Додекафония

Проходя мимо окон длинного двухэтажного здания из красного кирпича, Сашка по обыкновению одним глазком наблюдал за местными трудягами. В одних виднелись сосредоточенные женщины – утопая в рулонах разноцветной ткани, они что-то строчили на швейных машинках; за другими прятался небольшой кабинетик с железным шкафом, забитым белыми папками, и единственным столом с широким монитором, с боку от которого проглядывалась крохотная женская ручка, кликающая по мышке. Сразу за углом через щелочки штор мелькали странные люди – чаще всего они пели, что-то рисовали на холстах сидя на полу, или танцевали блаженно улыбаясь, хотя фигуры что они выдавали больше походили на кривляния – Сашка называл этот балаган «сектой». Ближе к проходной, в подвальчике укрылась еще одна пошивочная – полулегальная; к ней каждое утро и в обед подъезжала газель, из подвальчика тут же выбегал дружный отряд раскосых человечков с десятком новеньких спортивных сумок в каждой руке; все это грузилось в машину и отряд так же молниеносно возвращался обратно. Пообедать предлагалось в местной столовой, временами приличной или кафе привокзального формата с едой всегда заветренной и сомнительной. Сашка чаще всего не рисковал и ходил обедать домой.

За порядком следил щуплый светловолосый охранник в мешковатой униформе. Вертушка на проходной опять сломалась, отчего охранник надежно обмотал ее скотчем чтобы кто-нибудь ненароком не вздумал ее покрутить и не доломать окончательно. Оставался небольшой зазорчик и людям покрупнее проход давался с трудом – оттого охранник не любил широкоплечих и толстяков; а худеньких (особенно посетительниц), напротив, всякий раз хвалил и не отпускал без комплимента и меткой остроты. Несмотря на неполадки с вертушкой, считыватель карт работал исправно, и охранник, не имея больших забот, внимательно следил чтобы никто не проскочил, не приложив пропуск.

Сашка привычно отсалютовал ему и аккуратно протиснулся через турникет. Там в глубине полутемных заводских коридоров, в небольшой каморке, он и обустроил свою мастерскую.

Глава 4

Для неискушенного гостя мастерская выглядела тайным убежищем столяра-безумца. В тесной каморке навеки пропахшей древесной стружкой, лаком и клеем, не осталось ни кусочка свободного места. Стены украшали пробковые стенды со всевозможными отвертками, стамесками и рубанками; на полках перемешались тюбики с краской, пластиковые бутылочки с маслами, щеточки, старые книги, стопки бумаг с чертежами гитар и всякий мусор, до которого никак не доходили руки выбросить; остальное пространство занимали два верстака, струбцины, доски, деки, грифы, обечайки и еще много чего в беспорядке распиханное по коробкам и ящичкам. На тумбе у стены нашлось местечко старому виниловому проигрывателю и коллекции пластинок на любой вкус. Этот невесть откуда взявшийся доперестроечный артефакт здорово помогал разбавить рабочую рутину.

На длинном – во всю стену верстаке, гитарный барабан, обклеенный белым малярным скотчем, ждал своего часа точно пациент перед операцией. На верстаке поменьше лежала совсем еще юная гитара. Сашка уже несколько месяцев делал ее для себя, но не хватало времени закончить.

За всем этим пыльным беспорядком, с портретов, висящих у входа, следили Фернандо Cор и Фредерик Шопен.

* * *

С клиентской гитарой Сашка провозился до пятницы. Ближе к вечеру шлифовал лады после замены.

Пока проигрыватель наполнял мастерскую переливами «Русского вальса» Шостаковича, в дверь настойчиво постучались. Сашка, не отвлекаясь, попросил зайти.

– Халтуркой вы тут занимаетесь, как я гляжу! – послышался позади насмешливый голосок!

Сашка обернулся. У порога стоял черноволосый усач с гитарным чехлом в руке – разовый клиент, пришедший пару месяцев назад по рекомендациям знакомых. Это был непростой заказ: сынок усача неосторожно наступил на новенькую только купленную гитару и переломил головку грифа. Сашка не вдавался в подробности трагедии, но судя по характеру увечий сынок вполне мог сделать это намеренно.

Сашка, не выдавая беспокойства за несправедливый удар по профессиональному самолюбию, поинтересовался:

– Что стряслось?

– Не играет как велено, – усач расчехлил гитару и протянул Сашке, – небось дефекты какие после ремонта остались.

Сашка обтер руки тряпкой, слегка пропитанной спиртом, и осторожно взял гитару за гриф.

– С чего вы так решили? Это вполне годный инструмент, – отметил он, разглядывая гриф и, убедившись, что головка приклеена надежно, добавил, – старая рана совсем незаметна.

Усач насмешливо закатил глаза с видом человека которого ни в коем разе невозможно обдурить.

– А то как же? – ехидно проговорил он, – сын уж третий месяц бренчит, без толку – ничему не научился.

– Возможно учат плохо. Где занимается, в школе или у частника?

– Да причем тут где? – нахмурился усач, – денег кучу отдал – сама играть должна!

Сашка слегка напрягся, но ответил спокойно:

– Неважно сколько вы заплатили – все от желания учиться зависит. Поверьте: люди не рождаются как принято говорить – «медведь на ухо наступил», таких почти не бывает – я, во всяком случае, не встречал. Просто нужно больше практиковаться – в конце концов гитара покорится. Новым Пако де Люсией ваш сын навряд ли станет, но научится аккомпанементу или простенькому арпеджио это наверняка. Если, конечно, сам захочет.

– Ну не знаю… – засомневался усач.

Сашка выключил проигрыватель, сел на табуретку, быстро подстроил гитару и, глянув на портрет Сора, сыграл небольшой отрывок его фолии.

– Я и теперь могу сказать: гитара отличная, – заверил Сашка, – хороший низ, верхи яркие, середина не проседает. Атака, опять же, вполне себе. Для фабричного инструмента недорогого сегмента на удивление недурно, можно сказать вам повезло.

– Сын хнычет – пальцы болят.

– Это нормально, привыкнут скоро. Возможно, на первое время струны самого легкого натяжения поставить. Еще можно, даже нужно, косточку наждачкой подпилить, чтобы их пониже опустить. С этим и вы справитесь… Хотите бесплатно сделаю.

– Не знаю… – поморщился усач, – если так ничему и не научится деньги назад стребую. Я в интернете читал что гитары после плохого ремонта… – задумался он и вспомнив, неуверенно добавил, – «не строют».

– Свою работу я выполнил, – слегка понизив голос, проговорил Сашка, – вы же видите… И слышите надеюсь.

– Да-да… – проворчал усач, выхватил гитару, небрежно засунул ее в чехол, после чего спешно ушел, бурча под нос.

Сашка молча проводил его взглядом и едва тот скрылся за порогом, схватил с верстака стамеску и, скрипя зубами запустил в дверной откос. Не позволяя до этого подобные срывы, даже слегка испугался что усач мог услышать; чуть переждав, на случай если тот вернется, засобирался домой, уже не в состоянии работать дальше.

Сашка, безусловно, понимал, что, как и в любом деле, где тесно работаешь с клиентом, нужно быть готовым к капризам и мелким скандальчикам. Всегда найдется верящий в себя умник – тот, кто знает лучше мастера даже самую неподатливую тонкость профессии; тот, кому сделать ремонт самому не позволяет ни в коем случае не неумение, а к примеру недостаток свободного времени или, скажем, плохая погода. Но все равно подобную упертость и нежелание принять свою неправоту Сашка не выносил. После общения с таким клиентом уже не мог ничем заниматься, долгие часы мысленно ругал того за глупость и себя за бессилие в попытках его переубедить.

После визита усача еще долго маялся, перебирал в голове хлесткие слова что стоило выпалить ему в лицо вместо того неубедительного лепета. Избавиться от подобных переживаний всегда помогала музыка. Он брал гитару или садился за пианино и, забыв обо всем, играл. Погружался в почти что состояние транса, не замечая ничего вокруг и, не слыша ни звука кроме тех, что издавал инструмент; голова постепенно заполнялась мелодией – даже самые мрачные мысли отступали…

* * *

Часы перевалили за девять, настроение чуть поправилось; вспомнилось вдруг напутствие Генки сходить в «Завал».

Помимо музыки страсть к ночным вечеринкам с танцами и выпивкой некогда сблизила их. Вместе с приятелями-единомышленниками они зависали в клубах безудержно, ходили туда чуть ли не каждые выходные – как на работу. Одно время Сашка до того увлекся что его едва не отчислили из института за неуспеваемость, но кое-как обошлось.

«Завал» когда-то считался их любимейшим заведением, куда придешь без копейки в кармане и неизбежно встретишь друзей готовых напоить тебя до безобразия. Но, как известно, неуемная энергия что тянет нас навстречу ночным приключениям, с годами тает и все чаще вылазки на вечеринки зовутся не «сходить оторваться по полной», а «тряхнуть стариной». Сашка, конечно, пока окончательно не разлюбил подобные мероприятия, словом, не разучился развлекаться, но уже задолго до того, как перескочить тридцатилетие, почти насовсем отстранился от студенческих привычек и в пятничные вечера предпочитал тихое уединение и лучше всего дома.

Битый час он разрывался – «сходить-не сходить», то придумывая отговорки, то наоборот, выискивая причины перестать лениться, пока подпорченное сварливым усачом настроение наконец не взяло свое – он решился забежать на пару часиков, слегка проветриться.

Глава 5

Ближе к полуночи, Сашка на метро добрался до Китай-Города. Прошелся привычной дорогой по Лубянскому проезду вдоль Ильинского сквера, немного не дойдя до Маросейки свернул в узенький безлюдный переулок.

«Завал» спрятался чуть дальше: в малоприметном подвальчике обветшалой дореволюционной трехэтажки. Обнаружить его можно по неброской вывеске, афише на стене и молодым ребятам что по обыкновению кучковались у спуска ко входу и весело щебетали под звон пивных бутылок.

Сашка, глядя на ребят, вспомнил давний трюк: чтобы не тратиться на дорогую выпивку в клубе, они с приятелями выходили на улицу, бежали в ближайший круглосуточный или чебуречную, угощались там дешевым портвейном и возвращались чтобы уже спокойно «шлифовать» настроение самым простеньким барным пивом или водкой (этот наиболее милосердный в цене и совершенно беспощадный по эффекту напиток, выручал даже в самые безденежные времена, а особенно в купе с энергетиками).

Сашка отстоял длинную очередь и спустился ко входу в подвал. Дверь перегородил крепкий охранник в неизменно черной футболке. Тот пристально изучил его и спросил на удивление вежливо:

– Заблудились, молодой человек?

Сашка назвался, упомянул Генку – тот, сверившись со списками, впустил. Оказалось, что у клуба сегодня юбилей и пускали только «своих».

Трепет пробежал по телу, словно вернулся тот юношеский задор, когда вход всякий раз оборачивался лотереей. Все зависело от настроения охранников: в иной вечер пропускали без проблем, в другой непременно требовали документы с отметкой о том, что тебе больше двадцати одного (хотя обычно хватало и восемнадцати) или на ходу придумывали самую нелепую причину не пускать, навроде внезапно нагрянувшей в полночь санинспекции – так они тешили самолюбие. Но как только одоленные церберы оставались позади – музыка врывалась в голову, адреналин во взбудораженной алкоголем крови закипал, и отпадали всякие сомнения что ближайшие часов шесть будут жаркими.

Вспомнилась и первая встреча с Генкой – к тому времени уже завсегдатаем «Завала». Той ночью Сашка с одногруппниками пересеклись неподалеку от клуба со знакомыми по Горному – их внимание приковал как всегда яркий Генка. Он с разбитым в кровь носом, но с улыбкой рассказывал о том, как минуту назад крепко повздорил с охранниками. Те не пустили его: им показалось что он излишне пьян. Генка не отступил, полез на них с кулаками и его от души избили. На следующих выходных охранники уже забыли про досадный инцидент, и Генка встретился уже внутри клуба. Через неделю его снова не пустили, а еще через месяц выгнали за пьяные выходки и не пускали вплоть до смены охраны.

Таков и был «Завал» – заглянув в его стены однажды, хотелось возвращаться туда снова и снова несмотря на нередкие казусы с охраной. Возраст, профессия, национальность, вероисповедание значения не имели – ночью все были едины. У барной стойки могли случайно встретиться безвестный студент, столичная знаменитость, лицо которого то и дело мелькало по телевизору, солидный бизнесмен, заодно какой-нибудь невесть как забредший француз или даже африканец; вместе хлопнуть по рюмке, порассуждать за жизнь и разойтись лучшими друзьями чтобы на утро забыть друг о друге навсегда.

* * *

Клуб и сегодня напоминал ветхую коммуналку. Обшарпанный деревянный пол, голая штукатурка на стенах, местами будто наспех выкрашенная в коричневый или зеленый, тряпичные абажуры на лампах и неизбежные мысли навроде: «а ремонт-то здесь похоже со времен большевиков не делали?». Обманчивую простоту скорее записывали в изюминку клуба нежели в недостаток – гости боготворили ее. Нередко, когда двух небольших залов, разделенных тесным коридорчиком, едва хватало вместить всех желающих оторваться без пафоса и навеки почившего гламура.

Сашка сперва заглянул в больший по величине зал, где раньше всю ночь напролет диджей крутил пластинки. Зал, к великому изумлению, теперь походил на заурядное кафе: танцпол отчего-то плотно заставили столиками, где редкие гости, в основном парочки, мирно болтали, пренебрегая крепким алкоголем. Бармен, пока не заваленный заказами, увлеченно смотрел футбол по телевизору.

В соседнем зале, где по пятницам и субботам гремели концерты, оказалось повеселее и куда многолюдней. Сашка с приятным удивлением обнаружил на сцене дорогущий рояль от «Стейнвей и Сыновья»; там же копошились музыканты: гитарист с мушкетерской бородкой и пышной как у пуделя прической, невысокий басист-азиат, лысый барабанщик и немолодой саксофонист, который судя по недовольным гримасам и репликам о «лаже» почитался за главного. Сцену огибал небольшой танцпол, позади него за столиками галдели гости.

Пока не появился Генка, Сашка устроился за пустующим столиком в уголке – послушать группу. Музыканты к тому времени закончили приготовления, к микрофону подошел гитарист, объявил, что напоследок сыграет пару «вещичек»: на этот раз кое-что из нестареющей «классики»; и под счет барабанщика от души вдарил медиатором по струнам. Заревел веселенький блюз-рок – гости, раззадоренные знакомыми рифами, в миг облепили танцпол.

Сашка послушал недолго, но то ли настроение не поправилось то ли музыканты не особо впечатляли – отправился в бар прямо посреди куплета.

* * *

Устроился за стойкой, заказал пива. Пока пена в бокале игриво потрескивала, а запотевшее стекло приятно холодило руку, с ностальгией осмотрел убранство бара. Почти ничего не поменялось: лампочка тем же тусклым сиянием освещала белую кирпичную стену с доской, исписанной мелом; на полках друг к дружке прижимались бутылки всех цветов радуги; вместо плаката с лозунгом: «Доброта – бесплатно!» повесили Мону Лизу с пририсованным к руке коктейлем с зонтиком.

Пока изучал оскверненный шедевр итальянского мастера, к стойке прислонился высокий сутуловатый гость и молча щелкнул пальцами бармену. Тот торопливо налил ему рюмку текилы и поставил рядом блюдце с лаймом.

Сутулый благодарно кивнул, вальяжно облокотился на стойку, взял в одну руку рюмку, в другую лайм и, не имея поблизости иного собутыльника, повернулся к Сашке.

– И не иссохнет мой бокал покуда жив я буду! Твое здоровье! – разорвал он трезвую почти что целомудренную тишину зала.

– И вам долгих лет, – поддержал Сашка, приподняв бокал.

Сутулый резко выдохнул, выпил, слизал соль с рюмки и тут же закусил лаймом. На вид он казался карикатурным спившимся поэтом с едва уловимыми остатками благородства на лице. Неряшливая прическа с седыми висками, подернутая той же белизной щетина, темные глаза с ироничным пьяненьким прищуром и решительный нос с горбинкой. На сутулых плечах висела не по размеру широкая рубашка с закатанными рукавами, верхние пуговицы оставались расстегнутыми – выглядывал крестик на серебренной цепочке. Худощавое запястье украшали дорогие на вид часы.

Сутулый, отрекомендовавшись Николаем, продолжил:

– Слушай, Витьке хочу предложить арфу в зале поставить. Ей-богу разорюсь, но возьму. Взять?

– Почему бы и нет, хороший инструмент.

– Заметано! – выдохнул Николай точно не хватало ему лишь одобрения Сашки, – парагвайскую поставлю, а дурь в мою башку обезьянью ударит – саунг из Мьянмы привезу, – затем взял паузу, внимательно оглядел Сашку и добавил, – скучаешь-то чего? На концерт сходи.

– Только что оттуда.

– Чего поют?

– «Crossroads». Кавер от «Cream».

– Хм… – приятно удивился Николай, – чего ушел, не понравилось?

– Не особо оригинально, но… – задумался Сашка, – сойдет.

– А! – довольно протянул Николай, – оригинальность любишь? Похвальное стремление.

– Во всяком случае чужие песни играть, да еще в чужой аранжировке можно с лицом попроще, а тот кучерявый слишком уж выпендривался. Ему в пору не гитаристом быть, а актером театра Кабуки.

– А чего ж ты хотел? В наше время поди придумай чего новое. Проще проторенной дорожкой пойти – не оступишься. Кавера нынче хорошо заходят. Мы, считай, живем во времена повального переосмысления всего и вся.

– Нужно всего лишь подумать хорошенько.

– Это точно! – увлеченно подхватил Николай, – знаешь, мне по юности пионерской вопрос один спать не давал: если нот всего семь, наступит ли момент, когда уникальные мелодии закончатся? Даже письмецо в газету отправил. И чего ж, думаешь? Опубликовали письмецо и ответили доходчиво.

– Вероятно газетчики успокоили, что опасения ваши напрасны. Даже для мелодии всего из нескольких нот сочетаний миллиарды. Прибавьте к этому длительность, гармонию, ритм и все такое прочее…

– Сечешь! – рассмеялся Николай, – чем по жизни занимаешься?

– Пианино настраиваю, – уклончиво ответил Сашка.

– О! Полезная профессия – востребованная. А рояль наш под силу?

– Да хоть орган в соборе Святой Цецилии, – пиво понемногу расшевелило – настроение пошло на поправку.

– Стало быть позовем, – весело подхватил Николай и щелчком пальца приказал бармену повторить. Тот молниеносно исполнил.

В зал с шумом ворвалась стайка гостей.

– Санька! – послышался позади радостный голос Генки, – подъехал все-таки? Крутяк!

Генка подбежал к стойке, поздоровался за руку с Николаем, затем с Сашкой и переключился на бармена, – ливани пивка! – велел он и подставил ему ладонь. Тот от души по ней хлопнул.

Николай с ухмылкой оглядел Генку:

– Опять ты, Геннадий, спирт лакаешь как кот молоко. Бешеного кабана напоить и того безопасней. Налей ему безалкогольного чтоб не бузил слишком, – приказал он бармену.

– Светленького сделай, и для лучшей усвояемости шот водки рядом поставь! – распорядился Генка.

Бармен налил.

«Всегда пил как в последний раз», – припомнил Сашка, глядя как Генка ухватился за рюмку.

– Витька чего ответил? – спросил Николай у Генки.

Генка только поморщился в ответ, выпил водку и приступил к пиву.

– Геннадий, ты же понимаешь, что наличных денег у населения скоро вообще не останется? – нарочито серьезно спросил Николай и выпил текилу, – куда ни плюнь везде переводы; даже у грузчиков что мне холодильник старый из квартиры выносили – оплата по карте.

– Мне-то чего? – ответил Генка, налегая на пиво.

– Простота святейшая. Чего ж тебе на улице в шапку кидать будут? Орехи как белке в парке?

Генка поперхнулся.

– А лучше «ИП» открой, – продолжил Николай, – купишь себе мобильный платежный терминал, а почитатели твои безналом расплачивается станут – как в супермаркете, а ты им чек за прослушивание песен.

– Да не будет такого, – отмахнулся Генка, – в печке что ли всю бумагу сожгут? – спросил он и, достав из кармана мятые купюры, расплатился с барменом.

– Подумай-подумай, – поучительно посоветовал Николай, – в Европе уже везде так. От жизни ты, Геннадий, отстал – как доисторический щитень.

– Пойдем, Санька, в другой зал, – хмуро протараторил Генка, – Там… Повеселее.

Николай рассмеялся и намекнул бармену на третью. Сашка наспех допил остатки пива и потянулся вслед за Генкой.

* * *

Гостей заметно прибавилось. Поперек коридора успели повесить гирлянду с надписью: «C днем рождения!», под ней кучковались любители повертеться перед объективом.

Генка, казалось, знал всех: охотно раздавал приветствия, весело подмигивал девчонкам, перекидывался шутками с ребятами, даже персонал почитал за своего. Для него словно со студенчества ничего не поменялось: он и теперь вел себя тут по-хозяйски. Сашка напротив: вглядывался в лица, надеясь найти хоть одно знакомое.

Абажуры тем временем погасли. Место на сцене занял дредастый диджей в режущей глаза желто-зеленой майке; пока он возился с виниловым проигрывателем, гости с нетерпением ждали начала танцев.

Генка проводил Сашку к длинному столику. Там, судя по взрыву теплых приветствий теснились закадычные друзья Генки. Многие полезли к нему обниматься – то ли оттого, что безумно соскучились, то ли оттого, что уже здорово набрались. Генка представил Сашку остальным, но за шумным галдежом его появление прошло почти незамеченным. Среди ребят Сашка узнал официантов что бегали по клубу и музыкантов со сцены.

Генку с Сашкой усадили друг напротив друга и поставили им по бокалу. На столе возвышалась многолитровая «башня» с краником, откуда можно было поживиться пивом.

* * *

За столиком наперебой шутили, вспоминали забавные истории о клубе, его обитателях и персонале. Генка поддерживал и, как всегда, выглядел душой компании – его байка о том, как в разгар ночного веселья по клубу бегал одуревший от громкой музыки поросенок, имела необыкновенный успех. Сашка сидел молча и лишь участвовал в чоканье бокалами после бесконечных душевных тостов за долголетие и процветание «Завала».

Диджей к тому времени вовсю крутил заводные регги-хиты. Всеобщий застольный галдеж постепенно перерос в скромные междусобойчики. Кто-то поскакал на танцпол, другие на улицу перекурить; остался гитарист с барабанщиком, влюбленная парочка и еще несколько ребят чьих имен Сашка так и не успел запомнить.

Никак не выходил из головы новый знакомый Николай – судя по всему, большой оригинал.

– А чего это за мужик в баре был? – громко спросил Сашка у Генки, стараясь перекричать музыку, – пьянчужка местный?

– Ну ты даешь! Это ж Завьялов!

– Певец? – неуверенно переспросил Сашка, – шансонщик вроде?

– Да какой певец! Владелец «Завала».

– Ах, этот! Припоминаю что-то. Вроде бы читал о нем в интернете…

– Да еще в нулевых частенько вместе со всеми отвисал, ты тогда походу внимания не обращал; он, конечно, посвежей выглядел, но ненамного. Мы правда тогда еще знакомы не были.

– Возможно. Хоть и не поет, а болтун видать знатный?

– Во-во… – ухмыльнулся Генка и добавил брезгливо, – суррогатная молодость.

– Это еще что такое? – ухмыльнулся в ответ Сашка.

– А то ж не суррогатная? Шестой десяток мужику, а все в отрыве живет, не угомонится никак. Разводился три раза, а полгода назад снова женился да опять развелся через месяц. Чего старику неймется? Вон, видишь, девчонки сидят – лет по двадцать с небольшим? – махнул Генка на соседний столик, – вот она где весна жизни-то настоящая, разврат в крови и жар как от печки!

– Так и мы с тобой не юнцы уже, – улыбнулся Сашка.

– Да и пускай, чего с нами станется? Еще зажжем! – прыснул в ответ Генка, – все дотла спалим – дай только спичку! – воскликнул он, подняв вверх бокал.

Сашка присоединился к тосту.

– А тебя будто бы все знают кругом? – спросил он, вытирая пивную пену с носа.

– Работал тут какое-то время, сначала в охране, потом официантом…

– В охране? – рассмеялся Сашка, – это же для маньяков и садистов работа. Как это тебя угораздило?

Генка едва заметно напрягался, но тут же весело ответил:

– Да сейчас уже не жестят особо – другие времена. А помнишь, как мы сюда бутылку «конины» протащить хотели, а охранник заметил, как ты ее в рукаве пуховика прятал? Выгнали наc тогда с позором, – проговорил Генка до того радостно что готов был сползти под стол от смеха.

– Тебе смешно, а я за здоровье испугался, когда этот отморозок двухметровый за шкирку меня схватил и наружу повел. Думал еще и отпинает на прощанье.

«Башня» тем временем опустела – Генка побежал в бар за добавкой. Вернулся с подносом полным рюмок с водкой и, сиротливо приютившимся среди них, графинчиком с томатным соком. Сашка с ужасом осмотрел этот взрывоопасный арсенал и приготовился к самым непредсказуемым последствиям.

– Слушай, Санька, – с ходу начал Генка, – ты же теперь вроде как Страдивари? Это раньше по мелочи в гитарах ковырялся, а теперь вон какой стал – профессионал! Мастерскую открыл!