скачать книгу бесплатно
Рядом с Трохиным лежал автомат. Он осторожно, стараясь не издать ни малейшего шума, взял его. С ещё большими предосторожностями снял предохранитель и передёрнул затвор, плавно сопровождая затворную раму, чтобы щелчок был как можно тише.
Катышев повернулся к нему боком, и Трохин понял, что если будет медлить, станет поздно. Совсем поздно. Ствол смотрел в сторону Катышева, и Трохин без лишних хитростей нажал на спусковой крючок. Выстрел получился одиночным. На нервяке он не заметил, как опустил предохранитель до нижнего положения.
Пуля попала Катышеву в левую щеку, снеся при выходе правую половину лица. «Странно, – подумал Трохин, глядя на изуродованную голову Катышева, – мне даже не противно». Ни страха, ни чувства вины за содеянное он не испытывал. Зато из подсознания снова всплыло: «Это надо остановить…»
Теперь угрозой стал он сам.
Вот так, с положительными мыслями, Трохин тихо сошел с ума.
Аккуратно положив автомат на стол, он пошел на кухню. В голове у него имелся чёткий план дальнейших действий.
Под дикий хохот, появившийся внезапно и идущий неизвестно откуда, Трохин прошел на кухню. Понимающе посмотрев на тело Смирнова, он снял брючной ремень и сделал две петли. Закинул ремень на крюк для лампы – единственный во всем карауле – он затянул одну петлю и сунул голову во вторую. Ещё раз поглядев на тело Смирнова, он улыбнулся ему и оттолкнул из-под себя табуретку. Ноги его несколько раз дернулись, руки взметнулись было, но тут же безжизненно повисли.
Хохот стал громче.
17
Непонятно откуда взявшийся идиотский хохот ударил по напряженным до боли нервам. Удивляться чему-либо уже не было смысла. Единственное, что Осокин понял – ещё немного, и он сорвётся. Всю свою недолгую в общем-то сознательную жизнь он следовал важному принципу – всегда держать марку. И он её держал. Но сейчас наступил момент, когда уверенность в себе и своих силах куда-то пропала. Ничего хуже придумать было нельзя.
«А Троха – молодец, не растерялся», – внезапно подумал Осокин и чуть не рассмеялся – в первый раз он хорошо и уважительно, пусть даже мысленно, отозвался о духе. Действительно смешно. Ведь с тех пор, как пришёл следующий после его призыва призыв, Осокин старался держаться как можно круче и просто не позволял себе хорошо относиться к духам. После всего того, что по духанству испытал он – жалеть кого-то?
И вот один из его принципов уже сломался. Сам по себе. Плохой симптом, что и говорить.
А хохот продолжал бить по ушам.
Минут через пять после того, как Трохин ушел на кухню, он стал громче.
Осокину захотелось закрыть руками уши, но он не мог позволить себе такую роскошь. По крайней мере при других. Потому что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя показывать свою слабость. А сейчас Осокин как раз чувствовал себя слабым и беспомощным, прямо как дух перед сборищем дедов.
Осокин почувствовал, как в нем поднимается и начинает закипать злость. Злость на самого себя, армию, караул и на то, что заставило его себя так паршиво чувствовать.
Оставалось только найти причину.
Осокин огляделся. В его глазах сверкала ненадуманная ярость. Неожиданно он увидел через открытую дверь в спальное необычным способом нарисованный Мориным оскаленный череп. Вспомнил, как стоял у ямы, которую они копали под новый сортир, глядя на эту…
В голове начала складываться цельная картина. Как бы по идиотски это все не выглядело. Осокин понял, откуда на них обрушилось это безумие. И теперь, как только появилась конкретная цель, вернулась уверенность в своих силах.
Осокин молча встал и взял автомат.
Поймав настороженный взгляд Голубева, он грубо бросил:
– Не писайте в штаны, детки. Я пока ещё в норме.
Передёрнув затвор, он всё-таки решил пояснить, так, на всякий случай, а то вдруг объявится ещё один герой-Трохин.
– Кажется мне ясно, из-за чего весь этот бардак.
Ребята по прежнему смотрели недоверчиво. Конев даже потянулся за автоматом. Но Осокину было на это глубоко наплевать. Сейчас он разделается с этой тварью, и тогда все поймут, что он прав.
Он подошел к комнате начальника. Точно, Маска лежала там же, куда её положил Морин – на краю стола, наполовину прикрытая брошенной кем-то газетой.
Снова ударил по глазам злобный оскал.
Осокин оскалился в ответ, вскинул к плечу автомат и прицелился. С такого расстояния он ни за что не промахнется. Уж будьте уверены.
Осокин нажал на спусковой крючок.
Раздался одиночный выстрел. Пуля срикошетила от камня из которого была сделана Маска и ударила в стену. Осокин чертыхнулся – предохранитель с автоматического упал на одиночный. Ох уж эти раздолбанные автоматы, передающиеся по наследству! Переводя предохранитель, он с дикой радостью отметил, что хохот оборвался, уступив место гневному рычанию.
– Не нравится, падла? – прохрипел он, прицеливаясь снова.
Две короткие очереди заглушили рычание.
«Что за ерунда?» – пронеслось в голове у Осокина. Ни одна пуля не попала в цель. Скосив глаза вниз, он увидел четыре дымящиеся дырки в деревянных досках пола. Получалось, что какая-то сила остановила пули прямо в воздухе, да так, что те расплавились.
Осокин почувствовал, что опять начинает теряться. Теперь первоначально составленный план уже не казался ему таким легковыполнимым. Приступ растерянности длился недолго. «Ну нет! Хрен ты угадала!» – со злостью подумал Осокин и дал длинную.
Все оставшиеся патроны вылетели за четыре очереди. Маска даже не шелохнулась. Расплавленными каплями пули падали вниз, так и не достигнув цели, которой они предназначались. Лишь одна пуля избежала общей участи. Наткнувшись на невидимую преграду, она срикошетила от неё, разворачиваясь на 180 градусов.
Осокин всё ещё жал на спусковой крючок, когда эта последняя пуля, пройдя мимо ребер сквозь мягкие мышечные ткани, разорвала ему сердце.
18
Смена задерживалась уже на полчаса. Такого ещё ни разу не было. Ну, минут на десять, такое изредка случалось. Но на полчаса – это уже ни в какие ворота не лезет!
Да и свет на периметре почему-то не включают. И по портативной рации вызываешь караул, вызываешь – бесполезно.
Да черт с ним со всем этим! Лишь бы сменили быстрее.
Михаленко зябко поежился. Уже не то, что прохладно, а совсем холодно. Надо же было дураку догадаться оставить шинель в карауле! Жара днём, до смены не замерзну! С другой стороны, кто же знал, что эти тормоза на столько задержат смену.
Надо что-то делать. Но что ты сделаешь? «Хоть волком вой», – невесело усмехнулся Михаленко. Пятьдесят отжиманий от перекладины вышки согревали буквально на пару минут. Еще немного, и он превратится в такую большую-большую сосульку. Подобная перспектива Михаленко нисколько не радовала.
– Ну где же они? – спросил сам у себя Михаленко, подпрыгивая на одной ноге, чтобы согреться.
«И вообще, когда они там свет на периметре собираются включать? Совсем они там умерли, что ли?» – подумал он, доставая часы и пытаясь разглядеть минутную стрелку. С большим трудом ему это удалось. Без пятнадцати одиннадцать.
Возмущению, закипевшему в душе Михаленко, не было границ.
Он в очередной раз попытался вызвать по рации караул, и в очередной раз послушал в ответ треск атмосферных помех. Другие посты время от времени пытались сделать то же самое. С тем же результатом. Следовательно, его рация в полном порядке. Зато то же самое минут через десять нельзя будет сказать о нем самом.
«Правда они там все что ли подохли?» – снова мрачно подумал Михаленко. Более оригинальных версий почему-то не рождалось.
Попрыгав ещё немного, Михаленко наконец решился: слез с вышки и побежал к соседнему четвёртому посту.
Виталин исполнял какой-то хитроумный танец.
– Что, взмёрз, маугли? – поинтересовался Михаленко, залезая к нему на вышку.
– Можно подумать – ты вспотел, – стуча зубами, ответил Виталин.
– А как же, – усмехнулся Михаленко, – у меня же вышка-то с подогревом.
– А-а-а, – протянул Виталин, – ну тады – ой.
С минуту они помолчали.
– Ну что будем делать? – нарушил молчание Михаленко. – Уже на час задерживают.
– А чёрт его знает, что делать, – проворчал Виталин. – Может, пойти в караул и там спросить? – добавил он с сарказмом.
– И получить за это по башке, – ответил Михаленко. – Надо было тогда каску захватить.
– Да, без каски хреново, – покачал головой Виталин, – башка может не выдержать.
Они ещё немного помолчали.
– Не, кроме шуток, что делать-то? – снова нарушил молчание Михаленко. – По рации они не отзываются, свет на периметре не включили, смены нет. Может, у них случилось что?
– Может и так, – пожал плечами Виталин. – Ты устав читал? Стой, пока не снимут.
– Кому он нужен, твой устав, – махнул рукой Михаленко, а сам подумал, что Виталин очень даже прав – за самовольный уход с поста выволочка будет капитальная.
И тут они услышали выстрелы со стороны караула. Сначала короткая очередь, потом, секунд через пять – одиночный.
Оба переглянулись. Видно, в карауле действительно творится что-то неладное. Минут пять они прислушивались. Тишина.
– И что это было? – поинтересовался Виталин.
– Не тебе одному хочется это знать, – пробурчал в ответ Михаленко, прекрасно понимая, что Виталин спросил просто так, чтобы не молчать.
– Может… – начал было Виталин, но тут же умолк.
Со стороны караула раздался одиночный выстрел, после чего началась бешенная пальба. Длилась она недолго, но патронов было выпущено не меньше тридцати.
– Ну и хренотень, – только и смог сказать Виталин.
Немного погодя, он добавил:
– Придётся идти.
Михаленко промолчал. А что тут ещё можно сказать? Идти теперь действительно придётся. Лучше ничего не придумаешь.
– Всем соваться нечего, – размышлял вслух Виталин. – Я схожу один.
Михаленко хотел было возразить, но передумал.
– Хорошо, – сказал он. – Если тебя не будет через пятнадцать минут – я собираю всех, и мы валим за тобой.
Виталин подумал немного и согласно кивнул.
– Иди к себе и жди. А там посмотрим, – сказал он.
Ребята спустились с вышки.
«Как в кино», – думал Михаленко, шагая в сторону своего поста. Однако всё происходило на самом деле.
19
Трупы сложили в спальном.
Теперь их осталось только четверо. Да еще четверо на постах. Итого – восемь. И мертвецов – восемь. По крайне мере, в количестве они сравнялись.
Латышев вытер испачканные в крови руки о штаны, оставляя на зелёной материи жирные багровые разводы. Да и чёрт с ними, со штанами – неизвестно ещё сколько осталось их носить.
«Вполне возможно, что я буду следующим», – как-то отстранённо и совершенно спокойно подумал Латышев. Нервная восприимчивость ко всему происходящему притупилась окончательно. Как будто так было всегда.
«Посты!» – снова вспомнил Латышев. Смену же так и не сделали. Только какая сейчас к черту может быть смена, когда творится такое, что никак не мог предусмотреть ни один дядя с большими звездами на погонах.
– Миша, – окликнул он Голубева, впервые за свою ещё недолгую службу обратившись к сержанту по имени.
Тот вопросительно кивнул головой.
– Там же ребята на постах стоят. Они ведь и не знают ещё ничего.
Голубев потер ладонью подбородок.
– Они наверняка слышали стрельбу, так что ещё намного, и они будут здесь.
– Вы мне лучше скажите: какого чёрта мы вообще тут сидим? – вклинился в разговор Конев. – Надо дергать отсюда.
– И побыстрее, – поддержал его Снегов. – Неизвестно, кто может стать следующим.
Сказав это, он встал и пошёл к двери.
– Ты что, прямо так и пойдешь? – поинтересовался Голубев.
– А что нам здесь нужно? – вопросом на вопрос ответил Снегов. – Если ты за имущчество, – он специально исковеркал слово, – переживаешь, то ничего с ним здесь не случится – это уж точно. Придут катера, пусть тогда начальство все и расхлёбывает. А нам что? Мы люди не особо большие.
«Неправда», – захотелось сказать Латышеву. Он вдруг почувствовал свою значимость.
В это время Снегов уже собирался открывать входную дверь.
– Подожди, – сказал ему Голубев. – Надо хоть шинели взять.
– Пусть вон Латышев возьмет, – ответил Снегов и толкнул рукой дверь.
Она не поддалась.
