Простить нельзя помиловать

Значит, у Климова, помимо дочери Клавдии, был еще незаконнорожденный сын. И где он теперь?

– Кто же его знает! Вырос, уехал. А может, до сих пор в райцентре живет. Я не знаю. Сама почти не выезжаю никуда. Автолавка приезжает. С продуктами проблем нет. Лекарства возят. Прессу вон непутевая почтальонша раз в месяц доставляет. Устроила тоже шоу! Будто телевизора нет! Хотя у тех, кому она газеты возит, может, и нет.

Хромов поднялся из-за стола, поблагодарил за чай, смел крошки от пряника себе в ладонь, ссыпал под корень груши.

– Уже уезжаете? – Ее взгляд сделался грустным. – И не поговорили толком.

– Климов на момент пожара в командировке был или дома?

И неожиданно она его вопросу обрадовалась. Всплеснула руками и прищурилась хитро.

– А вот не знает никто, где он был. Появился поутру, весь в чистом, дымом не воняет. Мол, только что приехал. Только кое-кто видел его накануне поздно вечером, как он гумнами в свой дом крался. Чего так тайно? И не оттого ли гореть с его дома начало?

– Да вы что! – Хромов притормозил у калитки, куда они уже успели дойти. – Пожар начался с его дома?!

– Именно! А Коля будто в отъезде. Как удобно, да?

– А мальчишка?

– А мальчишку не могли найти два дня. Даже думали, он тоже погиб в огне. А потом он появился. Весь грязный, в слезах и соплях. Где, спрашиваем, был? Трясется, молчит. Потом уже детский психолог его разговорил. Будто дома был. Пожар с подвала начался. Мать туда вроде с керосиновой лампой пошла, банки расставлять по полкам. Загорелось сразу сильно. Он маму звал, звал и убежал. Испугался потому что.

Мария Матвеевна замолчала и какое-то время размышляла, с сомнением уставившись на гостя.

– Что-то есть еще, Мария Матвеевна? – решил он ее подтолкнуть. – Что-то, что не дает вам покоя?

– Экспертиза… Там точно было написано, что погибла от удушья. Но… Но мой муж говорил с патологоанатомом. Тот сказал, что у погибшей была сломана шея. Следователи решили, что она оступилась. Упала с лампой в подвал. Керосин выплеснулся, и все загорелось. Но…

– Что?

– Но не верю я. Зачем лампа, если свет в подвале был? Кое-кто из соседей шептался, что Колька ее убил, а пожар подстроил. Хотел побыстрее от нее избавиться. И к законной жене в город перебраться.

– Почему было просто не уехать? Зачем убивать? – задумчиво возразил Сергей.

– Шептались, что Маша что-то знала о нем. Слышали однажды, как она в огороде шипела на него. Что, мол, может всем рассказать, куда подевалась дочка взводного.

– Прямо так? – усомнился Хромов. – Она откуда могла знать о взводном?

– Ой, а я не сказала вам? Маша ведь там – в части – машинисткой служила. Там и познакомились. Оттуда Колька ее и привез. Поселил у родителей. Потом ребенка ей сделал. А замуж по-настоящему так и не взял.

– Как была ее фамилия? Если Климов не был с ней расписан и не записал ребенка на себя, значит, фамилия у матери и у сына была одна? Какая?

– Белозерова… Мария Белозерова. А сына она назвала Иваном.

Глава 27

Утро у нее началось с одиночества. То есть Федор самым бессовестным образом оставил ее одну. А была суббота, между прочим. И они могли поваляться, потому что ей не надо было спешить на работу. А еще вчера она встала в половине шестого. Чтобы успеть привести себя в порядок и проскочить пробку, собирающуюся по утрам на выезде из поселка на заливе. И вернулась поздно, потому что было созвано экстренное совещание. И они проторчали на нем два с половиной часа.

– Давно пора бросить работу, – ворчал Федор, встречая ее у ворот. – Тебе денег не хватает?

Ей хотелось ответить, что ей не хватает статуса замужней женщины для принятия таких важных решений. Но она промолчала. Не следовало на него давить. Пусть доходит до всего сам. Захотел же он детей? Захотел. Каждый вечер за ужином мечтает об этом вслух больше, чем она. Даже поспорили однажды, выбирая нерожденным близнецам университет.

Татьяна и Федор почему-то не сомневались, что у них будет двойня.

Она потянулась под тонким одеялом нежного оливкового цвета. Нашла, что цвет этот ей очень нравится. Федор без нее выбрал постельное белье. Даже не посоветовался. А ей неожиданно понравилось. Он так хорошо ее знает?

Ее рука вытянулась в сторону тумбочки, нашарила ручку верхнего выдвижного ящика, потянула. Не глядя, достала упаковку с тестами на беременность. У нее теперь каждое утро начиналось именно с этого. Федор видел упаковку, но не задал ни единого вопроса. Он затаился и ждал.

Зажав в руке тест, Татьяна пошла в ванную. И уже через три минуты из-за плотно закрытых дверей раздался ее счастливый вопль.

– Да! Да, да, да! – кричала она, выбегая из ванной. – Ура! Спасибо, Господи!

Она бросилась к мобильнику, решив тут же позвонить Федору. Но сразу же отложила его. Нет, такие новости по телефону не сообщают. Но фото все же – не удержалась – сделала. Снимок двух полосок на тесте. Да, это было банально. Она знала. Сама не раз презрительно фыркала, когда видела подобный трюк по телевизору. Героиня фоткает положительный тест и отправляет любимому. А на том конце реакция непредсказуемая. Кто-то радуется и прыгает. Кто-то мрачнеет. Кто-то гневается.

Нет, она так не сделает. Она хочет смотреть в его глаза, когда сообщит ему новость. А фото…

– Это на память, – прошептала Татьяна, останавливаясь у зеркала.

Она очень внимательно себя рассматривала. Ей казалось, что все в ней удивительным образом изменилось. Сделалось сложнее и прекраснее. Взгляд глубже, улыбка счастливее.

– У вас все в порядке, Танечка? – высунулась из кухни домработница Федора. – Я слышала, вы кричали.

Она смотрела на Таню вежливо и строго. Ее можно было понять. В этом доме ей пришлось обслуживать дюжину женщин Федора. И у каждой были свои заморочки.

– Да, все просто отлично.

Отвернулась Таня от зеркала, слегка досадуя, что ей не позволили рассмотреть живот. Там наверняка тоже наметились перемены.

– Просто вы так кричали, – интонация домработницы слегка укоряла. – Извините. Я перепугалась.

– Все просто отлично, – повторила Таня.

И показала ей тест на беременность с двумя полосками. Вдруг захотелось с кем-то поделиться своей радостью. Их с Федором радостью.

– Вы беременны? – ахнула домработница и сделала три шага назад. – А Федор Степанович знает?

– Пока нет. Узнает, – беспечно отозвалась Татьяна.

– Я не в том смысле. Он будет рад? Я это к чему говорю… – Домработница глянула как-то противно. – Вы ведь не единственная, кто проделывал с ним такие штучки. И после этого этих женщин я больше здесь не видела.

– Почему?

Она словно споткнулась о невидимую стену – холодную, скользкую, гадкую. Что, собственно, происходит?

– Потому что он всегда кричал на них и уверял, что не может иметь детей. Так вот…

Худощавая женщина в строгом платье и белом переднике повернулась к ней спиной и включила пылесос, хотя надобности в этом не было. Татьяна, пятясь, пошла обратно в ванную. Долго стояла перед зеркалом над раковиной, пытаясь снова поймать то самое, едва различимое отражение невиданного счастья. Но нет. Не выходило. Его вытеснила холодная, мерзкая правда – Федор ей лгал. Он нарочно заманил ее сюда. Не мог простить, что она его бросила. И теперь что выходило? Она беременна от Полякова?

– О господи, нет! – простонала она, опускаясь на край ванны. – Этого не может быть!

Она пила таблетки. И ни разу не пыталась его обмануть. Это значило обмануть себя. Поляков не хотел ее детей, потому что с трудом хотел ее. Татьяна снова попыталась вспомнить: может быть, она когда-то пропустила прием таблеток? Или…

– Да нет же! – нахмурилась она.

Нет! Эта беременность точно от Федора. Когда она уходила от Полякова, имелось физиологическое подтверждение тому, что она не была беременна. Это бред! Это ребенок Федора! И домработница что-то путает.

Ей вдруг так захотелось заплакать, так стало досадно, что она взяла и отправила Федору фото теста со знаком вопроса под фотографией. И загадала: вот если он сейчас пришлет ей какую-нибудь гадость в ответ, типа «это от меня?» или «ты уверена?», она тут же станет собирать чемоданы.

В ответ пришло другое фото. Федор прислал ей снимок кольца в бархатной коробочке.

И приписал: «Вот не могла меня дождаться! Ну, раз уж у нас все самые важные дела решаются по телефону, ты согласна? И да, я очень счастлив! Это я про тест. Так ты согласна?»

Конечно, она ответила, как нужно, позвонив ему.

– Да, Феденька, да! – шептала она, захлебываясь простым женским счастьем. – Я стану твоей женой и мамой твоим детям! А вдруг не двойня?

– Через годик повторим. Таня, я так… Я так счастлив! – Он тоже смеялся и почему-то всхлипывал. – Следовало дожить до седых волос, чтобы понять, что мне действительно от жизни нужно!

– Ты плачешь? – нахмурилась она.

– Так, немного.

– У тебя точно все в порядке? – бестолково повторяла она один и тот же вопрос.

Они ведь уже стали не чужими. Их роднил тот, кто жил в ней и набирался сил. И она имела полное право за него переживать.

– Более чем в порядке, малыш. Я немного задержусь, буду часам к трем, кое-какие приготовления хочу сделать. Ты ничего не планируй на вечер. У нас будет праздник. Двойной!

– Забыла спросить. – Татьяна покусала губы. – Ты ведь понимаешь, да, что это твой ребенок? И у тебя никаких сомнений, так? А то я тебя…

И она взяла и пожаловалась ему на домработницу. Никогда не допускала ничего подобного в жизни, а тут вдруг наябедничала. Просто потому, что он ее мужчина и обязан был ее защитить от всяких гадких слов.

– Забей, Танюша, – рассмеялся Федор беззаботно. – Я совсем забыл уволить эту старую кошелку. Я ведь однажды выгонял ее из своей койки. Простить не может… Забей!

– Хорошо. – Она с силой удерживала губы, расползающиеся в улыбке. – А можно я сама ее уволю? Прямо сейчас? Она так гадко смотрела…

– И наговорила пакостей о наших детях! – подхватил он и беспечно выпалил: – Увольняй, кого хочешь, малышка! Ты – моя любимая женщина, можешь делать, что пожелаешь.

И она уволила ее уже через десять минут, выплатив ей выходное пособие со своей банковской карты. Потом долго перебирала платья и юбки в длинном – во всю стену – шкафу. Многое ей не понадобится уже очень скоро. Малыш начнет расти, талия исчезнет, и ничего уже из той кучи одежды на ней не сойдется. Она упаковала все по чехлам и без особого сожаления отправила в самый дальний угол. Нашла белоснежную тунику, широкие льняные брюк на резинке. Нарядившись, покрутилась перед зеркалом. Сочла, что выглядит потрясающе. И еще сочла, что она сегодня невозможно часто рассматривает себя. Надо быть скромнее. Счастливо улыбаясь, пошла в кухню и приготовила себе правильный завтрак безо всяких там жареных блинчиков и сладких джемов. Каша на воде, чай с молоком.

– Все для тебя, – нежно погладила она свой плоский живот. И добавила с улыбкой: – Или для вас.

После завтрака решила прогуляться по берегу. Погода была восхитительной: не жарко, солнечно, легкий ветерок. Федора ждать одной в доме утомительно. Татьяна нашла сандалии на пробковой подошве. Подхватила с вешалки широкополую шляпу и пошла гулять.

Воды залива были почти неподвижными, легкая рябь у берега, облизывающая песок, не в счет. Татьяна сняла сандалии, подвернула брюки и пошла босиком по мокрой песчаной кромке. Народу почти не было. Пара рыбаков. Женщина в купальнике с собачкой, без конца бросающая ей резиновую кость. И вдалеке, почти напротив дома Тимофея, влюбленная парочка. Те не загорали. Сидели бок о бок, рассматривая водную гладь. Почему-то не целовались, не обнимались. Может, ссорятся? Может, стоило к ним подойти и попробовать заговорить? Она готова зарядить их радостью, которой у нее уже в избытке.

Она медленно шла в их сторону, когда из ворот Тимофея кто-то вышел с огромным мешком за спиной. Таня приставила ладонь козырьком к глазам, всмотрелась. Это точно не был Поляков. А кто? Она почему-то не узнавала. Кто-то чужой. Но почему с мешком из его дома? И почему старается этот самый мешок сжечь?

В самом деле, мужчина, обогнув стороной влюбленную парочку, вывалил что-то из мешка у самой кромки воды, полил чем-то, и через мгновение на берегу заполыхал костер.

Таня почувствовала легкое беспокойство и ускорила шаг. Влюбленные, которых она минуту назад хотела помирить, справились с этим самостоятельно. Они целовались, когда она с ними поравнялась. А вот мужчина, стоя к ней спиной, говорил с кем-то по телефону. Гневно! И без конца рубил рукой воздух.

– Доброе утро, – громко окликнула она его. – Что вы делаете?

Он обернулся, показавшись ей смутно знакомым.

– Вы кто? – спросила Таня, замирая в паре метрах от костра.

– А вы? – с легкой усмешкой спросил он, скрывая лицо за темными очками и низко надвинутым козырьком кепки.

– Я хорошая знакомая Тимофея Полякова. Из дома которого вы только что вытащили мешок с вещами. – Она рассмотрела в костре какие-то футболки, рубашки, джинсы. – И развели из всего этого костер! Мне пора беспокоиться и звонить в полицию?

– Зачем? – отозвался он равнодушно. – Считаете, я вор?

– Но ваше поведение…

– Я жгу вещи женщины, которая больше не живет в его доме.

Но в его доме не живет больше она! И свои вещи она точно все забрала. Включая маску для сна. Подобрала все мелочи.

– Это вещи Маши?! – ахнула Татьяна.

Она еще помнила намертво закрытую комнату, в которую ей запрещено было входить. Она еще, помнится, часто шутила о замке Синей Бороды. Но Поляков ее шуток не принимал.

– А вы кто?

– Я ее брат, – кратко ответил мужчина. – Иван. А вы? Вы ведь Татьяна? Он жил с вами после Маши?

– Да.

– Я несколько раз видел вас вместе, – пояснил Иван и добавил: – Издалека. Но не хотел подходить. Мне было больно, что он утешился так быстро. Понимаете?

– Понимаю. – Ей сделалось стыдно, непонятно отчего. – А вещи? Зачем вы сжигаете ее вещи?

– Затем, что она больше не вернется. Никогда. Она мертва. – Его подбородок задергался, из-под темных очков побежали слезы. – Он убил ее! Тимофей убил ее, мерзавец!

– Нет, – отпрянула она, словно ее жгло пламя костра. – Этого не может быть! Он искал ее целых три года! Он не переставал искать ее, когда жил со мной. Он не переставал любить ее. Именно поэтому мы и расстались.

Да. Поэтому. Другой причины не существовало. Поляков позволял ей находиться рядом с собой, спать с ним, готовить ему еду, но никогда не думал о ней, как о Маше. Никогда не любил ее. Просто терпел. И еще он не хотел детей от нее. Никогда! Можно было обманывать себя сколько угодно. И ждать! Долго ждать, но…

– Он убил ее. И ему уже предъявлено в этом обвинение. Его заключили под стражу, пока идет следствие. – Иван поднял с песка длинную палку, поворошил тряпье, чтобы лучше горело. – Вы не знали?

– Нет. Но… Но как?! Как это установили?!

– Его взяли на другом убийстве. Он искал Машу, да. Везде, где только можно. Нашел тот детский дом, где она воспитывалась, пока ее не забрала ее тетка, а потом мы с ней не отыскали друг друга. Нас ведь разлучили в детстве, да… – Он швырнул палку в костер. – Я жил за триста верст отсюда. В другом детском доме. А Маша в соседнем городе. Мой отец, который нас бросил в детстве, нас и познакомил, когда Маше было шестнадцать. Он сказал, что это моя сестра по отцу. Сомнений не было никаких. Мы с ней были очень похожи.

Он умолк. Его взгляд, сокрытый от Татьяны темными очками, был устремлен на залив.

– Поляков нашел детский дом. Там ему дали ее прежний адрес, где она жила с матерью до сиротства. И он поехал туда.

– Зачем?

– Чтобы убить того человека, который знал Машу под другим именем.

– О господи! Я запуталась! – Татьяна закрыла лицо ладонями. – Я уже ничего не понимаю! Зачем ему было убивать Машу?!

– По неосторожности, возможно. Из ревности. Он же ее дико ревновал. Маша мне жаловалась не раз. Синяки показывала.

– Он бил Машу?! – Татьяна снова попятилась и тут же уколола пятку, поморщилась. – Какой бред, господи! Я вам не верю!

– Расскажите это полицейским. Они взяли Полякова с поличным. Буквально в момент убийства несчастного человека, который обещал полицейскому отыскать фотографии Маши. Он пробил ему голову тяжелым предметом. С одного удара. Как до этого убил бедную мою сестру. Как убил диспетчера таксопарка. Вы… – Иван обошел костер, встал к ней почти вплотную и выдохнул в лицо: – Вы жили с монстром, Татьяна. Это просто счастье, что вы остались живы.

– Это неправда. Я вам не верю. Тимофей не мог. Он не такой. Он не монстр, не убийца, – забормотала она, чувствуя, как силы ее покидают.

– Вам плохо, Таня? – переполошился он, хватая ее за локти. – Вам надо в тенек.

– Нет. Мне надо в полицию. Сейчас же! Срочно! – Она взмахнула руками, пытаясь сбросить его пальцы со своих локтей. – Мои показания могут быть полезны для него!

– Эх, Таня, Таня. Он не нуждался в вас, а вы пытаетесь помочь ему выплыть, – произнес Иван, тяжело, глубоко вздыхая. – Никогда не понимал женщин! Не понимал сестру, которая к нему прилипла банным листом. Не понимаю вас. Хорошо… Поезжайте в полицию, помогайте убийце.

– Господи…

Она вдруг вспомнила, что пришла сюда от дома Федора пешком. И дорога назад займет какое-то время. А ноги ее совсем не держат. А машина Ивана – вон она – всего лишь в тридцати метрах от берега.

– Отвезите меня, Иван. Отвезите меня в полицию, – попросила Татьяна, усаживаясь прямо на песок и натягивая сандалии. – Мне нужно срочно!

– Хорошо. Отвезу. Только костер затушу.

– К черту костер! – вспылила она, вскакивая. – Здесь нечему воспламениться. Рядом вода. Это же логично! Поехали…

Обгоняя друг друга, они быстро пошли к его машине. И уже через пять минут уехали от дома Полякова. Правда, Иван не забыл запереть чужие ворота.

– Смотри! – крикнула девушка, которую хотела помирить со своим парнем Таня. – Она уронила телефон. И как теперь мы его ей вернем?

– Вернем, не сомневайся, – меланхолично отозвался ее парень. – На него ей непременно кто-то позвонит…

Глава 28

Он точно выйдет на пенсию. И не когда-нибудь, а уже скоро. Его измотала к чертям такая собачья жизнь, когда совсем нет свободного времени на жену, детей и внуков. Когда совершенно нет свободных мирных мыслей, а только о мерзких преступных деяниях. Просыпаешься – о них думаешь. Засыпаешь – снова о них. Едешь в машине, не забываешь. Кофе пьешь, снова в их компании.

– Уйду, к чертовой матери, старлей! – пообещал он сегодня с утра Хромову, который явился с новостями, переворачивающими вообще все вверх дном. – Не могу больше!

– Что это вы, товарищ подполковник, на пенсию собрались, – улыбался во весь свой белозубый рот Хромов. – В такой момент, когда мы на финишной прямой!

– Это она у тебя прямая и финишная, а у меня вся с поворотами и в тумане. Вот скажи, старлей, почему ты мне вчера сразу не доложил о ситуации? Вот сразу, как узнал, что Иван Белозеров – сын Климова?

– Там связи не было почти всю дорогу, – честно глянул Хромов.

– А потом?

– А потом, когда я приехал, было уже почти одиннадцать вечера. – Он снова широко улыбнулся и поправил сам себя: – То есть я хотел сказать, одиннадцать ночи. Вам звонить в это время нельзя.

– Это ты меня подкалываешь, что ли, я не понял! – возмущенно вскинул брови Звягин.

Хромов замотал головой, выставил ладони щитом, но улыбаться не перестал. Конечно, ёрничает, засранец. Двадцать три ноль-ноль для него не ночь, а вечер. Небось, вернувшись из поездки, еще и на свидание отправился. А Звягин уже второй сон досматривал к тому времени, да. Но утром все равно проснулся неотдохнувшим. А Хромов весь светится. Точно свидание вчера было.

– Было, признавайся? – пристал к нему Звягин, озвучив свои подозрения.

– Было свидание, товарищ подполковник. Было! – счастливо скалился Хромов. – Приехал, позвонил, а она только-только из спортзала вышла. Я ее и встретил.

– Вот, вот! Что и требовалось доказать! – погрозил ему пальцем Звягин. – Разве тебе до дела, если любовь на уме… Хорошая хоть девочка-то?

– Хорошая. Правильная. Профессию мою уважает.

– Они все уважают, пока нас из-за праздничного стола не выдергивают, – проворчал Звягин, вспоминая молодые годы с женой. – Моя от меня трижды уходила с чемоданами и детьми.

– А как же вы… – изумленно моргал Хромов.

Он, честно, думал, что семейная жизнь его начальника – полная идиллия.

– А так вот! Ездил к маме ее, просил одуматься. Находил нужные слова. Возвращал.

– Все три раза?

– Не-е, – Звягин хитро заулыбался. – В третий раз сама вернулась и больше уже не уходила.

– Почему?

– Потому что вокруг меня акулой дама одна закружила. Начала, так сказать, соблазнять. И так, скажу я тебе, атаковала! Если бы жена вовремя не вернулась, точно сорвался бы. А ты: профессию уважает! Предупреди сразу, если у вас серьезно, какие у нас тяжелые будни. И праздники – будням под стать. Ладно, это лирика все. Что дальше-то, старлей? Как нам твои сведения присовокупить к делу? У нас с тобой что получается? Что Мария Белозерова была Миленой Озеровой, так?

– Так.

Хромов выбрался из-за стола, подошел к доске с фотографиями фигурантов. Ему нравилось это новшество, которое не так давно к ним в кабинет установили. Звягин поначалу отмахивался и называл доску баловством. Но теперь и сам подолгу простаивал, выписывая под портретами свои соображения.

Сергей сдвинул фотографию погибшей Милены Озеровой, найденной на берегу, и фото Маши и подписал: один человек.

– Причем, подозреваю, Белозеровой она стала в шестнадцать лет, раз ее сосед утверждает, что она вышла замуж в этом возрасте. Тогда же она поменяла фамилию и взяла себе новое имя.

– Имя его матери, – вставил Хромов. – Поэтому нигде никакого упоминания не нашли об Озеровой.

– Точно… Но вот как она жила с Поляковым, будучи женой Ивана Белозерова, а? Как она, понимаешь, могла?

– Видимо, устали с Иваном друг от друга. Решили разбежаться.

– Но не настолько далеко, чтобы вовсе не видеться, – поднял вверх палец Звягин. – Что-то очень важное их связывало, помимо регистрации брака. Кстати… А почему нигде в базе не нашли регистрации этого брака?

– Может, потому, что его не было? – подергал плечами Хромов. – У папы был богатый опыт в этом деле: жить с женщинами без регистрации брака. И даже детей рожать. И сына научил. А Маша могла просто поменять фамилию и имя, когда ей стукнуло восемнадцать.

– Могла, да. – Звягин с кряхтением выбрался из-за стола, подошел к доске, встал с Хромовым плечом к плечу. – Она ушла к Полякову. Но с Иваном продолжала видеться. Может, он ее шантажировал? Просто знал о ней что-то такое… Помнишь, как отзывались о ней ее знакомые и друзья? Что она была безбашенной, сорвиголовой, а Поляков ее чуть ли не обожествлял.

– Поэтому и убил? – Хромов подтянул к фотографиям убитой Милены Озеровой фото Полякова. – Она от него сбежала, жила себе по соседству. Покупала чай в подарок своему соседу в центре нашего города. Ее там, конечно, не помнят. Мог и кто-то другой этот чай покупать по ее просьбе, но… Но к своему соседу-то она приезжала зимой на поминки. Почти не пряталась! И с мужем, кстати, приезжала. С которым? С Иваном, выходит? И где-то Поляков ее все же подловил. Привез к себе домой и убил в состоянии аффекта.

– Возможно, – нехотя согласился Звягин. И палец его уперся в подбородок Полякова на фото. – Но скажи мне, старлей, где он тело в кислоту опускал? И в какой дом он ее мог привезти, если у него тогда жила Татьяна? Женщина умная, любящая. Она Полякова насквозь видела и следила за ним, еще будучи просто влюбленной. Хочешь сказать, что если бы Поляков держал Милену в подвале, Татьяна не заметила бы? Да ерунда это все! Опять же, к нему уборщица приходила. Убирала в доме, стирала. Думаешь, не заметила бы ничего?

– Он мог прятать Милену где-то еще, – настырно стоял на своем Хромов. – И убить по неосторожности.

– Мог, – согласился будто бы Звягин и тут же уставил на него подозрительный взгляд: – Где?

– Это у него надо спросить! – фыркнул Хромов, отходя от доски к своему столу.

– Спрашивал. Стоит на своем: ничего не знал. Думал, что жил с Машей – сестрой Белозерова. Когда узнал, что тело, найденное на берегу, принадлежит Милене Озеровой, принялся искать самостоятельно. Его поиски привели его в детский дом. Оттуда он прямиком поехал к бывшему соседу Милены. Бабули во дворе направили его в гараж, где мужчина искал по твоей просьбе фотографии Милены. И нашел его якобы уже мертвым. С характерной дыркой в черепе. Но! – Звягин, шаркая, тоже вернулся за стол. – Но ни опровергнуть, ни подтвердить его слов никто не может. Мы даже не нашли тех жительниц, которые его в гараж направили. И версия складывается, знаешь, какая?

– Какая, товарищ подполковник, – отозвался рассеянно Хромов.