Директива 22

– Да, только на него есть ордер на арест, – с удовольствием просветила нас Дип.

– Где это?

– В СОНМе. Поэтому эту информацию так долго было получать – они не горят желанием прямо так вот сотрудничать. Но Хастингс их очень заинтересовал.

– И за что же его ищут?

– Он собирал детей на отсталых планетах и ставил над ними опыты, пытаясь создать псионический потенциал. Лет пятьдесят назад. Надо полагать, тогда он был молодым и бодрым амбициозным ученым.

– Какая дивная компания у них там подобралась, вот честное слово, – комментирую я, а Кин скривился.

– Вот за это я ненавижу Созвездие. Настоящий рассадник преступников, которых во всех приличных местах арестуют, как только увидят.

– С каких это пор СОНМ стал считаться приличным местом?

– С того момента, как они сообщили нам об ордере на Хастингса, конечно. Хорошие, значит, там все-таки люди.

– Особенно они прекрасны тем, что их ордер на арест обычно означает, что пойманному в ту же секунду вскроют живот, вытащат кишки и заставят измерить их шагами, – любезно подсказываю я.

– Какие душевные люди, – крякнул Кин.

– И такой душевный Иль, который дает себе труд узнать такие подробности, – проворковала Дип со своего места.

Я прикладываю руки к груди и склоняю голову, изображая, что раскланиваюсь. Что делать, у меня в голове в самом деле целая куча разрозненных знаний о самых разных ненужных вещах.

– Лссин? – напомнил Кин.

Не отвлекая Дип от ее трудов, мы сами находим в материалах дела номер финансиста фонда, и начинаем дозвон. Совершенно, наверное, не странно, что оно (он, она?) отвечает сразу же. Видимо, Горун тут уже успела пройтись с предупреждениями. Лссин действительно оказывается негуманоидным существом. Она кицилос – немного похожее на сухопутного спрута создание, чья раса отличается широко известной склонностью к коллекционированию и систематизации. Это, в самом деле, делает их прекрасными финансистами и мастерами инвестиций, и вот, например, мой собственный консультант-финансист этих вот кицилосов начисто не переносит, как самую мощную конкуренцию своему прирожденному таланту делать деньги, прятать деньги, вкладывать деньги и намывать деньги из воздуха.

–– Лссин, простите, не знаю, как к Вам правильно обращаться, мы хотели бы задать Вам вопрос о нескольких визированных вами документах фонда «Дети науки». Мы направили Вам копии.

Вот в чем я архибесполезен, так это в чтении негуманоидных форм жизни по межпространственной связи. Если в гуманоидных я еще могу разобраться и так, без псионических воздействий, на основании опыта общения и основных невербальных признаков, то с негуманоидными швах. Ладно еще, когда можно телепатически прицепиться и хоть как-то прочитать – хотя структуры сознания у них обычно совершенно чуждые, пока разберешься – упаришься. Но вот так, через межпространство? Дохлый номер. Скорей госпожа Горун скажет мне «добро пожаловать в мою голову».

– Это внутренние документы фонда. Все платежи произведены в соответствии со сметой, должными отчислениями по налогообложению и по согласованию с руководством, – почти пропел синтезатор речи, расположенный примерно в середине тела кицилоса.

– Мы обратили внимание, что часть платежей произведена на компании-дубликаты с другими реквизитами. Как Вы можете это объяснить?

– Все платежи произведены в соответствии со сметой и тем подрядчикам, которые были выбраны и одобрены для проведения работ. Выбор подрядчика – внутренняя политика компании.

Кин возмущенно поморщился.

– Дублирующая компания «Медиасфера» имеет лицензию на рекламу, но не имеет ни одного выполненного обязательства, кроме ваших, и была ликвидирована вскоре после проведения сделки. Здесь на лицо следы экономического преступления, вероятно, связанного с легализацией преступных доходов или иной угрозой, вероятно, попадающей под директиву 22. Прошу вас внимательно изучить эти транзакции и подтвердить, что они были произведены именно за те услуги, которые указаны, предоставив отчеты об их выполнении и фактологические результаты, заверенные именно этой компанией. Документы, предоставленные первой фигурирующей в Ваших документах компанией «Медиасфера», не подходят.

– У нас есть все отчеты, и они были предоставлены Вам. Я не понимаю ваших требований. Пожалуйста, изложите претензию в письменной форме и направьте через посольство Созвездия для передачи нам.

– В ваших отчетах за все работы по смете отчитывается первая, настоящая компания «Медиасфера», для которой спорные работы тоже указаны, но в разбивку в других пунктах, судя по техническому заданию, – Дип подсунула Кину планшет с нарытыми данными, и тот уверенно зачитал с листа. – Отчет же предоставлен по всем пунктам сметы, перекрывая спорный пункт – вот этот, 10.2, размещение видеоролика в трансляции блоггеров по списку. Но за этот пункт отчета вы платили другой компании.

– Я не понимаю ваших требований, – повторил(а) Лссин. – Пожалуйста, изложите претензию в письменной форме и направьте через посольство Созвездия для передачи нам.

– Я прошу Вас объяснить простую вещь. Почему работу выполнила одна компания, а деньги ушли другой? Именно здесь, именно в этом пункте, не говоря уже о других!

– Простите, я не понимаю Ваш вопрос. Пожалуйста, изложите его в письменной форме и направьте через посольство Созвездия для передачи нам.

– Его заклинило, что ли?

– Они могут бесконечно ссылаться на дефекты работы ретранслятора, – махнула рукой Дип. – Заканчивай эту фигню, ничего ты от этой каракатицы не добьешься.

Кин вздохнул, кивнул, отправил короткое последнее сообщение о том, что «спасибо за помощь, мы непременно направим вопросы и требования в письменной форме через посольство Созвездия для передачи вам», и обернулся на Дип.

– Хочешь сказать, что зато ты нашла что-то интересное?

– Именно. Вы были правы – некоторые выполненные задания Коды плюс-минус «бьются» с проплатами Фонда.

– И что он для них делал?

– Протаскивал через банки крупные суммы денег. А еще – «обеспечивал доступ» к какому-то арестованному судну. Достаточно давно, месяцев восемь назад.

– Надо выяснить, что это за судно, и как он связан с этими подставными фирмами. У них должно быть что-то общее.

– У некоторых из них общий прокси-регистратор, который оформлял документы для подачи в Реестр Альянса. Я думаю, стоит его навестить.

– Если он функционирует, то обязательно и прямо сейчас. Иль?

– Только попробуйте, – возмутилась Дип. – Я все утро корпела над цифрами, пока вы прохлаждались. Моя очередь ехать!

Кин выгнул бровь, глядя на меня. Я сдался.

– Ладно, уступаю дорогу, гм, уму и красоте, – говорю я.

– А ты тогда у нас кто?

– Храбрость и безумие, – тут же придумываю я.

– А Кин?

– Опыт и ответственность.

– Тогда я тут самая полезная, – заключила Дип и торопливо встала, пока мы не передумали. – Не скучай тут без нас.

– Непременно, непременно буду рыдать в уголке, – обещаю я, демонстративно потягиваясь.

– Устроив вечеринку на все здание, – хмыкнул Кин. Проходя мимо, к выходу, он дружески хлопнул меня по плечу, а Дип подняла какую-то скомканную бумажку с пола рядом со мной и кинула мне на стол.

– От тебя мусор уже разлетается.

– Ну, хоть не песок, – смеюсь я.

Некоторое время после их ухода я просто туплю, обдумывая перспективы дальнейшего расследования, потом начинаю без особых надежд искать сведения по всем арестованным за последние три месяца космическим судам. Под руку попался найденный Дип мусор, и я собираюсь было выкинуть неопрятный комок в биокорзину, но вижу, что на бумажке есть какой-то текст, и поэтому разворачиваю, гадая, что это я там записал, а также зачем и когда.

Но это не моя работа. Текст написан прямыми печатными буквами алфавита сайедхе, но слова на весторне.

«Мои сведения могут быть полезны для вас. Приходите незаметно во двор на Индер-40 в четыре часа по стандарту».

Чудесно. А сейчас – больше трех. И Дип с Кином уехали больше получаса назад. И Индер-40 не так уж близко.

И кто мог это нам подсунуть? Сомневаюсь, что кто-то прошел прямо сюда, особенно после всех встрясок безопасности, чтобы оставить такую прописульку, скорее, я или Кин, или Дип принесли ее на себе, и я с Кином вероятней, потому что мы сегодня выезжали. Кто это мог подсунуть? Мевз? Сорель? Кто-то на улице? Но я не помню, чтобы по дороге мы с кем-то соприкасались достаточно близко. Значит, это произошло в офисе фонда.

По логике всех вещей, я должен сейчас вызвать подкрепление или Дип с Кином, и отправляться на встречу только так, потому что это запросто может быть ловушка.

Но, с другой стороны, я далеко не беззащитен. Чтобы справиться со мной не так давно не хватило и пяти стрелков, усиленных телепатом. Генератор у меня заряжен, бластер тоже, я в хорошей форме, насколько это возможно. А записка не создает у меня ощущения ловушки. Может быть, у нас правда пытается появиться информатор? Было бы неплохо, если бы хоть какая-никакая сволочь из фонда все-таки заговорила.

Это, в принципе, решает дело.

Я пишу Кину, что отправляюсь проверять зацепку на Индер-40 к четырем, и что если они освободятся в ближайшее время, то чтобы появлялись там аккуратно, чтобы никого не спугнуть.

И, да, я туда еду. Потому что любопытен и самоуверен, и, как уже сообщал – отличаюсь самой простой и глупой разновидностью храбрости.

И, да, я даже не беру флаер Министерства, чтобы соблюсти требование о «незаметно», и точкой высадки назначаю еще более глубокий проулок, которых в районах старой застройки Тайрены полно и даже больше, и уже оттуда пробираюсь, что называется, огородами к искомому зданию. Оно предназначено на снос, о чем свидетельствуют яркие голограммы строительных работ, как бы намекающие – убирайся отсюда, пока не завалило. Здание, в самом деле, выглядит угрожающе, как будто едва держится, буквально на соплях. Это какой-то старорежимный особнячок, окруженный забором чуть выше человеческого роста, весь увитый каким-то растением. Виноград, может быть? Я совсем не ботаник.

Оглядевшись, пересекаю заградительные голограммы, разворачиваюсь и нахожу себе удачный угол, из которого видно весь двор, и спина прикрыта. Подключаю по очереди всю схему, от импланта до генератора, проверяю бластер и застываю в ожидании.

Мой человек появляется через несколько минут, причем не со стороны воротец в заборе, а из недр частично обрушенного здания, и я знаю этого человека, конечно же. У меня было две основных версии – так что я угадал ровно на пятьдесят процентов. Это Сорель.

Он двигался нервно, дергано и выглядел далеко не так уверенно, как утром. Вероятно, это в самом деле был качественный блеф, или же он успел испугаться за прошедшее время донельзя.

– Вы один? – отрывисто спросил он, и я кивнул.

– Вы хотели поговорить, господин Сорель.

– Эндер. Энди, – точно таким же резким тоном поправил меня он. – Да. И хочу. Спасибо, что пришли.

Я пожимаю плечами.

– Я думаю, ничего Вы не выяснили у этих жучек? – спросил он.

– Ничего другого я и не ожидал.

– У меня есть на них. Многое есть. Вернее, не многое, но есть. Достаточно, чтобы найти зацепки, чтобы раскрутить.

– И на каких условиях Вы готовы этим «многим, но есть» поделиться с нами? Официально?

– Я хочу защиты. От них всех, от Созвездия. От остальных.

– Вы понимаете, что я не могу сходу дать Вам этих гарантий?

– Почему это? Вам нужны доказательства, что у меня есть сведения? Да?

– Нет, потому что у меня нет официальных полномочий, – объясняю я. – Я – внештатный консультант Управления Быстрых Решений, и даже не постоянный сотрудник. Поэтому за официальными гарантиями нам придется обратиться к Кинслееру.

– Плевал я на официальные гарантии, – его голос сорвался, и он закашлялся. – Я знаю, кто Вы. Иль Гиллернхорн, тот самый и сын того самого. Я хочу Ваших, лично Ваших гарантий, что Вы и Ваша семья за меня впряжетесь, если что. Перед сучьим Тиром, перед его людьми.

Я некоторое время смотрю на него, сосредотачиваясь на поле его мыслей так, что мне самому чудятся искры и щелчки энергии вокруг.

Стоит ли это дело такого личного вовлечения? Чтобы вот прямо так вписаться и собой, и своей семьей в помощь какому-то там свидетелю?

В общем случае ответ был бы, конечно, «нет». Мы не раздаем направо и налево таких обещаний. Но директива двадцать два? Директива двадцать два заставляет меня согласиться.

– Да, я обещаю Вам, Энди, свою личную защиту, если Вам будет угрожать опасность в связи с данными Вами показаниями.

Он видимо расслабился, и я расслабляюсь тоже, на короткий миг, и это, видимо, ошибка. По крайней мере, вспышку лучевого оружия я успеваю увидеть только краем глаза – первую вспышку, которая срезает нижний балкон со здания начисто, и аляповато украшенная громада, треснув, несется вниз. У меня есть меньше секунды, наверное, на все решения и все взвешивания, но она получается очень долгой. До следующего удара сердца я успеваю передумать сотню вещей, мысленно попрощаться с семьей и друзьями, пожалеть о своем обещании защиты и вытолкнуть Сореля из-под обвала, роняя его на землю торопливо и от этого не очень верно рассчитанной силой телекинетического толчка. Я тут же поднимаю кинетический щит, ожидая продолжения, и второй вспышки я не вижу, но она явно есть, потому что по щиту барабанят не только мелкие ошметки штукатурки, но и арматура, крупные куски лепнины, части строительных блоков. Это старый, когда-то прочный дом, в нем все кондовое, мощное, из тяжелых материалов времен активного освоения природных ресурсов, и он вполне может стать мне – и Сорелю – прекрасным надгробием, потому что лазер, по всей видимости, даже не военный, а строительный, продолжает шарить по зданию, выполняя вполне закономерные работы по демонтажу. Что это, вообще, такая волшебная случайность?.. На нас падают куски декора, балконы, балюстрады, и я понимаю, что сейчас начнет падать и все остальное – а двор становится все непроходимей.

– Надо выбираться, – яростно кашляя от потоков пыли, которую я не могу сейчас еще и фильтровать кинетическим щитом, выдавил Сорель. – К выходу, давай!

Он прошел бы – пока не рухнула вся конструкция, двор проходим для нормального человека, но у любого, даже самого мощного гравикресла есть ограничения. У моего люфт подъема и механики расчета движения позволяют подниматься и спускаться на пять-семь ступенек, что вполне достаточно, но я не уверен, что получится одолеть неровные завалы, в которые быстро превращается двор.

Впрочем, попытка стоит попытки.

– Не отходи дальше, чем на метр, – предупреждаю я и машу рукой в сторону мигающей при каждом прямом попадании сферы вокруг нас. Кинетический щит быстро жрет запасы энергии генератора, но без него мы были бы мертвы уже раз десять. Сорель кивнул, без спросу вцепился за спинку кресла, чтобы не следить за расстоянием между нами, а я поднимаю гравитационный люфт на максимум и пытаюсь продвинуться из с таким тщанием выбранного угла к воротам. Пока мы двигаемся – медленно, стремно, потому что уже нигде нет ровной поверхности и датчики кресла не могут найти пол для расчета – мимо нас и на нас падают обломки здания, и лазер, курсируя, пару раз задевает за кинетический щит. Я вздрагиваю каждый раз, и новая порция энергии утекает из генератора на залатывание дыр. Это похоже на локальный конец света. Мы с Сорелем оба кашляем, задыхаемся, глаза слепит пылью так, что мы толком не видим уже, в правильном ли направлении пытаемся спастись. Я соображаю послать сигнал тревоги Кину, на несколько мгновений задержав наше продвижение, и этих мгновений чертовому лазеру хватило для того, чтобы упереться прямо в мой кинетический щит и начать палить его в лучших традициях военных действий.

– Быстрее, – выкашливаю я, скорее себе, чем Сорелю, но он и сам чувствует или видит, да немудрено тут не видеть – от постоянного попадания лазера щит блестит, и становится красноватым, распыляя световые лучи.

– Как же так, – прохрипел Сорель и всем весом налег на гравикресло, проталкивая его почти боком между строительными обломками.

И мы упираемся – впереди выход, сверху и позади лазер, не устающий нас преследовать, намекая, что это не самая случайная случайность в мире, а, скорее, наоборот, а ровно перед нами – пылевой и защитный экран, по все правилам демонтажа воздвигнутые вокруг зоны сноса.

– Да как же так, – повторил Сорель.

Я молчу, перерасчитывая мощность щита, он истончается, высвобождая энергию для удара, но продолжает работать. Лазер – мгновенная, быстрая смерть, возможно, даже не мучительная, но нам рано. Нам точно рано, особенно мне. И не для этого я выбрался с Тир-Нан-Ога вместе с отпускным дебилом Тиром, чтобы сдохнуть в тупом расследовании на Тайрене.

– Резко вперед, как только, – предупреждаю я. – У нас пять секунд.

Нет и нет – и всей высвобожденной энергией я даже не ударяю по защитным экранам – нет, я подпитываю их так, что многократно возросшая мощность выбивает предохранители.

У меня начинает хлестать из носа кровь, и по голове ударяет болью так, что я почти забываю сам следовать своему совету. Но Сорель, так его разэдак, не забыл, и меня не бросил – он в очередной раз пнул, или, может, толкнул гравикресло, и оно, скатываясь с груды обломков, скопившихся у края защитных экранов, вместе с их частью и клубами пыли вылетело наружу.

Система перезагружается, предохранители перещелкиваются, и защитные экраны перекрывают ход строительному лазеру.

Я прижимаю руку к хлюпающему кровью носу и выдыхаю, в голове звенит, и першит в горле, но мы живы? Живы же.

Я оглядываюсь на Эндера Сореля, и он ответил мне совершенно очумелым взглядом. Его зрачки внезапно расширились, но я не успеваю обернуться – только чувствую дополнительную вспышку боли в виске, и мир гаснет.

Иногда я сам себе напоминаю плохо собранного киборга. Тут отваливается, тут шумит, тут пощелкивает. Но особенно это заметно в такие особые моменты, когда и во внешнем мире что-то неладно.

– Что с этим будем делать?

– Мы, сука, наследили. Этого забирай.

– А этот что?

– Этот министерский телепат. Ты так его нормально приложил. Он живой вообще?

– Вроде, дышит.

– Следи, чтоб не очухался. Я Гнарку звякну. Он не говорил, что тут министерские будут. Это все не смехуечки. Сука, сети нет. У тебя есть?

– Нет, все вырубилось. Что за нахрен?

Я слышу только звуки. Глаза, как ни пытаюсь открыть, не могу, и пошевелиться тоже, и это меня особенно пугает, потому что я всегда, всегда боялся и боюсь, что вместо прогресса меня настигнет регресс, и я потеряю чувствительность и контроль и над верхней частью тела, оставшись в нем беспомощным пленником.

Только бы нет.

– Что за нахрен?! – повторил тот же голос, и потом слышится смутно различимый гул двигателя крупного флаера, потом пара выстрелов, глухой удар, снова пара выстрелов и потом топот.

Я скорее чувствую, чем слышу, как едва слышно чпокает дверь флаера, явно какой-то крупной внедорожной модели, с герметичными дверями, и приближающиеся шаги. Кин? Нет, не Кин. Иначе выстрелов было бы больше, и ко мне бегом бежали бы, сломя голову, а не шли, и две пары ног, а не одна.

Кто-то касается вены на моей шее, и я снова ощущаю себя.

Несмотря на боль, это прекрасно, потому что я знаю, что чувствую, и, значит, выберусь, справлюсь, главное, что я все еще тут.

– Продержись чуть-чуть, – глухо говорит смутно знакомый голос. – Твои скоро будут. Твой спутник жив.

Я пытаюсь дотянуться до него телепатией, потому что ни говорить, ни открыть глаза все еще не получается, но вместо ощущения своей мысли получаю только острую боль в виске.

– Имплант разбит, – сообщает мне тот же голос, после чего ощущение прикосновения исчезает – к счастью, не забирая с собой все остальное. Даже боль – я рад сейчас боли, она означает, что я жив.

На грани слуха я слышу еще один двигатель, и наш, кажется, спаситель быстро отходит к своей тачке. Я слышу, как он запускает двигатель, как терпеливо дожидается чего-то, не двигаясь с места.

А потом резко стартует.

Внутренняя борьба не проходит зря – я все-таки разлепляю склеенные кровью ресницы, и поэтому через сраную пелену вижу, как резко затормозил флаер Министерства из него с двух сторон выскочили мои люди – Кин и Дип, и побежали ко мне, примерно как я это и представлял.

– Иль! – завопила Дипика, и я пытаюсь улыбнуться, чтобы ее не пугать, но, видимо, получается обратный эффект.

– Иль, мать твою, – более грозно сказал Кин, торопливо меня осматривая. – Я вызвал врачей. Уже вызвал. Мы не будем тебя двигать, хорошо? Ты понимаешь, что нам нельзя? Моргни, если понимаешь.

Я моргаю.

Вообще в такой ситуации не стоит никого двигать, а особенно меня – кто знает, насколько я снова повредил позвоночник?

– Кто это тут? Сорель? – Кин присвистнул. – В какое болото вас упыри макали?

– Я думаю, они были там, – Дип показала на разрушенный дом, торопливо проверила пульс и целостность Сореля, после чего вернулась ко мне, села рядом на землю и осторожно погладила по лицу. – Ильчик, милый, ты держись. Тебе очень больно?

– Нет, – я с трудом ворочаю языком, во рту пустыня песка и такое чувство что груды щебня. – Голова.

– У тебя дырка в виске. Где имплант, – она осторожно прикоснулась к нему. – Кажется, он разбит. В остальном я ничего не вижу. Несколько синяков.

– Кресло?

– Завалено на бок. Придавило тебя. Но я не двигаю. Я не знаю, оно отключилось? Иначе выровнялось бы.

– Имплант, – поясняю я, пытаясь облизнуть сухие губы сухим и потрескавшимся языком.

– В смысле, что когда имплант повредился, ты потерял управление?

Типа того.

– Да.

– Тогда можно будет починить? У тебя классный трон.

Я закрываю глаза, потому что смотреть больно.

– Иль! – она несильно похлопала меня по щеке. – Не пугай меня. Открой глаза.

Послушно открываю.

– Сорель?

– В отключке.

Внезапно я понимаю, что у нее рассечена щека, и вся она несколько более грязная и пыльная, чем должна бы.

– У вас?

– Где эти чертовы врачи? – пробубнила она прежде, чем ответить. – В нас стреляли, не поверишь. Вроде бы пустяковое дело, но стоило нам выйти из флаера, как бац! Кин просто в шоке был.

– Взяли?

– Нет, они ушли. И регистратор не то, чтобы мертв, а бесполезен. Они забрали его архивы. А он сам особо не помнит, у него куча всяких дел. А видео с камер наблюдений, как ты можешь догадаться, выпилено. Кода заметает следы.

Я не думаю, что это Кода. Вернее, видео-то несомненно выпилил он (и, возможно, все инкриминирующие записи у регистратора тоже, так что ничем они не помогут напавшим на Кина и Дип бандитам), а вот в организации нападений я сильно сомневаюсь. Вот только надо бы еще выяснить, почему Сорель назначил встречу именно тут, и как так удачно получилось, что нас едва не закопали. Хотя, надо отдать должное этим гавнюкам – все выглядело бы достаточно естественно. Никто, кроме попавшихся идиотов не был бы виноват, что оказался в предназначенном и огороженном на снос здании.

Но допрос Сореля придется отложить по техническим причинам, как и любое мое участие в расследовании. Только вот интересно, насколько?

Зависит от состояния импланта, без хотя бы базовых его функций я не смогу нормально передавать команды гравикреслу, что очень-очень сильно затруднит мои перемещения, а я не люблю себя ограничивать.

– Хвала небесам, – пробормотал Кин, – наконец-то медики. И лентяйская полиция.

Он перехватил их еще на подходе, и я слушаю, как он уверенно начал отдавать команды. Осмотреть остатки здания, осмотреть строительную технику, осмотреть диспозицию до того, как медики нас с Сорелем заберут, и внутренне киваю, соглашаясь с его указаниями.

Через две минуты Дипику отогнали, пригрозив ей госпитализацией, тоже, а меня, наконец, подняли, просканировав и прощупав на предмет повреждений позвоночник. Я вижу, как с трудом удалось поднять и откатить мое кресло, с трудом терплю принудительное перемещение на каталку. Работай генератор, я бы сам. А так приходится переживать медицинское насилие. Но я хотя бы убеждаюсь, что в целом – цел. Руки работают, шея поворачивается, все, что шевелилось утром – шевелится. С тем, как проходит онемение от обратной волны при повреждении импланта, я чувствую себя спокойней и лучше.

– Я в порядке, – говорю я, когда мне дают отпить воды и я, наконец, перестаю мучиться от боли в пересохшей гортани. – Только голова болит.

– Сейчас чем-нибудь поможем, – пообещала жизнерадостная медсестра в персиковой медицинской пижаме, взяла мою руку и приложила инъектор.

Это радикальное решение – потому что меня отключает снова.

Глава 6. Can’t touch this

Когда я, наконец, снова открываю глаза, то некоторое время бездумно пялюсь в потолок с красивыми узорами и медленно оцениваю общие ощущения от организма. Саднит висок, в голове изрядная каша и словно пустое эхо от сквозняка в тазике, но в остальном мне нормально. Ради пробы я поднимаю руку и вместе с собственной ладонью в поле моего зрения появляется серьезное, собранное, темное лицо моего хирурга, неуловимо напоминающее элегантный экскаватор для дорожных работ в дизайнерской обработке.