скачать книгу бесплатно
Если в этом пункте видеть некоторые преувеличения, то трудно было бы отрицать справедливость той гордости и любви, с какой Бадигин показывает заслуги русских поморов в области географических открытий и развития морской техники. Картина проникновения их все дальше на север со времен вольного Hoвгорода, описание их быта, их приспособления к тяжелым полярным условиям бесспорно ценны и вероятно окажут на детей и молодежь, которые будут читать роман, вполне полезное влияние. Общая мысль показать, что Россия, идя своим путем, не только не отставала от запада, но во многом перегоняла его (суда русских рыболовов были быстроходнее скандинавских, проникали дальше на север, были лучше приспособлены к плаванию среди льдов), что в русском народе во многих областях хранилась достаточно высокая техническая культура (пользование морскими инструментами и производство вычислений), что наши северяне с небывалой точностью изучили и охарактеризовали полярные естественные явления (автор напоминает, например, множество терминов в их языке для описания различных состояний льда, частично вошедших в литературную и научную речь – «торос», «шуга», «сало» и т. д.). Все это странным образом напоминает многие высказывания И. Л. Солоневича. Но для большевиков подобная линия небезопасна: идя до конца, придется признать, что русский народ, со всеми его драгоценными свойствами, выработал себе идеологию, всю основанную на православии и самодержавии – а тогда, напрашивается вопрос, к чему же, собственно советская власть?
Прежняя система большевиков, которою, помню, меня угощали в школе, была гораздо логичнее; там все начиналось с 1918 года, до которого, де, в России царили тьма и эксплуатация. Теперь же, рассказывая правду, или, по крайней мере, значительную часть правды о русской истории они все сильнее вызывают чувства, что России следовало идти прежним своим путем, и все начиная с 1918-го – кровавое, трагическое недоразумение.
Переоценке подверглись у большевиков даже такие явления, где от них всего труднее ждать объективности. Курьезным образом, многие их утверждения сейчас ближе к истине, чем теории зарубежной левой части интеллигенции, продолжающей по привычке охаивать наше прошлое. Например, если зарубежные либералы боготворят декабристов, советские историки о них говорят весьма прохладно, часто подчеркивая нереальность их планов, их одиночество, узость их классовых интересов. Вряд ли они даже не более правы, чем многие правые из эмиграции, слишком строгие к этим наивным и беспомощным заговорщикам; вряд ли у них можно отнимать идеализм и искренность, хотя и направленные по нелепейшему руслу. Свидетельством их подлинных мыслей и того внутреннего краха, какой они пережили после разгрома, остаются многие их высказывания; напомним здесь такой чрезвычайно типичный отрывок из письма декабриста князя Александра Ивановича Одоевского, из крепости, где он сидел под арестом: «Русский человек – все русский человек; мужик ли, дворянин ли, несмотря на разницу воспитания – все то же! Пока древние наши нравы, всасываемые с молоком (особенно при почтенных родителях); пока вера во Христа и верность Государю его одушевляют – то он храбр, как шпага, тверд, как кремень; он опирается о плечи 50 миллионов людей; единомыслие 50 миллионов его поддерживает; но если он сбился с законной колеи, то у него душа – как тряпка. Я это испытал…»
Вспомним и Рылеева с его пафосом «святой Руси», с его «Ермаком» и «Сусанином».
Опереться на традицию – заманчиво, но и опасно. Это по-настоящему возможно лишь для тех, кто этой традиции верен. Большевики же пытаются использовать ее с обманной целью, и рискуют, что она в их руках взорвется, как бомба при неосторожном обращении. Напоминая народу о прошлом – что с удовольствием делают десятки писателей вот уже лет десять, с самого начала войны, – советская власть ведет игру чреватую опасностями. Героические образы Александра Невского у В. Яна, Андрея Боголюбского у Георгия Блока[125 - Георгий Петрович Блок (1888–1962) – литературовед, писатель, переводчик. Двоюродный брат А. А. Блока. Автор исторической повести для детей «Московляне».], Дмитрия Донского у С. Бородина[126 - Сергей Петрович Бородин (1902–1974) – писатель. Автор популярных исторических романов, включая «Дмитрий Донской», трилогию «Звезды над Самаркандом».] неизбежно говорят в пользу системы, при которой такие люди рождались и правили. А сравнение с тем, что эту систему сменило, может лишь вызвать у двухсотмиллионного народа желание, чтобы те золотые времена вернулись снова… Даст Бог, так скоро и будет.
«Наша страна», Буэнос-Айрес, 6 марта 1954 г., № 216, с. 3.
Советский роман об Египте
Роман И. Ефремова[127 - Иван Антонович Ефремов (1908–1972) – писатель-фантаст, палеонтолог.] «Путешествие Баурджеда» («Молодая Гвардия, 1953) относится к тому периоду «литературного нэпа», который сейчас, видимо, сменяется новым закручиванием гаек, и интересен, как одна из редких за последнее время попыток советских авторов писать об истории не русской, но иностранной, да еще столь отдаленной эпохи. Автор все же неправ, утверждая в предисловии, что «В нашей литературе совершенно отсутствуют произведения, посвященные столь древним эпохам истории, и молодому читателю нет возможности познакомиться с ними иначе, как по специальным работам». Не говоря уже о романах Мережковского[128 - Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) – писатель, поэт, литературный критик, общественный деятель. Один из основателей русского символизма и жанра историософского романа.], написанных в эмиграции и неизвестных в СССР, или о сочинениях Кржижановской, исторический элемент которых более чем сомнителен, в России широко были распространены переводы романов Эберса[129 - Георг Мориц Эберс (Georg Moritz Ebers; 1837–1898) – немецкий ученый-египтолог и писатель. Совершил научные экспедиции в Египет, по результатам которых опубликовал несколько фундаментальных научных трудов. Написал 12 романов, популяризирующих историю Древнего Египта, а также романы об европейской истории XVI в.] из египетской жизни («Уарда», «Невеста Нила») и изданный уже при Советах роман Болеслава Пруса[130 - Болеслав Прус (Boleslaw Prus; наст. имя Александр Гловацкий; 1847–1912) – польский писатель, журналист. Опубликовал большое количество хроник, фельетонов, рассказов. Написал несколько социально-психологических романов, из которых наиболее известен роман «Кукла», а также исторический роман «Фараон».] «Фараон».
«Путешествие Баурджеда» производит сперва довольно тусклое впечатление, так как именно в первых главах назойливо подчеркиваются любезные большевистскому сердцу элементы «классового угнетения». Дальше, однако, действие становится интересным, даже захватывающим, и читатель с вниманием следит за борьбой жрецов Ра и жрецов Тота, в которой погибает молодой фараон Джедефра, стремившийся путем смелых реформ улучшить жизнь своего народа.
Центром повествования является путешествие сановника Баурджеда вдоль берегов Африки, предпринятое по поручению фараона в поисках богатств далеких земель. Картина трудов и мужества мореплавателей дана в героических тонах, и может увлечь молодежь, для которой книга написана.
В романе борются две струи, две разные линии. За счет автора мы относим те места, где загадочная, странная жизнь древнего Египта оживает в красочных описаниях с налетом романтической жути и мистики – изображение храма Джосера и расшифровка завещания фараона, убийство Джедефры, жизнь в подземном храме Тота, – и те, где описаны титанические усилия моряков в борьбе с бурями, жаждой, жарой, их верность долгу на службе фараону. За счет социального заказа – производящие впечатление топорности и недоделанности главы в начале и конце романа, имеющие целью показать «революционные настроения угнетенных масс» или что-то в этом роде. Было бы нелепо изображать Древний Египет неким социальным раем; но марксистские методы всегда неуклонно ведут к фальсификации истории вместо объективного исследования фактов; остается выразить сочувствие подсоветским писателям, принужденным идти по этому пути, – и за ними не следовать.
«Возрождение», рубрика «Среди книг, газет и журналов», Париж, июнь 1955 г., № 42, с. 172-173.
Мост в пустоту
Роман И. Ефремова «Лезвие бритвы» (большой том в 640 страниц), выпущенный в Москве в 1964 году, принадлежит к жанру научной фантастики с приключенческим уклоном, с действием в России, в Африке и в Индии, с похищениями, убийствами, шпионажем, любовной интригой и всем, чем полагается. В данных рамках его бы можно одобрить (и уж верно публике он доставил удовольствие…); хотя не все нити фабулы находят в конце свое завершение; может быть, автор рассчитывал дать продолжение? Или его сочинение подверглось сокращению? Притом, нужно признать, что персонажи не имеют лица и характера, делясь на героев и злодеев, с одинаковым в общем языком и с достаточно трафаретным поведением.
Хуже гораздо то, что книга переполнена философскими рассуждениями (сильно ее отягощающими), – и они стоят на весьма невысоком уровне, и в моральном, и в культурном отношении. Мы бы охотно извинили автора соцзаказом; да трудно! Слишком он много пыла в них вкладывал…
Главный пункт в его диалектике – яростное отрицание христианства, при особых нападках на католичество, за якобы принижение женщины и презрение к ней. Однако, как принято выражаться в английском парламенте, сии утверждения не только не соответствуют истине, но и прямо ей противоположны. Общеизвестна роль культа Богоматери у христиан, и в первую очередь как раз у католиков (которых протестанты обвиняли именно в том, что у них Мадонна затмевает самого Христа). Обличая же Инквизицию, и специально преследование ведьм, Ефремов упорно относит их к Средневековью, тогда как эти явления принадлежат целиком эпохе Возрождения. Добавим, что он тут, в основном, некритически повторяет устарелые и надуманные построения французского историка Мишле[131 - Жюль Мишле (Jules Michelet; 1798–1874) – французский историк и публицист. Автор философских и исторических работ, 6-томной истории Франции.]. В реальности, ведьмы, в своем большинстве, отнюдь не были безгрешными мученицами: они оказывались виновны, почти всегда, в подлинных, по тем временам считавшихся тяжелыми преступлениях, как устройство абортов, детоубийство, отравление (с целью устранения обременительных жен или мужей, либо отправления на тот свет богатых родственников, на предмет наследования).
Отметая христианство и христианскую мораль, – причем он настойчиво подчеркивает, что, мол, они, наравне с исламом, суть порождения еврейского духа, – писатель гораздо снисходительнее смотрит на индуизм; но и тот он желал бы «очистить» ото всего духовного и потустороннего. Принципы же религиозной нравственности он предлагает заменить лаической моралью, в которой чуть ли не на первом месте он ставит культ человеческого тела. К сожалению, этот безобидный, казалось бы, хотя и неглубокий культ присущ, как мы наблюдаем, и фашизму, и коммунизму, обоим в равной степени, и входит в общую схему тоталитаризма, с коим хорошо мирится и увязывается. Лаическая же мораль держится, как правило, пока у людей свежи осознанные или неосознанные пережитки морали религиозной. Потом же… мы видели, к каким нравам привели безбожные режимы в Германии и в России! Лучше не надо…
Для развлечения разобранный нами роман годится; научить же он не может ничему.
«Наша страна», рубрика «Среди книг», Буэнос-Айрес, 1 февраля 1986 г., № 1853, с. 3.
Преступники и герои
Подсоветский писатель Ю. Давыдов[132 - Юрий Владимирович Давыдов (1924–2002) – писатель. Секретарь Союза писателей Москвы (1991–1995).] специализировался на романах, построенных на биографиях русских революционеров. Мы уже упоминали его книгу «Глухая пора листопада». Как бы продолжением к ней служат «Две связки писем» (Москва, 1983), рисующие жизнь Германа Лопатина, друга Маркса и Энгельса, первого переводчика «Капитала», члена Генерального Совета Интернационала, проведшего долгие годы в Шлиссельбургской крепости.
Автор старается внушить нам симпатию ко своему персонажу; но она не возникает. Даровитый, смелый и энергичный авантюрист, не жалевший ни себя, ни других, во имя служения глубоко ложным и гибельным идеалам, вызывает вовсе иные чувства. А уж его воинствующий атеизм и совсем противен; нам, здесь, и вероятно еще больше в СССР, где люди активно борются и страдают за веру.
Появляются на сцену и другие фигуры: Лавров[133 - Петр Лаврович Лавров (1823–1900) – философ, публицист, историк. Один из идеологов народничества. Автор так называемой «Рабочей Марсельезы» – русской революционной песни на мелодию французского гимна («Отречемся от старого мира»).], Нечаев[134 - Сергей Геннадьевич Нечаев (1847–1882) – нигилист и революционер. Автор «Катехизиса революционера». Осужден за убийство студента А. Иванова. Умер в заключении. Послужил прототипом Петра Верховенского в романе Ф. М. Достоевского «Бесы».], Чернышевский (и на заднем плане Герцен, Бакунин[135 - Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) – революционер. Один из главных теоретиков анархизма.], Маркс с семейством). Невольно пожимаешь плечами: зачем эти люди творили (порою, самопожертвенно!) зло, обрушившееся потом на наши головы, на следовавшие за ними поколения?
Впрочем, не будем торопиться осуждать сочинителя. У него же представлены очень симпатичные лица, принадлежащие к иному стану: сибирский генерал-губернатор Синельников[136 - Николай Петрович Синельников (1805–1892) – военный и политический деятель. Губернатор Владимирской, Волынской, Московской и Воронежской губерний. Генерал-губернатор Восточной Сибири.], Тихомиров (после своего обращения от социализма к монархизму), Леонтьев, княгиня Дондукова-Корсакова[137 - Мария Михайловна Дондукова-Корсакова, княжна (1827–1909) – русская благотворительница. Во время Крымской войны организовала полевые госпитали. Посещала узников Шлиссельбургской крепости и способствовала строительству церкви в крепости.]. Формально он от них отмежевывается; но сомневаешься, искрение ли? На деле, они-то и суть подлинные герои, деятели правильной мысли и проводники в жизнь истинного добра.
Наоборот, ужасны страницы, где Давыдов с сочувствием описывает Боевую организацию эсеров, осуществлявшую террористические акты! Для него убийства губернаторов, министров, членов царского дома – подвиги; а когда виновных за это казнят, – он проливает горькие слезы и зовет нас плакать вместе с ним. Увы, наказание фанатиков, хотя бы и движимых бескорыстными побуждениями, было необходимым и справедливым. Правительство должно было от них защищаться, – и когда оно пало в борьбе, – неслыханные несчастья посыпались на Россию; и через нее, ставшую орудием нечистых сил, затрагивает теперь все больше другие государства.
Отметим один комический эпизод. Лавров систематически отучал себя от упоминаний о Творце, даже в установившихся фразах вроде «Слава Богу!» или «Не дай Бог!»; но нередко чертыхался. Лопатин ему заметил однажды, что материалисты существование черта, мол, тоже не признают. Но от этого уж Лаврову никак не удалось отвыкнуть, и дьявола он призывал постоянно. Своего рода символ: отойдя от Господа, все эти безумцы предались Сатане, и попали навек в его когти.
Кое в каких деталях, Давыдов расходится с довольно надежными источниками, быть может, ему и незнакомыми; например, об Азефе[138 - Евно Фишелевич Азеф (1869–1918) – революционер и провокатор, один из руководителей партии эсеров и одновременно секретный сотрудник Департамента полиции. Организовал и провел ряд терактов, в том числе убийство Великого князя Сергея Александровича, и в то же время выдал полиции многих террористов.] – вряд ли он читал воспоминания генерала Герасимова. Удивляет тоже его слово об А. Амфитеатрове[139 - Александр Валентинович Амфитеатров (1862–1938) – писатель, публицист, журналист, драматург и театральный критик. С 1922 в эмиграции в Праге, затем в Италии.], которого он считает писателем-документалистом, чуждым вымысла и фантазии. Это об авторе-то вещей как «Жар-цвет», «Древо жизни», «Сатанисты» и целой кучи романов с напряженным и запутанным действием!
Уж его-то Давыдов определенно не читал и не знает…
«Наша страна», рубрика «Среди книг», Буэнос-Айрес, 26 декабря 1987 г., № 1952, с. 3.
Проклятое прошлое
В прекрасном историческом романе Д. Балашова[140 - Дмитрий Михайлович Балашов (1927–2000) – писатель, филолог, общественный деятель. Автор научных сборников и исторических романов. Наиболее известен цикл из 10 романов «Государи Московские» – историческая эпопея жизни Руси XIII–XV вв.] «Святая Русь» (Москва, 2007) мы встречаем следующие мысли:
«И вот тут скажем горькую истину, которую очень не хочется понимать нам нынешним. Что красивое понятие “народ” – глас народа, глас Божий, воля масс или того еще превосходнее – “воля миллионов”, от имени которой выступают разнообразные кланы и партии – не более чем миф, и, возможно, один из самых вредных мифов двадцатого века. Где эта безликая или миллионоликая, что то же самое, сила, когда кучка вооруженных мерзавцев в огромной стране год за годом хватает, убивает, насилует, грабит, расстреливает и ссылает многие сотни тысяч ни в чем не повинных людей, более того, офицеров армии, то есть людей дисциплинированных и вооруженных, способных, как кажется, к отпору, и не оказывающих между тем никакого сопротивления? И это день за днем, год за годом, едва ли не до полного истребления нации! Невозможно такое? Увы! Именно двадцатый век и именно наша страна в большей мере, чем другие, доказали, что это возможно…»
Автор в краткой и исчерпывающей форме выразил тут сущность большевизма, то есть коммунизма у власти, режима царившего десятки лет в России.
Слава Богу, он рухнул! Но не изумительно ли, что многие о нем вспоминают с сожалением и, дай им волю, желали бы его возврата?
«Наша страна», рубрика «Миражи современности», Буэнос-Айрес, 8 января 2011 г., № 2907, с. 1.
А. Рыбаков. «Дети Арбата» (Москва, 1987)
Роман имеет огромный успех в России. Зарубежные диссиденты, наоборот, осыпают его бранью в «Русской Мысли» и в «Стране и Мире». Похоже, им бы хотелось, чтобы после их отъезда в СССР больше не было писателей!
Обвинения их во многом натянуты. Автор-де креатура Горбачева. Но и Солженицын пользовался хрущевской оттепелью, и кому же приходит в голову его за то упрекать! Возможно, и Рыбаков так же действует. Во всяком случае, книга его, – не на пользу советской власти в целом. А портрет Сталина полезно дополняет солженицынский. Особенно подчеркнута капризность этого восточного деспота, в силу коей никто из его окружения не мог за себя быть ни на миг спокоен.
Ругают слог Рыбакова, – зачем не модернистский и т. п. Но допустимо ли жаловаться, что Достоевский писал не так, как Лев Толстой, а Чехов и еще по-своему? У всякого писателя своя манера и свои задачи…
Речь идет про знакомое мне время. Хотя я был еще школьником в младших классах в годы, когда Саша Панкратов и его товарищи учились уже в вузах, а Варенька кончала девятилетку. Но если та пора мне понятна, то вот психология героев глубоко чужда. Ни я, ни моя семья, ни мои друзья детства никак не разделяли веры в большевизм или преданности новому строю, составляющими сущность мировоззрения большинства персонажей «Детей Арбата».
Положим, таких вот комсомольцев-активистов, распинавшихся за коммунизм, стремившихся перевести любой разговор на политику, мы тщательно избегали, и в свой круг не допускали. Встречать-то подобных, и в школьные и потом в институтские годы случалось, и подставить их имена вместо выведенных Рыбаковым фигур мне бы нетрудно.
Впрочем, в университете мне больше доводилось видеть комсомольцев уже иного типа, которые в откровенных беседах признавались, что комсомол для них только необходимое средство выжить и сделать карьеру.
Более мне близки Юра Шарок и его родители, рассуждающие так, что пусть большевики жрут друг друга, и чем больше, тем лучше! Но они даны в отрицательном свете, и, кроме того, представлены как принадлежащие к самым низким, серым слоям общества. На деле-то было скорее иначе: из таких вербовались сторонники советского режима.
С другой стороны, семья Марасевичей, интеллигентная, дворянская по происхождению, но старающаяся ладить с политической системой, какова бы она ни была, – тоже тип, который приходилось наблюдать нередко. Все это – неизбежная фауна обстановки принуждения и порабощения, куда была погружена Россия с первых сталинских лет (и даже раньше; но при нем пресс сразу стал давить гораздо сильнее прежнего). Мы имеем пока дело с первою частью. Весьма любопытно, как судьбы действующих лиц развернутся дальше. Уже у нас на глазах, у некоторых из них сознание проясняется: мать Саши Панкратова, после его ареста и ссылки в Сибирь, большевицкому строю сочувствовать перестала.
Наоборот, его дядя, Марк Рязанов, технократ и партиец, предпочитает думать, что племянник, раз пострадал, то значит, – и виноват. Но он сам, хотя того не знает, явно движется к той же самой участи. Посмотрим, как он будет рассуждать, попав в лапы чекистов…
Книга, во всяком случае, интересна со многих точек зрения, и принадлежит к числу наиболее значительных из опубликованных в Советском Союзе в течение последних лет.
«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 26 марта 1988 г., № 1965, с. 4.
Кровь вопиет к небу
Приходится слышать голоса, – в частности, по поводу «Детей Арбата» А. Рыбакова, – что, мол, разоблачения сталинских зверств идут объективно на пользу советской власти, поскольку та претендует, что якобы сумела с ними покончить. Навряд ли с этим можно согласиться.
Оно, конечно, официальная печать и все, продолжающие, – с умыслом или просто ради перестраховки, – говорить на деревянном языке, именно так дело и представляют. Но много ли найдется советских граждан, достаточно наивных, чтобы им поверить?
Люди, и самые простые и, тем более еще, образованные, тоже имеют голову на плечах и уже привыкли разбираться в происходящем. И, про себя, если еще не вслух, приходят к вовсе иным выводам.
Если большевицкий режим примерно в течение двух третей своего существования был основан на культе личности, если он данный культ породил и лет 25 практиковал, – то как же снять с него ответственность за творившееся в те годы?
Да и попытки идеализировать Ленина мало кого убеждают, полагаем. Беспощадные анекдоты про Ильича, широко циркулирующие в массах, а равно и про Чапая, в котором народ воплотил образ «революционного героя» времен гражданской войны и военного коммунизма, ясно о том свидетельствуют. Думать, будто население СССР столь уж глубоко признательно кремлевскому мечтателю за НЭП, вроде бы и не стоит: Новая экономическая политика, общеизвестно, была временной, вынужденной уступкой, а не коренным каким-либо поворотом в программе компартии. Впрочем, и все обаяние-то НЭПа состояло в том лишь, что он явился просветом и передышкой после военного коммунизма. А уж что сей последний собою представлял, – довольно почитать, кто забыл или не знает, «Думу про Опанаса» Э. Багрицкого; хотя в ней поэт и идеализирует комиссара Когана.
Существует в подсоветской России такой вот анекдот. Уговаривают цыгана подписаться на заем, а он увиливает. Задают ему тогда традиционный и провокационный вопрос: «Разве ты не хочешь помочь советской власти?», а он и отвечает: «Кому же нужна власть, которая у цыгана взаймы деньги просит?»
Ну а кому нужна власть, настолько вымазанная в российской крови, как нынешняя? Да она и не пробует отмыться, а только прячет кое-как красные пятна на своих руках и одеждах… Неизмеримо зло, которое она понаделала. Тогда как добро… добра она никакого не принесла; и если кто в него верил или его в будущем ждал, то давно разуверились. Большевикам бы надо выйти на площадь и каяться: «Простите, люди добрые, за наши преступления и заблуждения!» И уж, конечно, незамедлительно отойти от правления и бразды его передать в более чистые и более умелые руки, чем их собственные.
Пока же мы присутствуем при комедии, хотя и иного рода, чем в эпоху Иосифа Виссарионовича, но не менее лживой. Куски правды в ней лишь оттеняют и подчеркивают фальшивость остального.
Возьмем, к примеру, три рассказа покойного В. Тендрякова[141 - Владимир Федорович Тендряков (1923–1984) – писатель, журналист. Многие произведения опубликованы уже после его смерти, в конце 1980-х гг.] в «Новом Мире», № 3 от с. г. Писатель последовательно рисует нам следующие картины:
1. Еще до раскулачивания, проводят в одной деревне опыт: отбирают у более зажиточных крестьян дома и отдают их самым бедным (а бывшим хозяевам взамен – жалкие халупы, которые эти последние оставляют). И сразу же бедняк, попав в благоустроенное жилище исправного середняка, сдирает и продает железо с крыши, а деньги пропивает. В кратчайший срок ладная изба превращается в развалины;
2. После коллективизации, раскулаченные крестьяне умирают с голоду на площади маленького городка, где живет рассказчик, тогда еще ребенок. Он пытается с ними поделиться куском хлеба, – на всех не хватает. Его доброту эксплуатируют, она порождает свалку; в конце концов, он, разочаровавшись в людях, переносит свою жалость на голодную собаку. По структуре тут вроде бы и вечная тема о столкновении мальчика из хорошей семьи с окружающей бедностью. Но есть здесь и недосказанный оттенок: центральный персонаж-то – сын советского бюрократа, не просто обеспеченного человека, а подлинного врага народа;
3. Полоумная дурочка, над которой грубо смеются жители городка, додумалась ссылаться на Сталина, который-де ее защищает. Ее стали смертельно бояться; а там и впрямь, – люди, которых она обличала, начали исчезать… Имя Вождя, само по себе, распространяет вокруг себя таинственное, незримое Зло.
Кошмарные, гротескные сцены, – и, однако, снимки с натуры, наброски вещей, которые все мы, кто жил в СССР, видели своими глазами.
Зато каким диссонансом звучат восторженные слова Тендрякова рядом о своем отце: «Он из тех солдат, которые первыми отказались воевать за царя, арестовали своих офицеров. Он слышал Ленина на Финском вокзале. Он был в гражданскую комиссаром».
Нашел чем восхищаться! Что же в этом хорошего? Естественно любить отца – но не за такое же!
Мы, за границей, могли наблюдать протекавшие в России злодейства издалека, – первая эмиграция с самого начала, вторая примерно с половины; а те, кто и посейчас там остались или недавно выехали – и до самого конца. И подлинно, словами А. К. Толстого:
В нас с ужасом мешалось омерзенье,
Когда над кровью скорчившийся змей,
Жуя тела, кривился в наслажденье.
Предполагать, что все это можно забыть и простить, было бы поистине беспочвенными мечтаниями. А взвалить всю вину на Сталина и свалить с плеч настоящего виновника, – КПСС в целом, – это слишком уж дешевый мошеннический трюк. Соответствующий, впрочем, тому, что народное творчество влагает в уста умиравшего Палача народов: «Валите все на меня!»
Нет, бесполезно! Как сказано в стихотворении Тургенева:
Вам уж не смыть
Той крови невинной вовеки!
«Наша страна», Буэнос-Айрес, 17 декабря 1988 г., № 2002, с. 1.
А. Рыбаков. «Страх» (Москва, 1990)
Название нового романа Рыбакова, – являющегося продолжением двух предшествовавших, «Дети Арбата» и «Тридцать пятый год», – выбрано как нельзя более удачно. Действительно, страх царил над Россией времен ежовщины, давил всех и все, проникал повсюду, насыщал атмосферу…
В чем и убеждается герой книги, Саша Панкратов, возвращаясь из ссылки. Но замечает он и другое. Об арестуемых партийцах, недавних начальниках, господах жизни, объявленных теперь «врагами народа»: «Говорилось без злобы, но и без сожаления, без злорадства, но и без сочувствия». Оно и не диво. Тут же добавляется: «Разорили русский народ, а деревню уже давно разорили». Это народ и запомнил.
Саша теперь, по сравнению с прежним, поумнел. Он понимает, что надо спасаться, укрываться; что с успехом и делает. Но что корень зла в советской власти в целом, в коммунистическом режиме, начиная с революции, – до уразумения этого ему еще далеко.
Как и другим персонажам его типа: Нине, Максиму, тем более Алевтине Федоровне. Правильно понимает вещи очаровательная Варя, – самый привлекательный образ во всей эпопее, и один из самых ярких. Она без колебаний и сомнений знает, что от правительства, от большевиков, от чекистов, – добра не жди. Когда ее сестру, Нину, хотят арестовать, она находит для той единственный возможный выход, – бежать подальше от Москвы, в провинцию, на окраину, на Дальний Восток, – и все устраивает, чтобы ту спасти.
Варя вот и для меня, автора рецензии, самый близкий и созвучный образ: она представительница той подсоветской молодежи, среди которой я вращался, которую знал и к которой принадлежал. Мы в марксистские идеалы не верили; потому нам было и тяжелее, чем верившим, мириться с окружающим. Зато и разочарований, таких как тем, нам переживать не приходилось.
А таким вот, как Нина, тяжело доставалось, когда строй, который они считали своим, их отвергал и предавал!
Характерен диалог между двумя сестрами:
Нина: Я не могу убегать от своей партии.
Варя: Ты не от партии убегаешь, ты от пули в затылок убегаешь.
А немного раньше, и еще энергичнее: «Партийный учет! Плевать! Ничего с твоей партией не случится!»
Действие развивается динамично, по многим различным линиям. У каждого из персонажей, – уже знакомых нам по прежним частям, – своя судьба и своя психология. Автор управляет ими с немалым мастерством, равномерно к каждому возвращаясь.
Некоторые нити, – и как раз очень интересные, но покамест лишь бегло намеченные, – уводят нас за границу. Одна из них, – участь Вики, советской девушки с сомнительным прошлым, вышедшей замуж за иностранца. Жаль, что имя ее супруга, Charles, упорно раз за разом пишется тут без s на конце.
Шарль, французский журналист правого лагеря, подан, в общем, с симпатией. Но когда он выражает мнение (не знаем, свое или автора?) о «коммунистах и тех, кто близок к ним», то весьма ошибается: «Ромен Ролан, Луи Арагон[142 - Луи Арагон (Louis Aragon; наст. имя Луи-Мари Андрие, Louis-Marie Andrieux; 1897–1982) – французский писатель, поэт. Деятель Французской коммунистической партии. Лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами».], Мальро[143 - Андре Мальро (Andre Malraux; 1901–1976) – французский писатель. Министр культуры в правительстве де Голля.] и многие другие. Это талантливые, но очень недалекие, наивные люди». Наивностью они никак не отличались, а умело соблюдали свою выгоду. Арагон, в частности, женатый на русской еврейке, о положении дел в СССР был осведомлен отлично.
Юра Шарок работает под руководством Шпигельгласа[144 - Сергей Михайлович Шпигельглас (1897–1941) – майор государственной безопасности. Служил в разведке. Принимал участие в операциях по ликвидации перебежчиков и невозвращенцев из числа сотрудников советских спецслужб. В 1938 арестован, в 1941 расстрелян.], подлинной личности, игравшей видную роль в деятельности советской агентуры на Западе. Но и тут французский язык в книге (по вине ли писателя или типографа?) не на высоте. Когда два путешественника заказывают себе в отеле: «Deux lita une plaie», то вполне естественно, если: «Портье растерялся». Мы бы и сами не без труда угадали смысл, не будь налицо сноски: «Две односпальные кровати».
Шарок и Вика, с разных сторон, приходят в контакт со зловещей парой, Скоблиным[145 - Николай Владимирович Скоблин (1893–1937 или 1938) – офицер, участник Первой мировой и Гражданской войн. Советский агент в Белой эмиграции. Участник похищения председателя Русского общевоинского Союза генерала Е. К. Миллера.] и Плевицкой[146 - Надежда Васильевна Плевицкая (1884–1940) – певица, исполнительница русских народных песен и романсов. Жена Н. В. Скоблина. После похищения генерала Е. К. Миллера и бегства мужа арестована и осуждена французским судом за сотрудничество с НКВД и соучастие в похищении. Умерла в заключении.].
Рыбаков об этих последних высказывает свою оценку, расходящуюся с обычной в эмиграции.
Скоблин представлен как посредник между Шпигельгласом и Гитлером в деле изготовления фальшивых документов, предназначенных компрометировать Тухачевского и связанных с ним крупных военных; причем один из главных, движущих им мотивов, это – зависть к Тухачевскому. Особняком стоит в повествовании фигура Сталина, обрисованного как прежде в виде свирепого восточного тирана, всякое сопротивление с которым для рядовых людей опасно.
Остается пожалеть, что к роману присобачено несимпатичное послесловие Л. Аннинского, твердящего quantum satis, что во всех ужасах сталинского режима виноват-де русский народ, заслуживающий строгого наказания за свою якобы любовь к деспотам.
История показала между тем ясно, что деспотов (и, в частности, коммунистических), когда они у власти, столь же сильно любили (или и посейчас любят) на Кубе и в Албании, во Вьетнаме и в Румынии, не говоря уж о Германии, где орудовали сперва Гитлер, а потом Хонеккер. Зачем винить народы, между собою очень разные, – и отводить упрек от компартии, которая везде одинакова?
«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 27 июня 1992 г., № 2186, с. 4.
А. Рыбаков. «Прах и пепел» (Москва, 1994)
Мы с нетерпением ждали завершающей книги замечательной серии, начатой романом «Дети Арбата». И вот она перед нами.
Написанная с таким же блеском, что и прежние, она проглатывается за один присест.
Но все же ее содержание нас кое в чем разочаровывает, и во многом огорчает.
Например, мы надеялись найти подробное освещение деятельности таких сатанинских фигур Зарубежья, как Скоблин и Плевицкая. Факты-то нам известны; но интересно бы внутреннее, психологическое их истолкование. Однако о них теперь говорится, вернее упоминается, лишь мельком.
Судьба героев, конечно, – в руках автора, и его право с нею распоряжаться, как хочет; тем более, – в пределах правдоподобия.
Тем не менее жаль, что он так сурово расправился с очаровательной Варенькой, – самым глубоким и симпатичным характером изо всех его героинь, да пожалуй и всех героев обоего пола.
Она, в сущности, гораздо менее банальный образ, чем главный персонаж, Саша Панкратов. Нам теперь без конца повторяют, будто подсоветская молодежь жила идеалами сталинизма и лишь редко и с трудом оные изживала.
