Пепел прошлого

РозаЛи Авели

Пепел прошлого

Глава 1

Все персонажи и события, описанные в этом романе, являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми, живыми или умершими, или с реальными событиями – случайны и непреднамеренны.

«Пепел прошлого»

Бавария, 1747 год. Небольшая деревня к югу от Мюнхена. Монастырь Святого Франциска.

– Матушка Магдалена, – прошептала Анна, – кто-то стучится… Мне страшно открывать ворота.

– На дворе пять утра, – ответила старая монахиня, нахмурившись. – Кто бы это мог быть?

– Я пойду с вами, – предложила Анна.

– Нет, – тихо сказала Магдалена. – Я пойду одна.

Утро было холодным и безмолвным – словно вымерший лес. Матушка Магдалена накинула на плечи плащ и направилась к воротам монастыря. Высокие каменные стены казались особенно суровыми на фоне розовеющего рассвета.

Невысокая, с карими глазами, вся в чёрном, Магдалена распахнула тяжёлую дверь. Её взгляд был спокойным, почти отстранённым, но в нём промелькнула лёгкая тень удивления.

На пороге стоял мужчина – высокий, весь в чёрном, с накинутым капюшоном. В его руках был маленький свёрток. Мужчины редко появлялись здесь в такой час, да ещё с младенцем на руках.

– Прошу… – сказал он хрипло и протянул ребёнка. – Она осталась одна. Мать умерла при родах. Отец… тоже. Несчастный случай.

Магдалена осторожно приняла девочку. Она заглянула под капюшон и, увидев крохотное личико, её взгляд заметно смягчился.

– Как её зовут? – спросила она тихо.

– Катрин, – выдохнул он.

– Мы позаботимся о ней, – кивнула монахиня. – Бог знает, кого и зачем приводит в этот мир.

Мужчина протянул ей запечатанное письмо.

– Передайте ей, когда исполнится восемнадцать.

Вместе с письмом он вложил в её ладонь небольшой мешочек с золотыми монетами.

– А это… на благотворительность вашего монастыря, – добавил он.

Магдалена молча приняла и письмо, и мешочек. Едва заметно улыбнулась, почти невесомо.

– Мы о ней позаботимся.

Мужчина кивнул, повернулся и ушёл в рассветную тишину, не оглянувшись.

На шее у девочки блестел серебряный медальон с выгравированной буквой «M».

"Наверное, этот медальон что-то значит," – подумала Магдалена.

Вся правда была спрятана в письме, но она поклялась себе: откроет его только тогда, когда Катрин вырастет. Матушка Магдалена осторожно вошла в тёмный, холодный зал монастыря, прижимая к груди свёрток. За её спиной скрипнула тяжёлая дверь. Её шаги эхом отдавались под сводчатыми потолками.

Тихий шорох разбудил обитательниц монастыря. Вскоре одна за другой из своих кельев стали выходить монахини – в серых одеяниях, с сонными лицами и заспанными глазами. Анна, Мария, Бенедикта – все собирались вокруг, любопытно глядя на свёрток в руках матушки Магдалены.

– Ах, младенец! – прошептала сестра Мария, прижав ладони к груди.

– Бедняжка, – вторила ей Бенедикта. – Какая кроха!

Крохотная девочка, укутанная в тонкое одеяльце, пошевелилась и заплакала – сначала тихо, потом всё громче. Плач эхом разнёсся по пустому залу.

Монахини зашевелились, растерянно переглядываясь.

– Она голодна, – сказала Магдалена, покачивая ребёнка на руках. – Надо срочно найти кормилицу.

– В деревне есть вдова, у которой недавно родился малыш, – вспомнила Анна. – Может, она согласится помочь?

– Пошлите кого-нибудь за ней, – распорядилась Магдалена. – Но это займёт время.

Катрин продолжала плакать, морщась и сжимая крошечные кулачки.

Магдалена нахмурилась.

– Пока младшие сестры отправятся в деревню, найдите козье молоко, – велела она твёрдо. – Нельзя оставлять ребёнка голодным.

– Да, матушка, – ответили несколько монахинь сразу и поспешили прочь, шумно перебивая тишину монастырского утра.

Матушка Магдалена села на лавку, осторожно покачивая малышку, напевая ей под нос старую молитву.

Катрин немного успокоилась, но всё ещё всхлипывала, уткнувшись носиком в чёрную ткань её одеяния.

"Бедное дитя," – подумала Магдалена. – "Столько боли на таком крошечном пути. Но здесь ты будешь в безопасности."

– Мы нашли немного козьего молока, матушка! – радостно воскликнула она, тяжело дыша после спешки.

– Прекрасно, – кивнула Магдалена. – Осторожно, не расплескай. Его мало.

Остальные монахини быстро собрали всё необходимое: маленькую кружку, чистую тряпицу, чтобы делать импровизированный сосок. Всё это происходило в тишине, нарушаемой лишь плачем Катрин и торопливыми шагами по каменному полу.

– Дайте мне, – сказала Магдалена, принимая тёплое молоко. Она смачила тряпицу и осторожно поднесла её к губам малышки.

Сначала Катрин только всхлипнула. Но через миг, почувствовав молоко, жадно захватила ткань крошечными губами. Тишина наполнилась её нетерпеливыми слабыми причмокиваниями.

– Смотри, как она сосёт! – шёпотом восхищённо сказала Анна.

– Господь милостив, – прошептала Мария, скрестив руки на груди.

Магдалена, держа Катрин на руках, впервые позволила себе тёплую, чуть грустную улыбку.

– Бог послал нам её в испытание и в благословение, – произнесла она тихо.

Пока младенец наконец утолял первый голод в своей новой жизни, одна из сестёр уже собиралась в путь в деревню – искать вдову, которая могла бы стать кормилицей. Но даже если удастся найти женщину, забота о Катрин теперь навсегда останется их общей миссией.

Пока свет рассвета медленно заполнял монастырский зал, Магдалена прижимала девочку к себе, чувствуя, как маленькое сердечко бьётся рядом с её сердцем.

"Теперь ты моя ответственность, дитя," – подумала она. – "И я не подведу."

Когда Катрин наконец уснула, уткнувшись крошечным лицом в её плечо, Магдалена поднялась и медленно пошла вдоль пустого зала.

За окнами начинался новый день, и тёплый свет рассвета, словно благословение, ложился на каменные стены монастыря.

Магдалена присела на скамью у старого, потемневшего от времени окна. Она осторожно покачивала девочку и, глядя в нежно-розовое небо, невольно погрузилась в воспоминания.

Тридцать лет назад она была совсем другой женщиной – молодой, жизнерадостной, с мужем и маленьким сыном. Тогда им казалось, что всё впереди: счастливая жизнь, полная любви и труда.

Но однажды всё оборвалось.

Они ехали в повозке через лес – поздней осенью, когда дороги становились скользкими от дождей. Лошадь споткнулась, повозка перевернулась, тяжело упала набок.

Когда Магдалена пришла в себя, её муж и трёхлетний сын уже были мертвы.

Одна, обессиленная от горя, она долго шла по дороге, пока не увидела высокие каменные стены монастыря Святого Франциска.

Тогда она попросила приюта – не потому что искала веру, а потому что больше не знала, где найти смысл.

С тех пор прошли десятилетия.

Тридцать лет, день за днём, она молилась за души своего мужа и сына. Тридцать лет поднималась вместе с солнцем, вела службы, учила послушниц терпению и смирению.

Её сердце стало тихим и ровным, как гладь воды в пруду.

И вот теперь – маленькая Катрин, крошечное тёплое чудо на её руках.

Магдалена посмотрела на девочку, чувствуя, как непривычная, почти забытая нежность заполняет её сердце.

"Это знак," – подумала она. – "Господь не оставил меня. Он послал мне Катрин за все мои страдания, за все годы одиночества."

Тихо улыбнувшись сквозь слёзы, Магдалена прижала ребёнка к себе чуть крепче.

Теперь у неё была новая жизнь. И новое обещание: защитить эту малышку от всего зла в мире.

Невысокая, плотная, с натруженными руками и добродушным, но уставшим лицом. Она поправила платок на голове и несмело вошла внутрь.

– С миром вам, матушка, – проговорила она, низко кланяясь. – Я слышала, у вас появился младенец… Я могу кормить её, – она замялась, – за особую плату.

Монахини, стоявшие в зале, тревожно переглянулись. Неслышные шёпоты поползли по рядам:

– Где мы возьмём деньги?

– У нас нет лишнего серебра…

– Даже на свечи еле хватает…

Матушка Магдалена поднялась с места. Она подошла к вдове, держа на руках маленькую Катрин, которая снова начала тихонько поскуливать.

– Сколько раз в день вы сможете приходить? – спросила Магдалена спокойно.

– Два раза, матушка. Утром и вечером, – ответила вдова. – Больше не могу – своих детей трое дома ждут.

Монахини снова зашептались, озабоченные.

Но Магдалена лишь кивнула:

– Этого достаточно. До шести месяцев девочке хватит кормлений. А о плате не беспокойтесь, сестры, – обратилась она к монахиням. – Нам оставили достаточно золота. Этих средств хватит не только на её молоко, но и на её пропитание до совершеннолетия.

В зале повисло молчание, полное удивления и облегчения.

Вдова, не веря своему счастью, улыбнулась и осторожно протянула руки.

– Можно? – спросила она, глядя на Магдалену.

– Конечно, – мягко ответила та, передавая ей свёрток.

Катрин, почувствовав новые руки и знакомый запах молока, успокоилась и засопела, уткнувшись лицом в грудь вдовы.

– Она крепкая девочка, – сказала вдова, чуть покачивая малышку. – Бог наградил вас большим даром.

Магдалена смотрела на эту картину с лёгкой улыбкой.

Да, подумала она, Господь не забыл её.

И теперь жизнь Катрин была в надёжных руках.

В тот же вечер, когда солнце клонилось к закату и золотило вершины деревьев за монастырскими стенами, в монастырской капелле зажгли свечи.

В воздухе витал запах воска и свежих трав, а над старинным алтарём тихо колебались языки огня.

Монахини в белых накидках стояли полукругом. Их лица были серьёзными и светлыми, как будто они сами стали частью молитвы. В центре, перед алтарём, стояла матушка Магдалена, держа на руках крошечную Катрин, завернутую в чистую льняную пелёнку.

Тихо зазвучал древний псалом. Старшая из монахинь, сестра Элизабет, медленно вышла вперёд, держа в руках чашу с освящённой водой.

Она окропила Катрин, шепча слова молитвы:

– Господи, Ты, Который приводишь в мир души по Своей воле, благослови эту дитя. Пусть её дни будут наполнены светом, а её путь – охраняем Тобой.

Магдалена опустилась на колени перед алтарём.

Она едва слышно шептала:

– Дарованная нам, невинная и чистая, да будет она под Твоим покровом, Господи.

Крошка Катрин пошевелилась и тихонько загукала, словно откликаясь на пение вокруг.

Сестры, одна за другой, подходили, чтобы коснуться её маленькой ручки или благословить лёгким касанием лба.

В этом жесте было что-то особенное – не просто обряд, а обещание.

Обещание монастыря стать её семьёй.

Наконец, Магдалена поднялась, подошла к алтарю и, словно вручая девочку самому небу, тихо произнесла:

– С этого дня ты – дитя Святого Франциска, дитя Божие. Здесь твой дом. Здесь твоя защита.

Слова растворились в тишине.

Только пламя свечей тихонько потрескивало, словно подтверждая обет.

И в тот момент Магдалена почувствовала, как в её сердце, холодном долгие годы, расцвёл новый свет.

Глава 2

Прошли годы. Катрин росла среди белых стен монастыря, окружённая заботой и любовь

Ей уже исполнилось три года – живая, весёлая, непоседливая девочка с яркими глазами, в которых искрилась жизнь. Сестры души в ней не чаяли: кто приносил ей яблоко из сада, кто шил ей крошечные платьица из обрезков ткани, кто учил её складывать ручки в молитве.

Катрин была словно лучик солнца в их строгом мире.

Иногда монастырь наполнялся её заливистым смехом, нарушая привычную тишину. Старшие сестры мягко ворчали, но тайком улыбались, глядя, как она бегает по длинным коридорам, прячась за массивными колоннами.

Особенно сильно к ней привязалась матушка Магдалена. В её сердце Катрин заняла место, которое оставили когда-то потерянные муж и сын.

Магдалена заботилась о ней, словно о родной дочери, сдержанно, но с бесконечной нежностью.

По вечерам, когда работы заканчивались и монастырь погружался в тишину, Магдалена доставала старую виолончель – редкую реликвию обители.

Она садилась в кресло у окна, а Катрин устраивалась у её ног, укрывшись мягким одеялом.

Медленно заполнял капеллу глубокий, тёплый звук струн.

Магдалена играла для Катрин старинные мелодии – то грустные, то светлые.

Маленькая девочка слушала затаив дыхание, крепко прижимая к себе куклу, сшитую одной из сестёр.

Когда музыка замирала, Катрин поднимала глаза на Магдалену и шептала:

– Ещё, матушка… ещё немножко…

И Магдалена снова наклонялась над виолончелью, наполняя пространство звуками, в которых были и тоска её утрат, и тихая, робкая радость новой жизни.

В эти вечера обе забывали о времени.

И казалось, что в их маленьком мире нет ничего, кроме любви, музыки и тихого света луны за окном.

Каждый год, в день рождения Катрин, у дверей монастыря кто-то оставлял небольшой мешочек с серебряниками и конверт. Письмо было запечатано, а на конверте аккуратно выведено: "Для Катрин. Открыть, когда исполнится восемнадцать".

– Завтра Катрин исполнится восемь, – с волнением прошептала сестра Анна, обращаясь к матушке Магдалене. – Мне не даёт покоя этот тайный покровитель. Кто он? Почему каждый год приносит ей серебро и это странное письмо? Я столько раз просила сторожа быть начеку, но он ни разу не смог поймать даже тень этого человека…

– Ох, Анна, ты такая любопытная, – с нажимом ответила Магдалена. – Значит, так нужно. Меньше знаешь – крепче спишь, – добавила она и криво усмехнулась, словно скрывая тревогу.

– Девочка очень важна. Её появление здесь – не случайность. Наверняка ей грозила страшная опасность… И поверь, не зря её однажды оставили у наших врат.

Годы шли, и Катрин росла умной и любознательной девочкой.

Ей уже исполнилось семь лет – возраст, когда детская наивность начинает постепенно уступать месту первым серьёзным мыслям.

Монахини учили её читать и писать, терпеливо выводя буквы в тетрадях с загнутыми уголками. Они учили её молитвам, рассказывали истории из Священного Писания и учили различать добро и зло.

Катрин была способной ученицей – внимательной, старательной и удивительно одарённой для своего возраста.

По вечерам, когда на монастырь опускалась мягкая синева сумерек, Магдалена доставала свою виолончель.

Они вместе садились у окна: старая монахиня играла, а Катрин, прижимая инструмент к себе, училась ловко перебирать струны маленькими пальцами.

Музыка связывала их невидимой нитью, тихой и прочной.

Но однажды мир девочки дрогнул.

В один из тихих дней, проходя по длинному коридору, Катрин случайно услышала разговор двух монахинь:

– Бедняжка… попала к нам совсем крошкой. Ни отца, ни матери не знает… Только Господь один знает её судьбу.

Сердце девочки болезненно сжалось. Она стояла в тени колонны, затаив дыхание.

Вечером, когда Магдалена снова готовилась к их маленькому концерту, Катрин вдруг спросила, глядя ей прямо в глаза:

– Матушка… почему у детей в деревне есть мама и папа, а у меня нет? Откуда я пришла? Где мои родители?

Магдалена замерла, держа в руках виолончель.

Она долго смотрела на Катрин, словно ища в её лице силы для ответа. Наконец, сжав руки на коленях, мягко, с печальной нежностью, сказала:

– Дитя моё… ты узнаешь всю правду, когда станешь взрослой. Когда тебе исполнится восемнадцать лет.

Катрин хотела задать ещё вопросы, но видя в глазах Магдалены искреннюю боль, молча кивнула.

Она не понимала, почему ждать так долго, но почувствовала – в этом обещании заключено нечто важное и сокровенное.

В ту ночь она долго лежала без сна, вглядываясь в чёрное небо за окном, усыпанное звёздами.

И тихо шептала:

– Мама… папа… где вы?..

С того вечера что-то изменилось в сердце Катрин.

Тихая тоска поселилась в ней, но вместе с ней – и новое желание: найти для себя место в этом огромном мире.

Музыка стала для неё утешением.

Когда она прижимала виолончель к плечу, нежные звуки заполняли её душу, словно закрывая собой пустоту от незнания о своих родителях.

Каждая нота словно рассказывала ей историю без слов – историю о любви, утрате, надежде.

Магдалена замечала, как девочка растёт, взрослеет душой быстрее, чем сверстники.

Она с гордостью наблюдала, как Катрин всё увереннее водит смычком по струнам, как с каждым днём её музыка становится всё чище и проникновеннее.

В тёплые вечера, когда солнце садилось за монастырские стены, Катрин мечтала, глядя в розовое небо:

"Когда я вырасту, я стану великой музыкантшей… чтобы моя музыка находила тех, кто тоже потерял свою семью, и помогала им так же, как она помогает мне…"

Магдалена молилась о том, чтобы судьба Катрин была счастливой.

Она знала: девочка рождена для чего-то большего, чем тихая жизнь за монастырскими стенами.

А пока Катрин училась…

Училась жить, мечтать и любить этот мир, не зная своего прошлого, но с верой в будущее.

Глава 3

Когда Катрин исполнилось десять лет, в деревне решили устроить праздник в честь урожая.

На центральной площади поставили деревянную сцену, украшенную цветами и лентами, пахло печёным хлебом, мёдом и свежескошенной травой.

Монахини из монастыря Святого Франциска тоже были приглашены, и, к удивлению всех, матушка Магдалена предложила:

– Катрин может сыграть для людей. Её музыка станет благословением для этого праздника.

Катрин сначала растерялась.

Выступать перед деревней, перед десятками незнакомых людей – это было страшно.

Но, глядя в ласковые глаза Магдалены, девочка почувствовала, что должна попробовать.

В тот вечер, когда воздух был тёплым и прозрачным, а небо над деревней светилось последними лучами солнца, Катрин вышла на сцену.

В руках она держала свою виолончель – немного великоватую для её маленькой фигуры, но такую родную.

Толпа замерла. Даже ветер стих, будто прислушиваясь.

Катрин закрыла глаза и провела смычком по струнам.

Зазвучала простая, но удивительно трогательная мелодия – чистая, как детская мечта.

Её музыка летела над крышами домов, проникая в самые укромные уголки сердец.

Люди замирали, кто-то украдкой утирал слёзы, а кто-то, улыбаясь, крепче прижимал к себе детей.

Для Катрин этот момент стал откровением.

Она почувствовала, что её музыка способна говорить за неё, рассказывать о том, что она ещё не умеет выразить словами: о любви, о тоске по родителям, о вере в добро.

Когда она закончила, на площади раздались аплодисменты. Настоящие, тёплые, благодарные.

Катрин стояла на сцене, раскрасневшаяся, с широко раскрытыми глазами, и впервые в жизни почувствовала:

она не одна в этом мире.

С того дня её имя стало известно не только в монастыре, но и в деревне.

Люди шептались: "Катрин, сирота из монастыря, играет, как ангел…"

А старая Магдалена молча молилась в стороне, сжимая в руках старенький розарий:

"Господи, храни её… Настоящее испытание ещё впереди."

В этот же день в монастырь пришёл незнакомец. Он был высоким, широкоплечим, с благородной осанкой. Его тёмный плащ, вышитый золотой нитью, чуть касался пола, а кольцо с родовым гербом блестело на руке. Мужчина вежливо поклонился монахиням, его лицо скрывал капюшон, но голос звучал твёрдо и почтительно.

– Прошу прощения за неожиданность. Меня зовут господин фон Берендорф. У моей дочери на днях день рождения, и мы устраиваем праздник. Я слышал о таланте вашей воспитанницы Катрин… Мне бы хотелось пригласить её сыграть для наших гостей на виолончели. Разумеется, под полным присмотром.

Матушка Магдалена молча всматривалась в незнакомца, словно стараясь заглянуть ему в душу.

– Ваша деревня… опасное место, – холодно сказала она. – Там слишком часто проливается кровь. Я не хочу, чтобы Катрин видела казни и это зло. Она ещё ребёнок. Её сердце должно оставаться чистым.

Мужчина склонил голову, голос его стал мягче:

– Я понимаю ваши опасения. Но я даю слово: Катрин будет в полной безопасности. Я лично прослежу за ней.

Пока они говорили, Катрин подошла ближе. Она прижимала к себе старенькую куклу, но её глаза, огромные и сияющие, были устремлены на матушку Магдалену. В её взгляде светилась мольба и нетерпеливое ожидание. Она никогда не была на празднике, никогда не играла перед другими детьми…

Магдалена тяжело вздохнула. Сердце её сжалось от жалости. Она протянула руку, погладила Катрин по волосам.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Только на два дня. И ни на шаг от неё.

Катрин расплылась в счастливой улыбке и крепко прижала к себе куклу. Новый мир открывался перед ней – пусть всего на два коротких дня.

На празднике в поместье всё было новым и чудесным для Катрин. В высоких залах играли музыканты, по залу разносился запах цветов и сдобы. Когда Катрин села за виолончель и её тонкие пальцы коснулись струн, все разговоры стихли. Тёплые, глубокие звуки наполнили пространство, заставив гостей замереть. Даже взрослые слушали, затаив дыхание, а в глазах детей сверкало восхищение.

– Какая прелесть! – шептались дамы.

– Это редкий дар, – кивали старики.

Именинница – светловолосая девочка по имени Лотта – сразу подружилась с Катрин. Они вместе смеялись, играли в саду, болтали о книгах и мечтах. Лотта была дружелюбной и искренней, и Катрин впервые почувствовала себя частью какого-то настоящего, живого мира.

На следующее утро, когда взрослые ещё были заняты приготовлениями к обеду, Лотта и несколько детей решили прокрасться на ярмарку. Лотта подмигнула Катрин:

– Пойдём с нами! Там будет что-то особенное! Спектакль!

Катрин с радостью согласилась. Она никогда не была на ярмарке – казалось, там её ждёт настоящее приключение.

Толпа уже собиралась на площади. Мужчины, женщины, старики и дети толпились, переговариваясь возбуждёнными голосами. Один из мальчишек взял Катрин за руку:

– Давай поближе подойдём, так будет лучше видно!

Она послушно пошла за ним, пробираясь сквозь гудящую толпу.

На возвышении стоял мужчина с петлёй на шее. Рядом с ним – человек в чёрной мантии. Сначала Катрин решила, что это часть представления: может, это сцена из какой-то старинной пьесы? подумала она.

Но что-то в тяжёлой тишине, нависшей над площадью, заставило её сердце забиться чаще.

Мужчина был высок, с проседью в волосах, лицо пересекал глубокий шрам – от верхней губы до самого виска. Его глаза, полные странной доброты и покоя, неожиданно встретились с глазами Катрин. Девочка застыла, не в силах отвести взгляд. Ей показалось, будто они знакомы… хотя она точно знала, что никогда раньше его не видела.

В этот момент страж зачитал приговор:

– Велтен Блудхард, бывший палач, обвиняется в пособничестве побегу Элизабет Миллер и его сына Генри Блудхарда. Приговор – смерть через повешение.

Катрин похолодела. Это не спектакль. Это была казнь.

Страж спросил осуждённого о последнем слове. Велтен поднял голову и, всё ещё глядя на Катрин, тихо сказал:

– Жалею лишь о том, что не сделал этого раньше.

В следующую секунду палач дёрнул за верёвку. Послышался хруст ломающейся шеи. Велтен Блудхард умер.

Катрин вскрикнула, почувствовав, как в груди сжалось что-то живое и горячее. Слёзы сами потекли по её лицу. Не в силах больше оставаться на площади, она рванулась прочь, расталкивая людей. Сердце её колотилось, дыхание сбивалось, земля под ногами словно уходила.

Она не понимала, что с ней происходит. Почему мужчина, которого казнили, показался ей таким родным? Почему его взгляд словно что-то оставил в её душе?

Катрин бежала, не разбирая дороги, словно хотела убежать от всей этой страшной, жестокой правды.

Лицо её было мокрым от слёз, но она уже не плакала – в груди царила пустота. Тот взгляд… Он не выходил у неё из головы. Как будто в одну секунду разом рухнуло всё, что она знала о себе и мире.

Через несколько минут к ней подбежала Лотта, запыхавшаяся и испуганная:

– Катрин! Где ты? Всё хорошо?

Катрин молча обняла подругу. Она не могла объяснить, что чувствует. Не могла – да и не хотела.

Когда они вернулись в поместье,все обсуждали казнь – кто-то с отвращением, кто-то с тревогой, кто-то с явным удовольствием.

Катрин старалась не слушать, но слова всё равно проникали в уши:

– …говорят он помог сбежать преступнице

– …сын тоже палачом был, но сбежал!

–… знаете дом Велтена подожгли сказал один из гостей.

–…да это была показательная казнь ,так поступят с каждой семьёй палачей кто не примит свою участь.

Эти разговоры будили в Катрин странное ощущение – как будто всё это имеет к ней самое прямое отношение.

– Ну всё, Катрин, собирайся, – сказал фон Бернефорд, – попрощайся со своими новыми друзьями. Я отвезу тебя в монастырь, как и обещал монахиням.