Кино, Ктулху и коты-убийцы

Ночь обещала быть долгой и болезненной. Для обоих.

* * *

– Он слишком долго издевался над тобой, теперь он больше не будет. Он думал, что ты жалкий червь, но ты показал ему, кто тут главный и что с тобой эти номера не пройдут. Теперь он жалеет о своем поведении, о да, сэр, сильно жалеет! – Джордж Крамстин расчесал пробор и осмотрел себя в разбитое туалетное зеркало. Из зеркала на него смотрело вымирающее животное – панда. Лицо после вчерашней ночи выглядело как просроченное авокадо, одежда – висела мятым мешком. На малиновой жилетке с шитьем (купленной на распродаже) Джордж с неудовольствием увидел темное пятно неясного происхождения. Впрочем, пятно было сбоку и шло вдоль шва, так что, если держаться боком к свету, казалось, будто это специальная строчка или оригинальная тесьма. Главное, чтобы никто не приглядывался, особенно Унылый Док.

Впрочем, вчерашняя ночь – пусть и бессонная, все-таки вернула ему немного жизненных сил и расположение духа, хотя и не все получилось как надо. Джорджу не понравился материала черного плаща, да и металлический стол смотрелся как-то по-детски, опять же крови было мало, с пяти литров не особо разгуляешься. Впрочем, чего еще ждать от Чеда Дэрроу, мир праху его, о нем теперь либо хорошо, как говорится, либо выносим по частям. Дешевка, она везде дешевка, даже в сценах с расчленением. И Джордж, уже повернувшийся было к выходу из уборной, наставительно поднял палец:

– Ты оскорбил меня, Джорджа Крамстина, продюсера. Теперь ты знаешь про его страшный пыльный чулан, оттуда еще никто не возвращался. Теперь бойся ты, Унылый Док. И никакая я тебе не осли… – тут в кабинке раздался звук спускаемого бачка, с шипеньем сработала автоматика, заглушив последние слова кинопродюсера.

– Эй, ослиная задница, ты слышал, Чед Дэрроу пропал? – Тим Харрис, рыжеволосый осветитель студии, уныло выгнув губы и пододвинув тарелку Джорджа, методично перекладывал себе оттуда кусочки поаппетитнее. За такие фортели его в студии не любили, а за эту специфическую гримасу – называли Унылым или Рыжим, или просто Доком (за цвет волос и менторский тон). – В седьмой студии никто ничего не знает, опросили всех его стажерок, никто не в курсе. Это уже четвертый, если так пойдет и дальше, весь съемочный сезон ослу под хвост. Почитай все руководство павильонов куда-то подевалось и ни слуху, ни духу. Может, похитил кто?

– Дэрроу пропал? – не выказал особого удивления Джордж Крамстин. Продюсер, как всем было известно, ненавидел Чеда, считал его пошляком и бабником, однако на следующей неделе группа действительно должна уже была утверждать всю бутафорию, поэтому исчезновение администратора реквизиторского цеха обещало стать проблемой. Тем не менее, Крамстин не выказывал особенной досады или удивления.

– Эй, ослиная задница?…

– Что? – механически ответил Джордж, однако тут же сжал зубы, задохнувшись от ярости: – Ттты!…

– …салат будешь? – довольно загоготал Док и, не дожидаясь ответа, резко цыкнул и отсалютовал ложкой. Поймав недоуменный взгляд официантки, по-бульдожьи осклабился, приподняв брови и выкатив глаза. Официантка фыркнула и отвернулась. На Дока все реагировали одинаково – включая беспозвоночных и земноводных. – А знаешь, ведь в это самое время Чеда может кромсать какой-нибудь маньяк. В чуланчике под мостом, например…

– Не пори чушь, Унылый, – отмахнулся Крамстин. – Просто Чед засиделся у какой-то из своих милашек. Ты еще скажи, что его поймал маньяк в капюшоне.

– Прям с языка снял – как пить дать в капюшоне, в черном! Парень стал маньяком, потому что его жестоко изнасиловали в детстве, а потом еще и вырос геморрой размером с кулак. Вот он и пошел всех резать. Похищать и резать. А пока только салатом делиться не хочет – прям как ты, ослиная задница!…

Рыжий охальник с мерзким гоготом увернулся от тычка Крамстина, одновременно с удвоенной силой поглощая ворованую снедь. – Паразит рыжий, таракан! – прошипел Крамстин, впрочем, гнев моментально прошел, уступив место более практичным размышлениям: то, что Рыжий заметил пропажу Чеда Дэрроу, означало, что об этом судачит как минимум половина персонала труппы. И что скоро начнут задавать неприятные вопросы сверху, а это уже плохо.

В «Поросятах Лоу» вечером всегда набивались завсегдатаи из небольших киностудий поблизости. Многие друг друга знали, поэтому то тут, то там между столиками раздавались приветственные оклики. Здоровались, однако, вполголоса – за центральным столом сидела компания крутых парней из первого павильона. Там снимали что-то серьезное, может даже рекламный ролик. Одетые все как один в темные костюмы, они обсуждали бюджет и молча пили плохой бурбон.

Между тем смеркалось, официантка приглушила свет, включились настольные лампы, погрузив переходы (и мусор на полу) в таинственный полумрак. На лицо невысокого Джорджа Крамстина упала тень от гардины и почти закрыла ему лоб, превратив обычную недовольную мордочку в зловещую гримасу.

– Да и дьявол с ним, с этим вашим Чедом, – рядом с «Доком» Харрисом и Джорджем в забегаловке сидели еще двое. Это были их соседи по студии, долговязый Майлз и жизнерадостный некогда толстяк Альфред Гоу. Обычно не дураки пожрать и поругаться, приятели уже как неделю ходили тише воды ниже травы. Майлз заказал только салат из водорослей, а Гоу и вовсе сидел без ничего, что даже немного пугало. Странное впечатление довершали огромные то ли синяки, то ли тени под глазами у обоих. Произнеся реплику про Чеда, Майлз сверкнул глазами и снова уткнулся вилкой в водоросли.

– Больно уж ты злой стал, Майлз, – с ухмылкой заметил Док Харрис. – Это на вас последний фильм так подействовал. Поди, порнушку снимали, а признаться стыдно, а?

Ответом ему стал демонический хохот.

Смеялся безумный индеец. Вернувшись со своих таинственных съемок, Гоу и Майлз теперь везде ходили со стариком сиу, к которому обращались «икче-тун», что означало якобы «учитель-шаман». Старая перечница явно не просыхал последние лет двадцать, ходил в выцветшем пиджаке на голое тело и либо все время клевал носом, либо, проснувшись, опрокидывал кружку-другую, чтобы уставиться в пустоту, пожевать беззубой челюстью, потрогать черные перья, вдетые в уши, и снова задремать.

– Ага, – не дрогнув ни единым мускулом, Гоу только мрачно кивнул. – Адское порево, можем и тебя пристроить. Если ты, конечно, захочешь. Кормят, кстати, там хорошо, прямо на убой, много хорошей, вкусной и сытной еды… – после паузы говоривший уставился на рыжего осветителя взглядом пустым и странным. Обвисшие щеки Гоу только всколыхнулись, когда он внезапно – громко цыкнул на рыжего осветителя. Док поперхнулся и замолчал и молчал почти до самого конца встречи. Некоторое время все сидели, не говоря ни слова, только Док шумно жевал и скрипел пластмассовой вилкой, вопросительно поглядывая то на Майлза, то в тарелку. На Гоу рыжий смотреть избегал, на Крамстина – почему-то тоже. Сам Джордж Крамстин происшедшего, казалось, не заметил, погруженный в собственные мысли.

– Ладно, гудбай, кролики, ад заберет всех, – все так же мрачно попрощался Гоу. Майлз быстро встал, коллеги не сговариваясь, синхронно скользнули во тьму между столиками и исчезли, оставив, впрочем, чаевые.

– Ты наконец набил брюхо, Унылый? Нас сегодня ждут две расчлененки и полная ванна крови. Выставишь руку, ее в этот раз снова плохо отрезала одна наглая, рыжая морда… – Джордж поднялся, его глаза мрачно сверкнули, отражая свет лампы.

– Ванна с кровью? – Док поежился, а потом оторопело встал. Однако его оторопь рассеялась, стоило лишь Крамстину нетерпеливо махнуть рукой: – Забыл, что ли?! Две сцены с убийствами, павильонная съемка, сегодня подписываем в производство, ну! «Маньяк из ванной-3: Кровавое воскресенье»…

– А! Так ты про нашу ванну с кровью? – «рукой» киношники между собой называли переносной миникран. Периодически осветители (под руководством Рыжего Дока) неверно выставляли его рабочий минимум – то есть «плохо отрезали». Выручал только сам высоченный Рыжий, его плечи. Ходили разговоры, что Тима в осветителях держат исключительно ради поддержки крана, очень уж скверно справлялся он со своими прямыми обязанностями. Слухи Док не опровергал, предпочитая – сально и не к месту похохатывая – намекать на «ооочень личные» связи в руководстве. Обязательно унося потом все чипсы из общей буфетной.

– Конечно, а про какую еще ванну? Давай вставай, лампы сами себя криво не установят!

Дожидаясь долговязого Дока, Крамстин ушел в свои мысли: черный плащ, кровь, чулан… Тут его взгляд случайно упал на угол дивана. Вот те на! Майлз и Гоу забыли своего шамана. Старик смирно сидел, только сухо блестели белки, но глаза – неотрывно следили за Джорджем, за каждым его движением. Продюсер на секунду отвернулся поторопить Рыжего, как вдруг старик одним рывком оказался прямо перед ним, подобравшись, как пантера, вытаращенные глаза вращались в разные стороны, в лицо пахнуло горячечным дыханием. Продюсер невольно отшатнулся, рефлекторно заслонившись руками.

– …эээ!

– Катчука! – желтые зубы индейцы отчетливо лязгнули, кадык дернулся вверх-вниз.

– …ээээээ? Простите! – залепетал продюсер. – Харрис! – его голос резко пошел вверх и оборвался на визгливой ноте, будто у дамочки. Старик однако загораживал дорогу, двигаясь к Крамстину сноровисто и скупо, как змея в траве, шевеля пальцами и приговаривая:

– Три знака смерти вижу на тебе, Катчука!

Ты красноглазый койот, убийца в норе, Катчука!

Рука твоя, сгибаясь, огнем горит, Катчука!

Сидеть хочешь – твоя сильно внизу болит, Катчука!

Дышать твоя болеть и кашлять, Катчука!

– Харрииис… – запищал Джордж, но тут старик, как ни в чем ни бывало, вернулся на обшарпанный диван и принялся меланхолично осматривать пластиковые стаканчики.

Двигаясь к выходу, оба киношника молчали, Док Харрис – дожевывая жилистый кусок говядины, а Джордж Крамстин – переставляя ватные ноги и прислушиваясь к сердечному ритму. Сейчас придется звонить боссу, Чиллеас наорет и, скорее всего, обвинит его в пропаже Чеда. Последнее, конечно, справедливо, но все равно бесит! А еще перед глазами так и стояла ванна, полная крови, с проржавевшими потеками на боках, надо с этим что-то делать, так ведь и с катушек слететь недолго! Ничего, придет день, каждый из них получит свое, тогда они узнают, кто такой Джордж Крамстин и как выглядит его страшный чулан…. В этот момент проходящий мимо официант толкнул продюсера под руку, запястье тут же пронзила острая боль.

– Чего орешь? – Харрис перестал жевать, вернее, жевал теперь только одной половинкой рта, вторая обреченно потянулась вниз. Вид у Унылого Тима получился даже унылее обычного.

– Артрит проклятый, всегда невовремя…

Где-то в отдалении, позади них раздался демонический хохот индейца. Джордж ускорился, стараясь не смотреть назад.

На стоянке выходящих из кафе караулил молодой мексиканец, стюард. Харрис дал номерок и долларовую банкноту, парень исчез, и минуту спустя перед ними уже стояла помятая в житейских передрягах «ласточка» Дока. Залезая в пыльный салон, Джордж краем глаза заметил украшение из вампума поверх мятой манишки стюарда, молодой человек был индейцем.

– Вы случаем не сиу? – в открытое окно дул теплый ветер, тело полненького продюсера удобно устроилось в прохладном кресле, все образуется, с ванной и черным плащом как-нибудь решим, а старый шаман – ну, просто старый шаман…

– Да, сэр, Том Гроза-в-Прериях, сэр…

– А что хотят сказать, если говорят человеку «катчука»?

То, что произошло дальше, сложно описать, но заняло оно буквально доли секунды. Стюард гортанно крикнул, его лицо исказилось от ярости, он быстро нагнулся и замахнулся, в руках его оказался увесистый ком сухой грязи… К счастью, именно в этот момент Док дожевал-таки свою говядину и, как всегда, дико стартанул с места, не обращая внимания ни на что вокруг. Поэтому брошенный ком попал не в голову Джорджу, как планировалось, а в дверную планку. Джордж почувствовал только, как песчинки, брызнув о косяк, обожгли ему шею и быстро стекли в потную ложбинку между воротником и лопатками прямо в брюки, сбившись там в колтун наподобие второго копчика.

Харрис потянулся было к рычагу остановить машину, но Джордж так высоко и дико тянул свое «ииииии», что осветитель мигом передумал и, наоборот, дал по газам. «Ласточка» выпрыгнула с разворота и заскакала по шоссе, как бешеный кролик.

Десять минут спустя Док уже откачивал своего впавшего в полную прострацию коллегу, дул ему в уши и растирал виски. Пострадавший продюсер, весь всклокоченный, с пропыленными волосами и страшно вытаращенными глазами, сперва не реагировал, но потом вдруг шумно задышал, тоненько взвизгнул и уткнулся водителю в плечо.

– Не знаю, то ли поржать над тобой, то ли пожалеть… – задумчиво прошептал рыжий осветитель, но когда раздались особенно резкие всхлипы, быстро принял решение и, неловко приобняв, похлопал незадачливого коллегу по спине. Вся она была в земле и потеках пота, и Рыжий принялся стряхивать пыль и песок, продолжая утешать бедолагу (в своей, конечно, особенной манере): – Ты не думай, ослиная задница, это не домогательство, я по-дружески… ты, конечно, парень хоть куда, просто я больше по женщинам, понимаешь?

«Вот же дурья башка, пятно на свою жилетку посадил, онанист чертов» – отметил Тим про себя. – «Мда, не задалась у тебя неделька, ходишь весь дерганый, одни ванны с кровью на уме…»

– Бур-мур…

– Что ты говоришь?

В ответ Джордж снова что-то неразборчиво пробормотал, не вынимая носа из тимовой подмышки, Док разобрал только что-то про «чулан», но не придал этому особого значения и, как показали последующие события – зря.

*****

– А я тебе говорю, Смонни, он просто маньяк-убийца, этот Крамстин, да-да, мэм! В студии, говорят, пропало уже десять черных девушек – так их нашли по частям и ни одной головы! И это только те, кого нашли… Да я сама в курилке слышала. Видела бы ты его пустые глазенки и как он меня ими раздевает, замухрышка! А эта малиновая жилетка? В такой ходят только насильники, послушай черную сестру, она зря не скажет! Бессовестный белый глист, такой подсыплет в кофе стирального порошку, изнасилует вантузом, а тело в ванной распилит и бросит как Барби Малибу! И уменьшится твоя Роза ровно в три раза, будет пятьдесят кило кусочек, как замороженные креветки на распродаже. Ходит в своей жилетке с пятном, вечно бормочет про кровь и кишки, я даже его пропуска стараюсь не касаться, мало ли какую заразу подхвачу…

Охранницу, дежурившую в тот день у входа в кинопавильон, звали Элайза Джонсон, но все звали ее Черная Роза. Она меньше всего походила на Барби и еще меньше на розу, на ум приходила, скорее, мужская кукла Кен и букет незабудок – потому что в обхвате она была примерно как три Кена, а незабудки – потому что всякий, кто Розу встретил, вряд ли ее забудет. Она возвышалась над обычными посетителями, как могучий утес c противотуманной сиреной на верхушке. Сходство дополняли яркие нашивки, они были вроде маячков, предупреждающих об опасности. Держись подальше, морячок, говорил этот сигнал, в этой бухте не ты поймаешь кашалота – кашалот поймает тебя, огромный черный кашалот, который любит тако с острым чесночным соусом.

Джордж Крамстин (а это именно о нем говорила Черная Роза) морских сигналов не знал, зато он знал Розу, а она знала его. Знала и – по неизвестной причине – люто ненавидела, подозревая в самых страшных грехах. И надо же было такому случиться, что сегодня у входа в дирекцию павильона дежурила именно она, вот уж пришла беда – отворяй ворота. Ну или двое ворот, учитывая размеры черной охранницы.

Там, где рыжий осветитель без каких-либо проблем прошел на территорию съемочного комплекса едва кивнув, маленький продюсер (уже наученный горьким опытом) остановился за два метра от будки, держа одну руку открытой ладонью вперед, а другую – вытянутой с открытым пропуском. Роза не любила неожиданностей ни от кого, а особенно она их не любила от праздно шатающихся белых маньяков-коротышек в жилетке с подозрительными пятнами, отнимающих личное время у бедной работающей черной женщины.

– Имя, цель прохода на территорию! – скомандовала Черная Роза, возвышаясь над невысоким Крамстином не менее, чем на четыре головы. Одна ее рука судорожно сжимала полицейскую дубинку, вторая, облаченная почему-то в голубую латексную перчатку, – покоилась на газовом баллончике. В ее дежурство ни один злоумышленник не попадет на охраняемую территорию, беззащитные черные женщины могут спать спокойно!

– Джордж Крамстин, седьмой павильон, креативный совет по съемкам… – заученно начал продюсер и администратор. Черной Розе он не мог отомстить даже в собственных мечтах, она действовала на него, как удав на кролика, подавляя всякую волю. Он молчал, пока Роза ощупала его воротник и лацканы пиджака и лишь зажмурился, когда черная рука в голубой перчатке открыла ему рот, а внутрь уставились внимательные карие глаза. «Лишь бы не кашлянуть, лишь бы не кашлянуть» – подумал Джордж, чувствуя, как тальк с перчаток оседает на небе. Тальк белый, он падает, как мягкий снег, как снег на пальмы Лос-Анджелеса. У пальм крепкие, волосатые стволы и коричневый луб, похожий на жесткое кокосовое волокно. Если такой волосок попадет в горло, начинаешь кашлять как оглашенный…

Крамстин нервно замычал, понимая, что любое его движение может быть истолковано бдительной Розой как попытка соблазнить невинную девушку. Попытка, которая может стать для него последней.

Кашлянуть, хоть бы раз! – края глотки пересохли от напряжения и хрустко смыкались при сглатывании, будто дюны Сахары, пока меж ними сворачивается и крутится, и крутится огромный небесно-голубой смерч, как перчатки Черной розы, ощупывающие его десны. Эта горячечная картина ввергла беднягу в некое подобие кататонического приступа. Который быстро перерос в приступ панического ужаса, стоило взгляду Джорджа случайно упасть на сжимаемый Розой тюбик, который он сперва было принял за газовый баллон. Но это был не слезоточивый газ, это был вазелин. Рука в черной перчатке начала нащупывать его брючный ремень.

Последней каплей стали слова, которая великанша охранница пропыхтела, стараясь наклониться пониже:

– Инструкция, пфф… по охране территории обязывает меня…пфф осуществить пфф… глубокий личный досмотр. Не оказывайте пфф… сопротивления… сотрудничайте…

Миссис Симона Бейкер, чернокожая домохозяйка средних лет, с которой незадолго до этого болтала охранница Роза и которая оставила телефон на громкой связи, чтобы расчесать Мистера Тинкли (так звали любимого кота), надолго запомнила этот день. Даже спустя три года после этих событий она любила демонстрировать подругам и одноклубницам отметины на руках, оставленные Мистером Тинкли, и даже звонила в передачу о паранормальном со своим рассказом. Дело в том, что из телефона раздался вопль, полный такой невероятной тоски и затаенной боли, что бедный кот (довольно упитанный для своих лет) в один прыжок преодолел расстояние, отделявшее миссис Бейкер от туалетной комнаты, и забился там под ванную. Ни до этого, ни после подобной прыти Мистер Тинкли не проявлял даже близко.

***

В комнате было накурено, из угла в угол метались страшные тени, в углу огромной бесформенной грудой лежал списанный одежно-обувной реквизит. Кучи тонули в зеленом искусственном тумане, который студийные рабочие так и не могли выветрить после «Любовника зомби: зов кладбища». То тут, то там страшными кривыми пугалами возвышались силуэты съемочных вышек и запасных площадок (смонтированных не без участия кривых рук Унылого Дока Харриса).

Единственный исправно работающий софит освещал огромный монтажный стол, на котором лежали маски зомби, откусанные руки младенцев и любительская копия Венеры Милосской из папье-маше. Рядом стояла гигантская мягкая игрушка – песик Снупи, сделанный в виде изуверского жертвенника. Ее делали для боди-хоррора «Бог каннибалов», съемки которого были остановлены из-за запрета пропаганды насилия в кино, с тех пор куклой никто не интересовался. За год ее недобрые раскосые глаза потрескались и частично осыпались, а мех (вышедший из мастерской Чеда Дэрроу) покрылся пушистой красной пылью. Поговаривали, что Снупи никогда не находят на том же месте, где его оставили после предыдущего совещания, но никто этого не проверял – рабочие студии вообще любые ростовые куклы использовали самым причудливым образом, несмотря на любые запреты.

Шел креативный совет по теме «согласование бюджета». Он шел уже полтора часа, периодически взлетал огромный волосатый кулак владельца студии, слышались повизгивания, мольбы о милосердии, стук по столу, звучали женские крики. Креативный совет был в самом разгаре.

– И что ты с нею сделаешь, опять распилишь пополам?! – вопила режиссерка Тельма Сайерс, снимавшая под псевдонимом «Том Сондерс». – Ты в прошлый раз так сделал, публика даже попкорн отказывалась бросать, настолько это было вторично!

– Ой-ой, мисс Прогресс считает меня скучным, как мне жить после этого? – фигура постановщика Лесли Баррофф стала бы украшением любого охранного агентства, где отказалась работать Черная Роза. Когда он говорил – насмешливо улыбаясь и посмеиваясь – его подбородки бегали, как мячики у дрессированного тюленя. – А что ты можешь предложить для сцены жестокого убийства за триста баксов? Дай-ка угадаю – насекомое во рту или пришить чужие уши, да? Мы тут вообще про маньяка снимаем или про больного на голову эколога?

– Энтомолога, эн-то-мо-ло-га! Вырос у мамы большой, а ум как у пятилетнего… поди и достоинство такое же. – щуплая, но агрессивная Тельма прыгала вокруг Баррофф, как гончая. Но тот только лениво похохатывал, периодически что-нибудь попивая. Умиротворить расходившихся коллег попытался Берни Курро, главный постановщик:

– Давайте не будем ругаться, это неконструктивно, мне психоаналитик сказала, что ругаться скверно для энергии ци, это нарушает циркуляцию и мешает поглощать прану…

– Во-первых, не психоаналитик, а психоаналитичка. А во-вторых, что это у тебя за психоаналитик такой, что советует такую ахинею, опять ходил по бесплатному купону? – Тельма воткнула в оператора свой гневный тощий нос.

– Нормальная позитивная тетка, косички у нее прикольные такие, лохматые… Лекарства хорошие посоветовала, тут же дала, прямо из берета достала, мне сразу помогло, я вспомнил, как отец меня мыться заставлял, а я не хотел… Кстати, насчет жестокого убийства – давайте он всех застирает до смерти, а? Ново, свежо, незанюханно…

– Ты сперва лекарство с ноздрей стряхни, а потом про занюханность рассуждай. Господи, с кем приходится иметь дело, один всех пополам пилит, другой с «психоаналитиком» «лекарства» делит, идиоты!?

– Ну, идиот я или нет, а грудь у нее побольше, чем…

– Так, что ты там про женскую грудь вякнул, сексист недостиранный!?

– А я что, я ничего… – Берни поскреб подбородок, потом вытер потные руки о гавайку. – Только вот нам не сегодня-завтра снимать, а как мы всех в фильме мочить будем – непонятно. И кстати, куда делась половина нашего креативного совета – тоже неясно. Уже неделю оператор Сонни Краузэрс где-то валандается, да и без Чеда Дэрроу нам придется туго. Девочки в реквизиторской отказываются работать, он половине цеха (с которыми спал) пообещал место начальника смены, они переругались насмерть и костюмы выдавать отказываются. А без них у нас только два приличных пиджака и ванна – кстати, без крови. И еще кстати, один пиджак мой личный, я его в Лас Пальмас в лотерею выиграл… Так что давайте решать, как маньяк всех будет пилить – с бабочками или с ушами, только давайте подешевле, без реквизита.

– Может, просто убить их дер мачете? Большооой ножик – резать тростник… Жестоко убивать – в разговор с сильным акцентом вступил сухонький пожилой немец, бухгалтер, которого все называли «мистер Вассенхаген», потому он всегда представлялся именно так. Но на его слова никто не обратил внимания, а Тельма только досадливо поморщилась, будто в сотый раз услышав несмешной анекдот.

– Так… – Арнольд Чиллеас, хозяин студии, продюсировавшей все части «Маньяка из ванной», все это время не мигая смотрел на спорящих и теперь проявил желание участвовать в обсуждении. Уловив импульс, режиссерка пошла в активное наступление:

– Вот и мистер Чиллеас считает, что просто распиливать пополам это прошлый век и дурной вкус. И кстати, осуждает инфантильный сексизм нашего постановщика и женоненавистнические фантазии про большие ножи…

Берни обиженно насупился, скрестив руки на груди:

– Не знаю, у кого там какой вкус, но вот если ты разрежешь пару мулаток, я как минимум смогу это красиво снять. Три плана, две камеры, общий вид в конце – капли крови с края ванны и на зубьях пилы. Это же конфетка получится, нас зрители на руках носить будут!

– Ага, исключительно тебя… и не носить, а ВЫносить – прямо на помойку с твоим старьем. Ну кто сейчас красоток распиливает!? Людям нужен креатив, нужен нестандартный подход....