В поисках своего ковчега

Встретил он Ирму через два дня, она снова стояла у самой кромки воды и смотрела вдаль. На темно-синей плоскости огромного волнующегося пространства ее одинокая фигурка в белом выглядела потерянной песчинкой перед невероятной мощью этой водной глыбы, которой достаточно напрячь лишь один свой мускул, чтобы поглотить все живое вокруг. И только какая-то невидимая любовь сдерживала эту мощь. Ветер гнал из-за бледного розовеющего горизонта крупные волны, они с шумом обрывались у самого берега, цеплялись мягкими белыми лапами за камни, но следующие за ними другие, мелкие волны, тянули их обратно в свою стихию. И казалось, что все в мире было подчинено какой-то одной большой цели, которой никто и никогда не знал, но все следовали ей.

– Я все-таки надеялся, что снова найду вас здесь. – Крон заметил ее еще издали, прогуливаясь вдоль пляжа по пальмовой аллее. Не желая напугать своим неожиданным появлением, он подошел к ней довольно шумно, умышленно вороша ногами камни, так, чтобы она услышала его шаги. – Ирма! Откуда у вас такое необычное имя? – Она повернулась и удивленно посмотрела на него.

– Вы знаете, как меня зовут? – Ее глаза подозрительно сузились, но через мгновение взгляд немного потеплел. – Хотя, конечно же, Никитин вам сказал мое имя. Ведь это вы с ним были тогда в ресторане, я еще в прошлую нашу встречу вас узнала.

– И все-таки, откуда у вас такое имя?

– Моя бабушка была наполовину латышка. Она мне и дала это имя в честь своей матери. – Ирма медленно пошла вдоль воды, осторожно ступая босыми ногами по гладким камням. Крон последовал за ней. Белое платье Ирмы стало до половины мокрым и почти прозрачным от брызг. Она не надела шляпу, и ее волосы свободно развивались на ветру, переливаясь все тем же шафраном.

– Что еще вам говорил Никитин обо мне?

– Только то, что случилось с вами… там…дома. Вы много пережили…

– Не будем об этом… – она резко оборвала его, но потом ее голос смягчился. – Главное, что сейчас мои дети в безопасности. Остальное теперь совсем неважно, как и неважно то, что могло бы с нами когда-либо случиться, но не случилось. – В ее словах не было ни боли, ни жалости к себе, но они подействовали на Крона сильнее, чем все жалобы мира, ищущие утешения. Ни одно откровение, которое он когда-либо слышал от женщин, не вызывало в нем столько душевного участия, как эти, нисколько не обнажившие душу слова. Совершенно неожиданно для самого себя Крон мягко положил руку ей на плечо и медленно повернул лицом к себе.

– Ирма, ты могла бы меня полюбить? – Он услышал свой голос как будто бы со стороны, глухой, далекий и чужой. Она не отпрянула от него, не рассмеялась ему в лицо, не оскорбилась, смотрела отстраненно, широко открытыми глазами перед собой, словно ничего не видя. Крону показалось, что она не поняла его. – Пусть не сейчас… когда-нибудь. – Но Ирма выпрямилась и тихо покачала головой.

– Я не могу любить, ни теперь, ни когда-нибудь. – Она спокойно убрала его руку со своего плеча и снова медленно пошла вдоль берега, мягко увязая ступнями в мелкой мокрой гальке. Крон поднял плоский, отполированный, как бляха на солдатском ремне, рыжеватый камень и, размахнувшись, с отчаянием бросил его в море.

– Почему же, Ирма? – Она не ответила и продолжала идти все тем же неторопливым шагом. Крон чувствовал всю глупость и нелепость своего положения. Между ними воцарилось молчание, больше они не заговорили ни разу, словно оба почувствовали, что любые слова уже не имеют никакого смысла. Уйти теперь было бы еще глупее, и Крон продолжал следовать за ней, к тому же Ирма не пыталась от него избавиться.

Они вышли на бульвар. Здесь было по-утреннему свежо, пахло хвоей и мокрой травой. Развесистые деревья мягко шевелили ветками, потягиваясь и сбрасывая с себя остатки сна. Погруженные каждый в свои мысли, они не замечали ни трусцой пробегавших мимо бегунов, ни воркующих возле фонтана голубей, ни пробивающихся сквозь ажур листвы солнечных лучей. Все так же в молчании они пересекли парк, прошли по длинному зеленому коридору и, наконец, оказались на центральной улице, вымощенной крупной брусчаткой. Город просыпался медленно и как-то нехотя, улицы не спешили заполняться транспортом и людьми. Но даже те редкие прохожие, которые попадались им навстречу, похоже, никуда не торопились. Дворники лениво мели чистые тротуары, с натугой открывались двери магазинов и маленьких пекарен, на газонах в тени вяло потягивались бездомные псы. В этом городе не любили суеты. Минув несколько кварталов, Ирма остановилась на углу одной из улиц и повернулась к своему спутнику.

– Дальше не нужно идти, я пойду одна. – Ее голос прозвучал спокойно и твердо. Крон кивнул головой.

– Простите, если я вас обидел.

– Я не из обидчивых. Но пообещайте мне, что больше не будете искать со мной встречи. Так будет лучше для нас обоих.

– А если мы встретимся случайно?

– Вы сделаете вид, что не знаете меня.

– Почему так жестоко, Ирма? Вы мне вовсе не даете никакого шанса?

– Какой шанс? – Ее голос стал вдруг раздраженным. – Разве Никитин вам не говорил, что я из тех женщин, чью любовь покупают на одну ночь…?

– Ирма! – У Крона перехватило дыхание, словно его ударили в солнечное сплетение. Он испытал почти физическую боль, так что даже на лбу выступила крупная испарина. – Скажите, что это неправда!

– Это правда. – Он не хотел верить услышанному, но по холодной бледности ее лица Крон понял, что она говорит правду. Да и Никитин ему об этом, кажется, намекал. В нем вскипело чувство досады и разочарования, но вдруг он спохватился; ему ведь были хорошо известны такие женщины, продажные девицы или распутные скучающие дамы. Его всегда злила их бесстыдная наглость, раздражала раскованная уверенность, отвращало грубое кокетство. Но в Ирме ничего этого не было! Она не походила на тех созданий, которых он презирал. До сих пор ему казалось, что он разбирается в женщинах, но теперь чувствовал себя просто мальчишкой.

Когда он немного справился со своими эмоциями, Ирмы уже рядом не было. Внезапно его охватило какое-то необычное спокойствие, и даже равнодушие. Но это длилось всего несколько мгновений. В нем снова закипела страшная досада, какой-то внутренний протест. Необходимо было с кем-то поговорить, и единственный, к кому он мог пойти, был Никитин. Забыв о раннем времени, Крон отправился к нему.

– Что-то случилось? – Никитин открыл дверь и, сонно зевая, впустил раннего гостя. – Проходи на кухню.

– Расскажи мне все, что ты знаешь об Ирме! – Крон не умел заходить издалека и выпалил все как есть прямо с порога.

– Ты ненормальный! Врываешься ко мне в такую рань и требуешь что-то тебе рассказать. – Никитин уставился вопросительно на приятеля. – Что собственно произошло за то короткое время, пока мы с тобой не виделись?

– Почему ты мне не сказал, что она…?

– Вот оно что! Не такая, ты хочешь сказать? Да, не такая. И более того – она необыкновенная женщина. Был бы я свободным человеком, то непременно бы на ней женился.

– Никитин, давай без шуток!

– А я и не шучу. Что ты можешь знать об отчаянности женщины, которую лишили всего, даже права на само существование? Что в сравнении с этим твоя убогая мещанская мораль? Мертвая птица в лапах сильного хищника, имя которому – безнадежность. Все мы становимся ханжами, рассуждая о чужой нравственности, и либералами, когда речь заходит о нас самих.

– Кем она была там, дома, до того, как приехала сюда? – Крон злился. Ему казалось, что если бы Никитин стал говорить об Ирме плохо, то это бы охладило его и, возможно, заставило бы о ней забыть. Но тот словно подливал масла в огонь, возбуждая в нем еще больший интерес.

– Кажется, преподавала в музыкальной школе. Но здесь всем нам приходится забывать, кем мы были у себя дома. Мы – живые обломки развалившейся родины. Бедные, слабые и безродные… Наши мечты обманчивы, надежды бескрылы. – Никитин достал из холодильника две бутылки пива, откупорил и протянул одну Крону. – Поменьше думай обо всем этом. Я уже тебе говорил, что такого рода размышления – вещь бесполезная. Пока человек просто покоряется судьбе, он не тяготится своим положением, но стоит ему начать размышлять о ней, он найдет ее несправедливой.

– Скажи, почему ты все время ее оправдываешь?

– Я никого не оправдываю и никого не осуждаю. Просто никогда не давай оценку тому, чего не можешь понять. И мой тебе совет: оставь Ирму в покое, если ничего не можешь для нее сделать. Надеюсь, ты меня услышал.

Ночью Крон долго лежал без сна, слушая непрерывное стрекотание цикад, доносившееся из зарослей кустарника под окном. Воздух был пропитан одуряющим запахом ночных маттиол, накатывающимся теплыми волнами с каждым новым дуновением легкого ветерка. Сквозь прозрачную колышущуюся занавеску проникал мягкий свет луны, падал на край кровати, пробирался светлой полоской к подушке. А где-то в темном небе дрожали тысячи звезд. Крон не видел их, но наверняка знал, что они там есть. Все это будоражило его воспаленное сознание. Такая ночь могла показаться упоительной для романтиков, поэтов и счастливых влюбленных, но для одиноких она была невыносимой, невыносимой своим очарованием, которое не с кем было разделить. Крон старался не думать об Ирме, однако, сколько не пытался сосредоточить свои мысли на чем-то другом, пустяшном и несущественном, они все время возвращались к тому, что его мучило. Сотни, десятки сотен, таких как Ирма, Никитин, да и он сам, примкнувших к бродячему племени изгоев, задают себе один и тот же вопрос, как жить дальше. Наверное, такой же вопрос задают и те, кто остался на родине, но также не любимы ею. Всякая любовь должна быть взаимной, и к родине тоже. Иначе, какой в ней смысл? Крон поймал себя на мысли, что вовсе не чувствует никакой тоски по родине. Ностальгия – несколько преувеличенное, пафосное и поверхностное чувство, на подобии тех, которые испытывают расставшиеся любовники: вроде бы еще и тянет друг к другу, но возвращаться не хочется. Можно взгрустнуть ностальгической грустью о дунайских бескрайних степях и цветущих каштанах Крещатика, сидя под густыми калифорнийскими пальмами или в уютной уличной кофейне на Елисейских Полях, но тосковать навзрыд о родине, когда только одна мысль о возвращении туда делает тебя несчастным, казалось Крону притворством. Раз уж ты покинул свой дом, значит, там тебе было настолько плохо, что чужбина показалась спасением. Теперь он, как ему казалось, понимал Ирму, понимал ее отчаянность и страх, страх перед возвращением туда, где она много страдала. Он должен был непременно увидеть ее снова.

Следующие несколько дней Крон провел в компании Никитина, тот, как и обещал, помог с работой. Место экспедитора по снабженческой части вполне устраивало Крона. Это давало ощущение свободы, к тому же была возможность осмотреться и привыкнуть к стране, где ему предстояло прожить, может быть, не один и не два года. Из отеля он переселился в дом ближе к центру и дальше от моря, сняв у хозяев большую светлую комнату на втором этаже со своей отдельной террасой и винтовой лестницей, спускающейся прямо в тенистый, утопающий в зелени двор. Все эти хлопоты на какое-то время отвлекли его от Ирмы, но желание снова увидеть ее стало только сильнее. Что именно он скажет ей при встрече, Крон не знал, но каждое утро ждал ее у моря, прогуливаясь вдоль пляжа, по вечерам заходил в бары и рестораны, однако Ирмы нигде не было. Он бродил по улицам, всматриваясь в женские лица, и не встречал никого, хотя бы немного похожего на нее.

И все-таки спустя неделю он увидел ее из окна кафе, выходившего своим стеклянным фасадом на одну из центральных улиц города. В последние дни большую часть свободного времени Крон проводил в подобных заведениях, развлекая себя тем, что изучал разномастную публику в зале или просто наблюдал за улицей, где все время было людно. Это бессмысленное занятие отвлекало его от самого себя, он сосредотачивался на разнообразности фигур и одежд, выражениях лиц и манерах. У большинства посетителей, многие из которых туристы, был зачастую самодовольный вид. Казалось, что они наслаждаются тем, что могут себе позволить тратить деньги, собственно для того они сюда и приехали. Какую-то часть составляли местные, отличающиеся от приезжих энергичной жестикуляцией и добродушным выражением лиц.

В конце концов Крону надоело рассматривать посетителей кафе, и он всецело погрузился в созерцание улицы. Среди прохожих тоже преобладали приезжие, неспешно снующие по улицам и с интересом глазеющие по сторонам. По их праздным лицам мало что можно было прочесть, кроме одного: их развлекает то, что они видят вокруг себя. Лица местных, наоборот, говорили о многом, особенно женские. Молодые девушки с негодованием отворачивались от мужчин, бросающих в их сторону дерзкие взгляды. Женщины постарше несли на своих усталых лицах печать укоренившейся целомудренности, граничащей почти с безразличием. Это сказывалось даже в их одеждах, неярких и невычурных. Крон заметил, что большинство женщин было одето во все черное, несмотря на тридцатиградусную жару. Мужчины же, напротив, позволяли себе более яркие цвета, что, впрочем, оправдывалось их природной эмоциональностью и горячностью.

Уставившись в окно, Крон внимательно изучал движущихся по тротуару людей, как вдруг в живом потоке мелькнула знакомая шляпка, та самая шляпка, которая была на Ирме в их первую встречу у моря. Его охватило сильное волнение, как будто перед прыжком с большой высоты. Поспешно расплатившись за кофе и коньяк, он вышел на улицу и, пробираясь сквозь толпу, бросился вслед за ней. На перекрестке он догнал Ирму, но близко не подходил, держался на расстоянии. Она не оборачивалась, шла стремительно и легко, совершенно не подозревая о том, что кто-то следует за ней. Через некоторое время Ирма свернула в одну из боковых улиц, где почти не было прохожих, и Крон, боясь, что она скоро войдет в один из тесно прижавшихся друг к другу серых домов, решился окликнуть ее. Она оглянулась, продолжая идти своей легкой упругой походкой.

– Это снова вы? – В ее ровном голосе не было враждебности. – И давно вы идете за мной?

– Ирма, давайте поговорим.

– О чем? – Она остановилась и повернулась к нему лицом. – Мне казалось, что мы уже все сказали друг другу.

– А может быть, все-таки не все?! – Он заранее мысленно готовился к разговору с Ирмой, обдумывая нужные слова и прокручивая их по многу раз в голове, но теперь, когда она стояла перед ним реальная, зримая и ждала со спокойным и мягким блеском в глазах его объяснений, Крон растерялся. Все заготовленные им фразы казались теперь глупыми и неуместными. Что, собственно, он может сказать женщине, которая была ему близка лишь в его воображении?! На самом деле она жила своей жизнью и, вероятнее всего, даже не вспоминала об их последней встрече.

– Ирма, я хочу быть вашим другом, просто другом и больше ничего.

Она долго и серьезно смотрела на него своими умными проницательными глазами, ничего не говоря в ответ. Крон досадовал на себя за то, что, как казалось ему, снова поставил себя в глупое положение. Его лицо выражало такую потерянность, что Ирма невольно улыбнулась.

– Только не смейтесь надо мной, – он почувствовал еще большую неловкость, – я, наверное, выгляжу сейчас очень глупо.

– Ну что вы! Я и не собиралась над вами смеяться, хотя после последнего нашего разговора такое ваше желание мне кажется нелогичным.

Они пошли рядом по ставшей почти безлюдной улице. В мягких сумерках зажигались первые огни, погружая город в золотистую дымку.

– Да, я с вами согласен, предлагать женщине, к которой испытываешь чувства, только дружбу, ненормально, даже ущербно. Но ведь на большее я не могу рассчитывать. Мне без разницы те мужчины, которые окружают вас. Я хочу сказать, что думаю о вас гораздо лучше, чем когда-либо думал о женщинах вообще.

Повернув голову, Ирма недоверчиво посмотрела на него и снова ничего не ответила. В ее глазах отражался свет фонарей. Крон ругал себя за свою прямоту и глупую несдержанность. Он опустил голову и посмотрел себе под ноги.

– Мне не нужно было говорить вам всего этого. Простите меня.

Ирма продолжала молчать. Они шли неторопливо по каким-то узким улицам с невысокими домами, в которых уже зажгли свет. Ночь надвигалась быстро, мягко окутывая город сгущающейся синевою, и уже на потемневшем небе одна за другой вспыхивали звезды. Затянувшееся молчание начинало беспокоить Крона, он понимал, что должен сейчас либо что-то говорить, либо уйти, но покинуть ее он не мог, это было выше его сил.

– Ирма, у вас есть какое-нибудь тайное желание?

– Тайное желание… – ее удивил такой вопрос, – возможно… – произнесла она чуть слышно, помолчав немного.

– А вы когда-нибудь загадывали желания на падающую звезду?

– Пыталась, – она улыбнулась, – но никогда не успевала его произнести, пока летела звезда. Мне всегда хотелось в одном желании вместить слишком много. А они падают с такой невероятной быстротой, что просто теряешься.

– Чего же такого вы хотели от звезд?

– Мне хотелось сделать счастливыми всех вокруг.

Крон улыбнулся, наконец-то молчание было прервано.

– А для себя самой чего вы хотели?

– Уже не помню, это было очень давно. Какие-то пустяки, я тогда была еще совсем девчонкой.

– А теперь чего вам хочется больше всего?

– Вернуться в дом, где пахнет счастьем, а не дымом и порохом. И чтобы все было как раньше. – Она повернула к нему свое лицо, и он заметил в уголках ее губ наметившиеся глубокие складки. – Может быть, и не правильно мечтать о прошлом, ведь так, как было, уже никогда не будет. А как будет, теперь неизвестно, наверное, поэтому и тянет в прошлое, оно кажется надежнее.

– Вы были счастливы там, дома? – Осторожно поинтересовался Крон, желая узнать о ней как можно больше. – Ну, до всего того, что произошло…

– Не знаю, но мне не хотелось ничего менять.

– Мне проще, чем вам, – признался он, – мое прошлое меня мало устраивало, поэтому туда и не тянет. А что делать с настоящим пока не знаю. Может быть, поселюсь где-то высоко в горах, заведу себе стадо овец…

Ирма рассмеялась и покачала головой.

– Не представляю вас в роли пастуха, – сказала она, весело сверкая в темноте глазами. – Хотя, я бы вам позавидовала.

– А вы хотели бы иметь маленький домик в горах? Каждое утро просыпаться под пение птиц и шум горных рек. Вокруг густой лес, а вдалеке видны снежные вершины гор и поднимающееся из-за них солнце. В полдень свежо и прохладно, из-под земли бьют чистые родники. Можно сквозь листву деревьев смотреть, не щурясь, в небо, слушать гудение пчел и вдыхать запах сырой травы. И не думать ни о прошлом, ни о будущем. Просто жить.

Крон увлекся своим рассказом, его по-ребячески озарившееся лицо удивило Ирму, она смотрела на него с нескрываемым любопытством, едва заметно улыбаясь. Ее взгляд смутил его, он даже не подозревал в себе такой мечтательности. Это все Никитин виноват, подумал Крон, это он заразил его своим мальчишеским романтизмом.

– Все это глупости, пустые мечты! – Сказал он иронично, боясь показаться смешным или излишне сентиментальным.

– Отчего же, – возразила Ирма, – я тоже мечтала о таком домике, но только на морском побережье. Я мечтала засыпать и просыпаться под шум волн и крик чаек. По утрам с чашкой кофе встречать рассвет на маленькой терраске с видом на море, по вечерам, завернувшись в плед, смотреть, как садится за синий горизонт солнце. У каждого из нас есть свой дом мечты, спасительный ковчег, место, где, как нам кажется, мы смогли бы укрыться от бушующего безумного мира. И не важно, где это место. В домике на побережье моря или на берегу реки, на равнине, в лесу или в горах. Это совершенно без разницы, лишь бы там было хорошо. – Ирма подняла голову и посмотрела на усыпанное звездами небо. Одна огромная, удивительно яркая звезда задрожала, вспыхнула, скользнула между редкими полупрозрачными перьями облаков и в мгновение ока скрылась в туманной дымке. – Смотрите, звезда упала!

Крон посмотрел в ту сторону, куда показывала Ирма, но ничего не увидел кроме спокойного звездного неба. Тысячи небесных светил кротко мерцали в темноте необъяснимым и таинственным блеском, и казалось, что ничего не изменилось с падением одной звезды, не нарушилось в живом узоре неба.

– Вы успели загадать желание? – Спросил он, оторвав взгляд от звезд и посмотрев в глаза Ирмы. Она покачала головой и непринужденно улыбнулась.

– Нет, опять не успела. Но это было так невероятно красиво. Все наши желания глупы и мелочны по сравнению с разумностью и совершенством этого мира. Только представьте себе: тысячи небесных светил собраны в созвездия, а за ними еще тысячи и тысячи невидимых, далеких и безымянных, они излучают жизнь, как живые существа, и так же, как живые существа, беспрестанно рождаются и умирают. Круговорот звездного мира, смена звездных поколений, и у каждой звезды, как и у человека, свой вселенский путь, который невозможно постичь, но дано пройти.

Ему было хорошо идти вдвоем с Ирмой и разговаривать о всяких пустяках. Интересно, думал Крон, что она сейчас чувствует рядом с ним? Но спросить ее об этом он никогда бы не решился. Слишком тонкой была, протянувшаяся, как показалось ему, между ними нить. Он боялся чем-либо нарушить чудо этого счастливого вечера. Она говорила с ним легко и непринужденно, и чувствовалось, что его общество ее нисколько не тяготит.

– Вот мы и пришли. – Неожиданно сказала Ирма. – Здесь я и живу. – Они остановились перед небольшим двухэтажным домом, смотревшим, как и соседние с ним дома, своей входной дверью прямо на улицу. В окнах второго этажа горел свет, освещая решетчатый балкончик, заставленный цветами в больших и маленьких горшках. Где-то из глубины дома доносились нескладные звуки пианино, кто-то не очень умело, но старательно ударял по клавишам. – Это хозяйские дети играют, – объяснила Ирма, – я преподаю им уроки фортепиано.

– А вы не пытались устроиться преподавать в музыкальной школе?

– Пыталась, – она печально улыбнулась и посмотрела в его глаза как в пустоту, – только денег, которые я там смогу заработать, мне не хватит, чтобы выжить в чужой стране с двумя детьми. – Ирма опустила голову. – Нам все-таки не стоит больше видеться. Это бессмысленно.

– Нет, Ирма, нет, – Крон взял ее руку и зажал в своих ладонях, – я хочу, чтобы вы мне доверяли…

– Это также бессмысленно…

– Послушайте же меня… – он начинал волноваться, – мы слишком одиноки и бездомны здесь, в чужой стране, и единственное прибежище, которое мы можем дать друг другу – это наше сердце.

– Не заставляйте меня поверить в то, что когда-нибудь окажется просто иллюзией. Слишком много неоправданных надежд мы возлагаем на сердце другого человека. Нам кажется, что мы сможем там найти все, что сделает нас счастливее.

– Но разве это не так?

– Нет, не так, – Ирма осторожно высвободила свою руку из его ладоней и посмотрела на него прямым смелым взглядом, – Малая капля тепла, к сожалению, это все, что способен дать один человек другому.

– Но иногда и эта капля спасает.

– Да спасает, но на слишком короткое время.

– Ирма, неужели вы совсем не верите в любовь?

– Верить в любовь, все равно, что верить в дождь. Под ним можно либо промокнуть, либо укрыться от него, но он все равно будет идти. Вокруг полно любви, но мы настолько слепы и глупы, что берем от нее только малую толику. Это как спрятаться от дождя под укрытие и потом пытаться утолить жажду, подставляя ладошки под редкие капли, просасывающиеся через прореху в крыше. В мире существует много всего, что можно любить, но человек одержим только поиском чувственной любви. Он верит в то, что чье-то склоненное над ним лицо, чьи-то протянутые к нему руки смогут заменить ему весь мир. И его надежды никогда не оправдываются. Любовь между мужчиной и женщиной – самая несовершенная, в ней столько же разочарований, сколько и ожиданий.

– И какая же любовь, по вашему мнению, совершенна? Вы знаете такую?

Ирма достала из сумочки телефон и посмотрела на часы. Как быстро пролетело время, подумала она. Музыка в доме стихла, гасли одно за другим окна домов, ночь становилась гуще и тише.

– Мне уже давно пора, – сказала печально Ирма, – прощайте.

– Но вы же не ответили на мой вопрос.

– Вы сами себе должны на него ответить, ваше сердце.

– И все же, Ирма…

– Совершенная любовь та, которая превосходит все наши ожидания, которая всегда дающая и никогда не иссякающая. Ищите такую любовь. Без нее человек ничто. Без нее ничего не имеет смысла.

Она повернулась и пошла к дому, тихо щелкнул замок, мягко отворилась входная дверь. На пороге Ирма обернулась, Крон увидел, как в темноте блеснули загадочным светом ее глаза.

Глава 3. ПРИЗРАКИ ГОР

С тех пор, как монах покинул деревню, он все шел и шел, не останавливаясь и не сбавляя шага. Дорога то уходила в гору, то снова спускалась вниз, обвивая длинными петлями горные склоны хребта, густо поросшие лесом. Надвигалась ночь. Окутанные сумерками вершины гор сливались с потемневшим небом, и глаза уставшего путника уже ничего не различали вокруг. Даже деревья и кусты вдоль дороги казались огромными сгустками черноты. Ему так хотелось присесть и хоть немного передохнуть, но он не переставал идти. Его ноги стали тяжелыми и уже еле-еле отрывались от земли. Иногда то тут, то там раздавался сухой хруст ломающихся веток, и каждый раз путник вздрагивал, ощущая близкое присутствие диких животных. Было страшно останавливаться, но силы все-таки окончательно покинули его. В узкой расщелине между гор показалась полная луна, она осветила небольшую прогалину, поросшую высокой травой. Усталость пересилила страх, и, свалившись в густую траву, он тотчас уснул крепким сном.