Большая ловитва

– Разве погиб он? Не баял ты о том, – не без опаски возразил Молчан.

– Не успел, поелику ты перебил меня, дерзостно, предположив, по недомыслию своему, что выследил его Булгак, – не преминул восстановить истину Путята. – Не выследил! Пострадал Любослав по чужой оплошке. Хотя и собственную прибавил…

В киевском Нижнем граде, низинном, вдоль правого брега Днепра, изобиловавшем мастерскими и торговыми рядами, один доверенный мой человек, не назову его имени – еще не время, ладил бочки на продажу и слыл добрым бондарем.

И состоял в бондарной мастерской, коей владел он, некий ученик – ловкий, а нерадивый. Не раз доставалось ему от строгого хозяина. И озлился сей, и решил отмстить!

Таче начал выслеживать. Понеже начальные уроки оного искусства ему еще допрежь преподал младший брат его отца. По службе метельник – помощник вирника, сбиравшего налоги и взыскания за уклонения от оных, он состоял в тайной дружине добровольного доносительства. А в нее входили особо бдительные киевляне, скрытно надзиравшие даже за ближними своими, а не токмо за всеми иными, коих оглядывали подряд.

Не поверишь, почти ничего не получали они от киевского сыска за свои бесценные услуги – разве что по шкурке векши на праздник Перуна, а доносили из чистого рвения, не замутненного алчностью и корыстью!

Чему ж удивляться, что особо ретивым и прилежным ревнителям выслеживания и доносительства предлагали со временем перейти на постоянную службу – младшими соглядатаями, с перспективами завидного служебного роста до просто соглядатаев и даже старших из них. И никто не отказывался!

А самые совершенные могли дослужиться из старших соглядатаев до осведомителей второй потаененности с награждением по выходе на заслуженный отдых почетными кистенями – с правом на ношение и применение.

Долго не получалось у того ученика унюхать, выведать и нагадить. А все ж повезло ему!

Единою, в час, когда в мастерской обедали в подсобном помещении, а уже перекусившего ученика, оставили надзирать за входом в основное, явился неизвестный. И справившись, где хозяин, и узнав, что снедает он, попросил передать ему нечто, обернутое в кусок ряднины, сказав: «От Громобоя сие!»

Громобоем скрытно нарекли мы за голос его зычный некоего Чурилу, давно покойного, бывшего в родстве с Голованом – оружейником при младшем воеводе Всеславе и преданным нам полянином.

Ученик пообещал, и – сам понимаешь ты, любопытный не по чину, развернул, едва тот вышел.

И узрел он перо копья странной формы, мигом сообразив: не приносят таковое в мастерскую по изготовлению бочек! Зачем бочарам мирным, всегда послушным власти и любящим любого князя, острый наконечник от боевого оружия?

Не крамола ли въявь?! Что-то тут скрытное!

Передав оный сверток, подлый ученик еле дождался, вечера, когда отпустил его хозяин. И выйдя из мастерской, припустил ноги к старшему своему родичу, избранному незадолго пред тем в совершенно секретный совет нижнеградского отделения тайной дружины добровольного доносительства.

Во счастье ему и на несчастье нам, метельник вернулся домой до срока, отпросившись у своего вирника под предлогом невыносимой зубной боли, мешавшей ему днесь сбирать недоимки у лукавых неплательщиков. Взаправду же, намылился он с двумя соратниками отправиться в добровольный дозор по скрытному подслушиванию разговоров беспечных киевских обывателей, ведь в Нижнем граде по преимуществу обитает торговый и ремесленный люд, болтливый, и богато там рынков.

Вдруг, по неосторожности, кто-нибудь ненароком ляпнет нечто чуждое и злокозненное? Будет тогда, чем порадовать киевский сыск! Тем паче, было неподалеку и одно узилище с застенком предварительного заключения.

И оттого метельник – доброволец и тайный дружинник, встретил младшего своего родича с явным неудовольствием. Мол не до тебя мне! Уже в дозор выхожу!

Все ж снизошел и с неохотой согласился заслушать взволнованный доклад. И сразу же по завершении оного внутренне воспылал! Ведь ощутил мощный позыв к подвигам на ниве доносительства и выслеживания.

Вслед, возбудившись весь, метельник справился, где сейчас может быть обидчик его младшого. Узнав, что почти наверняка еще в мастерской, подсчитывая выручку, проверяя, готовы ли к завтрему клепки, обручи и днища, и подсчитывая выручку за день, воспрянул он еще боле!

И вскричал, уже в пылу: «Бежим к твоей мастерской!»

Что тут сказать? Ничтожный доноситель, червь навозный, блоха в человечьем обличье, а поди ж ты, оказался разумнее многопытного Власта…

Эх, даже проговорился я в досаде и печали! Забудь, и не вспоминай! Ни к чему тебе лишнее. Меньше помнишь, слаще спишь!

Продолжаю рассказ свой, скорбный. Дождались-таки они!

Наш человек вышел, и – зашагал по направлению к реке Почайне, в коей позде Владимир-князь, учинив на горе киевлянам крещение, бесовское, утопил кумиров Перуна и Волоса. И два соглядатая следом.

Хотя бы раз обернулся он для проверки, топает ли кто за ним, чуть ли не нога в ногу!

А нет же! – шагал себе и шагал, доколе не подошел к жилищу некоему, и ступил внутрь его.

Выяснить, кто проживал там, было недолгим делом. И устремились они к тому из киевского сыска, кто заслуживал доклады метельника на стезе скрытного пригляда и тайного подслушивания.

Столь радел сей младший тиун о незаменимом своем доносителе, добровольном, что единожды уговорил своего начальствующего поощрить метельника на праздник Перуна – за особливые рвение и ретивость – не одной шкуркой векши, а двумя!

Однако поначалу усомнился даже он, несмотря на полное доверие к метельнику. Решил: переусердствовал тот! Как никак, а Любослава знало пол-Киева уважаемым горожанино, происхождением из некогда знатного рода, и владельца лучшей в граде косторезной мастерской, куда спускались за покупками и заказами даже из именитого Верхнего града.

Вместе с тем и обидеть ретивого доносителя представилось ему неверным. Ежели метельник впадет в расстройство, может упасть его рвение! Зачем доводить до сего?! Посему отправился он к своему начальствующему, прихватив и соглядатаев.

Однако и начальствующий, в чине тиуна, поначалу не загорелся, зная, что у Любослава есть связи, и могут найтись влиятельные заступники. К тому ж, и прямых улик не было, одни подозрения. А мало ли что могло привидеться юному прохиндею, явно мечтающему свести счеты со своим хозяином?

И скорее всего, доносу не дали бы хода. Однако начальствующий решил, на всякий случай, обсудить с двумя соратниками своими – в равном ему чине. Одним из них оказался Булгак, надзиравший за узилищем, возведенным поблизости. Он и взвился, почуяв наживу, сыскную!

Не ведаю, каковые резоны приводил, а все же настоял он, убедив остальных в необходимости немедленного обыска.

И тем же вечером нагрянули к Любославу сразу шестеро вооруженных под началом Булгаком, вызвавшегося возглавить! Он не впускал их, да тут же выломали двери под предлогом неподчинения приказу.

Знатную обнаружили добычу! Не токмо злополучное перо от копья!

Любослав готовил к скорой отправке рогожные мешки, заполненные с предельной аккуратностью. И по крайней неосторожности, стояли они у него заднем помещении. А в них – стрела с секретным оперением, особое кресало, предполагаемое для десятских и сотских в княжеском войске, опытный образчик новейших наручей, позаимствованный у ромеев, однако не принятый пока на вооружение войска, уменьшенный круглый щит, удобный при метании сулиц, клей для прилаживания наконечников к стрелам – не из рыбьего жира, а из каковых-то древесных смол, и многое еще другое …

Не утаю, что особое кресало, и новейшие наручи раздобыл старший родич твой, и немалых трудов стоило мне сие!

Содержимое рогожного мешка могло вельми пригодиться пытливым умельцам из наших скрытных мастерских. Опричь того наконечника к копью.

Ибо выяснили мы спустя, он, двушипный, представлял переделку из охотничьего под боевой, хотя и для охоты убойность его была мала. А уж в бою копьем с наконечником сим можно поразить токмо ратника совсем без доспехов. Много ли таковых ратников?

– А дале-то что было? – не утерпел Молчан. Ибо его интересовали не избыточные – до мельчайших деталей – подробности, а голая суть. Ведь опасался, что не успеет услышать главное ране, чем прибудут гости из Чернигова.

И не понимал он тогда, что даже бойцам невидимого фронта, а особливо, тщеславным в душе, чешется хотя бы раз в жизни выговориться и покрасоваться своими подвигами пред кем-то из особо доверенных ближних. Касаемо же избытка подробностей, разведчик, ажно и дьявол, кроется в деталях.

… Путята покосился со зримым недовольством, а все ж, против своего обыкновения, стерпел недозволенную дерзость младшого. И продолжил:

– А дале заточили Любослава в застенок, к утру и преставился там. Запытал его Булгак до смерти!

Громобоя, Голована и еще троих, меж коими был и старший помощник Любослава, десница его, изловчился переправить в Землю вятичей я, младший тогда помощник Любослава и шуйца его. Остался аз тогда в Киеве и за себя самого, и за старшего помощника, и за Любослава. И отныне отвечал за всех, кто перешел в мое подчинение. Наперво, сам восстанавливал, сам соединял наново, сам и решал…

Те соглядатаи были вскоре наказаны, сообразно ихней подлости. Наверняка обрадовались им днепровские рыбы!

Не промедлило и отмщение за Любослава!

В середине осени пятерица киевских кораблей сгорела на их стоянке за одну ночь. А позде утопли в лесном озере два наособицу важных чина Секретной службы, киевской. В муках издох младший воевода Гремислав, лютый ворог вятичей.

Не дотянулись лишь до Булгака. Дважды пытался я, да ловок он!

А настал час, когда и он не дотянулся до мя. Хотя почти преуспел.

Случилось сие из-за измены моего помощника.

Не положу на него зряшной охулки: до поры умел и полезен был. Подчинялся токмо мне, и не знал никого, помимо. Главной задачей имел: прием и отправку курьеров из земли нашей.

Еще использовал его для мелких надобностей, не скрытных. И доверял лошадей покупать для конных эстафет. В лошадях он, не умалю, разбирался…

XLII

– А с чего ж угодил он в Булгака лапы? Сам ведь баял, что умелым был, – полюбопытствовал Молчан.

– Я баял: до поры! – резко отреагировал Путята. – И добавлю тебе, несмышленому: в самый канун, когда попался, успел он отправить с эстафетой таковые сведения, что я и ноне не вправе поведать о них. Одно скажу: не было им цены!

А умелые и попадаются чаще, понеже самонадеянны они. Где самонадеянность, там и безрассудство с беспечностью! А где беспечность, жди беды… Не будь упомянутый Громобой столь беспечен и тороплив, разве передал бы он перо от копья чужому, а не из рук в руки, дождавшись хозяина бондарной мастерской? Да ведь и Любославу было не след содержать тот рогожный мешок у себя дома… Вот и помощник мой впал в безрассудство.

И ведь предчувствовал я допрежь! О замене его просил, срочной, чрез главного своего помощника, коего отзывали на повышение. Убеждал: выдохся он до срока! Стал склонен к срывам. Скверно отзывается на замечания и почти не поддается внушениям. И становится неуправляемым!

Всего ж опаснее: оказался, сверх всех пределов, падок на баб! – причем, на любых. И не вправе я был охолостить его! – куда ему с таковым-то изъяном?

А позде, когда в Киев приезжал проверяющий, то передал мне от старших начальствующих: придется потерпеть, дондеже не подготовят нового…

И угодил он в застенок к Булгаку. Да таковым образом, что и вспоминать противно! Чистая дурь была, и не относилась к его обязанностям, скрытным.

Оплошал он в прибрежных кустах, когда уж вечерело. Попался на девке гулявой! Не сошелся с ней при расчете за ее труды. Зажулил. А она и завопила на всю округу: «Люди добрые! Бесчестит меня охальник сей!»

Он дернул прочь, однако по песку не очень-то разбежишься. А тут навстречу ватага рыбарей с уловом. И скрутили его! И доставили в ближайшее узилище с застенком временного заключения.

А за оным карательным учреждением надзирал Булгак! И на беду нашу, оказался там, еже привезли моего помощника. С полудня пребывая в том главном киевском узилище, собирался он уже отъезжать, основательно отобедав, ведь еще два узилища были под его попечением. И с неохотой спустился в подвал, когда доложили ему о задержании некоего детины, что бежать пытался. А таковые дела Булгак полагал ниже умелости своей и навыков.

Добавлю, что по наблюдению нашего доносителя, еще по приезде пребывал он в самом добром настроении, никого не предал хуле еще с порога, что редко за ним водилось, порой даже улыбался, что случалось еще реже, а раз и снизошел до шутки над нижестоящими. До того дошло, что даже расщедрился на похвалу палачу за пыточное усердие того, а сие было вообще неслыханным делом! И все терялись в догадках: с чего бы им оная благодать?

За свою скаредность, чреватую при недоплате за продажную любовь, мой помощник должен был отделаться лишь клеймом на чело и несколькими годами в остроге, однако вытащили бы мы его оттуда вскорости, а уж вслед определились, что делать с заклейменным придурком.

Однако Булгак терпеть не мог северян, а уж особливое обличье их изучил наизусть за долгие годы в Чернигове, главном граде Земли той. Всегда, когда мог, измывался над ними.

И пока раздували огонь и готовили пыточные инструменты, на случай, ежели станет отпираться новоявленный узник, Булгак, отойдя в угол, вполголоса сказал, осклабившись, пыточному мастеру, а пыточный подмастерье подслушал: «Ужо попугаю сего бестолкового на дорожку, а то с самого утра скучаю. Пущай свои порты прямо при мне замарает, обделавшись по плечи! – тогда и отъеду».

И не откладывая, спросил со всевозможной свирепостью в голосе:

– Вот и попал ты, изменщик, в руце мои! Доподлинно вем: ворог ты лютый всему княжеству нашему – поздно уже отпираться! Давно за тобой следим!

Выбирай: либо сразу повинишься, что на князя Ярополка замышлял, и кому подчинялся в злодействе сем, либо дыба и пытка огнем!

А таче на кол посадим. И когда он сквозь утробу твою пройдет, поздно будет каяться!

И каково же было удивление его, когда задержанный сразу и объявил:

– Все скажу! Во всем повинюсь! И начальствующего своего назову! Токмо не надо огня и дыбы…

Спасся я чудом.

В застенке, куда угодил подлый помощник мой, служил пыточным подмастерьем некий бедолага, состоявший на разовых выплатах у моего доверенного человека.

Не был он в чести ни у мастера, ни у иных подмастерьев по причине редкостной своей неумелости, равно и безалаберности.

То не наладит толком дыбу, то забудет раздуть угли в жаровне, где раскаляют щипцы, то не вымочит в молоке кончик кнута из сыромятной кожи, то скверно заточит затупившиеся шильца. И по мнению своих сотоварищей, не проявлял должного рвения в самих пытках! А время от времени нарушал главный закон пыточного сообщества: сдавать в общий котел все вещи умученных для последующей продажи за полцены на мелких рынках киевских. Ведь умеючи, можно отстирать даже окровавленную рубаху, а браслеты либо кольца из обуший даже отстирывать не надо. А он не раз утаивал, в свою корысть!

Потому и дожил до седых волос, не продвинувшись по службе. Его и держали-то из жалости, поелику был обременен семьей: семеро по лавкам. И любой приработок к малому жалованью принимал за большое счастье.

Привлечь такового легче, чем оземь плюнуть! А нас вельми интересовали киевские узилища. Даже в самом секретном из них был у нас человек в чине младшего тиуна, очень любивший мзду.

И держали мы за правило: аще будет в застенках предварительного заключения, либо уже в подвалах для постоянного содержания что-то особливое, докладывать, не откладывая. И чем раньше, тем выплата будет щедрей!

Едва помощник мой начал выкладывать Булгаку все, что знал, пыточный подмастерье сразу сообразил, что за известие о сем, мало будет одного серебряного дирхема, надо запросить два.

И едва узник выговорился, а Булгак милостиво разрешил ему передохнуть чуток, отпросился у пыточного мастера сбегать домой к себе, а жил он неподалеку, дабы наскоро перекусить – ведь с самого утра во рту ни крошки!

И получив согласие, ведь Булгак милостиво отменил пытку, и не было в нем особливой надобности, помчался он к доверенному моему человеку под личиной владельца лавки для одиночных рыбарей. Сей закупал товар в мастерских и продавал с небольшой наценкой, отчего и шли к нему покупатели.

Торговал острогами, плетеными вершами и мордами, пешнями для пробивания льда. А главную статью дохода его составляли железные крючки – сей товар пользовался особым спросом, и особливо, крупные железные крючки с петлей для крепления лесы и жалом с оттяжкой бородкой, удерживавшим пойманную рыбу, дабы не сорвалась она. На таковые ловили осетров, сомов и судаков крупных.

Мчаться к нему от узилища было не столь уж долго, и вскоре открылось моему доверенному лицу известие: выдан я Булгаку! И расплатившись с подмастерьем пыточным, не пожалев двух дирхемов, тут же закрыл он свою лавку, прихватил кошель свой, немалый, и поспешил седлать коня.

– Еще бы узнать, что делал тогда Булгак, и отчего оплошал с Путятой, – подумалось вдруг Молчану…

XLIII

А в тот час Булгак продолжал пребывать в пыточной камере застенка предварительного заключения. И изготовляясь к очередной порции вопросов задержанному агенту вятичей, грыз от волнения ногти. Ибо непреложно осознавал: привалила ему большая и нежданная удача, в дополнение и развитие вчерашней, коя может сильно поднять его во мнении руководства!

А сколь нужна была она ноне! Ведь после смерти Любослава при пытке, едва не остался он без службы. Переусердствовал пыточных дел мастер!

Однако недосмотрел и сам Булгак, ведший допрос. И справедливо указали ему проверяющие на грубую ошибку! После дыбы, огня на жаровне под пятки и шила под ногти, намереваясь приступить к ломке перстов клещами, опрометчиво было облить его сразу тремя ведрами холодной воды из погреба-ледника. Хватило бы и одного ведра! А сице – не выдержало сердце.

Хотя кто ж предположить мог, что Любослав откинется всего от двух ведер, избыточных…

За промашку сию намеревались сурово вчинить Булгаку, как томителю, неразумному. И с превеликим трудом отвертелся он, сославшись на приказ старшего над ним – тиуна Кукши: «Выведать со всей строгостью! Запытать, изменника сего, аще молчать будет! Обратить в мешок с костями!».

Пришлось и присовокупить, в разор себе, щедрые дары женам проверяющих тех, а они обожали заморские благовония. И у Булгака сводило скулы от злости, едва приходило ему на ум, елико дирхемов истратил он тогда!

Да и в сыскном промысле явный урон вышел. Откинулся вражина, а с ним – концы в воду! Не открыл, на кого работал. Не оставил даже ниточки!

Наметился, было, неясный след, когда Булгак заподозрил, что Любослав причастен и к гибели князя Святослава, и надо бы приглядеться к ближнему окружению Ярополка. Однако, едва лишь высказал он сию догадку, наново взъярились на него вышестоящие! Ибо опасались: доложив князю, получат в награду отсечение глав своих за безосновательные подозрения, ведь не было у них прямых доказательств.

Меж тем, уже второй год как Киев охватила волна диверсий и покушений, начавшаяся вскоре после смерти Любослава.

Взять пять сгоревших за одну ночь новехоньких ладей, снаряженных для скорого отправления с воями – на пополнение войска, ведшего войну с печенегами. Налицо вражья лапа, когтистая!

А два утопленника из высших чинов Секретной службы, отправившихся в сопровождении конной охраны на лесное озеро недалече от Киева ловить карасей? Караси в том озере и точно славились на всю округу – нигде боле не встречались таковые великаны. Порою в локоть!

Однако незачем было ловить карасей на уду, аще для стола квартировавшей неподалеку старшей княжеской охоты их отлавливали неводом! И почему челн, в коем отплыли они, а на веслах был тиун Годун, не сопровождали иные, ажно подобало? Отчего таковая беспечность у Годуна и старшего тиуна Светозара? Не подманил ли их некто, словно карасей, на коварную приманку?

И получилось: вся охрана осталась на одном берегу, а лодка с двумя начальствующими удалилась к противоположному, густо поросшему камышом, где и находились самые уловистые места.

Елико карасей успел выловить старший тиун Светозар, ведал, опричь него, токмо тиун Годун. Да не расскажут они! – ибо вдруг перевернулась их лодка, а рядом никого не оказалось. Ни тот, ни другой не вынырнули…

Не верилось Булгаку в нечаянность двойной кончины сей! И не мог постигнуть он, отчего Светозар с Годуном, умудренные, не сообразили, что легко незаметно подплыть к ним, аще в рту – обрезанная с двух сторон камышина, другой конец коей чуть высовывается из воды. Он и сам умел сие еще с юности. По всему выходило: кто-то навел злодеев, придержавших высоких чинов под водой. И отбулькались они навсегда …

Не вызвала у Булгака сомнений и злоумышленная причина пожара в секретной мастерской личного княжеского чародея, повлекшая кончину двух стражей, а главное, бесценных вершков, корешков, порошков и слитков. И куда, позвольте спросить, делся сам чародей? Трудно ведь допустить, что по неосторожности он упал в деревянное корыто с заготовками для эликсира бессмертия и целиком растворился, едва капнули туда мочу единорога!

Однако и сие тайное дело не сумели толком расследовать. И закрыли его, не докопавшись… А окажи ему доверие, уж точно бы он нарыл!

Увы! – не остывало недоброжелательство к нему от начальствующих.

И вскоре скоропостижно усоп в свои четыредесять лет – притом, неряшливо, младший воевода Гремислава, славный возвращением из похода на вятичей с обильной добычей и полонянками. Рухнул Гремислав на пиру, медом себя облил, добрым, и изрыгнул – на стол и по сторонам – все содержимое своей утробы, корчась и с воплями дух испуская.

А с чего бы пасть ему, замертво, не на поле битвы, а на столе?

И лишь на второй день сыскные чины допытались у дворни Гремислава, что скоропостижно исчезла младая знахарка, именем Веселина. Коя снабжала младшего воеводу тайными снадобьями для укрепления мужской силы его, однако ходили слухи, что и отравой – для устранения соперников Гремислава при княжьем дворе. А едва пришла весть о кончине младшего воеводы, сразу и обрыдалась Веселина, подвывая. А двух подруг уведомила, взяв с них клятву именем Мокоши – богини женского начала, что не расскажут днесь никому: секретно слюбилась она с Гремиславом и не хочет жить боле, даже и одного дня, в разлуке с другом своим сердечным. Посему безотлагательно устремится к Днепру – топиться! И не смогли удержать подруги Веселину, выбежавшую из светелки, стеная! А позде никто уж не мог ее отыскать, утопшую…

«Утопла она лишь для бездумного следствия. Чую: не весело было издыхающему Гремиславу от проделки сей Веселины!» – хмыкнул Булгак, вновь ощутив, сколь бестолково поставлено дело в сыскном ведомстве, киевском.

Меж тем, он, истинный мастер, вынужден надзирать за узилищами!

Наблюдая со стороны за скверной работой дознавателей и осмысляя их промахи, окончательно уверовал он: за диверсиями и покушениями стоят одни и те же. Точнее, один и тот же, во главе. Манера ведь каждый раз едина: дерзость замысла, пуще наглости, всегдашняя удача при исполнении, и – никаких следов, могущих стать зацепками.

А кто отдает ему приказы извне? Кому он служит?

Ромеям? Нет у них резона сжигать секретную мастерскую! Понеже до прибытия в Киев исчезнувший маг промышлял в Царьграде и удостоверились там: полоумный он. Не было у них и причин травить Гремислава. Вовсе не угрожали им те корабли. А утопить в озере третьего человека во всей Второй главной управе Секретной службы Киевского княжества, а ним и начальствующего за всей слежкой, никогда б они не рискнули… Явно, не ромеи!

Угринам, именующим себя мадьярами? Далече они. И некогда прорвавшись чрез Русь на нынешние земли, не станут поворачачивать обратно: незачем им. Да и отслеживать их, смуглявых, вельми легко… Явно, не мадьяры!

Ляхам? Сии всегда радешеньки нагадить Киеву, даже и без поводов. Однако выявили их гнездо еще прошлой осенью – двоих посадили на кол, троих обезглавили, а остальные, кои на допросе покаялись, и выдали все, что знали, содержатся в железах в узилище… Явно, не ляхи!

Болгарам? Вот уж у кого премного обид на Киев из-за князя Святослава! Многие тысячи их отправил он на кол, не считая иных подвигов! Однако у них непонятно ноне, кто у власти. Не до Киева им… Явно, не болгары!

Печенегам? – корабли, сожженные, предназначались для перевоза войск именно против них. Да нет! – вряд ли бы они осилили: для этого целая ватага потребна, а где им ее в Киеве набрать, чтобы мы не узнали? Сами же столь приметны, что и шагу бы тут не ступили. И уж точно ни к чему им ни секретная мастерская, ни Гремислав, ни Светозар с Годуном… Явно не печенеги!

Вятичам? Давненько не отлавливали в Киеве сходников из Земли сей, а значит, развелось их немалым числом. На Гремислава у вятичей точно был зуб. Возможно, и на утопших. Хотя нельзя поручиться за корабли и мастерскую чародея… Получается: вятичи! Однако не явно.