скачать книгу бесплатно
Полынь скитаний
Ольга Леонидовна Рожнёва
Новая повесть Ольги Рожнёвой посвящена широкому периоду в мировой истории – 1904 –1955 годам. Вместе с главной героиней Ритой читатель пройдет через горнило испытаний и переживет все, что выпало на долю белоэмигрантов. События книги развиваются на фоне революций, мировых войн, крушений государственных режимов, столкновений культур в тихой Кульдже, свободном Шанхае, опасном филиппинском острове Тубабао, неизвестном Парагвае, процветающем Буэнос-Айресе. Через безверие и ожесточение, чувство мести и ненависти героиня проделает сложный путь к обретению себя и прощению, в чем ей верным путеводителем окажется святитель Иоанн Шанхайский.
Ольга Рожнева
Полынь скитаний
Посвящается святителю Иоанну Шанхайскому
и Сан-Францисскому, чудотворцу
Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви
ИС Р21-106-3106
© Рожн?ва О. Л., 2018
© Сретенский монастырь, 2018
От автора
Выражаю сердечную благодарность
Риде – Маргарите Григорьевне Дубровской, история жизни которой вдохновила меня на создание этой повести,
а также
Михаилу Владимировичу Арсентьеву, без помощи которого моя встреча с Маргаритой Григорьевной не смогла бы состояться
В 2015–2017 годах по Промыслу Божию и милости ко мне святителя Иоанна мне посчастливилось познакомиться в Вашингтоне, Сан-Франциско и Пасадине с его духовными чадами: матушкой Марией Потаповой, супругой известного вашингтонского протоиерея Виктора Потапова, баронессой Ридой фон Люэлсдорф, Вениамином Васильевичем Воробьевым и Николаем Андреевичем Лукьяновым, а также с протоиереем Петром Перекрестовым – ключарем собора Всех Скорбящих Радость, где покоятся мощи святителя Иоанна, и составителем двух сборников воспоминаний о святом.
Истории духовных чад святителя Иоанна Шанхайского поразили меня: они прошли тяжелейшие испытания, стали свидетелями самых трагических катаклизмов XX века и смогли, благодаря молитвам их великого духовного отца, одного из самых величайших святых нашего времени, выйти с честью из этих испытаний. Особенно потрясла меня судьба Риды – Маргариты Григорьевны Дубровской. Ее дед, военный врач, был отправлен в начале XX века в русскую миссию в Синьцзян, где он спас огромное количество больных, обреченных без медицинской помощи на неминуемую смерть. Вместе с ним все тяготы жизни на чужбине разделила его семья. После революции дед и отец девочки были расстреляны, а сама она прошла через страшные испытания: тюрьму, лагерь, тиф, насилие, голод и побои. Маленькое сердечко рано ожесточилось, и лишь знакомство со святителем Иоанном Шанхайским помогло ей научиться труднейшей из наук – науке прощать.
Мой американский друг Петр Власов, чей дед служил когда-то старшим офицером вместе с дедом Риды, сказал мне: «Таких людей, как Рида, в мире остались единицы. Она – живая история, и воспоминания ее просто бесценны. Мне трудно понять, каким образом эта девочка, испытавшая такие немыслимые страдания, не просто выжила, но и сохранила свою целостность, свое правильное, незамутненное представление о добре и зле, сохранила искренность и глубину…»
Вместе с главной героиней моей книги вы узнаете о необыкновенном мире заморских стран, о первой любви, о предательстве и верности, о коварности и жертвенности, о чудесных молитвах святителя Иоанна Шанхайского и о том, как научиться прощать, верить и любить. Святителю отче Иоанне, моли Бога о нас!
Ольга Рожн?ва
Незваные гости
Мы, знающие горечь отступленья,
Мы, для которых заревом горел
Наш край родной, охваченный пожаром.
Мы, не сменившие тропы своей.
Мы, брошенные бешеным ударом
В рассеянье скитальческих путей.
Ольга Скопиченко (1908–1997),
Самарская губерния – Харбин – Шанхай – остров Тубабао – Сан-Франциско
Бабушка с трудом вылезла из кабины старого грузовика, стянула с головы черное покрывало: в дорогу она надевала хиджаб[1 - Хиджаб – покрывало или наголовный платок, оставляющий открытым лицо женщины. Часто носится вместе с никабом – платком, закрывающим лицо и оставляющим лишь прорезь для глаз. В широком смысле хиджаб – полный комплект женской одежды, который покрывает все, кроме кистей рук и лица, необлегающий, непрозрачный, непестрый. – Здесь и далее примечания автора.], чтобы сойти за уйгурку. Подошла к кузову, постучала кулаком по железу, подала голос, чтобы не испугать:
– Рита! Лидочка! Слава Богу – добрались! Вылезайте, деточки мои, идите ко мне, не бойтесь!
Ритка помогла подняться младшей сестренке, и девочки кое-как, на четвереньках, пробрались по мешкам к бабушке. Три дня и три ночи ехали они среди грязных и пыльных мешков с картошкой, вылезая из кузова только по ночам, чтобы проглотить кусок черствой лепешки, вдоволь напиться воды и размять затекшие ноги. Днем страдали от припекающего майского солнца, а ночью натягивали на себя все тряпье, какое было, но все равно зуб на зуб не попадал от холода: в этих краях резкие перепады между дневными и ночными температурами. И вот наконец доехали. Ритка чувствовала внутри сильную дрожь – это был ее первый день на свободе за многие годы. Дыхание перехватывало, но она по привычке старалась ничем не выдавать своего волнения. Может ли так случиться, что все скорби и страшные испытания, выпавшие на долю ее семьи, закончатся? Они потеряли папу, дедушку, мамочку – разве этого недостаточно? Может ли так случиться, что теперь их троих – тех, кто остался в живых из Дубровиных, – ждет спокойная и счастливая жизнь?
Довольно гадать – нужно осмотреться. Ритка быстро огляделась по сторонам – незнакомые улицы и дома. А ведь это был город ее раннего детства – Дихуа, столица Синьцзяна, прекраснейшего округа Китая. Древний город, когда-то центр северной ветки Великого шелкового пути. С разных точек Дихуа, в 1944 году еще не отягченного небоскребами и не переименованного в Урумчи, можно было видеть, как гордо в его центре возвышается Хунь-Шань – Красная гора, как уходит она ввысь на целый километр, и алые огненные камни украшают ее вершину.
Горное озеро
Рита не помнила ни город, ни его окрестности, а он был прекрасен, как и вся природа вокруг: с одной стороны заснеженные склоны Тянь-Шаня, с другой – огромное соленое озеро с зеркальной гладью. Вечные снега и горные ледники, горячие ключи и водопады с пеленой сияющих брызг, темно-зеленые лиственницы и сосны, гигантские сорокаметровые ели, сочные альпийские луга и сиреневые поля горной лаванды. Огромные окаменелые деревья в ущельях шепчут о глубокой древности. Долина бабочек, где бесчисленные крылатые жители собирают нектар с душистых цветов.
Здесь трудно умереть с голоду: дикие абрикосы, яблоки и грецкие орехи легко подкрепят странников. Разве не должен царить мир в этом возлюбленном Богом месте? Разве не хватит на всех медовых синьцзянских дынь? А трое уставших путников чудом бежали из страшного лагеря в Кульдже, да и здесь находились в смертельной опасности.
Беглецов встретил легкий утренний туман. Туман – это хорошо, он скрывает от чужих враждебных глаз. В те годы большая часть нынешнего Урумчи была бедной: деревянные хибары, огромные скопления курятников, гужевые повозки на песчаных дорогах. Но встречались и богатые особняки. Именно в таком доме жили те, к кому приехали путники.
Рита старалась быть начеку и ничего не упускать из виду. Зрение обострилось до предела, и она замечала все, что происходило вокруг. Ясно видела даже то, что скрывалось за спиной. Слышала десятки звуков, улавливала множество запахов и оценивала их на степень опасности. Когда опасность приближалась – она чувствовала ее. Никогда не знаешь, что может произойти в следующую минуту. Выживает тот, кто осторожен.
Способность так видеть и слышать появилась у нее после того случая на мосту. Она не вспоминала об этом днем – ей вполне хватало ночных кошмаров.
Бабушка Лиза, Елизавета Павловна, и Лида стояли рядом, но от них не было никакого проку. Обе были не в состоянии разглядеть даже то, что происходит у них под самым носом. Лидочка восторженно пялилась на изящный колокольчик у тяжелой, массивной двери, ведущей в двухэтажный крепкий кирпичный особняк. Бабушка смахивала слезу платочком и, похоже, вообще ничего не видела и не слышала, поглощенная своими переживаниями. Так что на этих двоих не было никакой надежды.
Бабушка наконец промокнула слезы и позвонила в колокольчик – звонкая рулада покатилась бубенцами вдаль улицы, рассыпалась в сыром утреннем тумане. Что она делает?! Зачем так громко?! Это может быть опасно! Нужно было поскрестись в дверь тихо-тихо, так, чтобы не слышали чужие.
Рита напряглась, прищурилась. Она чувствовала себя диким зверьком, пробравшимся из джунглей в переполненное крестьянами селение. Опасность подстерегала на каждом углу. Но воздух был легок и мягок, лучи утреннего солнца ласкали кожу, расслабленные, чуть шаркающие шаги, спешащие из глубины дома к двери, не сулили угрозы.
Дверь открыл бой[2 - Boy (англ.) – мальчик.] – слуга-китаец маленького роста с плоским лицом. В лагере китайцев называли ходями. Это было немного пренебрежительно, на самом деле Ритке нравились китайцы – добродушные, трудолюбивые, дружные. А самым лучшим человеком была Апа – кареглазая старушка-татарка, присматривающая за маленькими белобандитами и прочими никому не нужными отбросами общества.
Татарка Апа прекрасно знала путунхуа, или мандарин, – основной диалект китайского языка. Она научила языкам свою умную, на лету схватывающую воспитанницу, и Ритка говорила теперь не только на пиджине – смешной смеси языков, но и на татарском и китайском. Китайский – чудный язык, легкий, простой, краткий, идеальный для разговора. На татарском, кроме Апы, Рита болтала с подружкой – татарочкой Рукией.
Бабушка и Лида не знали ни татарского, ни китайского. Правда, Ритке недолго пришлось гордиться своими знаниями. Как выяснилось, она больше потеряла, чем приобрела: забыла некоторые русские слова – понимать вроде бы понимала, а сама сказать не могла. К тому же бабушка и даже Лидочка могли изъясняться на английском и французском, а Ритка только глазами хлопала. Такое впечатление, что находились они в разных лагерях. Впрочем, так оно и было.
Маленькую Лидочку оставили с бабушкой, и они жили среди лагерников преклонного возраста и инвалидов, которых уже не пытались перевоспитать и освободили от тяжелого физического труда, даже на поля не гоняли. А Ритке повезло меньше: рослая для своих лет, она оказалась в детском доме, предназначенном для потомков белобандитов. Пять лет лагеря. Да, она отсидела целых пять лет – почти половину своей жизни. Наверное, успела перевоспитаться.
Отворивший дверь ходя слегка поклонился, быстро оглядел три маленькие фигурки, оценил их грязные изношенные платья, запыленные лица и недовольно забормотал:
– Мисси середиза, када твоя монеза просит! Шанго середиза!
Бабушка растерялась:
– Простите, я не понимаю!
Рита мрачно перевела пиджин:
– Он говорит: хозяйка сердится, когда нищие просят милостыню. Очень сердится.
Бабушка растерялась. Она сама сердилась редко. Бабушка была доброй – такой доброй быть нельзя. Рита опустила глаза, скрывая гнев, и вежливо поздоровалась с китайцем:
– Цзаошан хао!
Ходя отступил на шаг. Ритка заговорила с ним на китайском, и бабушка с Лидой не успели оглянуться, как недовольное выражение морщинистого лица слуги сменилось на приветливую и немного испуганную улыбку. Складки на лице растянулись, бой начал кланяться и, пригласив гостей войти, сам пошел, почти побежал вглубь дома.
– Рита, деточка, что ты ему сказала?
– Правду. Что мы родственники его мисси.
У мудрого зайца три выхода из норы
Раздался торопливый перестук каблучков – в ярко-розовом шелковом халате им навстречу спешила хозяйка дома. Это была тетя Люба, бабушкина двоюродная сестра. Апа говорила: «Выходишь из ворот – смотри на небо, входишь в ворота – смотри на лицо хозяина». Лицо хозяйки этого дома оказалось ярко накрашенным, румяным, круглым, а сама она – плотной моложавой женщиной. Совсем не похожа на бабушку – маленькую, сухонькую, седую. Вроде и не сестры, а совершенно чужие люди. Впрочем, они с Лидкой тоже разные: Лидочка – маленькая, хрупкая, пугливая, а она, Рита, – высокая, крепкая и смелая.
Ворота заставы Цзюйюнгуань на Великой китайской стене
Голубые, чуть навыкат, глаза тетки удивленно распахнулись, перламутровые губки судорожно скривились. Ритка угрюмо вздохнула: было понятно, что за этим последует, – и слезы, крики радости, объятия, восклицания не заставили себя долго ждать. Рита скептически наблюдала за происходящим. Слов боя о неблагосклонности тетушки к нищим для нее было вполне достаточно, чтобы предсказать дальнейшее поведение богатой родственницы. Удивительно, но бабушка и Лида этого не понимали.
После объятий их провели в гостиную. Все в этом доме было непривычно: вместо облезлых стен лагерного барака – роскошная мебель, вместо кислого запаха давно немытых тел – тонкий аромат духов. Да, здесь было чем поживиться: если карабчить[3 - Карабчить (жарг.) – воровать.], то вот эту роскошную фарфоровую вазу… Нет, великовата размером… Лучше – вон ту расписную шкатулку, хоть и мала, но в ней наверняка лежат нехилые вещицы. Да и почифанить, попросту говоря, пожрать тут точно можно от пуза…
В пустом животе заныло, она сглотнула слюну и мрачно посмотрела на возбужденно чирикающую тетушку и счастливую бабушку, уже пустившую слезу. Лида сидела молча, глаза бессмысленно радостные – ничего не видит и не понимает от счастья. Да уж, из них троих взрослой была только она сама – Ритка. Больше надеяться не на кого, только на саму себя. Ну, ничего, она сумеет защитить и бедную бабушку, и туповатую младшую сестру.
Прислушалась к чириканью. Так и есть, нетрудно догадаться: едва опомнившись от шока встречи, тетя Люба уже начала жаловаться на тяжелую жизнь и недостаток средств. Бабушка сочувственно кивала, а Ритке стало смешно: ее предсказание сбывалось мгновенно.
Кормить их не стали – так рано они, видите ли, не кушают. И сначала нужно принять ванну. С дороги. Так заявила тетушка. Да чтоб тебя саму в этой ванне утопили! Первой мыться отправили Ритку. Она решительно отказалась впустить бабушку, но тетка прямо-таки ворвалась в ванную, оглядела с ног до головы, прочирикала:
– Ой, какая на тебе грязная одежда! Таким штанам место только на свалке! И пахнет от тебя, ты уж не серчай, очень плохо… Всю одежду – только сжечь! Непременно сжечь! Детка моя бедная… А вшей у тебя нет? Точно нет? Ну ладно… Да ты одного ростика с моими девочками – Нюшей и Ксюшей… Только худее… Я тебе сейчас принесу такое красивое платьице! Раздевайся скорей!
Пришлось стоять – ждать. Вши у нее, конечно, были, но признаваться в этом она не собиралась: вши – это дело обычное, нестрашное. Тетка вернулась быстро:
– Деточка, а что же ты не раздеваешься?! Вот смотри, какое чудесное платьице, как раз для тебя! Нюша его все равно уже не носит… Чулочки не забудь надеть – негоже барышне с голыми ножками разгуливать…
Было очень странно, но приятно лежать в теплой ванне. Она понюхала все многочисленные баночки и бутылочки со странными сладкими запахами. Жаль, что несъедобно, так и слопала бы содержимое хоть вот этой аппетитной банки. Но это не едят – она не дикарка, она понимает. И еще помнит, что вот эти разноцветные бруски – мыло. Давно не видела мыла. Выбрала голубой брусок, пахнущий не так приторно-сладко, как остальные. Голова после помывки все равно чесалась, но к этому Ритка давно привыкла. Разве бывает иначе?
В ванной отражали друг друга множество зеркал, но Рита стыдилась рассматривать свою наготу. В конце не удержалась – глянула украдкой: гладкая, затуманившаяся от пара поверхность, забрызганная каплями воды, неясно отражала кого-то чужого, совершенно незнакомого. Сколько лет она не видела своего отражения в зеркале? Пять лет лагеря и год тюрьмы. Да она и не знает, как выглядит…
Провела рукой сверху вниз, еще раз и еще – и зеркало не спеша отразило тонкую, но крепкую фигурку, едва заметную грудь двенадцатилетней девочки-подростка, длинные стройные ноги, исцарапанные, все в синяках и ссадинах. Затуманенное от пара зеркало плохо отражало их реальный цвет, и Ритка посмотрела вниз – ноги были просто ужасны: ниже колен они имели странный, неестественно синий оттенок. Маленькие, аккуратные пальчики на ногах тоже были странно-синими, к непогоде распухали и синели еще больше. Они навсегда останутся такими? Этот цвет они приобрели после того случая на мосту.
Нет, об этом она точно не будет сейчас вспоминать! Ей вполне достаточно ночных кошмаров и ноющей, изматывающей боли – ее ноги часто ныли так сильно, что она не знала, куда их деть, куда положить. Бывали минуты, когда она жалела, что их не отрезали.
Подошла к зеркалу совсем близко – она это или нет? Вгляделась придирчиво. Нос на месте, губы тоже, глаза и уши – в порядке. На нее смотрела незнакомка – коротковатые, но уже успевшие отрасти от последнего бритья наголо волосы цвета спелой пшеницы, небольшой, правильной формы носик, пухлые губки бантиком, темно-русые брови могли украсить самую очаровательную русскую барышню из самой что ни на есть русской северной губернии – но все портили глаза, точнее, их выражение. Настороженные, недоверчивые, серо-стальные – слишком взрослые для такого юного личика, они смотрели в упор на свою хозяйку, и ей стало неуютно под этим пристальным взглядом.
На вешалке висела чужая одежда. Вместо привычных штанов и рубахи, давно потерявших первоначальный цвет, Ритке пришлось надеть странно пахнущее серое платье с высоким глухим воротником-стойкой и множеством блестящих пуговичек от запястья до локтя. Она засмотрелась на пуговички – красиво… Платье оказалось почти впору, разве что широковато. Помялась, раздумывая, натягивать ли непривычные для нее чулки, глянула оценивающе на свои синие щиколотки – и надела.
Тихо прикрыла дверь ванной, легкими бесшумными шагами скользнула по коридору. Голод голодом, а сначала нужно все разведать. Прикинуть, как отсюда ноги делать в случае чего. В доме было много комнат и высокие сводчатые потолки. Множество окон – все разные по размеру и форме. Окна – это хорошо, очень хорошо: всегда можно убежать через окно. Бесшумно взлетела по лестнице, устланной ковром. На втором этаже – балконы. Это тоже неплохо. Спустилась снова вниз. Из столовой доносились возбужденные голоса. К гостиной примыкал зимний сад – там легко можно спрятаться, а потом удрать. Апа говорила: «У мудрого зайца три выхода из норы».
По запаху легко обнаружила просторную светлую кухню, увидела, как у плиты священнодействует круглолицый повар-китаец неопределенного возраста, маленький, с жутко важным видом. Кухонные полки заставлены многочисленными кастрюлями и чанами, вазами, тарелками, пиалами. В углу стояли клетки с желтыми попискивающими цыплятами и корзины: большие – с оранжевыми дынями, поменьше – с зелеными помело и блестящими красными яблоками. На столе – гроздья крупных ярко-желтых бананов.
Повар держал в руках клетку с довольно большим зверьком, похожим на крысу, и задумчиво присматривался к нему. Зверек в свою очередь внимательно смотрел на китайца умными блестящими глазками. Ритка замерла в недоумении: что делает на кухне домашний любимец? Внезапно повар поставил клетку в большой таз, взял с плиты кастрюлю с кипятком и вылил кипящую воду на живого зверька. Раздался пронзительный писк, и Ритка невольно ахнула.
Повар обернулся и уже открыл рот для возмущенных восклицаний – незнакомка, да в самом святом месте хозяйского дома – на кухне, но Ритка спешно покивала головой как болванчик, заговорила на китайском, и китаец размяк: вид у барышни, да еще и родственницы хозяев, был самый невинный. Ритка зашла в кухню, стараясь не смотреть на тушку заживо сваренного зверька. Познакомились: повара звали Юнь. Перебросились парой слов – и пришлось уходить: задержка на кухне гостьи может быть подозрительна.
Ритка медленно пошла по коридору. Нужно будет узнать всех живущих в доме – может пригодиться, хотя они с бабушкой вряд ли здесь задержатся больше, чем на неделю. Куда пойдут потом? Их никто не ждет в Синьцзяне. Да и вообще во всем мире. Где и на что они будут жить? А если их поймают и отправят обратно в лагерь? Может, это будет не таким уж плохим вариантом? Там хоть грязно, голодно и холодно, зато все привычно и знакомо. Там Апа. Она даже роднее бабушки, которая совсем не знает ее, Ритку, – такую, какой она стала сейчас.
Старая китаянка. 1930-е годы
Легкое прикосновение обожгло плечо – девочка резко развернулась: перед ней стояла пожилая женщина, очень похожая на ее Апу. Но это была не Апа, это была ама – няня-китаянка. Худая и миниатюрная, как многие китаянки, с черными, почти без седины, волосами, выбившимися из заплетенной сзади длинной косички, она выглядела моложаво в полутьме коридора, но Ритка мгновенно разглядела и морщинистое лицо, и усталый взгляд все на свете повидавших глаз. Звали аму Ли Янь. Нужно всегда спрашивать имена – это может пригодиться. На китаянке были надеты несколько мешковатые зеленые штаны и такого же цвета широкий шелковый жакет.
Ритка льстиво заулыбалась, склонила голову – скромная и тихая барышня чуть-чуть заблудилась в чужих апартаментах. Маленькая пантера, прикинувшаяся домашней кошечкой. Быстро глянула исподлобья: старая китаянка смотрела пристально и проницательно – так же, как ее Апа. Да, эта ама прожила много лет на свете, ее не проведешь притворной кротостью. Рита послушно пошла за Ли Янь в столовую.
Каму нара харашо, каму низа пылоха
Оказалось, в этом доме таких ванных комнат было несколько – для хозяев и гостей, – и бабушка с Лидочкой, чистые, разрумянившиеся, уже ждали Ритку в столовой, большой, со стеклянными дверями и камином. От накрытого стола тянуло такими запахами, что голова закружилась.
Бабушка и Лидочка тоже переоделись. Бабушка утонула в шелковом розовом халате своей младшей сестры. У Лидочки головка безвольно свешивалась: она успела незаметно стащить что-то со стола, проглотила, почти не жуя, и, оглушенная непривычной пищей, тяжелой дорогой и многочисленными впечатлениями последних суток, отключилась – даже накрытый стол не вдохновлял больше ее маленький больной желудок. Хорошо, что у нее, Ритки, сестра, а не брат: сестру хоть немного жалко, а брата она бы ненавидела.
Прислушалась к себе – все тихо, опасности пока никакой не предвидится. Осмотрелась: народу прибавилось. Этот толстый, важный, должно быть, дядя – муж чирикающей тетушки. А нарядные девочки-близнецы, по всей видимости, Нюша и Ксюша. Мальчишка лет тринадцати, такой же крупный и толстый, как дядька, видимо, брат близняшек (бабушка уже рассказывала внучкам о семье двоюродной сестры, по мужу Родионовой).
Ритка оценила расстановку сил. Да, они с Лидой и бабушкой, даже тщательно отмытые и наряженные в чужую одежду, в этом чудесном доме похожи на кучку булыжников в сверкающей витрине ювелирного магазина. В лагере шутили на пиджине: «Каму нара харашо, каму низа пылоха»[4 - Кто на нарах – хорошо, кто под нарами – плохо (пиджин).]. Ритка очень ясно чувствовала: они с бабушкой – самый-самый «низа».
Тетка назвала по имени всех своих. Дядя Миша – начальник, только Ритка не поняла какой, тетка слишком быстро прочирикала незнакомое слово. Анна, или по-домашнему Нюша, сидит рядом и смотрит на нее, Ритку, внимательно, ласково. Красивая девочка: большие голубые глаза, длинные черные ресницы, пышные белокурые волосы. Ксюша – вылитая Нюша, но, если присмотреться, то заметишь отличия: Ксюша полнее, надменнее, глаза не такие большие, или это она просто смотрит так, прищурившись?
Толстый мальчишка – Лёня, глянул на Ритку, скривился и отвернулся. Покорчи мне рожи, толстяк! Ей захотелось вмазать этому Лёне прямо в лоб, аж правая рука зачесалась. Она вообще терпеть не могла весь мужской род, а тут еще этот свиненок рожи ей корчить вздумал… Погоди, ты у меня покривляешься…
Вообще все Родионовы, кроме Нюши, смотрели настороженно. Правильно смотрели – она, Ритка, тоже бы напряглась: не слишком ли много желающих на наше добро зарится?! Да еще и одежду чужую позаимствовали…
Посмотрела на стол и мысленно ахнула. В лагере кормили так, что и с голоду не помрешь, и сыт не будешь. Суп – вода и горсть риса или лапши. Каша – горсть крупы на воде. Баланда, она и есть баланда. Жрать хотелось постоянно. Апа знала, на кого можно положиться, – всегда отправляла свою Ритату (так она звала Ритку) на поиски съедобного. Это могли быть ягоды с дикорастущих кустарников, ворованные яблоки из местных садов, выпрошенное молоко (Апа всегда знала, у кого можно попросить молока для самых маленьких).
Ритка тоже пила молоко, хоть и не самая маленькая. Кто добывает, тот имеет право на свою долю! Пила с жадностью – и чувствовала, как с этой драгоценной, самой вкусной на свете жидкостью в ее худое тело вливается сила жизни, как наливаются мышцы и хочется бежать далеко-далеко или плыть по реке. Она росла крепкой и здоровой – ни разу не болела после тюрьмы в Куре, только вот ноги у нее сильно испортились после моста – это да.
Ест из чашки, а глядит в котел
Если вы думаете, что после крысиных кулинарных ухищрений повара Юня Ритка решила отказаться от мясных блюд – вы сильно ошибаетесь. У тех, кто привык в лагере к червячкам в супе, аппетит так просто не отобьешь! Ритка с вожделением смотрела на накрытый стол – а на столе у Родионовых чего только не было! Все это не просто разложено в тарелки, но искусно украшено.
Правда, совершенно непонятно, какие именно блюда приготовил да-ши-фу – великих дел мастер Юнь (к поварам в Китае отношение самое почтительное, даже если это просто слуга), а повар Юнь приготовил первым делом блюда из риса.
Так готовить рис, как готовят его китайцы, русские не умеют. Рис для китайцев как хлеб для русских. Нужно разбираться во всех сортах, каждый сорт готовить по-особенному, варить только на пару – так, чтобы отдельные зерна не слипались. Порцию риса повар Юнь доставал руками из огромного сита, висящего над котлом, раскладывал на блюде, уминал руками в виде яйца, посыпал тростниковым сахаром. А то еще заворачивал искусно сваренный рис со всеми приправами в лепешки из теста, опускал в кипящее масло и быстро доставал тающие во рту нежнейшие пампушки.
В общем, рассказывать долго, а проглотила Ритка свою пампушку мгновенно. Нюша показала ей на чашечку с соей – одновременно и соль, и приправу, но у Ритки и без приправы еда хорошо пошла. Глаза разбегались, и она не знала, что отправить в рот первым. Вспомнила, как Апа говорила: «Ест из чашки, а глядит в котел», – но продолжала лихорадочно пихать в рот все, что удавалось достать. Заметила, как поджала перламутровые губки тетка, да пускай поджимает!
А на столе красовалось много других пампушек и лепешек – сладких и соленых, с тмином и маком, а также рыба и шарики из креветок, лапша и тофу, жареные бобы и зелень: стебли гороха, салат, сельдерей, листья горчицы. В нескольких вазочках лежали совершенно непонятные продукты, Ритка проглотила содержимое одной из вазочек: безумно вкусно! На десерт полагалась, конечно, знаменитая медовая синьцзянская дыня-хамигуа с ярко-оранжевой мякотью и кожурой. Ее Ритка ела уже медленно.
Ритка не была невеждой в том, что касалось китайской кухни. Ха! Она могла бы дать фору по своим знаниям любому янжэнь[5 - Янжэнь (кит.) – иностранец, чужеземец, чаще европейской внешности.]. Правда, ее знания были чисто теоретические – из рассказов Апы. С самым жадным любопытством они с Рукией слушали, когда Апа мечтательно вспоминала о еде. Их наставница явно видала лучшие времена и жила когда-то в богатом доме. Ритка узнала от нее, что для китайцев еда – это не просто быстро перекусить, а очень важное занятие. Церемония.
На одно русское слово «тушить» у китайцев приходится полдюжины понятий, каждое из которых отличается по значению, а одно из китайских приветствий звучит так: «Ни чифаньла ма?»[6 - Вы покушали? (кит.).] А уж если китайцу хочется поговорить, он обязательно спросит, что именно вы съели сегодня и когда снова собираетесь кушать: ведь это так приятно – говорить о еде! Ритка была согласна в этом с китайцами на все сто!
У русских – что? Варить, тушить, жарить. Съел – и порядок. У китайцев имеет значение не только вкус, но и ощущения от еды: упругая рыба, сваренная на пару, хрустящие шарики из креветок, жаренные во фритюре, мягкий желеобразный тофу, рассыпчатый рис. Хорошо, когда есть еда со всеми вкусами: соленая и сладкая, горькая и острая, кислая и пряная. Блюда китайцы ставят на стол не хаотически, а обдуманно, подбирая их по цвету. Никаких резких контрастов: цвета сочетаются так, чтобы глазу было приятно! Продукты нарезаются искусно зернышками и соломкой, в виде колосьев пшеницы и лепестков хризантемы, из них складывают фигуры птиц, рыб, драконов и даже целые пейзажи. Красотища!
А чай?! Зеленый чай из провинции Чжэцзян, чай улун, занимающий промежуточное положение между зеленым и красным, красный чай, желтый чай янтарного цвета, секрет изготовления которого когда-то тщательно оберегался от иностранцев, чай пуэр из провинции Юньнань и белый чай, что проясняет ум и прогоняет внутренний жар. А китайские чайные дома и чайные церемонии?!
Русские считают по головам, китайцы – по ртам, даже слово «население» в Китае означает «людские рты». Про еду придумано множество поговорок, например: «Вонючие утиные яйца сами себя хвалят»; «Пожертвуйте сливой ради персика» – совет уступить в малом, чтобы получить большее; о завистнике говорят: «уксус съел»; про того, кто обманул кого-то, скажут: «съел его тофу», да много чего…
