скачать книгу бесплатно
– Это пока всё. Остальное заплачу на месте.
– А сколько?
– Я не жадная. Называй сумму.
У долговязого загорелись глаза. Он закусил губу, с вожделением уставившись на деньги.
– Приходи сюда…, – он почесал за ухом. – Да, как городские сторожа второй раз пройдут, так и приходи.
Прошуршала галька, и незнакомец затерялся за портовыми постройками. Зараэль еще постояла на берегу и пошла в город. Ближайший к порту трактир светился окнами, двери то и дело хлопали, впуская и выпуская посетителей. Продрогшая южанка вошла в жаркий зал, заполненный людьми, пропахший запахами еды и табака. Трактирщик, потный и красный, метался за стойкой, покрикивая на прислугу. Очаг пылал, потрескивая капавшим на уголья жиром с жарившихся индюшачьих тушек. Служки сновали по залу, подтаскивая к столам полные подносы, и убегали на кухню с пустой посудой. Южанка оглядела зал: плащи, накидки, нашивки с гербами Вестрога – тремя красными рыбами на синем фоне, и Зоротронда – желтым снопом на голубом фоне, – трактир был полон ратников. Кое-где за столами серел одеждой простой люд. Зараэль пробралась в сумеречный уголок, примостилась на пустой бочке, пахнущей кислой капустой, и задремала, игнорируя дразнящий запах еды. Её никто не тревожил. Время от времени ровный гул голосов нарушался то смехом, то краткой перепалкой посетителей. А то трактирщик прибавлял громкости голосу, подгоняя подручных.
С порывом свежего воздуха, ворвавшегося в открытые двери, в трактир вошел новый посетитель – старик в долгополой поношенной одежде. Он постоял на пороге, разглядывая зал, и побрел к очагу. За спиной у старика была котомка, из которой выглядывал потертый гриф лютни. Трактирщик кинул взгляд на музыканта, указал на скамью у очага. Сидевшие там люди, завидя барда, сдвинулись плотнее, освобождая ему место.
– Садись, тато, грейся – один из мужиков похлопал ладонью по скамье.
Старик протянул морщинистые дрожащие, с синими прожилками руки к огню. Немного отогревшись, он бережно извлек из виды видавшей торбы инструмент. Коснулся худыми узловатыми пальцами струн, так, как касаются на заре личика нежно любимого дитя, будя его. Старческий голос задребезжал надтреснутым медным бубенцом, слишком тихим, чтобы его расслышали в глубине зала.
Зараэль услышала. А, услышав, повернула голову и замерла, не сводя с певца глаз. Слова были немудры, да и исполнение оставляло желать лучшего. Но было в песне что-то, что заставило южанку с напряженным вниманием вслушиваться в каждую новую строчку. Звуки музыки, извлекаемые бродячим певцом из старого инструмента, всколыхнули в её душе образы утраченного прошлого. Прошлого, за которое она поклялась мстить.
Приголубь меня, Зима,
Не серчай напрасно.
Для меня лишь ты одна
Мила и прекрасна.
Перед глазами возникло неподвижное лицо магистра, искаженное страданием. Его белые волосы, спадающие на поникшие, придавленные тяжестью камня и поражения, плечи. Ей так нравилось перебирать эти шелковые пряди, отдыхая у него на груди.
Скуй мне панцирь ледяной
В кузнице у стужи,
Плечи слабые укрой
Льном морозных кружев.
Рыхлые холмики, наметенные начинающейся пургой у разбитой стены Олломара. Припорошенное снежной крупой лицо Астида, белое и холодное, навеки запомнившееся в ало-черном контрасте.
Белый плащ мне подари
На подкладке снежной,
Острой льдинкой на груди
Заколи небрежно.
Яркий красный высверк под поваленными колоннами, и бесстыдно обнаженный ужас на черепе Улле. Закрошенный мелкими осколками пол, а на нем – неподвижная фигура Иннегарда, широко разметавшего безжизненные руки. Его погасший взгляд, устремленный на еще мерцающие огоньки светильников вверху.
Молоком от звездных стад
Ты меня попотчуй.
Пригласи в свой дивный сад
Вьюжной зимней ночью.
И снова – Гилэстэл. Светлые глаза, мягкие губы, пьянящее тепло тела. «Разве я говорил, что люблю тебя?» – надменно. «Ты нужна мне, Зараэль» – проникновенно. «Я люблю тебя, меа пития аранэль!» – нежно, в последний раз. Самый последний.
Подари мне мой приют,
Дом в земле остылой.
Дом, который назовут
Хладною могилой.
Перстень, зажатый в кулаке, еще хранящий тепло его пальцев. Распахнутое окно в сад и тающие в глубине заснеженной аллеи фигуры всадников. Удаляющиеся от берега корабли, боль, бессилие и одиночество.
Буду петь там о любви
Я хозяйке нежной.
А весной из губ моих
Вырастет подснежник.
Всхлипнули струны, и певец замолчал. В трактире повисла тишина. Зараэль выпрямилась, глубоко вздохнула, прогоняя нечаянные образы. Люди, отставив кружки, забыв о еде и разговорах, заслушались старого певца. За большим столом, нахмурившись и понуро уставившись в полупустые миски, притихли ратники. Сидевшие в уголке девки украдкой вытирали с накрашенных глаз слезы. Печальный трактирщик, облокотившись на стойку, забыл о вертелах над огнем, и жаркое на них подгорало. Угомонился беспокойный ребенок на руках у крестьянки, а она, прижавшись к мужу, горестно покачивала головой. Кто-то робко кашлянул, кто-то выдохнул – «Охх-ох-оо».
– А ну, хорош выть! – громоподобный удар кулака по столешнице мгновенно согнал всеобщее оцепенение. Из-за стола, опрокинув табурет, рывком поднялся хмельной солдат. – Чё ты, как шавка на погосте, скулишь? Чего уныть нагоняешь?! И без тебя тошно!
– Разве ж на войну так провожают? – поддержал его второй, поднимая голову и зло глядя на певца. – Что сгинем, и сами ведаем. А вот бы – плясовую, али шутейную, чи про героев каких…. Чтоб нам сподручнее этих южных псов крошить было!
– Ага, – поддакнул еще один ратник, вставая и делая шаг в сторону старика. Тот, испуганный таким неожиданным оборотом, съежился под недобрым взглядом солдата. – А ты, ровно моська, их разрисованные зады лижущая, о смерти нам воешь.
Он приблизился к старику и схватил инструмент, который тот прижимал к груди.
– Нет, умоляю! Илан! Только не лютню! Ила-ан!!
Вцепившись одной рукой в гриф, а другой – в сюркот ратника, старик истошно заверещал. Солдат, осерчав, сграбастал старика за шиворот и дернул лютню из цепких пальцев. Одна из струн порвалась с мучительным стоном. Старик вскрикнул так, словно его стеганули кнутом.
– Да что ж …!
Певец рванулся за своей кормилицей, ткань на груди ратника треснула, и оторванный лоскут повис собачьим ухом. Инструмент и его владелец брякнулись на пол, когда солдат, выпустив их, схватился за испорченную накидку. Мутные хмельные глаза налились яростью.
– Ах, ты, крыс седохвостый! Ящерица крюколапая! Да я тебя… Да я твою пиликалку… Убью!
Он, кроя всех музыкантов, на чем свет стоит, занес ногу для удара. Певец на полу скорчился, поскуливая и накрывая лютню своим телом. Из-за стола повскакивали остальные ратники, повисли на плечах товарища, оттаскивая его от фигуры в лохмотьях, скрючившейся на затоптанном полу.
Послышалась плюха, чья-то челюсть хрустнула под кулаком разгорячившегося зачинщика, кто-то заорал, заматерился басом, и завязалась свалка. В ход пошли увесистые глиняные кружки и кувшины со стойки. Тяжелая посуда быстро кончилась, сменившись легкой мебелью. Трактирщик то причитал, когда очередная миска разлеталась в куски о чью-то спину или голову, то, хоронясь за стойкой, орал, грозя вызвать стражу. Проснувшийся крестьянский дитёнок обливался слезами и отчаянно голосил, зовя мать. Она же визжала, вцепившись в жупан своего благоверного, который с азартом деревенского задиры пытался сбросить с себя её руки, и встрять в драку. Крестьянке вторили пронзительные голоса девок, подзадоривающих солдат. Остальные посетители трактира благоразумно ретировались, едва дело стало принимать угрожающий их здоровью оборот.
Про певца в этом бедламе забыли начисто. Подвывающий от страха, он ползал по полу, пытаясь выдернуть из-под черепков и обломков мебели свою лютню, и удивительным образом избегая пинков чужими сапогами. Зараэль подметила, как к нему резво подскочил подручный. Подняв и подтащив старика к двери, вытолкал вон, следом выкинул поломанный инструмент и котомку.
Южанка поднялась и окинула быстрым взглядом зал. Проворно скользнув вдоль стены к выходу, она подхватила с чужого стола ковригу и надкушенное кольцо вяленой колбасы, и спрятала их под полами плаща. Никто не обратил на Зараэль внимания, не заметил, как открылась входная дверь, и девушка покинула шумный трактир.
С неба падал густой тихий снег. Южанка пошла прочь, на ходу жуя хлеб. Снежные хлопья, опускающиеся на пористую мякоть, холодили язык и губы.
– Иланна, – послышался слабый голос. Зараэль пригляделась, и у поленницы увидела старика-музыканта. Он забился под невысокий навес, на дрова, и сидел там, обернувшись дырявым шерстяным плащом. Торба с лютней лежала рядом.
– Иланна, – повторил певец. Глаза его жадно впились в ковригу в руках южанки. – Будь милостива, иланна, подай старому музыканту.
– У меня нет денег, – сухо бросила Зараэль, и отвернулась, собираясь уйти.
– Иланна! – в голосе старика отчетливо слышалось отчаяние. – Не сердись, милостивая госпожа. Ужель я повинен в том, что война идет? Я всего-навсего певец. Не дай мне помереть с голоду, иланна. У тебя есть хлеб. Дай мне немного.
Зараэль остановилась, глядя на краюху, потом перевела взгляд на старика. Тот смотрел на неё глазами побитой собаки. Посиневшими от холода пальцами он нервно дергал и комкал плащ, пытаясь побольше натянуть его на дрожащие плечи.
– Зачем тебе хлеб, старик? – светлые глаза смотрели холодно и бесстрастно.
Старик опешил. Он привык, что на такую просьбу бывает только два ответа – да или нет.
– Это… Как… Хлеб? Так ить, чтоб с голоду не помереть, – растерянно ответил он..
– А зачем тебе жить? Ты стар и слаб. Какой от тебя прок? Или у тебя есть цель, ради которой тебе непременно нужно жить?
– Цель? Какая цель? – еще больше растерялся певец. – Я играю на лютне, пою, а люди слушают мои песни.
– А потом бьют, – губы южанки презрительно покривились.
– О, – огорченно покачал головой старик. – Так ведь не всегда бывает. Просто… Просто не повезло сей день. Помоги мне, добрая иланна. Я уж два дня ничего не ел. Окажи милость, не дай умереть медленной смертью.
– С какой стати я должна тебе помогать, себе в ущерб? Я тоже голодна.
– Ты молодая, сильная, тебе легче еду добыть. А я – всего лишь нищий, никому не нужный старик. Смилуйся надо мной, славная иланна. Помоги.
Музыкант опасливо, и в то же время с надеждой, косился слезящимися от старости глазами на стоящую перед ним девушку. Хлеб в её руках притягивал взгляд. Старик, на секунду забыв о холоде и перестав поддергивать тряпье на плечах, неосознанно потянулся к краюхе. Зараэль отступила, а музыкант, опомнившись, съежился и торопливо подтянул плащ.
– Ну, раз ты считаешь, что я славная…, – медленно произнесла южанка и подняла руку. – Я помогу тебе. Окажу милость и не дам умереть медленной смертью.
– Да вознаградят тебя…, – повеселевшим голосом начал, было, старик, но вдруг осекся. Он понял, но испугаться уже не успел. Последнее, что видел музыкант, был краткий блеск металла на браслетах. Короткая стрела утонула в красном водопаде, хлынувшем из левой глазницы, и, пробив затылок, вонзилась в полено. Несуразно взмахнув руками, старик откинулся на дрова и обмяк. Правый широко открытый глаз певца с признательностью продолжал смотреть на Зараэль, когда она опустила руку.
– Снег. Везде снег. Как же он мне опостылел, – пробормотала она, подпихивая ногой к поленнице свалившуюся с неё котомку. – Получай свой приют.
Зараэль оглянулась на окна трактира. Голоса внутри стали тише. Того и гляди, на крыльцо вывалится кто-то из посетителей, или явится стража. Южанке ничуть не улыбалось быть застигнутой на месте преступления, и, надвинув глубже капюшон и с прежним аппетитом взявшись за еду, она скорым шагом покинула двор.
Она вернулась на причалы и примостилась у перевернутых лодок. У кромки воды росли снежные бугорки, то и дело слизываемые волнами, накатывающими из-под обледенелых причалов. Здесь было темно, тихо и холодно. Но возвращаться в жаркий, шумный, провонявший потом и горелым жиром трактир не хотелось. Слабо светилось окошко в домике портового распорядителя. Вскоре погасло и оно. Зараэль стряхнула крошки с колен, плотно закуталась в плащ и погрузилась в воспоминания.
На далекий стук колотушки и еле различимый протяжный голос сторожа «втора-ая стра-ажа-а» она пошевелилась, осторожно выглянула из-за края борта. Острый слух позволил еще издали расслышать скрип снега под ногами подходящих к причалам людей. Силуэт одного Зараэль узнала – ей недавний долговязый собеседник. Мерцающий огонек трубки время от времени освещал лицо его спутника – бородатого и длинноносого.
– Не видать еще, – оглядел пляж долговязый. – Подождем.
Бородатый согласно пыхнул трубкой. Они остановились невдалеке от того места, где затаилась Зараэль. Ждали молча, переминаясь с ноги на ногу. Южанка, наконец, решилась и вышла к ним.
– Я здесь.
Они повернулись на голос. Бородатый вынул изо рта трубку и зажег небольшой факел. Оглядел подошедшую девушку. В дрожащем свете Зараэль увидела, что поверх войлочной куртки незнакомца надета форменная накидка с изображением рыб, перепоясанная широким ремнем.
– Она? – спросил долговязый у бородатого.
– Кажись да.
Длинные, неожиданно сильные для худого тела руки, обхватили Зараэль. «Грабеж?» – промелькнула недоуменная мысль в голове у южанки. Она обмякла в руках долговязого, ожидая, что будет дальше. Бородатый снял с её головы капюшон, подсвечивая себе и с удовлетворением щурясь на сиреневые волосы.
– Она, – констатировал он, и кивнул своему спутнику. – Тащи.
Тащить себя Зараэль не позволила. Используя долговязого, как опору, она согнула колени и саданула бородатого в самое уязвимое место – меж ног. А когда он, выронив факел, пополз вниз, ударила носком под ухо. Взбрыкнув, бородач рухнул навзничь. Южанка скользнула вниз, высвободившись из захвата, и долговязый, сбитый с ног ударом под колени, повалился на припорошенную снегом береговую гальку. Браслеты отщелкнули пару стрел, и вновь наступила тишина. Зараэль с досадой взрыла пинком снег, оглянулась на темный дом распорядителя.
– Скоты.
Обыскав обоих, она сняла с пояса у бородатого кошель, в котором оказались кремень, кресало, мешочек с трутом, несколько монет медью и серебром, и пара игральных костей. Потом отволокла и затолкала тела под заледеневшие, заснеженные лодки. Присела отдохнуть, радуясь непрекращающемуся снегопаду и размышляя, что делать дальше. Судя по поведению этих двоих, похороненных до весны под лодками, их интересовали не её деньги. Интересовала она сама. Значит, здесь её ищут. Слишком близок городок к Олломару. Следовало отсюда уходить.
***
Фрадек быстро шел по направлению к порту. У «Старой улитки» недовольные солдаты разгоняли толпившийся народ.
– Неча тут! Покойников не видали што ль?
Ватгерн насторожился, подошел ближе. На ступенях трактира городская стража допрашивала хозяина, а тот потрясал руками, оправдываясь. У сарая помахивала хвостом и дышала паром мохнатая лошадка, запряженная в телегу. Возле поленницы копошились солдаты из городского гарнизона. Фрадек протиснулся вперед, к крыльцу, прислушиваясь к разговору трактирщика и капитана ратников.
– Да не знаю я, когда это случилось. Драка была, оно так. Дык Петко его живого за дверь выставил. А уж чего там ночью было – не ведомо. Народ до полночи шлялся, рази всех углядишь. Сами в город шушеры нагнали, а я отвечай….
– Кто таков? – один из солдат положил Фрадеку руку на плечо, внимательно вглядываясь в лицо.
Тот молча вытащил из-за ворота медальон.
– Прощенья просим, – отдернул руку ратник.
– Что случилось?
– Человека порешили.
– Кого? – внутренне напрягся охотник.
– Старика, музыканта. Да вон, сами поглядите.
Ратник растолкал зевак, подвел Фрадека к поленнице, залитой кровью. Скрюченный закоченевший труп певца стражники уже погрузили на телегу. Поломанную лютню бросили рядом.
– Чем его? – ватгерн склонился над телом.
Солдат пожал плечами.
– Не разберу. Не то шилом, не то иглой. Да вона, в бревне торчит. Какая силища нужна, чтоб эдак-то.
Фрадек присмотрелся к орудию убийства. По спине пополз нехороший холодок.
– Нашли, кто это сделал?
– Какой там, – махнул рукой стражник. – Следы замело, а ежели и были, так постояльцы затоптали. Его кухарка поутру нашла, как за дровами пришла. Вечером из-за него, как люди говорят, драка в трактире была – служивым песня не по нраву пришлась. Видать, за то и порешили.
В порту Фрадек обошел каждый причал. Никто из вахтенных, дежуривших на кораблях этой ночью, никакую девушку не видел. Только распорядитель порта сказал, что была на закате какая-то, спрашивала попутный корабль.
– В Норхет собиралась, одначе, – и мрачно сплюнул.
– Куда?! – несказанно изумился ватгерн.
Потратив около трех часов, он покинул причалы с чувством глубокого презрения к своей интуиции. Проходя по рынку, прилегающему к порту, Фрадек вздрогнул, зацепив взглядом знакомый силуэт. Она покупала у торговки лепешку с рыбой. Быстро подойдя к девушке, охотник ухватил её за локоть и повлек за собой. Зараэль удивилась появлению своего недавнего спутника, но послушно последовала за ним.
