Лыткаринский маньяк

Единственной фразой, на которой все оживлялись, было: «Все мы работаем на одну корзину!», звучавшее в назидательной части совещания, ближе к его концу.

Имелась в виду командная игра и баскетбольная корзина. Но, выходило двусмысленно и ничего, кроме мусорной корзины, никто себе не представлял.

Подавленные смешки удивляли полковника. Потом он понял, что к чему, и стал употреблять это выражение в понятном для всех смысле.

Сейчас задумка начальника была, в общем, неплохой: освежить новой вводной старый баян.

Сказанное должно произвести эффект некоего кодирования, когда одна шокирующая новость полностью захватывала сознание, а подсознание оголялось для прямого восприятия шефских наставлений. Психологически выверено безупречно.

И все-таки, Сергей Николаевич ошибся. Мухи не смешались с котлетами, а остались, как им положено, порознь. Критика привычно пролетела мимо ушей подчиненных. Новость же о скором вторжении варягов впечатлила и потрясла. И выводы из нее были сделаны. Но, не в плане: взяться за ум, а сосем иного свойства. Того, о котором начальник-юморист и помыслить не мог.

Конец застолья получился смазанным. Ни петь, ни плясать уже не хотелось. Народ стал разбредаться: кто по домам, кто по кабинетам – доедать-допивать, обсуждать услышанное.

Путь домой пролегал мимо дежурной части, и каждый счел своим долгом зайти и поделиться с дежурной сменой новостями. В изложении, они обрастали невероятными подробностями. Собственные домыслы и суждения выдавались за первоисточник, и слушатели уже не знали, куда дальше вытаращивать глаза.

Брехучий телефон работал прекрасно. События представали, как нечто среднее между Валежниковым с шашкой, скачущим сюда во главе кавалерийского отряда, и Валежниковым с лопатой, роющим под отдел, чтоб заложить термоядерную бомбу!

Запахло, ни больше, ни меньше, мобилизацией. Старший смены уже нашаривал в кармане ключи от оружейного склада. А помощник потянулся к пульту, снимать этот склад с охраны.

Переглянувшись, они немного очувствовались: Приказа-то, соответствующего, не было!

Потом на выход потянулось начальство. С их слов, мобилизация, все-таки, отменялась, но, на стреме теперь надо быть постоянно. Бдеть!

С этого дня, сперва в посетителях надо видеть переодетого Валежникова, а уж потом – все остальные их качества и ипостаси. И исходили рекомендации не только от уверенных в необходимости, но и от тех, кто сразу счел новость собачьей чушью.

Всеобщая истерия на то и всеобщая. Догадался, – молодец! Но, на людях, засунь свою догадливость подальше и будь как все. Они и были. К тому же, все, почему-то, считали дежурных бездельниками и теперь с удовольствием наваливали им дополнительных тягот и забот.

Уехал и Сергей Николаевич. У него настроение было прекрасным и, даже, немного романтичным. Напоследок он оглянулся на свой отдел:

С чем сравнить его? Со вторым домом, где все действительно на месте и под рукой, и где проходит большая часть жизни. А может, с крепостью, за стенами которой нашел себе надежное пристанище господин Правопорядок. Или с айсбергом в холодной темноте, о который разбиваются чужие жизни и судьбы…

Лишь одно сравнение никогда бы не пришло ему на ум. С театром, где казенные декорации и аттестованные лицедеи, классические режиссерские решения и неожиданные импровизации, все замерло в ожидании главного героя. А герой спешил к ним, не подозревая, в какую пьесу его намерились заангажировать.

Пока он не появился, расскажу о тех, кто изготовился его встретить. Их было много, все, собственно, были готовы. Но встретили, в итоге, эти…

Пожалуй, единственным из них, кто ненавидел оппозицию по политическим мотивам, был Андрей Степанович, командир роты ППС. По должности, ему не полагалось много думать, но он думал.

Всю сознательную жизнь, Андрей Степанович придерживался коммунистических взглядов. С их позиций знал, что правильно, а что нет. В партии не состоял, поскольку запрещено законом, но уставные цели разделял всецело и поддерживал горячо. А делал что мог – исправно ходил на все выборы и голосовал там исключительно за своих. Ждал: вот-вот и все изменится. Свои вернутся и заживем!

Голосовал и ждал. Ждал и голосовал. Голождал. Ждалосовал. Да, именно так: голосование и ожидание перестали быть отдельными событиями, смешались в одно пустопорожнее мероприятие.

Перспективы скрылись за горизонтом, и уже закрадывались мысли: не идет ли все как должно? Худо-бедно, но девяностые миновали. Горячие точки остыли и обросли курдюком. Обороноспособность повысилась. Авторитет в мире возрос. Может так, тихой сапой, и вернемся в Советский Союз!

И тут проклюнулись эти. В руках не булыжники, а прямоугольники смартфонов. Не строчат из пулемета Максим, строчат посты и репосты в Интернете. И все как-то несерьезно, все по-детски.

Он не любил их нелюбовью состарившегося революционера, просидевшего молодость на конспиративной квартире, так и не дождавшись призыва: «На баррикады!». Как старый мавр, ревновал к ним правду, готовый, скорее, ее придушить, чем отдать другим, недостойным.

Но хуже всего, тем временем недостойные и отстроили баррикады. Забрались на них и заголосили неокрепшими связками то, о чем самому давно хотелось орать.

Великие истины и смыслы, обмусоленные поколениями гениев, они присвоили без ссылки на источник. Облекли в форму слоганов, мемов, хэштегов и заявили, как свои собственные. Перехватили повестку, предлагая на выходе всю ту же демократию, от которой выгоду получают одни жулики и инородцы.

Подразделение Андрея Степановича входило в непосредственный контакт с недовольными гражданами и выслушивало от них за все беды. Будто они виноваты во всем, от второго слоя тротуарной плитки до войны на Ближнем востоке.

Ребята не железные, поэтому теряли терпение и били кого-нибудь по голове резиновой дубинкой.

И ведь как на зло: те, что более всех напрашивались, успевали улизнуть, а доставалось нерасторопным и молчаливым. Медлительным пенсионерам или студентам, которых эффектное селфи интересовало больше политики. А потом – жалобы, кляузы, справки о телесных повреждениях. Только отписываться успевай!

Своих, с красными флагами, он бы в жизни не тронул. Но, надо сказать, и распоряжений их трогать не было с конца нулевых, а сами красные флаги появлялись все реже, с лозунгами, все более абстрактными и беззубыми.

Кроме его бойцов задействовались сотрудники Росгвардии и ОМОНа. Но, им было несравненно легче. Обезличенная армия Дарта Вейдера анонимно дубасила граждан, а его подчиненные шли с открытым забралом и жетонами на видном месте. Но, самое удивительное и психотравмирующее, это их отношение к происходящему.

Рядовой состав душу ему не изливал, но из обрывков фраз и кусков разговоров Андрей Степанович понял: почти все они на стороне Валежникова! Как так?! Дубинками бьют, а в душе поддерживают. Диалектика!

В общем, досталось мужчине. Командовать бойцами, мечтающими оказаться по другую сторону, то еще удовольствие.

Следующая парочка встречающих: Николай Павлович, майор. Раньше его должность называлась начальник криминальной милиции. Немного мудрено, но, в общем, понятно. С некоторых пор он первый замначальника отдела – начальник полиции. Как был, при царе, сокольничий, так он был полковничьим при Сергее Николаевиче.

Второй – Анатолий Ильич, тоже майор, начальник уголовного розыска.

Почему Толя – Анатолий, а Коля не Анаколий? – пошутили однажды в отделе. С тех пор прозвище Анаколий стало общим для них обоих. А что б их различать, один стал Анаколием Старшим, другой – Младшим.

Впрочем, часто уточнение и не требовалось. По сути, они делали одну и ту же работу, подходя к ней с разных концов. Так что сторонний наблюдатель с трудом понимал их различия.

Служили два майора, страдали три отдела. В плане субординации между ними было все просто. Николай Павлович имел в подчинении розыск и еще несколько отделов. То есть, он начальник, а Анатолий Ильич – непосредственный руководитель уголовного розыска, подчиненный. Но, отношения их были тоньше и сложнее, чем обычное состояние подчиненности.

Один делал, другой рапортовал. Один поднаторел в погонях и выбивании признаний, другой знал толк в статистических фокусах и редактуре учетной документации. Один мог все, другой за все отвечал. Один заискивал перед начальством, другого уважали подчиненные. Для одного была важна отчетность, для другого нечего, кроме нее, было неважно.

В общем, дули Анаколии в одну дуду: то вместе, то по очереди, а бывало и с разных концов. И не разберешь, кто из них был курицей, а кто яйцом, и кто первичнее и важней.

Из-за этой неопределенности и из желания все-таки определиться, Анаколии, то и дело, вываливали друг перед другом достоинства и выясняли, чье же все-таки длинней и толще и не отросло ли, не усохло ль у кого со времени последних измерений.

Соперничество было за симпатии начальника ОВД. Кроме традиционного лизоблюдства перед вышестоящим, их борьба имела и более дальний прицел. Никто не сомневался: полковник непременно пойдет на повышение, минимум в главк, а возможно и в министерство.

Последние события, конечно, могли этот процесс притормозить, но отменить насовсем не в силах. А иметь наверху благосклонного и благодарного покровителя, ну очень круто и перспективно!

Шло состязание тяжело. Сергей Николаевич был правильным руководителем, исповедовал истинное равноудаление подчиненных и внешне ко всем относился одинаково.

Хотя, между нами, Анатолия Ильича он любил больше. А должность Николая Павловича считал вообще лишней: он и напрямую руководил бы его подразделениями, где б майору выделил место какого-нибудь старшего оперуполномоченного. Но, знал об этом только сам Сергей Николаевич.

Проще всего их описать, как парочку недалеких солдафонов, мухлюющих с отчетностью и оборяющих преступность тапиком и противогазом с заткнутым дыхательным клапаном. Но, этим ограничиться, все-таки, несправедливо. Дураками они не были. Просто, обладали специфическим умом, не понятным гражданскому наблюдателю.

Этого ума им хватило, чтобы не поверить в россказни о грядущих выборах начальника. Здесь вам, майоры, твердый зачет!

Зато дальше мысль свернула совсем в неожиданную сторону. Привыкнув считать всех вокруг дураками, они решили: Сергей Николаевич сам принял фейк за чистую монету. А что? Услышал от генерала и поверил! И далее:

Раз в главке на эту тему уже прикалываются, значит настоящей опасности Валежников не представляет. Можно с ним и его гоп-компанией не церемониться, а прессануть от души, чего душа давно просила.

Прессуя же оппозицию, они бы сделали недалекому начальнику личное одолжение. А такое не принято забывать.

Руки, и без того не сильно связанные, развязывались теперь окончательно. Все, по их мнению, шло в этой истории в плюс. Полезное, очевидным образом, совмещалось с приятным.

Примечательна и еще одна деталь: майоры пришли к этим светлым мыслям независимо, без обсуждений и каждый сам по себе. А друг о друге думали то же, что и о Сергее Николаевиче: тупой дебил!

Теперь о нелюбви к Валежникову и почему так приятно его прессовать. С политикой это не связано. По отношению к оппозиции они придерживались общего мейнстрима: что-то чудно́е, иногда интересное и абсолютно несерьезное.

Сами майоры не были ни коррупционерами, ни подпольными миллиардерами и на вопрос: что хуже, Валежников или воровать? – выбрали бы, все-таки, второе.

Но, вот, чего никак не могли простить депутату, так истории с почившим алкоголиком.

Выше я называл его гибель пустяком, но это не так. Смерть никогда не пустяк. А при таких обстоятельствах – настоящее ЧП. Из тех, которые вспоминают годами, тыча в него носом, как котят. Пустяком была история, сами обстоятельства гибели.

Пьяницу задержали за распитие и посадили в КПЗ, до выяснения. В это время с ним решил поработать дежурный оперативник. Обычная процедура – отработка административно-задержанных на причастность к нераскрытым преступлениям.

Что за отработка? Недружеская беседа, когда тебя спрашивают: «Не ты ли?», а ты отвечаешь: «Не я». И до тех пор, пока один из собеседников не сдастся.

По ходу всячески разводят, могут дать подзатыльник. Ударить под дых или пристегнуть наручниками к батарее. Могут передернуть затвор и засунуть ствол в рот, со словами: «Говори, сволочь. Говори!», подражая герою Дмитрия Дюжева из фильма «Жмурки». Словом, обойтись неприятно, но точно не смертельно. Ни следов, по окончании, ни последствий для здоровья. Только липкий пот на спине.

Но, тут пошло не по сценарию. С перепоя, алкоголик ляпнул лишнего или недостаточно учтиво ответил. Короче, восстановил против себя.

Пытать его армейским телефоном или пакетом на голове, было чрезмерно. Набор рассчитан на матерых уголовников, а этот – так, мелкое хамло. Но и безнаказанным оставлять нельзя: Одному спустишь, завтра все так заговорят.

Для таких случаев имелось приспособление light. С виду, безобидная подшивка обвинительных заключений по делам, возбужденным с подачи оперов. Бумажный памятник собственным достижениям.

Достижений накопилось порядочно и «памятник», по объему, тянул листов на пятьсот. Вот, им и били сзади, по голове, тех, кого считали достойными.

В этот раз удостоился несчастный синебол. Получил с размаху и со свей дури, как получали, до него, десятки, а может и сотни. И все остались в живых, а этот…

Черты его лица вдруг изменились. Будто лоб стал ниже, а сама голова плоской, как у губки Боба. Опера сначала аж глазам не поверили. Потом поняли: больше чуваку признаваться не в чем.

И, вот, кто здесь виноват, скажите на милость! Возможно, пристрастие к алкоголю, приведшее в обезьянник. Или сам этанол, вымывший кальций из костей. Может, физиологические особенности, дефекты костной ткани, о которых не узнаешь, пока они не треснут.

А может, виноват фитнес и тяга прямыми руками сверху вниз, на которой оперативник взял недавно свой рекордный вес. Кто угодно виноват, только не ударивший. И, тем более, не те, что наблюдали со стороны.

Они и в обвиняемые не годились. Настоящий обвиняемый все-таки понимает свою вину. Может не признавать, но сам-то знать о ней должен. Иначе он невменяемый или невиновный.

Эти были психически здоровы, но понятия не имели, чем они согрешили: Несчастный случай, стечение обстоятельств. Не то место, не то время, не тот человек. Сплошь случайности и совпадения.

Так что, обвиняя в случившемся судьбу, они были не правы, но абсолютно искренни. Натурально, как дети, говорят: «Это не мы. Он сам!»

Конечно, можно им сказать: наделали дел, сами и разбирайтесь. Но это было бы, во-первых, не по-товарищески. Все-таки и они прикрывали, если что. А во-вторых и в главных: это суд ограничится исполнителями. А в полиции не ограничатся. Головы до самого верха полетят. Хочешь-не хочешь, а надо впрягаться. И майоры впряглись.

Много нервов и денег ушло, чтоб замять это дело. Усилия приложили титанические. Можно сказать, – нечеловеческие. Только за них бы бронзовый памятник отлить. Так нет!

И роет, и роет, и цепляется, и не отстанет никак. Сначала страховую натравил, потом в СМИ пропесочил. И все с именами, должностями, званиями… В Интернет хоть не заходи. Наберешь свою фамилию в поисковике – первыми ссылками: «Убийцы в погонах!», «Субъекты с проломленной совестью!», «На стук полиции гражданин заперся в гробу!», «Восстал из мертвых, что б во всем сознаться!».

Николаю Павловичу подполковника из-за этого задержали. Срок подошел, а в главке говорят: обожди. Не надо народ будоражить. А-то получится, что за пробитые головы у нас в званиях повышают!

На ровном месте строгий выговор нарисовали. И вот, уже лишних полгода, пару подполковничьх звезд он носил не на своем погоне, а делил с подчиненным.

Про остальных – по ходу дела. Однако, пора! На пятом этаже серой девятиэтажки скрипнула дверь, отдаленно и глухо раздались неразборчивые голоса и вниз побежали шаги, легкие, перескакивающие через ступеньку.

Ужасный антагонист, способный в одиночку перевернуть вверх дном целый райотдел, двинулся в путь. В кармане его куртки лежит смартфон последней модели, готовый снимать немедленно и неумолимо. Как нож-бабочка у хулигана, появляется отточенным движением и фиксирует все в высоком качестве и с нужных ракурсов.

Можно его отобрать или заслонить камеру, но, на этот случай существует план «Б»: В другом кармане куртки, сквозь небрежную дыру, с махрами по краям, скрытно выглядывает экшн-камера, настроенная сразу транслировать видео в ютуб.

Он не обходит полицию за километр, не распивает пиво в общественных местах, у него всегда при себе документ, удостоверяющий личность. Но, попросить для проверки этот документ – реальное проклятье. Сперва сам потребует и изучит служебное удостоверение, потом станет пытать о причинах и целях обращения.

Он чертов умник и знает: цель и причина – не одно и то же. Не приведи бог ему сказать, что цель – проверка документов. Ему известно, что такой цели не существует и научит этому любого, в назидательно-высокомерном тоне, типа: вот она, полиция! Собственных инструкций не читают, а туда же лезут!

Не вариант сказать, что он подходит под описание ориентировки. Негодяй позвонит в дежурную часть и проверит. А проверив устроит вселенский скандал! Сразу за телефонами жены и мамы в его записной книжке номера УСБ, ФСБ, прокурора, следственного комитета, уполномоченного по правам человека. У него на связи сонмы скандалистов, готовых комментировать и тиражировать его приключения в соцсетях.

Он уверен: никакой преступности не существует. А все задержанные – суть невинные жертвы полицейского беспредела.

Любой его вопрос с подвохом. Каждая реплика – провокация. Сзади у него рюкзак, а в нем закон «О полиции», КоАП, распечатки ведомственных регламентов и приказов, которые он знает наизусть, но всегда готов достать первоисточник и подтвердить достоверность цитирования.

Даже если в полиции будут работать сплошь святые, он и тогда найдет в их действиях нарушения и признаки произвола. Уже факт их существования для него личное оскорбление.

Сегодня его имя – Либерал, но оно для него не собственное. Победи завтра либерализм, он назавтра же его возненавидит. Он враг любого государства и любого порядка. А случится беспорядок, – и с ним сцепится в смертельной битве.

Но, этот ли персонаж спускается с пятого этажа?

Судя по силам, готовым ему противостоять, именно он должен был сейчас появиться. Однако дверь подъезда открылась и на пороге нарисовался… мой герой.

Антон Нежданов, двадцать один год, местный, холостой, студент третьего курса технического вуза. Политические взгляды пока не сформировались. До любви к театру еще не дорос.

Из интересов: музыка, компьютерные игры и гаджеты, способные их потянуть.

В криминальном активе: пиратские диски, бесплатные скачивания проприетарного ПО и пирожок с печенью, который он стащил в школьной столовой в десятом классе.

Словом – небогато.

Хотя, в последнее время, все это немного отошло на второй план. И виной тому, разумеется, девочка. Скромная, белокурая студентка с параллельного потока.

Антон заметил ее сразу, но подойти и заговорить не решался целых два года.

Обычно, проблем со знакомствами у него не возникало. Но, здесь он чувствовал, что стандартные подкаты не сработают. Еще он чувствовал, что если она даст ему шанс, то только один. Один единственный, чтобы заявить о себе.

И поскольку ее синие глаза уже завладели его воображением, испортить этот шанс было смерти подобно.

Видно, судьбе надоела его нерешительность, и она, сериальной сценой, чуть не лбами столкнула их в университетском вестибюле. Молодежь покраснела, принесла извинения, помогла друг другу собрать упавшее. Потом перекинулась несколькими фразами, потом еще…

И вот, завтра вечером, они впервые договорились сходить в кино. Что за фильм, никто из них не знал. Не важно это, потому что на экране уже пошли заставки и первые титры их собственного кино. Еще не известно, какого: мелодрамы, драмы или комедии, но с ними двоими в главных ролях. А жанр… Вся жизнь впереди, чтобы выяснить это.

Сердцем, душой, всеми помыслами и желаниями он был уже там, в завтрашнем вечере. Только тело запаздывало.

Вечер и полночи Антон планировал провести у друга, за сетевой компьютерной игрой. Но игра нынче не зашла. Как все влюбленные, он слегка тормозил. А настроение было таким благостным, что даже виртуальных врагов убивать сегодня не хотелось. Хотелось побыстрее оказаться одному, предаться грезам и мечтам, которые, вау! – начинали сбываться. Поэтому Антон распрощался с партнерами по команде и направился домой.

Местный пейзаж я уже описывал. Чтоб сказать помягче – романтики никакой. Но сегодня и пейзаж казался Антону другим. Каким-то даже милым. А главное, за этими мутными окнами, на этих прокопченных шестиметровых кухнях, в комнатах вагончиком, должны, просто обязаны проживать счастливые люди. Все на свете должны быть счастливы. Нет у них права быть несчастными, когда ему, Антону Нежданову, так хорошо!

С этой заочной любовью к человечеству, Антоха двигался в сторону дома, но в одном из дворов наткнулся на сцену, резко диссонирующую с его настроением.

Какой-то мужичонка, интеллигентного вида, лет сорока, стал объектом внимания четверых парней неинтеллигентного вида. Как водится, тот, что поменьше, пытался завести с мужиком тягучий разговор ни о чем, в то время, как остальные выходили на ударные позиции с флангов. Несчастный, судя по всему, понял, что его ожидает и жался к стене дома, чтоб обезопасить тыл. Пытался что-то отвечать нейтрально и уважительно. Однако, что будет дальше, здесь понимали все.

Как надо было поступить студенту в этой ситуации, – вопрос риторический. Но, бойцом он не был, а попытайся вступиться, – точно стал бы вторым терпилой. В тоже время и бросать человека нельзя. Благо отдел полиции находился буквально через дом, в соседнем квартале.

Никем не замеченный, Антон побежал к стражам порядка, надеясь, что мужик дотянет до их прибытия. Пара минут и он уже был внутри.

Сразу за дверьми, у турникета, стоял автоматчик. За стеклом – дежурный Виктор Валерьевич, майор, помощник дежурного старший лейтенант Фомиченко и Макаров, что-то вроде третьего помощника, а по сути – стажер, недавно перешедший в дежурную часть из ППСа.

Как-то Макарова звали, но, с такой фамилией, имя ему было ни к чему. Каламбуры, связанные с одноименным- пистолетом, сидели у него уже в печенках.

– Там, там человека грабят, через два дома! Скорее! – сходу выпалил студент.

– А вы, собственно, кто? – невозмутимо спросил автоматчик, которому волнение Антона как-то не передалось.

– Я? Никто. Просто, гражданин. – ответил Антон.

Наверное, стоило б ему употребить какое-то другое слово. Не знаю, человек, что ли. Человек нейтральней. Оно звучит и гордо, но и как челаэк, тот, который половой в трактире.

А это, гражданин, получилось слишком пафосно и неуместно для данного места. Еще и громко так… Диссонанс с представителями власти задрожал легкой рябью. Ему бы замереть, но увы.

– Гражданин?! О-как! А документики у вас, гражданин, имеются при себе? – строго спросил из-за стекла Виктор Валерьевич.

Документиков у Антона при себе не оказалось.

– Послушайте, причем тут мои документы! Вы слышите меня: человека грабят! Может, вообще убьют или покалечат!

– Где грабят?

– Во дворе пятого дома, в соседнем квартале!

– Кто там у нас? Восьмой маршрут? Сейчас проверим. – недоверчиво произнес дежурный и взялся за рацию: Восьмой Аксаю, восьмой Аксаю, прием!

– Восьмой на связи! – прохрипело из динамика.

– Вы где? Что там у нас во дворе пятого дома? Там, вроде, грабят кого-то?

В эфире зависла пауза. Уже по ней можно было догадаться, что правду с того конца говорить не планируют. Оно и понятно: на восьмом маршруте патрулировали не роботы, а живые люди. На корпоратив рядовой состав не приглашали, поэтому они отмечали день рождения отдела самостоятельно, там, где этот праздник их заставал.

Восьмой маршрут, как истинные патриоты своего ОВД, отмечали в служебной машине, расположившись в тихом гаражном кооперативе. Все как положено: водочка, кола, хот-доги. И еще картишки с копеечными ставками, сообщавшими игре дикий азарт! А тут на тебе: двор пятого дома!

– Только что проезжали, все тихо! – нарочито бодро доложил старший наряда.

– Принято. Отбой.

– Ну? – вопросительно посмотрел дежурный на Антона: Похулиганить захотелось? Нам тут, по-твоему, делать нечего?

– Ну, видимо. Раз вы человеку помочь не хотите! – махнул рукой студент и пошел на выход. Если с «гражданином» было еще фифти/фифти, тот вот этого говорить было точно не надо.