«Куда смеяться? или В поисках рофла»

«Как много сложных и абсолютно не нужных слов – думал Антон в этот момент – И все ради того, чтобы объяснить то, на что итак наводит повседневность, без всяких сложных метафор смотришь на людей и видишь абсурд».

– О чем думаешь? – Сергей заметил колебания друга.

– Думаю, что для такой простой идеи картину можно было и не рисовать – Антон отсек из потока мыслей самое необходимое.

– Ну, дело еще и в языке, каким с тобой автор говорит все-таки – не унимался Сергей – Пока ты принимаешь усилия по разгадке аллегории, ты вступаешь в особый диалог… хотя вижу тебе не особо это интересно… так что забей.

– Да почему? – запротестовал Антон, заметив, как Серега снова махнул рукой на него – Интересно просто сказать нечего…

– Слушай, было бы интересно, были бы и мысли! – Серега целый день ничего больше не спрашивал у него.

Поэтому на сей раз Антон и решил сыграть в интеллектуальную рулетку с другом. Вдруг что интересное попадется. И, действительно, спустя десяток-другой исторических справок его внимание привлекло внезапно прозвучавшее из уст Сергея слово «нацизм».

– Кароче, препод скинул мне источники для курсовой, а я тебе рассказывал, что сопровождает меня эта страшная женщина Аллилуева – увлеченно говорил Серега – я проверяю их по порядку. Первым там был Иван Ильин. Пока рылся в его работах, заметил одно интересное названьице «Национал-социализм. Новый дух». Уже понимаешь, куда клоню?

Антон закатил глаза и взял подбородок в тески между большим и указательным пальцем в позе Сократа.

– Национал-социализм. Нац. Изм. – расшифровал Серега.

– Тааак – загорелся Антон.

– Да, да, я тоже так подумал. – Серега открыл телефон и начал цитировать – «Новый дух национал-социализма имеет и положительные определения…»

– И это мы изучаем сегодня – недоуменно сказал он.

– Мда, странно, конечно, может, она не знала просто?

– Она 30 лет этим занимается. Так что не думаю. Вот еще: «Этот дух, роднящий немецкий национал-социализм с итальянским фашизмом. Однако не только с ним, а еще и с духом русского белого движения» От этого я вообще в осадок выпал.

– Ты хочешь сказать, что белые это русские фашисты? – Антон сложил свои любимые два и два.

– Он хочет сказать – поправил Серега – Но похоже на то, учитывая их национализм.

– Эх, ладно, от нас это все далеко. Не парься – Антон погас. Его лицо снова стало упорото-равнодушным.

– Неужели тебя это не насторожило!? – загорелся уже Серега, но другим огоньком и бросил удивленный взгляд на собеседника. Его удивляло, как же можно не придать этому факту такое же значение, какое придавал и он.

Услышав интонацию, с которой Серега сказал эту фразу, Антон смекнул, что здесь нужно быть поосторожнее: сам он хоть и не видел ничего особенного и интересного в этом факте, но все же понимал, что для друга это важно нужно его как-то поддержать, нужно сказать что-то такое что было бы похоже на собственное мнение (и было бы им), но при этом не выказывало бы незаинтересованности. Но Антон так часто проводил время в состоянии транса, что иногда забывал как складывать слова. Он мыслил тем уже забытым нами способом, которым это делали наши далекие предки до того как научились читать про себя. Образы, которыми он мыслил, погружая в себя, усыпляли. Этим ему и приглянулась математика: она предельно абстрактна, в ней можно было строить идеально геометрической формы воздушные замки из формул и функций, вычленять оторванные от практики принципы… Сейчас же перед ним стояла конкретная задача – не налажать перед Серегой, хоть тот и начал в последнее время чаще перегибать, все же Антон чувствовал и часть своей вины в этих коммуникативных неудачах.

– Это уже прошлый век, Серег. Я, конечно, удивлен, что фашисты бывают русскими, но сейчас их все равно уже нет. А она дала тебе этого автора по другой теме. Разве нет? – рассудил он.

Внутри Сергея вскипала злоба на то, что до Антона не достучаться, на то, что он не разделяет его негодования и в целом его интересов.

– Какой же ты ограниченный. Тебе ничего не интересно, кроме своих циферок и аниме! – вырвалось у него из груди.

– Ты как маленький, ей богу. Мы же можем о чем-нибудь другом поговорить – взаимно жаловался Антон – прекрати так на пустяки реагировать…

Он зевнул и расслабился под тенью распустившихся берез.

– Я вот вчера с Юлей…

– Не переводи тему. Это выглядит тупо – оборвал его Серега, которому казалось, что весь мир против него и всем плевать на его открытие. В момент, когда Антон переводит темы разговоров, он чувствовал, будто его обводят вокруг пальца.

– Ладно, извини. Чего ты хочешь от меня сейчас? – Антон поддался.

– Хочу понимания. Очевидно? – зло сказал Сергей, укрываясь ладонью от прорезающихся сквозь листья лучей солнца.

– Я тебя понимаю, Серега. Просто не считаю, что на этом нужно зацикливаться.

«Другая точка зрения» – всплыло в голове Сергея, и он почувствовал непреодолимое желание подавить волю собеседника и диктовать ему свою.

– Ну вот, опять ты злишься – заметил Антон на лице друга – Раньше ты был добрее.

Взволнованное лицо Антона разжалобило внутреннего тирана.

– Извини, я перегнул… Возможно ты прав, это мелочь, просто она показалась мне интересной, только и всего – выпустил он пар.

– Ты сходишь с ума, только и всего – попытался рассмешить его Антон. Это улыбнуло Серегу.

– Да… сумасшествие – теперь это лейтмотив моей жизни – Сергей пытался сыграть неизвестную ему роль.

– Что такое лейтмотив?

– Блять… ты реально щас?

Они обошли парк еще по одному кругу и пошли смотреть новый фильм, который впоследствии оказался Антону по нраву, что успокоило Сергея и даже порадовало, так как это очередной звоночек в сторону удачного контакта…

***

Иссохшие сибирские земли, наконец, получили глоток свежей влаги, от чего пейзаж за окном автобуса стал для Лены особенно атмосферным. Она ехала на учебу, к просиживанию штанов на которой уже привыкла, до конца оставалось вот-вот и четыре года. В ее наушниках «Summertime sadness»3 сливалась с дождевым потоком, орошающим за окном проплывающие мимо омские улицы. Дабы лучше уловить этот миг, она даже надела очки, что делает только в моменты по-настоящему достойные того.

Визуальный анализ: Ну, это, конечно, не Лос-Анджелес…

Память: И не Самара… и не Урюпинск…

Легкая улыбка на секунду мелькнула на лице.

Электрохимия: Я вообще-то хотела погрустить…

Плейлист дал знать, что настало время «West Coast»4. Медленный ритм трека теперь заполнял ее пустоту.

Память: But you've got the music, you've got the music in you, don't you?5

Ей рисовались картинки изображающие отношения с мужчиной, которого она самоотверженно любит и готова ради него на все. Губы медленно шевелились в такт тексту песни.

Электрохимия: I'm alive, I'm a lush… Your love, your love, your love.6

Такое своеобразное представление о женской силе, проявляющейся в службе великому идеалу любви, иногда успокаивал в ней бурное пламя цинизма. «Но чем это отличается от эстетики презираемого ею высокого искусства?» – спросите вы у нее. Не пытаясь разъяснять вам тонкости, она просто скажет что-то вроде: «Это другое». Потому что сама попытка что-либо объяснять попахивает претензией на уникальность. Но сама для себя она определяет отличие между так называемым высоким искусством и американской попсой в отсутствии у последней каких-либо признаков довлеющего над слушателем авторитета и его громкоговорящей творческой программы, а также, что называется, жизненность.

Электрохимия: Блин, уже скоро выходить… Надо успеть покурить в переулке! А то целую пару сидеть еще…

Под козырьком местного бара она докуривала вторую сигарету, наслаждаясь дымом свободы, будто в последний раз и побежала на пары.

В аудитории ее мутное зрение заметило сидящее где-то вдали очертание, сгусток человека, кажется, это был Сергей. Она надела очки и быстро разбросала на парте пенал и тетрадки. За все три пары парень даже не подошел поздороваться.

Визуальный анализ: Уж не знаю, смотрел ли он на меня…

Риторика: Ой, да вообще насрать… может хватить уже думать об этом? Очередной мужчина.

Логика: Раз не здоровается, скорее всего, обиделся за тот раз.

Риторика: Тем лучше для нас. Мы ничего не должные никому.

Авторитет: Уж скорее пусть скажет «спасибо», что мы озвучили ему честно причину, а не продинамили, как сделала бы другая… ему итак больно много внимания у нас в группе, кто-то же должен поддерживать и без того хрупкий баланс под названием «справедливость»…

Риторика: Вот именно!

Авторитет: Женщин никто не жалел всю историю человечества, так почему же они должны жалеть мужчин? Нужно ни мало смелости и воли для того, чтобы взять на себя такую абузу как ребенок, поэтому, таким как мама должны стоять памятники везде и всюду!

Риторика: Поддерживаю полностью!

Авторитет: А этот мудак еще и спорить с нами вздумал! Пускай засунет свои подачки в виде «Погулять» себе в зад. Механизмы романтизации культуры работают достаточно коварно, что только на руку таким как он. Сначала погулять, что потом? Грязные, омерзительные приставания… он захочет проникнуть в каждый уголок нашего тела, завладеть им… этого допустить нельзя.

Риторика: Возможно, он сейчас пялится на нас!

Она быстро оглянулась назад, вычленив взглядом Сергея.

Визуальный анализ: Он даже в нашу сторону не смотрит.

Логика: Нужно расслабиться, сами себе настроение портим, может, уже смиримся, что мир не крутится вокруг нас?!

Электрохимия и Драма: Значит, мы не нужны мужчинам…

Риторика и Авторитет: Значит, мы не нужны мужчинам! Слава богиням.

Это была пятница, поэтому Лена вышла в оптимистическом расположении духа, намереваясь сразу же закупиться в «Красном&Белом».

Вместе с мамой они включили дешевую романтическую комедию. Лена любит смотреть нарочито плохое кино, анализируя недочеты и угарая над ними. Прикончив бутылку царской, мама укладывается спать. Лена же решает тихо включить музыку. Теперь помимо повышенного градуса ей диктовал условия еще и рандомный плейлист «Spotify». Первым ей двигал звонкий голос Патрика из «Fall Out Boy», напоминая насколько это приятно – разбитое сердце. В веселом танце забытья она закрыла глаза, представляя, как несется в бескрайнюю высь, оставив все заботы на земле. Во время припева ей казалось, что у нее текут слезы. Плавные движения переливались в резкие покачивания головой.

Электрохимия: We could cry a little, cry a lot… Don't stop dancing, don't dare stop… We'll cry later or cry now… You know it's heartbreak.7

После второго куплета тело ее кружило, а сознание мысленно растворялось в бесконечном танце таких же, как и она ликующих одиноких девчонок, которые в концертном единстве образуют пресловутую магию музыки. Все они, Лены образовывали океан и лицезрели на сцене огромную раблезианскую Лену.

Танец, прервавшись по воле плейлиста, повалил ее на диван. Теперь душа выла в такт звонко-мелодичному тянущемуся тембру Мелани Мартинез.

Драма: Ooh-ooh-ooh…

По широкому ее лицу лились уже не воображаемые слезы.

Драма: Buuuut…

Попытавшись встать с дивана, она еще сильнее в него окунулась.

Драма: You're the shower of light I devour any day of the week.8

Женский голос, сливающийся с мужским, погасили в ней энергию танца. Теперь просто лежала на диване, обращая притупленный взор в потолок.

Цокот копыт и клавиш фортепиано окутал ее теплой атмосферой полусна, тепло воображаемого рядом рождественского камина расслабляло ее еще сильнее, и потолок исчез в сомкнутых веках. Госпожа Свифт в нежных тонах рисовала ей картины далеких миров. Губы ее, однако, все еще извивались в такт колонке.

Драма: And when I felt like I was an old cardigan…9

Легкая улыбка размыла былую грусть на лице.

Электрохимия: I knew you'd miss me once the thrill expired…10

Музыкальный шум расплывался и отдалялся. В абсолютной темноте сна приближался глубокий гул, а затем и акустические очертания криков. Во тьме медленно начинают различаться светлые пятнышки… кажется это снежинки.

Открыв глаза, Лена обнаруживает себя в полуосвещенном переулке неизвестного города. Холодок сует свои шаловливые ручки между ног. Дрожь выворачивает тело наизнанку, она замечает на себе лишь светлый кардиган, из кармана которого доносится два отрывистых звука похожих на писк. «Откуда у меня телефон? Да еще и такой старый…». На телефоне этом всплыло сообщение от мамы: «На улице начинает темнеть, а тебя еще нет дома! Быстро марш домой!» Ступни были облачены в черные сапожки с белыми шнурками. Низкочастотный звук откуда-то издали слегка резал слух. Спешно покинув переулок, она наткнулась на длинный средней широты коридор, отделанный белой плиткой вроде бы, метро.

– В Омске есть метро? – подумала она. На улице было на удивление тихо, практически беззвучно, лишь собственные шаги давали о себе знать, она не могла определиться, что больше ее пугает: полная тишина или звуки своих же шагов…

Она начала с осторожностью пересекать коридор, но из-за концентрации на звуках своих ботинок никак не могла понять, когда же кончится этот коридор! В конце коридора виднелась улица. Наконец-то!

Когда Лена приблизилась к началу улицы, открылся вид маленьких узких запутанных европейских улочек с фонарями на каждом шагу, дорога вымощена камнем. Ее охватило восхищение красотой и ужас одновременно. «Я никогда отсюда не выберусь!» – она хотела заплакать, но слезы почему-то отказывались идти, может, кончились?

Взяв себя в руки, девушка пошла по улице, осматривая каждый уголок. Всюду было пусто, витиеватая архитектура улицы вывела ее на площадь, в центре которой фаллический символ указывал в темное небо без единой звезды. Все здания были закрыты. «Может, это где-то в Швеции? Или Швейцарии…» – догадку перебил резкий звон колокола, который, казалось, все приближался и приближался. Нужно домой, волновалась она, если дом еще существует. Колокольный звон бил в уши все сильней.

Лена проснулась, услышав звон бутылок.

– Пора бы кому-то мусор выносить… – намекнула мать, грозно стоящая прямо над ней, где только что виднелся каменный огромный столб. В левой руке держала мусорный мешок.

– Еще часик и… – зевая, ответила Лена.

– Живо!

– Лаааадно – она еле подняла свое ленивое тело и, собрав свидетельство вчерашней вакханалии, побрела до мусоропровода.

***

Время от времени Сережу посещал его отец, лишенный по инициативе бабушки родительских прав. Как правило, они встречались в кафе не далеко от дома.

Сережа зашел в одноэтажное здание с яркой красной вывеской «Ням Ням». В дальнем углу помещения за столом сидел и ждал лысый худой мужчина лет 50-ти.

– Привет – бросил ему Сережа.

Он никогда не называл его отцом, так как это означало бы близость с ним. Он старался держать дистанцию, наслушавшись бабушкиных историй о том, как он бросил сына без единой копейки.

– Привет, привет – мужчина потер свой кривой нос с горбинкой.

Его черные маленькие глазки внимательно рассматривали сына.

– Да ты располнел – заметил он.

– Есть такое. Что нового? – парень проглотил легкую неприязнь, словно необходимую для здоровья ложку микстуры.

– Все по-старому – машинально ответил мужчина.

Отцу было стыдно рассказывать о своей работе кондуктора и о нищенской зарплате, большую часть которой он пропивал.

Они сели друг напротив друга и не смотрели друг другу в глаза: сын отвел взгляд в сторону окна, открывающего вид на лесную опушку через дорогу, а отец размешивал чай в картонном стакане и сопровождал это взглядом.

«Как учеба? Чем занимаешься? Сколько стипендия у тебя? Как дома?» – обычные вопросы отца к сыну. Последний редко интересовался делами отца. Но иногда интерес к жизни у Сергея затрагивал и эту сторону жизни.

– Интересно, а чем ты занимаешься в свое свободное время? Ты меня постоянно спрашиваешь, вот и мне стало интересно.

Отец слегка замешкал.

– Ну… Да ни чем таким. Смотрю хоккей или футбол по телеку. Всякие такие новости из политики. Кстати, может, видел, опять этот старик Байдон там корки мочит…

– Я не смотрю телек…

– Точно. Все время забываю – с некоторой издевкой произнес он.

– Ну и что там Байдон?

– Да опять дверь перепутал… Зачем америкосы слабоумного у власти держат, не пойму – отец ожидал какой-либо реакции со стороны Сережи.

– Да это так, говорящая голова.

– Ну что-то же он решает там. Или Путин тоже по-твоему говорящая голова?

– В том числе и он.

– Ага, конечно. Ты из интернета своего вылазишь хоть? – мужчина слегка напрягся.

– В интернете тоже много мусора, но тем-то он и хорош, что в тоннах говна ты учишься находить бриллианты – сказал сын, не отрывая взгляд от окна.

– Не знаю. Все нужное мне я могу найти на первом и иногда на Рен-ТВ.

– Давай, расскажи мне, как возникла наша цивилизация – подколол Серега отца.

Они оба усмехнулись.

– Между прочим, иногда там интересные вещи говорят. Например, про подводный мир.

– Или про цивилизацию отходов в канализации.

– Не без этого. Про историю, кстати, там много интересного тоже. Вот, я второй сезон «Игры престолов» недавно начал смотреть…

– В общем, ты тоже за пределы телека не вылазишь, я смотрю – прервал его Серега.

– В отличие от некоторых, у меня еще и работа есть. А в твоем возрасте я уже о семье подумывал – намекнул отец.

– Работа – это хорошо. На счет семьи – не знаю. Вот ты, например, зачем сына заводил? – интереса ради спросил Сергей.

– Ох, ну и вопросы у тебя. Чтобы не скучно жить было. Вот сейчас чтобы так вот посидеть поговорить с кем, было под старость лет.

– Ясно – отозвался сын.

«Он завел ребенка от скуки. Создал жизнь ради того, чтобы вести беседы раз в три месяца. Это что, блять, какая-то игрушка?» – все это было непонятно Сергею, и он это тщательно обдумывал.

В детстве он ждал каждой встречи с отцом, разинув рот, слушал его интересные истории. Лишь выросши, он понял, что отец еще более рассеянный и некомпетентный еблан, чем он сам. Что это то, чего надо избегать. Поэтому каждый свой косяк Сережа рассматривал в первую очередь с той точки зрения, а не похоже ли это на поведение отца.

Они просидели так еще час и разошлись.

– Ну что, предатель, все рассказал про меня? – с распростертыми объятиями встречала внука Таисия Ивановна дома.

– Мы о тебе редко говорим – ответил тот.

–Ну, ну – выразила она сомнение.

Бабушка не пускала отца Сережи в дом и не одобряла эти встречи, но и не препятствовала им. Все-таки ей было интересно, какие новости принесет ей внешний мир через входную дверь, а не телевизор. Пусть новости эти будут хоть от врага всей ее жизни.

***

Все эти встречи с «одномерными» родственниками и друзьями продолжали питать Серегин снобизм, пока каникулы не подошли к концу. Одногруппников, с которыми юный филолог себя все больше и больше отождествлял, он встретил без восторга и без ненависти. С восторгом он встретил пары по зарубежке. Одним из первых он пришел в аудиторию и занял последнюю парту для лучшего обзора.

Когда вошла Лена, он посмотрел на нее и, вспомнив прошлый осадочек, подумал: «Алкашка даже не посмотрит в мою сторону. Наверное, без очков не видит».

Хотя Лена смотрела в его сторону и не раз, особенно во время его выступлений. Но когда мы озлоблены на весь мир, то предаем значение только злобе и ненависти, а доброту и понимание склоны нивелировать.

Преподаватель задерживался на 5 минут каждую пару. Таким вот образом Покровская Надежда Олеговна давала фору опаздывающим, а сама наслаждалась свежим воздухом лишних 5 минут. Её преподавательский портрет в коридоре филфака выделялся среди прочих необычайно темными глазами, длинными, покрывающими половину спины, кудрями и орлиным носом.

Подобно античной богине она, наконец, влетела в аудиторию на крыльях пегаса, развивая свои длинные волосы.

– Садитесь – она быстрым движением растопыренной ладони провела сверху внизу – На чем мы остановились в прошлом году?

Студенты захлопали глазами, оглядывая соседние ряды в поисках помнящих.

– Так и думала – бросила она с легкой иронией – Ну что, с новым семестром вас. Лекция по европейскому романтизму. И сразу запишите, чтобы не забыть: на следующий семинар готовим материал по немецкой идеалистической философии. Это нам понадобится для понимания историко-культурного контекста.

С этих самых пор Сергей внес в свою систему координат философию, связанную по рукам и ногам историей и литературой. «Вот бы у нее писать курсач» – мечтал он. Зарубежная литература увлекала его куда больше отечественной, давала ему пищу для размышлений, знакомила с чем-то новым. Потом он вспомнил, что его нынешняя курсовая готова только на половину и с этим что-то нужно делать. Перспектива огорчить Аллилуеву пугала своей неопределенностью. Как-то раз он дал ее номер одногруппнице, после чего три часа выслушывал от нее лекцию о деловой этике. Да и почвенничество Достоевского не откликалось в душе… неужели еще три года писать о Достоевском? «Неужели ничего нельзя с этим поделать?» – вопрос он снова адресовал потолку в порыве волнений, вызванных тревожной думой. Достоевский мог бы не одобрить этой установки, хотя с другой стороны он много чего не одобрил бы: евреев, к примеру…

– Первое с чего стоит начать этот семестр – это с того, что вы уже взрослые люди и вполне психологически зрелы для того, чтобы нести ответственность за свои поступки. Так вот все, о чем мы говорили до этого на лекциях и все, о чем будем говорить после, нужно расценивать как точку зрения автора. В том числе и то, что говорю я это мое мнение и мой опыт. Классики имели одну точку зрения, романтики же, как мы сейчас убедимся, смотрят на мир по-другому. Они считали что…

«Точка зрения» – два слова отчеканились в сознании Сергея на всю жизнь. Далее он только будет развивать эту мысль. Он, конечно мог вспомнить о словах Антона, но обстановка располагала к другому вопросу: «От чего же точка зрения зависит?». Ответить на этот вопрос ему помогали история и экономика. Ставила же подобные вопросы литература. Со временем он стал присматриваться и к кино, музыке и играм. Нередко хворостом в пламени его мысли были и эти лекции.

Все эти мысли позволили ему отвлечься от Лены полностью. Та же в свою очередь была томима смутной надеждой на его внимание. Она хотела, чтобы он подошел к ней и спросил, почему она не общается с ним. Но в душе понимала, что это детские хотелки, вызванные гендерной социализацией, культом романтики, навязанным женщинам патриархатом. Но в то же время хотелось, чтобы ненавистный мужчина, которому, скорее всего, на тебя плевать, все же уделил тебе внимание…

На паре по философии она, молча, изнывала от скуки и непонимания, вызываемого бормотанием каких-то непонятных слов по типу «Воля», «Миросозерцание» или « Эристика». Лишь цепкий эстетический взор спасал ее от вязкого болота философии.

Визуальный анализ: У Ани-то губа не дура. Свитер просто класс!

Концептуализация: Синее пламя, окаймляющее подол юбки и оранжевое сверху… ей к лицу. А у Риты как всегда её аристократическая шиза: Черное, черное, черное! Могла бы хоть раз надеть что-нибудь другое, хотя бы попытаться.

Драма: Черное, вообще-то, указывает на тонкую душевную организацию.

Авторитет: Педовка…

Электрохимия: Когда-то и мы были молоды…

– Всем спасибо за пару, на следующее занятие готовим «Или-или» Кьеркегора – объявила преподавательница.

Лена полезла гуглить озвученную фамилию.

Визуальный анализ: Хм… А он секси…

Риторика: Душнила опять какой-то, они все такие.

Концептуализация: Философы?

Риторика: Очень смешно!

Дома она встретила маму, не успевшую раздеться после улицы.

– Привет, Лен. Как учеба? – спросила она как обычно.

Концептуализация: Боже, снова это ужасное пальто! Когда она его уже выбросит?

– Сойдет, эта философия меня в могилу сведет…

– Ну, для общего развития может и сгодится – Дарья задумчиво закатила глаза.

– Кроме лингвистики мне в принципе ничего не нужно – небрежно заявила дочь и, не сдержавшись, добавила – Кстати, мам, может, ты купишь себе одежду новую?

Дарья восприняла это как упрек со стороны дочери, которая и без того, по ее мнению, не умеет следить за собой.