Папа по ДНК

Рошаль Шантье

Папа по ДНК

Глава 1

Сегодня заслуженная суббота и у меня есть право хорошенько выспаться! Так я считал до того, пока дважды сброшенный абонент не затрезвонил снова. Ну, убью чертовку!

– Арина, совсем страх потеряла?! – рычу спросонья.

– Владик, наконец-то ты взял! А почему такой хмурый? Я разбудила, да? Ну так повод важный! У родителей юбилей вообще-то, грешно не знать…

– Грешно не пользоваться презервативами, а о важных датах я помню! – провожу ладонью по сонному лицу и встаю. А что делать?

Вообще-то ничерта я не помню, но на отлично владею функцией «напоминание» на своем смартфоне. А если того завербуют инопланетяне, то с этой задачей превосходно справится Лиля. Уж ей-то я плачу столько, что у космоса бабла не хватит, даже если Квил из «Стражей галактики» поможет пришельцам, пожертвовав все свои сокровища. И если Лиля не озаботилась извещением своего непосредственного начальства, значит, до мероприятия абсолютно точно больше недели и нет никакого повода трезвонить брату в его выходной! Но в ответ на соловьиную трель, которую слышу в трубке, я говорю другое. Просто потому, что в жизни так уж сложилось, что у нее безлимит на возможность доставать меня.

– Макар с тобой?

– Эээ, конечно, – замедленно говорит она.

– Вот и передай ему, что со времен, когда он натянул на твой палец кольцо ты его головная боль и именно в его обязанности входит лечить мозги после того, как ты по ним постучишь, сестрица.

– Сколько лет терпел и еще потерпишь! – фыркает Ари, а я усмехаюсь. Невыносима, как всегда.

– Ладно, что ты там придумала?

Я ставлю телефон на громкую связь, а сам лениво натягиваю халат и снова приложив мобильник к уху спускаюсь вниз.

Арина рассказывает о какой-то навороченной кофе-машине, которая обязательно понравится родителям. Да понравится, я что, против?

– И вот я предлагаю всем собраться и подарить её, как ты на это смотришь?

– Да нормально, – отвечаю и тыкаю на кнопку своей, но попроще. Я же каждый год технику не обновляю, хотя могу.

Беру чашку в руку, когда раздается звонок в дверь. Вообще-то внизу у нас охрана и никого без оповещения жильцов пускать не должны. Арина говорит со мной, хотя…

– Это ты мне в дверь трезвонишь? – эта полоумная и сюрприз устроить может.

– Владик, у тебя горячка? Я к тебе из-за кофемашины ехать не стану, у нас с Ветровым планы вообще-то.

Окей, родители что ли? Или новый охранник на входе что-то напутал. И если это так, то пусть готовится искать новую работу.

Злой, как тысяча чертей пересекаю холл и распахиваю незапертую дверь. Привычка.

И зависаю. Серьезно. Настолько, что пропускаю очередной вопрос вечно говорящей сестры.

– Я перезвоню, Арина, – говорю, отмерев, но глазеть не прекращаю.

Я еще не видел ничего настолько прекрасного. Передо мной девушка. Кожа бледна, будто просвечивается, коснуться лапами своими страшно. Волосы, чуть волнистые и белоснежные, как самый чистый снег, достают ей ниже колен, глаза в обрамлении белых ресниц кажутся бесцветными, светло-светло-голубые с чуть заметными белыми вкраплениями и над ними такие же белые брови вразлет.

Неземная.

Девушка, явно привыкшая к подобным заминкам, сейчас приподнимает подбородок, но рассматривает меня в ответ. А я несколько раз мотаю головой, потому что слишком картинный образ. Но она не исчезает.

– Владислав Туманов? – звенит ручьем девичий ажурный голос. Он будто вобрал в себя все краски, которых лишена её яркая в своей блеклости внешность и кажется совершенно неподходящим ей. Уверенный. Она словно бросает мне вызов.

– Возможно.

– Меня зовут Весна Владушкина и поверь, ты в этом разговоре заинтересован не меньше.

Серьезно? Я приподнимаю бровь в издевательской усмешке, но не потешить свой интерес не могу, поэтому делаю шаг в сторону и театрально приподымаю руку в приглашающем жесте.

Она входит, чуть покачиваясь на каблуках своих голубых лодочек, а я, закрыв дверь иду за неожиданной гостьей. Возможно, она даже поможет мне проснуться?

Садится за стол там, где стоит мой кофе и делает глоток, я же забавляюсь ситуацией. Она, к слову, не нервничает, не выглядит неловкой. Скорее, как и я наблюдает, оценивая и забавляясь положением дел. Только виденье ситуации у нас разное. Это же надо прийти в такую рань домой к незнакомому мужику.

– Так откуда тебе известно мое имя? Мы не были вместе. Я бы запомнил тебя, фея.

Это правда. Такую я бы точно не пропустил. Да что там, умел бы рисовать, нарисовал и повесил над кроватью, как самый редкий, сказочный…

– Конечно, нет! Мне нет никакого дела до таких как ты.

Опачки! Обиженная дама, которая даже не была со мной? Так может, оттого и обижена, что не была?

– Таких как я – это каких? Богатых, успешных, красивых, самостоятельных, именитых…

– Снобов, которые считают, что им все в этой жизни позволено.

Она говорит довольно просто. В словах нет злости или угроз, только презрение. Ядовитое и совершенно твердое. Обдуманное, сердечное. Такое, к которому люди привыкают очень долгое время.

– Какие поспешные выводы.

Отодвинув для себя стул, сажусь, наклонившись вперед. Чтобы лучше видеть царевну напротив. Хотя на зрение не жалуюсь. Кладу локти на стол, складывая ладони домиком и отвечаю на устремленный в упор взгляд таких бледных и таких живых глаз.

Как это возможно? И потом до меня доходит. Это все утро сказывается и вчерашняя встреча с другом до двух часов ночи.

Она же альбинос!

– Как тебя зовут, ты сказала?

– Весна. Весна Владушкина.

Какое странное имя для зимы. Она слишком холодна, чтобы согревать. Такое, по крайней мере, первое впечатление. Снежная королева сидит передо мной.

– И что ты хотела, снежная Весна? – на ее лице эмоции не меняются.

Холодна и далека, как Северное сияние.

– У тебя есть ребенок, Влад Туманов и она нуждается в деньгах.

Я держусь, как могу, но не выдерживаю и начинаю смеяться. Искренне и запрокинув голову хохочу, а когда успокаиваюсь и снова становлюсь прежним, то делаюсь отрешенным, как всегда. Поиграли и хватит. Пора заканчивать балаган.

– Знаешь, сколько раз ко мне заявлялись с подобными заявлениями? – начинаю угрожающе тихо, – Ты захотела поиграть, белокурый котенок? Отставляй чашку и топай отсюда на своих каблуках, пока я не рассказал тебе, где именно отыскать необходимую дверь, – а после встаю и направляюсь к лестнице на второй этаж.

– Моя сестра родила от тебя ребенка, – несется спокойное в спину. – Можем сделать тест ДНК. Девочке пять лет, зовут Алиса. Она относительно недавно сказала, кто именно отец, потому что девочке нужна операция.

И что-то в этой браваде, которую я действительно слышал много-много раз заставляет задуматься. Или холодный, размеренный тон говорившей подсказывал дослушать. Или это собственное чутье. Но я останавливаюсь.

Останавливаюсь и смотрю на девушку со странным именем, внешностью и уверенным взглядом. Она не отворачивается и не таится.

– Она такая же, как ты? – мне действительно интересно.

– Я? Ах, нет, – она на мгновение опускает глаза, но в следующую секунду снова уверенна, – Она, скорее, как ты. Глаза твои и цвет волос. Алиса очень смышленая и смешная. Добрая, хорошая девочка. И операция не сложная, я бы собрала деньги, но времени нет совершенно. Поэтому я и выбила из сестры имя отца. Мне нужны только деньги. Ничего не значащая для тебя сумма, поверь, но она спасет жизнь Алисе.

Весна, а я все еще считаю это имя не от мира сего, теперь говорит скоро и поспешно, будто боится, что я не выслушаю. Хотя, так и есть. Помедли она еще несколько минут, и я бы вызвал охрану прямо сюда.

– Паспорт покажи, – не прошу, требую.

– Конечно, – замедление с секунду, а потом она достает из сумки документ и кладет на стол, придвигая двумя пальцами к краю стола. К краю, которому я подхожу.

Действительно, Весна Владушкина. Ей двадцать четыре.

– Почему пришла ты, а не твоя сестра?

– Она живет в Германии.

– Тогда как мы будем делать операцию без разрешения матери? – вот и попалась ты, врунишка.

– Элиза отказалась от дочери, как только родила, – неохотно признается. Я не комментирую, но пытливого, подталкивающего к дальнейшим подробностям взгляда вполне достаточно. И она вынужденно продолжает, – мы с мамой выносить уговаривали, а чтобы она воспитывала и речи не было. Девочку удочерили.

– Кто?

– Я.

Арина Туманова и Макар Ветров – герои моей дилогии «Спорим, моя» и «Моя до конца».

Глава 2

– Как ты миновала охрану?

Мы сидим в салоне моей машины и едем в небольшой город в области. Благо, не так далеко, как могло быть.

– Охранник был слишком ошарашен увиденным, и я быстренько прошла, – она пожимает плечами, словно для нее это плевое дело. Хотя, наверное, так оно и есть, а я легко улыбаюсь, отмечая смекалку.

– Ты в очках, – это скорее утверждение, чем вопрос, но Весна – мне надо привыкнуть к имени, – отвечает.

– Больно смотреть на солнце. В комплект с необычной внешностью входит и вот такой вот бонус.

– Почему твоя сестра сразу ко мне не пришла? —спрашиваю то, что больше всего кажется в этой истории подозрительным.

– Я понятия не имею. Элиза сама по себе и так было всегда. Она вырвалась учиться и приезжала домой набегами. А потом принесла маме справку о беременности на уже приличной неделе и всё. – Она на мгновение замолкает, взглянув в окно. Замечаю, как нижняя челюсть подается вперед и девушка, явно не выдержав, добавляет, – То есть она даже не заметила, что что-то в её организме меняется. Я, конечно, не была беременна, но мне кажется, такое сложно проворонить.

Она недовольна. Даже не так. В ней все кипит от ярости, но она старается сдерживаться. Отворачиваюсь, вновь сосредоточившись на дороге. Вообще-то сложно прекратить разглядывать ее. Разговор не продолжаю. А что ответить? Таких ответственных в скобках барышень пруд пруди.

Мы едем уже добрых минут пятьдесят, когда, притормозив на светофоне при въезде в областной центр, я снова нарушаю молчание между нами. Весна не старается заговорить сама или заполнить паузы и это приятное открытие, учитывая, что я ценю закрытые рты насколько, насколько это качество у женщин отсутствует.

– Почему ребенка не удочерила твоя мать?

Весна удивленно приподымает бесцветные брови в том значении, будто я последний лопух, непонимающий очевидных вещей.

– Потому что Алисе нужна мама, а не бабушка. Тут и в возрасте дело, – говорит, вздохнув, – Что скажут дети, когда в школу Алису приведет женщина, которой будет пятьдесят четыре? Конечно, кого-то подобные предрассудки не заботят, но учитывая и без того не простую ситуацию… – Она запинается о собственный вздох, снимает солнцезащитные очки с прикрытых глаз и когда спустя секунду возвращает их на место, голос снова полон спокойствия, – Мама у нас уже не так молода и справляться с Алиской ей довольно сложно…

– Причина только в этом? – я бросаю на нее острый взгляд. Потому что она не договаривает и я это вижу. Чутье.

– Не только. – Вздергивает подбородок в форме сердца собеседница. И я понимаю, что нащупал болезненную точку. – Я была первой, кто взял Алису на руки и с того самого момента, она моя. Мне незнакомы чувства беременной женщины, но ощущения материнства я чувствую ежедневно. Я обожаю её, она моя, – она будто забылась, где находится и с кем именно говорит. Взгляд, я его не вижу, но думаю, что он устремлен далеко за горизонт шоссе, на которое мы выехали. Мгновение, будто кто-то что-то шепнул ей на ухо. Так резко меняется ее лицо. Она вскидывает на меня голову и быстро стягивает очки, наскоро потянув за левую дужку, – Туманов, она моя. Мы делаем тест и все, что мне нужно от тебя – это сумма денег. И все. Нам не нужно участие, а тем более, чтобы ты заявил на девочку свои права. Это исключено!

Так вот что её забеспокоило? На самом деле, я дам деньги даже если окажется, что это и не мой ребенок. «Если» или «когда»? От доступной мне суммы денег зависит жизнь, так почему нет? Но что-то во мне зашевелилось, когда Весна показала мне фото малышки. Всё так, как она и сказала: глаза голубые, волосы светло-русые. И либо мне так хочется, либо действительно она немного на меня похожа. И я хочу видеть девочку.

Планы по переносу части дел с понедельника на вторую половину сегодняшнего дня помахали ручкой и сейчас я делаю звонок помощнице Лиле, чтобы подвинула всё с понедельника на… Не знаю, когда я там свободен?

– Конечно, Владислав Григорьевич, я все сделаю. Хороших Вам выходных, – нарочито бодро отвечает Симонова и ждет, пока я отключусь.

Работа у человека такая: ожидать распоряжений и выполнять их так, чтобы я был доволен. За это Лиля получает отличный кэш и не жалуется на жизнь. График практически нормированный, выходные по общепринятым человечеством стандартам. А еще я никогда не ору. Смотрю иногда так, что людям умереть хочется, но не ору.

С Лилей нас связывают исключительно рабочие отношения. Но хватка у нее акулья. Если что-то надо – ей или мне, то она сделает. Расшибется, но сделает. Это одно из тех качеств, которое я в ней и ценю. А еще я не сплю с теми, кто на меня работает. Все знают правило – одна ночь лишит работы. Об этом не объявляют на собеседовании. Достаточно было сказать Лиле, чтобы та пустила слух и от меня мигом перестало пахнуть валерьянкой. Резко перестали падать канцтовары, кофе перестал заканчиваться, когда я выходил из кабинета и лифт больше не застревал.

Постоянные любовницы – скукота, но получить меня в собственное пользование «нитакие» желали пачками. Даже впередиидущая слава моего непостоянства проигрывала рассказам о ненасытности. Все, чего мог желать я – одна ночь. Но все ведь читали «Красавицу и чудовище»? Романтичность женской натуры и бульдозером не переедешь. И почему все они считают, что мне необходим тот самый истинный путь? Я уже на нем! А иначе как еще назвать жизнь, которой крайне доволен?

Однако, ход сработал. И когда вопрос стал ребром: заглянуть в мою спальню, но остаться на улице или сохранить работу, но жрать меня только глазами, умные выбрали второе. А тупые мне не нужны.

– У нее доброкачественная опухоль. – Осторожно начинает Весна и внезапный звук её голоса, равно как и смысл сказанного, заставляют повернуться в её сторону. – Если оперировать нужно будет срочно, а тест…

– Я дам денег в любом случае, – пресекаю дальнейшие стенания.

– Спасибо. – Спокойно отвечает она. Без излишнего в голосе восторга, что для меня плюс. Чтобы чувствовать себя мужиком мне не нужно ежесекундное поклонение. – Я хотела подождать, но наш лечащий врач сказал…

– Какое у тебя образование? – перебиваю ее в раздражении.

– Я закончила литературный, но работаю графическим дизайнером. – В отражении зеркала дальнего виде замечаю, что ровный носик аккуратно вздернут, а губы поджаты. Начинает понимать к чему клоню.

– Вот когда закончишь на врача и подтвердишь свою квалификацию, я выслушаю твои предположения. А пока этого не случилось, – бросаю на нее выразительный взгляд. Надеюсь, она заметила его через темные стекла своих Рейбенов, – не хочу слышать и предположения. Если это моя дочь, то пока ее не осмотрит Руднев, черта с два к ней прикоснется хоть кто-нибудь.

Хмыкает, но молчит. Она отворачивается к окну и, что важно, больше не настаивает на обсуждении заверений неизвестно какого мне лекаря. Умная. Это хорошо. Не люблю тупых.

Глава 3

В палате, куда я вхожу светло и дешево. Мерзкий запах медикаментов вперемешку с хлоркой не внушают мысли, что Весна сделала правильный выбор клиники. Так же, как и гнетущая атмосфера не воодушевляет. Вкупе всё это, разумеется, скорейшему выздоровлению пациентов не способствуют. А поскольку фраза, что атмосфера сильно влияет на состояние пациента – не просто фраза, а доказанный факт, здесь это невозможно. Выцветшая зелень стен, выстиранное, ставшее серым от времени постельное белье и крашенные в который раз балконные рамы, заклеенные скотчем, не имеют ничего общего с надписью «С нами вы будете здоровы», которая встречает пациентов на входе. Туда бы «До скорых встреч» нацепить. Да уж слишком жирным вышел бы намек.

– Лицо попроще сделай, – прилетает тихое, но твердое. Поворачиваюсь к той, с чьих губ неосторожно слетели эти слова, но замечаю в кровати девочку и замолкаю. Не при ребенке же требовать к себе уважения!

Рядом с девочкой, сжимающей в руках пластиковую кружку, на стуле сидит женщина. Сидела. Сейчас она передо мной стоит. Ничего примечательного. Женщина, на которую совершенно не похожа Весна, если еще необходимо подтверждение редкой внешности последней. Но, вероятно, это её мать.

Кивком приветствую женщину и подхожу к постели девочки.

– Привет.

– Здравствуйте. А ты тот самый Санта наперед? – она с любопытством подается вперед и вглядывается в мои глаза. Они у нас, к слову, одинаковые – голубые.

– Может быть. Что ты заказывала? – любопытствую, присев перед кроватью на корточки.

Я же не знаю возможную фантазию взрослых, которую должен подтвердить. И ребенка этого не знаю тоже. Может, она до жути боится врачей. Ятрофобия, между прочим, одна из самых распространенных фобий на свете. Кому, как не стоматологу знать об этом? Про себя усмехаюсь.

– Много чего, – задумывается она, уложив указательный пальчик на подбородок. Потом девочка поджимает губы, будто ответ, над которым она думает, находится прямо на поверхности. – Но мама купила всего два. Только я больше всего хотела проснуться здоровой!

– Поэтому ты здесь?

– Нет! Поэтому здесь ты! Я-то что?! Приехала и все. Это тебе лететь из Лапландии! – она взмахивает свободной рукой, чуть привстав, а затем садится. И тычет мне в руки ту самую розовую кружку, – Хочешь воды? Устал, наверное, с дороги!

И настолько она искренна в своей непосредственности, что я сначала округляю глаза, потом широко улыбаюсь под пытливым детским взглядом, а затем, к удивлению самого себя, громко хохочу. Не зло, как утром при встрече с её Снежной матерью, а потому что действительно смешно и хорошо сейчас. А потом машу головой и впервые повинуясь женским чарам (пусть даже настолько юным) делаю глоток из розовой пластиковой кружки.

Вглядываюсь в детское улыбающееся моему поведению личико и подтверждение с каждой текущей секундой требуется мне все меньше. Она больше на Арину мою в детстве похожа, чем на меня. Но учитывая, что с сестрой мы были на одно лицо, а Арина и Алиса – девочки, то… В общем, потребность в тесте, чтобы понять, что она моя, тает на глазах. Но для подтверждения сделаю. Пусть возьмут с остальными анализами. Всякое бывает, если отгородиться от детской непосредственности и рассуждать здраво, то нужно учесть, что голубоглазые блондины и блондинки в нашей стране совсем не редкость.

– Болит у тебя что?

Выражение лица напротив становится по-взрослому серьезным. Алиса чуть ведет левым плечом, словно проверяя, сохранилась ли проблема и чувствует ли она еще боль.

– В спине, под кожей шишка. Спать больно, – хмурится девочка, опуская плечи, а следом глазки.

– Мы сделаем так, что тебе больше не будет больно, ладно?

– Мамочка уже пыталась, – тяжело выдыхает она, – И не факт, что твой приезд что-то изменит. Может, вообще, зря оленей своих гнал.

– Ну я же Санта. Все, что хочешь нафеячу.

Я протягиваю ей мизинец, который Алиса принимает и накрывает своим крошечным. А потом вдруг смотрит на меня неожиданно подозрительным взглядом и говорит:

– А как меня зовут?

– Алиса, – отвечаю, уже прикинув, что к чему.

– Ладно. Ты и правда, Санта. А то вдруг, дурачишь меня тут! Но тот злой доктор – точно не Айболит! У него даже усов нет. А еще он ужасно противнююющий! Вот! – последняя фраза звучит шепотом, и я понимаю, что это большой секрет. А я знаю, что доверие, а особенно детское очень ценно и, конечно, я её не выдам.

Встаю, посмеиваясь с юного следопыта и когда она прикладывает к губам палец в знаке «Тссс» киваю и подмигиваю. И указав Весне на дверь, выхожу.

– Веди меня к Алисиному лечащему врачу.

Ничего не отвечает. Выуживает телефон и набирает вызов. Уточнив, где врач, сует телефон обратно в сумку и идет вперед, ожидая, что я потопаю следом. Я, собственно, так и делаю. Но в негодовании. Обшарпанная дверь, у которой мы останавливаемся, ничем не отличается от остальных, однако, именно около нее висит золотая, выглядящая инородной на криво побеленных стенах надпись: Юрий Семенович Погорко.

Весна дважды стучит и после повелительного «Войдите», входит, придерживая дверь для меня.

– Здравствуйте, Веснушка, – покровительственно рокочет мужчина, развалившись в кресле. Замечаю, как морщится от подобного обращения моя провожатая, но поправить не решается, – А Вы кто? – его глазенки, маленькие и черные, как две бусины, что служили глазами моему потрепанному жизнью и временем тигру, оставшегося в родительском доме, останавливаются на мне.

Задерживаются на одежде, прикидывают стоимость обуви. Потому что пальто я не снял и ничто более его взгляду не доступно. Но то, что меня только что оценили – ясно, как белый день. В глазах вижу, как скоро крутятся шестеренки, подсчитывая сумму, на которую я одет.

– Я отец Алисы.

– Муж, значит, – сам себе кивает мужчина.

– Я слушаю. – В подробности не вдаюсь. И Весне влезть не даю возможности. Я не представляюсь намеренно. Послушаем сначала его, он же оперировать собрался.

– Это я Вас, молодой человек, слушаю. Время идет на минуты, – он стучит указательным и средним пальцами по наручным часам и снова раскладывает руки на подлокотниках. – Если деньги принесли, будем подписывать бумаги и оперировать в ближайшее время.

– Все анализы сданы? Какая будет анестезия? Какие гарантии в процентном соотношении?

Мужик меняется в лице. Оно с каждым вопросом темнеет в возмущении, а я еще даже спросил не обо всем.

– Какие гарантии, молодой человек? В жизни нет ничего вечного, даже жизни. Но я постараюсь…

Естественно, со мной сложно. Куда сложнее, чем с Весной, которая в медицине, кроме названий обезболивающих, ничего больше не знает. У нас половина человечества так живет, а вторая вьет из них веревки. Как вот этот хмырь. В том, что я спрашиваю – нет ничего сверхъестественного. Более того, знать – нормальное желание. Не отвечать – не нормально. И пускать жизнь ребенка на самотек, обусловливая шантаж красивыми фразами тоже. Я еще не все вопросы задал, а он уже от злости пухнет.

Мне все предельно ясно.

– Стараться в университете на паре нужно было, а здесь работать. Оперировать моего ребенка ты не будешь. Сейчас же отдаешь мне бумаги с анализами, которые у тебя на руках, и я даже великодушно оставлю тебя в покое, – Лицо краснеет, буквально наливаясь кровью, а Весна, и без того всегда бледная, выглядит совсем неважно. Беру ее под локоть, а то еще откачивать придется. Мужик, тем временем, подпрыгивает с места и открывает рот, но так и застывает, не произнеся ни слова. Я не позволяю. – Будешь выступать, я лишу тебя работы. Мое имя Владислав Туманов, погугли на досуге. Документы передашь медсестрой.

Дверь захлопываю не громко, это потому, что я не истеричен и последнее слово уже сказал. К чему спектакли разыгрывать?

– Зачем? Зачем ты так? Он же… Он…

Она потеряна, руки крепко переплетены, губа закушена. Взволнована и прекрасна.

– Идиот он. Операция будет. Сделаем в столице, и врач у меня уже есть.

Естественно, я имею в виду того, о ком говорил ей еще в машине. Просто это имя первое приходит на ум тех, кто поименно знает хороших профессионалов этой области. А я знаю его лично. Других знаю тоже, но, к счастью, не требуются.

– Я слышала о Рудневе. И цену знаю… – начинает она, но я уже набираю номер.

– Плачу все-равно я.

Глава 4

Руднев хоть и ворчит, что я вырвал его из отпуска, но обещает быть на месте завтра, раз уж речь идет о моей дочери. Я так и говорю ему – прямо, потому что самостоятельно выводы уже сделал. И потому что ребенку, так или иначе, нужна операция. Не изменит эту данность подтверждение или опровержение факта моего отцовства. А если анализ покажет ноль по совместимости процентов, мое благое дело засчитают в аду и подготовят для меня приемлемой температуры джакузи. Ну или хоть вискарь поставят хороший. Шутка. Говоря серьезно, связи многое решают и моё имя играет на руку и на этот раз. Об этом осведомляю Весну и уже вечером, не заезжая к ним домой везу всех троих в столицу.

Елизавета Васильевна узнает новости о смене клиники и переезде без купюр, прямо в больничном коридоре. Мать Весны оказывается приятной, ненавязчивой, а главное, умной женщиной, которая на перемены слагаемых задает один-единственный правильный вопрос: