Мертвые кости, живая душа

Несколько служек готовили еду, одна женщина мела пол, еще одна – отмывала посуду в чане, и еще одна месила тесто. Именно она подняла на них голову и пошла к ним, вытирая руки о передник.

– Это что у нас, Сестра?

Та молча сунула ей веревку, тряпки и отошла в угол, наблюдая за Мойрой пристальным, почти немигающим взглядом.

– Так-так, все ясненько. Опять замученную душеньку на суд отмывать велят, – поцокала языком женщина и легоньки дернула Мойру за собой. – Давай, грешная, сюда, за ширмочку. Сейчас воды возьмем и вымоем тебя.

– Спасибо, – с трудом смогла сказать девушка. Женщина в самом деле взялась ее мыть, и делала это уверенно и спокойно, без охов и ахов обмывая и следы пыток на теле. – А что со мной будет?

– А это уж, грешная, как суд решит.

– А какой суд?

Это звучало почти нормально. Почти как надо – в конце-концов, именно за судом Мойра и шла в Святой престол, и без суда ей и назад пути не было. А ведь там ждал ее назад любимый дед, который отказывался уходить в землю без того, чтобы вновь ее увидеть.

– Сначала, стал быть, суд живых и Святых. А ежели они ничего не присудят, то Хор Святых вопрошать станут. Но такое редко бывает, обычно хоть люди, хоть Святые что-то да порешают. Разве что совсем сложное дело у тебя. Сложное оно?

– Да вроде… и не очень, – вздохнула Мойра, пока женщина отбирала ее тряпками. – А что за, – она кивнула туда, где за ширмой должна была быть приведшая ее Молчащая Сестра.

– А ты и не знаешь, что ли, – проворчала женщина, не больно ткнув пальцем около одного из ожогов.

– Так-то может и знаю. Но не на самом деле.

– Ну, Святых женщин ж не бывает, так?

– Так.

– Молчащие сестры – ближе всех к ним. Они живые, но живут как мертвые. Обет молчания берут, обед не прикосновения без нужны, и еще много всяких обетов. Так они становятся почти-Святыми.

– А мужчины так делают?

– А зачем им? От них любой умереть может и встать Святым, им и смысла нет.

– Но они же все равно не Святые, так ведь?

– Но пытаются, пытаются, – женщина помогла Мойре одеться в серое рубище и стянула мокрые волосы обратно в косу. – А тебе надо о другом думать – что ты суду говорить будешь и как оправдываться.

Но даже если б Мойра и нашла нужные слова, слушать ее никто не собирался. Молчащая сестра привела ее, все еще мокрую и подрагивающую, в зал, где собралось с десяток Святых и человек пять живых, включая давешнего писца и стражу у входов, когда там уже вовсю спорили о том, что с ней делать.

И, пожалуй, это был первый раз, когда Мойра увидела, чтоб Святые были не очень-то единогласны.

“Невиновна она в том, что человек из А лишил себя жизни. Она не колдунья. Молчащие сестры ее проверили, и Святой Канторо свидетельствует.”

“Свидетельствую. Не ведьма, не колдунья, бо ни одного знака колдовского на ней нет, бо не противится испытаниям волшебством или проклятьем.”

Испытания!.. Вот как они это называют. Мойра бы иначе назвала – на ней места живого от боли не было после таких испытаний.

“Значит, человек А по своей воле решил расстаться с жизнью. Сие не понятно.”

– Кто их, демонопочитателей, разберет? – вставил писец. – Я склонен считать, что он совершенно самостоятельно сошел с ума. Может быть, он уже задумывал свою смерть, когда сия грешная к нему подошла.

“Что говорит посланник?”

– Посланник отрицает, что у его помощника были тяжкие мысли, но он и не водил с ним особенной дружбы. Мог и упустить сие.

“Предлагаю постановить невиновной в колдовстве, хотя бы.”

“Поддерживаю. Но виновна ли она в смерти Даэризеша из А, не ведомо”.

“Но в осквернении тела виновна без сомнений.”

– Я считаю, что явление призрака суть смягчающее обстоятельство. Мы знаем, что люди из А умирают иначе, мучимые своими демонами. С ними все непросто.

“Искоренить сию ересь, бо нет ей места в Святой земле”.

– Но она есть. И люди А в самом деле тревожно лежат в нашей земле.

“Правду говорит он, бо так и есть. Зрел я таковые трупы, неспокойные, трепещущие. Иные и вставали и сами шли, бо искали огня от своих демонов Незримых.”

“Святой Марш надеюсь объявит Император снова.”

“Сие не наше дело. И грешную сию не оправдывает, ежели к ней в самом деле призрак приходил, бо не надо слушать их тем, кто святован”.

“Согласен.”

– И остается вопрос Святого Бово, которому был причинен ущерб.

“Виновна.”

“Не виновна. Бо Святому Гаало она помогала идти от самой его деревни и до врат Святого Престола, не стала бы сия совершать грех к другому Святому.”

– Я думаю, грех она совершила. Но есть заявление самого Святого Бово, который нам заповедует вражды на нее за это не держать. Он простил, и нам простить заповедовал.

“Что Святой Бово изрекает?”

– Что напугал грешную сию, и она от страха его и уронила.

“На правду похоже.”

“Раз Святой Бово заповедовал простить, бо и нам следует”.

Некоторое время в зале царило молчание, только перо писца яростно скрипело в тишине, и Мойра покачивалась на своем месте, пытаясь переступить с разбитого колена на колено, чтобы не так больно было.

– Святы мои, все сказали свое слово? – спросил писец, не отрываясь от своего дела. – Тогда голосование заявляем. Первый вопрос будет, виновна ли сия грешная в осквернении трупа. Второй вопрос будет, виновна ли сия грешная в причинении вреда Святому Боло. Третий вопрос будет, виновна ли она в смерти Даэризеша из А. Четвертый вопрос будет, виновна ли она в ведовстве и колдовстве. Осуждаем способом обычным, без ухищрений.

Судьба ее решалась вот так, а Мойра толком и не понимала ничего. Вроде бы, и некоторые Святые прямо были на ее стороне, некоторые сомневались, а некоторые считали кругом виноватой, хотя какая из нее ведьма-то, например? Да и Даэризеша она точно не убивала и к смерти не склоняла.

Тем временем писец прошел между Святыми, протягивая им по очереди деревянный ящик, в который они совали свои костяные руки в перстнях, в перчатках и в расшитых узорами сетках. Потом, обойдя всех, мужчина раскрыл ящик на своем столе, и там оказались камешки трех цветов: белые, черные и красные.

И что это значит? .. Вот так они решают, кто виновен, а кто нет? Просто кидают камни в корзинку, и считают, так, что ли? А как же так узнать истину, дознаться до нее? Просто слово большинства? Но почему камни трех цветов?

– Девять Святых свое слово сказали, – медленно сказал писец, разделяя камни на кучки по цвету. Мойра в этот момент замерла, не решаясь даже дышать слишком громко. – Как сказано, так и посчитано. Невиновной сию грешную сказали семнадцать раз, и семнадцать раз сказали виновной. И два раза сказали виновной, годной к прощению.

“Традиция говорит, признать ее, в таком случае, годной к искуплению, бо равно вины и безвинности, и есть те, кто за ее душу готовы вступиться и молиться.”

Это не звучало, как прощение – и но и обречением не казалось. Она ведь знала, что ее все равно ждет какое-то искупление, какое-то замаливание грехов? Вот оно и явилось за ней.

– Но традиция не предписывает, что назначать в искупление в таких случаях, – отметил писец, старательно записывая результаты.

Некоторое время все Святые оставались безмолвны – их таблички были пусты и холодны, словно никто из них не мог решить, какое же наказание назначить в этом случае.

– Очищение огнем и водой здесь, вероятно, не подходит, – сказал писец, словно пытаясь подтолкнуть мысли Святых.

“Равнозначно казни это, не годится.”

“Наложим молитвенное покаяние и работное покаяние, и пусть идет.”

“Не за такие грехи! Ее можно присудить невинной, но она осквернила тело мертвого, запятнала душу свою и того, кто почил. Пока не смоется пятно, не видать ей спокойного житья.”

– Святушки, – негромко позвала Мойра, и мертвые взгляды тут же скрестились на ней, обдавая ее словно тяжестью мира. – А что теперь с Альдо будет после смерти? И со мной?

“Грешная, сойдет твой грех покаянием”, – пообещал ей святой Антрий, памятный по встрече у ворот. – “И тот человек, Альдо, найдет свой путь в Святое Небо, когда ты свой грех искупишь.”

– Но как я могу его искупить?

– Вот это мы, собственно, и пытаемся понять, – писец указал на нее кончиком пера. – Молчи и не мешай.

Мойра как-то очень четко представила себе, что так и становятся Молчащими сестрами – раз и “молчи и не мешай, а если будешь мешать – отрежем язык”.

Поэтому она, конечно, замолчала, хотя вопросы продолжали рваться из нее.

“Дорога ей к Мертвому герцогу”, – наконец, сказал Атоний.

– Действительно. Пусть Мертвый герцог с ней разбирается, – подтвердил писец с некоторым воодушевлением. – Все согласны? Тогда Суд Девяти завершается.

Мертвый герцог? Мойра понятия не имела, кто это такой, и спросить, конечно, не успела, потому что Молчащая сестра воздела ее на ноги, заставила поклониться, больно схватив за волосы, и потащила прочь.

Но звучало не так уж плохо. С Мертвыми, кажется, договориться бывает проще, чем с живыми.

Глава 16

Где бы ни быть Мертвому герцогу, если не на кладбище?

Унылая лошадка дошагала до ворот, подводя телегу, и писец, продолжавший всю дорогу что-то выписывать, легко соскочил на землю. Молчащая сестра стащила Мойру с телеги и поволокла следом за ним – девушка едва успевала переставлять ноги. Писарь щелкнул пальцами, проходя мимо отдыхающего в тени могильщика, и тот, лениво почесываясь, пошел следом за ними. Почему-то это было жутковато – зачем им могильщик? Кого-то откапывать? Но это было осквернением тел. Кого-то закапывать?.. Но кого, кроме нее?

Тот тащился следом – грязный, лохматый, в серой дерюге, волоча за собой по земле лопату, как Молчащая сестра волочила Мойру.

Писец, что-то бормоча, шагал все дальше вперед, выискивая путь между отмеченными табличками общими могилами, к возвышающейся над простором галереей, в которой, подставленные ветрам и дождям, грудами лежали облизанные временем кости.

– Куда вы меня ведете? Скажите, куда?

– Спокойно, грешная, – через плечо бросил писец, сверяясь с бумагами в своих руках. – Ты отправляешься, решением Суда девяти, к Мертвому герцогу, а к нему только так.

– Как?! – с ужасом переспросила Мойра, и Молчащая сестра пуще прежнего дернула ее, едва не роняя носом вниз, в глинистую землю. И больше писарь ей не отвечал – пока они не дошли до раскопанной пустой могилы возле галереи – там же стоял раскрытый ящик в рост человека и в ширину с человека же.

– В гроб ее, – равнодушно кинул писец. Молчащая сестра тут же потащила Мойру к ящику, и девушка, сообразив, что ей это ничем хорошим не грозит, начала яростно упираться ногами в вязкую землю вокруг.

– Нет! нет! Вы что делаете?! Что вы делаете? Вы что со мной делать будете?

– Вестимо шо, закопаем, – буркнул могильщик, и Мойра забилась в крепких руках Молчащей сестры пуще прежнего.

– Утихомирьте уже ее! – недовольно бросил писец, и Молчаливая сестра, повалив Мойру наземь и удавливая своим весом, стала вязать ей ноги вдобавок к рукам. – Да что ты смотришь, дурень! Помоги уже сестре!

Могильщик, похмыкивая, отложил свою лопату, и вдвоем они Мойру почти спеленали веревкой так, что она толком и дернуться не могла.

– Не смейте! Не троньте! Отпустите меня! Святушки-святы, помогите!

– И рот ей уже заткните, – писец даже ухо потер, настолько громко и звонко отдавались вокруг крики Мойры. – Кому ты орешь, грешная? Живых тут на версты нет. В гроб ее.

Мойра могла только выгибаться и мычать, когда ее засунули внутрь ящика, и начали закрывать крышку. Но когда оставалось еще чуть, в просвете появилась фигура писца, который снова что-то строчил в своих бумагах из поясной чернильницы.

– Слушай меня, грешная. Не кричи, не бейся. Как закроем гроб, дыхания будет не хватать. Ты и дыши через раз, осторожней, не шевелись. Береги воздух. А как снизу постучат, ответь. Слышишь? Ответь. А потом, как к Мертвому Герцогу придешь, не перечь ему, будь вежлива. После Императора он самый знатный в Святом Престоле, и каждый в его роду стал Святым. И он будет – когда его черед придет. И вот, отдай ему свиток, – он сунул внутрь и поперек шеи Мойры что-то твердое и легкое.

Мойра, конечно, его плохо слышала и понимала мало из его слов – только то, что ее сейчас замуруют в деревянный ящик и, кажется, опустят в могилу.

Так и вышло – крышка закрылась, и раздался стук молотка – ее приколачивали, и потом все качнулось, и ухнуло вниз, и по крышке гроба застучали комья земли. Мойра смутно слышала сквозь духоту и душащие ее слезы, как писец читал что-то заунывным речитативом, и его голос постепенно отдалялся и становился все глуше и глуше, с тем, как все больше и больше земля покрывала могилу.

Потом и вовсе стало тихо – единственным звуком осталось только ее собственное дыхание, сбивчивое и тяжелое. Было больно – вывернутые и перетянутые руки и ноги не давали даже лежать спокойно, и тяжелый страх сковывал душу.

Она умрет – непременно умрет, другого ничего не возможно. Ее похоронили, оставив умирать в ящике, где она скоро не сможет дышать. Она умрет.

Тишина, боль и духота поглощали ее, она тонула и по кругу рядом с ней шли все ее мысли. Мойра всхлипнула и начала молиться, потому что больше ничего делать ей и не оставалось. Только ее мысли ей принадлежали, и их она могла только обратить к Святой Земле и Святым Небесам.

Она жила неправильно. Она жила грешно.

Она жила напрасно.

Семнадцать лет под солнцем и Небом, семнадцать лет ходила она по Земле, и ни следа никакого не останется от нее, ничего не сделала, даже детей не породила, и память о ней изгладится совсем скоро.

Она угаснет тут, в во тьме и тишине – и ее путь, короткий и страшный, окончится.

С тех пор как Альдо позвал ее через окно, она была обречена.

А потом в тишине послышался негромкий шкряб, потом ее один – словно кто-то подбирался к ящику, а потом … что-то вроде стука.

Девушка даже сначала не поняла, что это было. Показалось? Откуда под землей, среди червей и смерти, какие-то звуки?..

Снова стук – и на этот раз в душе Мойры вспыхнула горячая, невероятная надежда.

Писец же говорил что-то!.. Что-то про стук, что-то про герцога, что-то про свиток.

С ней еще не все? Это не … конец?

В ящик снова постучали снизу, и Мойра, изогнувшись из последних сил, стукнула по днищу обеими ногами. Когда шкрябание стало сильней, потом раздался треск, и Мойра провалилась куда-то вниз вместе с отлетевшими досками, упала на что-то вязкое – в лоно земли, поняла она, как спелый плод с дерева.

Вокруг было темно, и только факел неровно освещал лица двух живых бородатых мужчин, которые, наклонясь, изучали ее.

Вокруг было видно совсем чуть-чуть – ровно сколько хватало неверных бликов факела. Они были у подземной галереи – похоже, такой же, как та, что была наверху. С одной стороны Мойра видела влажную плоть земли, с другой – серую каменную кладку. На грани освещенного круга был смутно виден силуэт то ли статуи, то ли Святого, с щитом и сломанным копьем, сидящего в безмолвном бдении на каменном престоле возле приоткрытых черных врат.

Один из мужиков уперся руками в колени и наклонился пониже, разглядывая ее. Мойра замерла, не решаясь дергаться в своих путах.

– Гляди-к, девка! Молодая, к тому ж.

– Девка. Это ж когда последний раз девок-то скидывали?

– Дык лун пять буде, – первый мужик наклонился еще пониже.

– Тогда Каду и Астару сбросили. Какие ж из них девки?

– Дык не мужики же!

– Одна шлюха, вторая старуха. А тут девка. Натурально. Молоденькая.

Первый, опираясь локтем на колено, вторую руку протянул к Мойре, и она задрожала от страха. Из огня попала в полымя – и если и живая, то, может, и зря.

– Тыщу лет девок не щупал.

– Да тебя спустили сюда всего лет пятнадцать как! Какая ж тут тыща лет!

– Да все едино. Тыщу лет. А эту, небось, Мертвый герцог себе заберет.

– Да уж точно заберет. Ему нужнее.

– А я тыщу лет девок не щупал, – рука мужика дрожала, и Мойра дрожала от страха тоже, когда он ее касался. – Авось, не убудет от Герцога-то…

– Да ты чего? Ему нужно девку тащить, слышь?

– Да не убудет от него ж, если я ее маленько того. Попробую.

– Стой, ты что ж? Герцог потом тебя прикокнет!

– От Герцога не убудет. Я немножко попробую, вот чо. А ты, если не хочешь, ты не мешай. Не мешай просто, уйди, вот.

Он плюхнулся на колени в грязь, протянул обе руки к Мойре и стал пытаться задрать ей юбку рубища, но веревки ему мешали.

Девушка дергалась, умоляюще глядя на второго мужчину, но тот только отворачивался. Но потом она замерла, потому что увидела движение чуть дальше. Статуя, или, может, Святой медленно поднимался на ноги, с шорохом, с тихими стуками – но видела это только Мойра, потому что двое других были слишком заняты.

Он шуршал, немного хрустел, ему было тяжко и трудно, но он распрямился, перехватил щит, выкинул обломок копья, и шагнул к ним. И чем ближе он подходил, тем сильнее росла надежда Мойры – а мужчина все более остервенело драл ткань ее одежды, пытаясь добраться до тела.

Тот, кто двигался к ним, был огромным, высоким, его кости немного поскрипывали, словно суставы были соединены штырьками или железной проволокой, на нем была позвякивающая кольчуга, кожаные высохшие сапоги. Это не был Святой – у Святых сухая плоть льнет к костям, не опадая с нее, а этот был просто скелет без следа покровов, но он шел к ним размеренно и спокойно, и точно так же спокойно опустил с грохотом свой щит на голову пыхтящего от усилий мужика.

– Э, – только и сказал запоздало второй. Скелет угрожающе сунул ему под нос свой щит, потом медленно сложил длань в указующий перст и наставил его на Мойру, все еще беспомощно связанную. – Поняв, поняв, – закивал мужичок и поспешил к девушке, опасливо оглядываясь на агрессивного скелета. – Мы, батюшка Светлость, люди-то маленькие. Я-то ничего и не делал, – заюлил он, а скелет, тем временем, медленно поднял и резко и тяжело опустил свой щит, размозживая голову неудачливому насильнику.

Мойра вскрикнула через кляп, и крикнула громче, когда кляп вытащили, пытаясь отползти подальше от истекающего кровью человека.

Впрочем, с ним уже происходило что-то странное – сырая земля словно бы начала втягивать его, засасывать.

– Тут трясина, что ли? – боязливо спросила она, пока оставшийся в живых мужичонка развязывал последние веревки.

– Да то нет, то земля свое забирает, – отозвался тот. – Вот, на, держи, твой свиток-то. – он подобрал и сунул ей послание писаря, и помог подняться. – Звиняй, новую одежу только внутрях и справим.

– Внутрях? – Мойра прижала свиток к себе и подвинулась поближе к скелету, своему защитнику.

– Там, – мужик махнул в сторону ворот. – Идем. И вы, значиться, Светлость ваша, – поклонился он скелету. – Провожу вас, в лучшем виде. Не извольте беспокоится.

Мойра тревожно глянула на скелета, но тот ободряюще кивнул.

– А почему ты его Светлостью зовешь?

– Вестимо, небось, Герцог, батюшка, узрел, что Сокло к тебе, значит, пристает, и послал тебе защитничка.

Это было хорошо бы, – подумала Мойра. Если, конечно, Мертвый герцог сам не еще хуже всякого такого Сокло.

Мужик махнул рукой и повел из в приоткрытые ворота, в темноту, держа факел повыше. А потом ворота медленно, с оглушительным лязгом, захлопнулись за ними.

Глава 17

Это было похоже на город. Улицы, жилища. Женщин, правда, было куда меньше, чем мужчин, и детей почти не видать, но улицы были даже освещены – блеклый поганочный свет заливал все вокруг, и живые спешили туда сюда по каким-то своим надобностям. Некоторые застывали, разглядывая Мойру или ее мертвого спутника, но большинство почти сразу продолжало свои дела, только искоса бросая заинтересованные взгляды. Подойти и спросить не решился никто, и сама Мойра долго не могла решиться задать свои вопросы – хотя у нее их было море.

– Так вы тут и живете? – рискнула она, косясь на вышагивающий рядом скелет. – А как вы все сюда попадаете?

– Ну дык, кто-то рождается, вона, как те малявы. А обычно вот как ты. Осудили, присудили к Мертвому Герцогу, в могилку спустили, и вот, – рассказал мужик.

– И почти все так? – ужаснулась Мойра. – А за что?..

– Ну, вот, Сокло-то за то, что жену убил, стал быть.

– А ты?

– А я за кражу у Святого. Но я вот раскаялся, и меня не казнили, руку не отрубили, а отправили сюда, замаливать грех.

– Получается, все тут в чем-то каются? – переспросила Мойра, заново оглядывая окружающий ее темный мир. Люди тут были бледными, белыми, едва не прозрачными, а все дома, сложенные из серого камня, наоборот, массивными и плотными.

– Дык, – кивнул мужичок. – Так и есть. Мы тут – Забытый народ.

– Забытый народ, – повторила Мойра одними губами. Это звучало странно похоже на нее, на то, что ей было нужно, на то, к чему ее могли были присудить. Ее забудут, и забудут ее грехи.

– Вона замок Герцога, – мужик махнул вперед. Мойра подняла взгляд на серую громаду и поежилась. Кто-то, кто это строил, наверное, совсем не любил жизнь – но уважал смерть, боль и мрак.

– А герцог?

– Что – герцог?

– Он тоже что-то замаливает?

– Да ты что! Нет. Герцог это герцог! Императору он ближайший сподвижник, помощник. Поставлен за всеми нами, значит, надзирать. Над мертвыми, над забытыми, над проклятыми.

У Мойры голова кругом шла.

Пока что ей стало понятно только то, что она видела своими глазами. Что под Святым Престолом, под землей тоже живут люди, и эти люди попадают сюда, когда их хоронят в ящиках. И живут тут потом сколько-то, не видя солнца, не ходя по траве. Только земля и темнота, и подземный блеклый свет.

– А когда… когда выпускают-то?

– В смысле, выпускают?

– Наружу, обратно.

– Дык никогда. Тут и помираем.

Мойра открыла рот, опасливо посмотрела на скелета, идущего рядом с ней, и промолчала.

Что же, она тут навсегда, что ли? Никогда не вернется, не увидит солнца, родного Пречистого? Деда. Отца, мачеху, братьев-сестер? Она останется здесь.

Прощения не будет – как не будет и всего остального, не будет обычной жизни, которую она была уверена, что проживет.

Не будет семьи. Не будет дома. Пушистого кота и песика во дворе тоже не будет – ей предстоит жизнь в этом сером городе, не знающем света и радости, где она будет покрываться пылью и землей, пока не распадется на части сама.

Замок был совсем пустым, неухоженным. Клубы пыли словно жили в нем своей жизнью, перекатываясь по полу. Мойра даже сначала приняла их за крупных мышей, когда семь или восемь из них, собравшись в ряд, принялись виться вокруг их ног. Только тяжкие шаги скелета немного пугали их – а к живым они почти льнули, прижимались.

– Такая пылища, – негромко сказала девушка, с трудом переступая через них.

– Дык порядка в доме нет. Вот и расплодились крысюки пыльные.

– Они что, живые?

– Ну дак… местами, местами, – важно отозвался мужик, и Мойра внезапно поняла, что он сам и понятия не имеет.

В конце-концов, они дошли до каменных приоткрытых дверей, намертво вросших в пол, покрытых каким-то вялым серым мхом с блестящей мохнатой пыльцой, и тогда мужик, вздохнув, осторожно заглянул в щель меж створок.

– Ваша Светлость! К Вам тут. Сверху. Можно ли?

Как-то не так Мойра себе представляла обиталище Герцога, “первейшего сподвижника” Императора. Здесь было пусто, холодно и одиноко, но ведь и Герцог был Мертвым, так?

Тем временем мужик, видимо, получил знак согласия и полез внутрь, смешно застряв в щели пузом и едва пропихнушись в зал.

Мойра полезла следом – ей места было достаточно, но зато будь здоров как страшновато. А скелет и не попытался забраться внутрь за ними, остался стоять, словно молчаливый страж, заглядывая внутрь своими пустыми глазницами, в глубине которых тревожно плескалось что-то белесое.

Зал был полон все той же пыли, которая собиралась комками в небольшие водовороты, медленно кружа по пустому, в остальном, полу в странных танцах. Мойра только успела увидеть, что кто-то сидит на троне в противоположном конце, как ее спутник дернул ее вниз, вместе с собой, становясь на колени и утыкаясь лицом вниз.