Блин. Сама знаю… Но уже давно…
– Спасибо, Вова, за твое внимание. Да, я покрасила волосы и поправилась. Ты хочешь есть? Или тебе с собой положить
– Спасибо, не нужно. Ты сказала, что с пяти, а мне уже с четырех дали много. (В этой фразе, помимо всего прочего, присутствовали 5 букв " х", 5 букв "у" и 5 же букв "й".
Машет судочками и пакетами.
– Вова, это ты ругаешься?
– Нет, я так разговариваю. – он смущается и ковыряет ногой каменный пол.– Я есть не хочу. Я коньяк хочу.
– Извини, я только едой могу угостить.
– Да нет, я куплю.
Пьет коньяк, смакует. Любуется мной.
– Мне тебя не видно там, за барной стойкой. Бокалы загораживают…
Звяк-звяк!
– Нет, пожалуйста, не трогай бокалы!
Изворачиваюсь, полуприсев и облокотившись на стойку бара в позе Аллы Борисовны времен третьей юности, когда в мыслях был "настоящий полковник», а не мальчик Максимушка…
Пауза затянулась. Пионер должен быть вежливым .
– Вова, ты здесь давно?
– ?
– В Испании.
– ?
– В Валенсии.
– Ты что? Я тебе это уже рассказывал.
Я опять потерялась во времени и решила разораться, потому что его странные замечания ввергали меня в ступор. А я очень не люблю это состояние. Когда я что-то или кого-то не понимаю.
Я нервничаю. Муж знает, что это такое, и может, поэтому у нас в семье идеальные простые и понятные отношения.
– Ты меня реально с кем-то спутал. Я с тобой сегодня говорю первый раз в жизни.
– Да? Но вы так похожи! Я так скучал по тебе. И ты не Таня?
…Привет, дорогая Таня, похожая на меня, только худее и с другой прической. Этот бомж Вовка реально по тебе скучает и даже все время смотрит на меня через пузатые прозрачные бокалы, которые тем более меня не стройнят…
– Хорошо, что выяснили. Я точно не Таня. Ты здесь сколько времени? – Улыбаюсь.
Разговор начал клеиться. Выгнать я его не могу. Нам пора закрываться на сиесту и пару часов отдохнуть. А потом быть тут до полуночи. Ужины на сегодня не заказали, но мы будем ждать, кто придет. Если придет.
Как оказалось через пару-тройку недель после открытия, жители нашего района ужинают дома. Если б мы знали это раньше! Исключение – праздники, дни рождения и другие памятные события.
Мы год сидели в ресторане с 7 утра до 23 ночи, но реально продавались только обеды. Когда приходили местные гурманы и рядом работающие предприниматели.
Остальные же, в основном рабочие в гаражах и местные небогатые испанцы, на работе перекусывали бутербродами или шли в китайские кафешки, готовящие псевдоиспанскую еду. И ели там, потому что выходило чуть дешевле.
Испанцы экономны, и между качеством и ценой многие выбирали цену. Хотя соглашались, что наша еда вкусная. Но в Валенсии средняя зарплата может быть от восьмисот до тысячи двухсот евро. Полторы уже за счастье. Каждый день в кафе не находишься (Мадрид-Барселона зарабатывают больше. А здесь в Валенсии с работой совсем плохо. Зона не промышленная).
Да, о Вовке. Думаю, поболтает и уйдет. Гнать как-то некрасиво…
Перемежая нужные и ненужные слова, Вовик объяснил, что в Испании живет 15 лет. До этого – Польша и Германия. В Польше воровал в магазинах. Сбежал без документов. Прижился в Валенсии. Тепло. Удобно. Подают нормально. Еды вдоволь.
Оно мне надо было спрашивать? Привычка. Двадцать лет работы психологом..
– Твоя мама жива? (Ему лет 35-45, не определить.)
– Двенадцать лет назад была жива. Она работала на почте, и я ей звонил иногда. (Сразу представила маленькое украинское село без домашних телефонов и местный почтамп). А потом она на пенсию вышла. Звонить стало некуда. Уже 12 лет не звоню. ..
(«Зачем он спросил? Зачем я ответил?»)
– Ты кто по профессии?
– Дык. Так. Ну. Я ж. У магазина. Ты ж. Видела. (8 букв Х, 8 букв У, 8 букв Й)…
– Не ругайся, пожалуйста. У меня здесь ребенок. Даня. Она помогает.
Он зажимает рот руками. Мычит.
– Твоя прежняя профессия? У тебя есть профессия?
Наверное, его давно об этом никто не спрашивал.
Он вдруг взахлеб начинает рассказывать, что он столяр-краснодеревщик. И у него 4 разряд. Но мастер был скот. А маме надо было помогать. А соседка денег попросила. А он рррраз! И дал. А мастер. А мама. И все. И первый разряд. И Польша. И все.
Реально все. Остальные слов пятьдесят еще – из все тех же трех букв. Говорил, махая руками, подпрыгивая, морща испитое лицо , щурясь и зажимая себе рот при бранных словах.
– Извини, я уже не могу без мата.
– Вова, пожалуйста. Ты же серьезный человек! Ребенок может услышать! Что она о тебе подумает!
Такая интонации у меня была, когда я объясняла Вовке Афанасьеву, шестнадцатилетнему двоечнику и второгоднику, почему меня, тринадцатилетнюю его одноклассницу, нельзя дергать, как других, за косы и хлопать по спине, ища застежку от лифчика.
– Понимаешь, Вова, – говорила я 40 лет назад, – ты же здесь самый красивый и умный. Я тебе доверяю. И ты очень благородный и воспитанный. Я-то знаю! Пожалуйста, Вова, не надо это делать!
И я была единственной девочкой в классе, над которой этот парень, похожий на взлохмаченного Волка из "Ну, погоди», не издевался и рядом с которой не пошлил сам и не давал пошлить другим.
…Бал в доме на Мойке, елка, шары, музыка, гимназисты с тощими шеями, неуклюжие и хорохорящиеся… Гимназистки в длинных платьях. Танец. Разговор. Фи, Вольдемар! Какой моветон! Извольте…
Дежавю. И сейчас рядом бомж Вова матерно рассказывает за свою жизнь…И я говорю "пожалуйста". И он краснеет и смущается… Перебирает ногами, топчется на месте, постукивает ладонями по барной стойке, одергивает футболку.
Оно мне надо? Зачем спрашиваю? Привычка скорее, чем необходимость. Привычка уже несколько лет не практикующего психолога. Понять.
– Ты краснодеревщик? Хочешь по специальности работать? Ищешь работу?
Дурацкая привычка равнять всех по себе. Нахрена ему та работа?
– Я не могу работать! У меня нога оперирована. На штырях, хожу плохо. А больше бесплатно лечить врачи испанские не хотят.
– А ты домой не хочешь? В Украину.
Вовчик смеется.
– Мне и тут неплохо. Да и документов у меня нет вообще никаких. А еще: что я там делать буду, я ж уехал оттуда 20 лет назад.
Потом смотрит на меня, задумывается и говорит грустно:
– Как же вы все-таки похожи! Только вот кольцо у тебя… замужем, да?
– Замужем. (Блин. Худая Таня, у тебя что, был роман с Вовиком? Зачем ты его начинала? Что ж ты его бросила? Или он всегда пил, врал и воровал? Дрался, наверное, по пьяни, да?
В СССР на примере хороших фильмов, с помощью хороших актеров, советских женщин учили любить, терпеть и перевоспитывать алкоголиков, учили видеть в них личность, человека, друга, любимого…
Поколение наших мам верило «неподдающимся». И это многим разбило жизнь. Тщетно перевоспитывать и развидеть.
Один вариант из тысячи положительный и 999 несчастных.
Мой возраст уже был позубастее, и уже не каждая моя сверстница искала в алкоголике и лжеце личность и индивидуальность.
