Венецианский гвардеец

Роман Кожевников

Венецианский гвардеец

Эпиграф

«Sulla spada del coraggio fiorisce la rosa dell’avventura. Chi vince sé stesso, trova nuovi mondi» (На мече отваги расцветает роза приключений. Кто побеждает себя, обретает новые миры).

– Витторио Альфьери, трагедия «Агамемнон» (1783), акт II, сцена 1

Пролог

Адъютант генерала Наполеона, уполномоченный по особым поручениям майор Жерар Дебюсси, взорвался потоком отборной площадной брани, при этом лицо его не багровело, как обычно, а покрывалось мертвецкой бледностью. Только что капрал Маре доложил ему, что тщательно спланированная операция по захвату реликвий секретного Фонда Венеции, состоящих их древних рукописей и ювелирных изделий, провалена.

Большой отряд опытных солдат под командованием майора Ле Бре, устроивший тщательно подготовленную засаду на горной дороге, пятнадцати нечего не подозревающим венецианцам, которые везли бесценный груз, по всей вероятности, полностью погиб. И погибли солдаты, будучи атакованы неведомыми чудовищами, которые разорвали французских солдат когтями и зубами, оставив страшные следы на их телах.

– Все за мной! – заорал майор, выбегая из штаба операции находящийся в предгорьях итальянских Альп – в местечке Ауне, в трех километрах от места засады, запрыгивая на своего коня.

Он находился в нервном напряжении с раннего утра, потому что сегодня вечером он должен был послать гонца к генералу Наполеону с донесением, что обоз с ценностями захвачен и ждет его особых распоряжений. В предполагаемое время нападения на обоз он, интуитивно почувствовав, что что-то идет не так, послал капрала Маре в одежде фермера на место засады, который почти сразу же вернулся с ужасными новостями.

И вот теперь небольшой отряд, расположенный в нескольких километрах от места схватки, мчался на полной скорости для выяснения всех обстоятельств несостоявшейся засады. Через десять минут бешеной скачки майор застал не поддающуюся внятному объяснению нереалистичную картину.

Шел мелкий дождь, было холодно, и в вечерних сумерках на мокрой дороге в грязи беспорядочно лежали мертвые французские гренадеры с гримасами ужаса на лицах. У одних были проколоты горла, у вторых вспороты животы и внутренности вывалены наружу, у третьих вместо глаз зияли черно-кровавые пустые дыры. А повозки с бесценным грузом как сквозь землю провалились.

«Гнить мне до конца моих дней в Бастилии» – зло подумал майор, – и стал отдавать распоряжения своим людям. Одним по подсчету убитых французов и венецианцев, другим по отсечению возможных путей отхода неустановленных налетчиков. А сам стал спешно организовывать отряд для погони.

В этот злосчастный вечер 25 апреля 1797 года бесследно исчез венецианский обоз с бесценными реликвиями древности и ювелирными изделиями, оценённые в миллионы дукатов…

*****

Генералу Наполеону Бонапарту кратко докладывал о случившимся специальный курьер капрал Маре, прибывший рано утром от его личного адъютанта майора Жерара Дебюсси.

«…На дороге и ее обочинах убитыми обнаружены 46 французских солдат во главе с майором Ле Бре, и еще 6 французских егерей-наблюдателей в лесополосах, находящихся справа и слева от дороги. Их личности опознаны в установленном Директорией порядке. На месте боя также обнаружены 14 венецианцев, переодетые согласно прикрытию, в одежды крестьян и торговцев во главе с заместителем начальника тайной полиции Венеции Симоне Росси. Единственный человек, капитан венецианской гвардии Бруно Челла на месте боя убитым не обнаружен. Раненых на месте засады не обнаружено.

Причины гибели венецианцев установлены. Они погибли от холодного и огнестрельного оружия французских солдат.

Причины гибели французских солдат в количестве 20 человек установлены. Они погибли от холодного и огнестрельного оружия венецианцев.

Причины гибели остальных французских солдат не могут быть точно установлены. На трупах солдат имеются раны от тонких клинков предположительного египетского производства. Кроме того, на телах солдат имеются глубокие смертельные раны, нанесенные крупными когтями и/или клювами неустановленных крупных хищных птиц. Характер ран: повреждения внутренних органов, глаз, разрыв тканей лица, шеи, груди, живота.

На месте боя были собраны несколько десятков крупных перьев черного, белого и желтого цвета, а также один коготь, по всей вероятности, отрубленный от лапы птицы.

Обоз не обнаружен. Майор Жерар Дебюсси организовывает поиск налетчиков и погоню за обозом. Доклад окончен.»

Взбешённый главнокомандующий, со всей силы отбросил свой головной убор в сторону.

– Черт возьми! Через сутки Дебюсси срочно ко мне. Вон! – проорал Наполеон почти в лицо капралу, который со скоростью бешеной собаки ретировался из штаба Армии.

Через месяц пернатые убийцы были установлены учеными из Парижской академии наук. Ими оказались Ястребы-ягнятники (научное прозвище). Параметры птицы: Общая длина птицы 95-125 см, вес 4,5-7,5 кг, длина крыла 75-80 см. Вид птиц – редкий, обитает в самых незначительных количествах в Альпах…

Глава 1 Дуэль

Тупиковая улочка Венеции, куда они свернули, была узкой и темной, освещенной лишь редкими фонарями, чьи тусклые огоньки дрожали на ветру. Стены домов, покрытые мхом и трещинами, словно сжимались вокруг, создавая атмосферу театральной сцены, где вот-вот начнется кровавая драма. Я, в карнавальном костюме королевского мушкетера, стоял посреди улицы, шляпа с пером была слегка сдвинута набок, а шпага в руке блестела в свете луны.

Оскорбив друг друга, мы условились решить вопрос чести на дуэли, причем против меня будут драться двое…

Марко, хромая и опираясь на плечо одного из своих друзей, с трудом удерживал равновесие. Его лицо, красное от злости и выпитого вина, искажала гримаса боли.

– Ты думаешь, что можешь просто уйти, француз? – прошипел он, указывая на меня дрожащей рукой. – Ты сломал мне ногу и теперь заплатишь за это!

– Я уже извинился, – холодно ответил я, голос мой был спокоен, но в глазах горел огонь. – Но если ты настаиваешь на дуэли, то пусть будет так.

Марко махнул рукой, и двое его друзей, одетых в костюмы австрийских гренадеров, выступили вперед. Они были крупнее меня, но их движения выдавали неуверенность. Один из них, с рыжей бородой и широкими плечами, держал шпагу как топор, а второй, худощавый и бледный, нервно переминался с ноги на ногу. Случайные зрители прижались к стенам и замерли.

Рыжий гренадер, подхватив выпавшую шпагу, бросился вперед с диким ревом. Его движения были неистовыми, но лишенными всякой стратегии. Я отступил на шаг, позволив противнику провалиться в пустоту.

– Научись держать клинок! – я не стал пользоваться его промахом.

Лезвия скрежетали, высекая искры, которые на мгновение освещали лица зрителей. Толпа, затаив дыхание, следила за каждым движением. Даже карнавальные маски, обычно бесстрастные, теперь отражали смесь восторга и ужаса.

Худощавый гренадер, поняв, что в одиночку ему не справиться, попытался зайти мне со спины. Просчитав этот ход, я резко развернулся и ударил рукоятью шпаги ему в солнечное сплетение.

– Нехорошо, друг, – проворчал я, пока противник, задыхаясь, опускался на колени. – Дуэль – это честный бой, а не удар в спину.

Марко, наблюдая за разгромом своих друзей, заскрежетал зубами. Его жирные пальцы впились в стену, оставляя царапины на старом камне.

– Убейте его! – завопил он, трясясь от ярости. – Или вы трусы?!

Рыжий гренадер, подхлестнутый криком, снова ринулся в атаку. На этот раз он бил со всех сторон, словно мельничное колесо, но я парировал каждый удар с изяществом танцора.

– Устал? – спросил я, отбивая очередной выпад. – Может, передохнёшь?

Он тяжело дышал и вращал большими карими глазами. Я понял, что пора изменить тактику: моя шпага закружилась в смертельном вальсе, описывая сложные узоры в воздухе. Рыжий гренадер, пытаясь уследить за клинком, споткнулся о камень и рухнул на землю. Мне понадобилось одно мгновение, чтобы приставил остриё к его горлу.

– Сдаёшься? – спросил я тихо, но так, чтобы слышали все зрители.

Гренадер, чувствуя холод стали на коже, кивнул – его глаза расширились от страха.

– Достаточно! – крикнул я в сторону Марко. – Ваша честь удовлетворена?

Но Марко, вне себя от ярости, выхватил кинжал и бросился вперед. Не успев развернуться, я почувствовал острую боль в плече.

– Ты забыл, что дуэль окончена? – схватился я за рану. Мой голос впервые дрогнул, не от боли, а от гнева.

Марко, тяжело дыша, замахнулся снова, но я был быстрее: выбил кинжал ударом шпаги, а затем, схватив Марко за воротник, прижал его к стене, как мешок с овсом.

– Ты – позор Венеции, – прошептал я так, что слышал только Марко. – И, если ты ещё раз заденешь меня, я сделаю так, чтобы твоя невеста искала жениха среди крыс в канаве.

В этот момент раздались тяжёлые шаги и показались факелы городского патруля.

– Стой! Во имя Республики! – прогремел голос командира стражи.

Я брезгливо отпустил Марко, и тот, пошатываясь, сполз по стене.

– Вот и конец спектаклю, – сказал я, поднимая шпагу в салют. – Надеюсь, зрителям понравилось.

Редкие зрители, словно пробудившись от транса, взорвались аплодисментами. Даже патрульные, обычно строгие, не смогли скрыть уважительной ухмылки.

– Вы арестованы, – формально произнёс сержант, глядя на меня. – Дуэли запрещены!

– О, я в восторге от вашего чувства юмора, – усмехнулся я, бросая шпагу к его ногам.

– Синьор, какая это дуэль на Вашем счету? – он сдвинул брови.

– Всего лишь вторая, – я сделал невинный вид под общее веселье и поклонился.

– В этом году, – закончил он ответ за меня.

Сержант из роты мушкетеров знал меня в лицо, я был одного с ним почтенного возраста, и мы не раз участвовали вместе в боевых операциях Республики.

– Я следую за Вами куда бы то ни было, – я ещё раз галантно поклонился командиру патруля.

* * *

5 февраля 1797 года, Венеция, Дворец Дожей.

В 9 часов утра, заместителя главы тайной полиции Республики Венеция Синьора Симоне Росси, разбудил его личный секретарь Матео.

Симоне был мускулист и широк в плечах, имел выразительное лицо с красивыми карими глазами, чем несомненно нравился венецианским девушкам. Он много знал, в молодости увлекался поэзией и чтением научных книг, учился искусству ораторства, и что не маловажно, мог с вступить в любой словесный спор с собеседником и одержать победу.

Его шеф, спал в кресле, раскинув ноги на столе с донесениями. Юноша осторожно поставил чашку кофе на дубовый бюро, но Росси открыл один глаз, почуяв его аромат.

Симоне был высоким, широкоплечим мужчиной, который, несмотря на свои сорок, сохранял идеальную физическую форму.

– Спасибо, Матео, – поблагодарил он, потягиваясь в кресле.

– Рад стараться, Синьор Росси, – ответил секретарь, который, несмотря на недолгий срок службы, умело угадывал желания шефа.

– Матео, послушай, – остановил его Росси, – сегодня меня нет ни для кого, кроме начальника. Все встречи и доклады перенеси на завтра.

– Будет сделано, шеф, – ответил Матео и покинул кабинет.

– Подай мне карету к половине десятого!

– Будет сделано, шеф!

Выпив кофе и с аппетитом съев пиццу, Росси окончательно проснулся и был готов отправиться на окраину города для конспиративной встречи с агентом, прибывшим из Парижа. Он подошел к зеркалу и внимательно осмотрел свое лицо, – «надо тщательно побриться» – подумал Симоне, стараясь сохранить безупречный вид при любых обстоятельствах. В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и Матео, не решаясь войти, выглянул из-за нее.

– Синьор Росси, она плачет и не хочет слушать, что Вы заняты, – выкрикнул секретарь, спиной прикрывая дверь, в которую рвалась женщина в ярком открытом платье.

– Симоне! Это я, Джулия! – кричала она, пытаясь прорваться мимо Матео.

– Матео, пропусти Синьору, – приказал Росси, узнав жену друга.

Она вошла в кабинет – призрак карнавальной ночи. Её фигура, высокая и стройная, едва держалась под тяжестью усталости – будто ветка магнолии, согнутая штормом. Карнавальный наряд куртизанки, шитый золотыми нитями по алому бархату, обнажал плечи, мерцающие бледностью мрамора, и глубокий вырез, подчеркивавший соблазнительные изгибы груди. Тонкие ленты, сплетенные в корсаже, трепетали при каждом шаге, словно пытаясь удержать дыхание, сбитое от бессонницы.

Лицо её, обычно сияющее дерзкой красотой, было бледным. Голубые глаза, яркие, как адриатические волны, потускнели, обрамленные тенями бессонной ночи. Длинные медные локоны, вьющиеся в хаотичных волнах, спадали на плечи, запутавшись в серебряной сетке с жемчугами – остатках карнавального убора. Пухлые губы, лишенные привычной яркой краски, сжались в тонкую нить отчаяния.

Её природная грация, обычно плавная и соблазнительная, сейчас казалась механической. Пальцы дрожали, сжимая платок, пропитанный слезами и духами с нотками жасмина. Каждое движение выдавало внутреннюю дрожь, вынужденной просить помощи, боролась с материнской тревогой за судьбу мужа. Даже в увядании она оставалась воплощением венецианской роскоши – прекрасной, надломленной, готовой на всё ради любви.

«Бруно, Бруно, опять попал в какую-то передрягу, – подумал Симоне, и уже как полицейский вспомнил его биографию, – Бруно был его ровесником, невысокого роста, но в половине случаев это оборачивалось преимуществом в бою. Ловкий и жилистый Бруно виртуозно владел холодным оружием. Спокойные серые глаза, открытый лоб вкупе с волнистыми каштановыми волосами подчеркивали его истинное венецианское происхождение без примеси южных и заморских кровей. Его благородное лицо правильной формы, украшенное усами и модной клинообразной бородкой, походило более на лицо аристократа, а не солдата. Немногословность, хладнокровие и умение держать слово выгодно отличало Бруно от остальных друзей.

Поначалу они не взлюбили друг друга – подрались в первые дни знакомства. Будучи молодыми людьми, они вместе с другими солдатами предавались пьяным загулам, дракам на кулаках и саблях, неимоверно быстрым тратам жалования и многим другим нелепостям. А самым изощренным и любимым занятием друзей были соревнования по количеству соблазнённых девушек и женщин в бесконечных венецианских карнавалах. И если Бруно был искуснее Симоне во владении оружием, то в любовных утехах Симоне был почти всегда в победителях».

– Что случилось, Джули? – воскликнул через секунду раздумий Симоне.

– Бруно забрали в тюрьму! Он не виноват, он не виноват, – Симоне усадил ее в кресло и вручил ей платок. Она держала в руке элегантную маску моретта черного цвета. Красивые глаза ее, не оставляющие мужчин равнодушными, сейчас были воспалены, волосы редкого медного цвета растрепаны – весь вид женщины кричал о внутренних страданиях.

Его глаза, обычно холодные и надменные, смягчились.

– Карнавальные дурачества? – усмехнулся он. – Бруно всегда был горяч, как порох в дуле мушкета.

– Его забрали в тюрьму, он дрался ночью на дуэли, – с небольшим надрывом ответила она охрипшим голосом.

– Матео принеси теплой воды, – приказал он секретарю.

– Джулия, умоляю, расскажи всё по порядку, – придя в себя от утреннего сюрприза, попросил Симоне, – тюрьма это конец истории, начни с самого начала. Мне важна каждая деталь…

В кабинет вошел Матео и принес бокал с водой. Джули выпила воду и начала свой рассказ.

– Вчера вечером, во время карнавала я с Бруно пошла прогуляться. Мы одели карнавальные костюмы: Бруно оделся в свой любимый парадный костюм французского королевского мушкетера сине-белого цвета с крестом на груди со шпагой и шляпой с огромным пером, а я в наряд венецианской куртизанки.

Дойдя до Гранд-канала у Ка-Реццонико, мы сели на паром, где гондольер в полосатом жилете переправил нас к причалу у церкви Сан-Самуэле, а там рукой подать до сердца Карнавала – площади святого Марка. Под холодным февральским небом, в дымке от тысяч свечей и факелов, толпились дворяне в бархатных табарро, дамы в домино с кружевными накидками, а у колонны Святого Теодора молодые актеры показывали популярную кукольную комедию. И кругом были смех, улыбки, и маски, маски, маски, кружили в бесконечном сверкающем хороводе, а блики света на темной колыхающейся воде лагуны вторили этому веселью.

– Зачем Бруно оделся во француза? – спросил деловито Симоне.

– Он берет с них пример воинского мужества и чести, ему нравятся мушкетеры короля Франции.

– Понятно, продолжай.

– Как вдруг в людской строй, чеканя шаг, врезалась колонна крупных молодых людей обряженные в костюмы австрийских гренадеров с высокими головными уборами на головах, идущие прямо на нас. Мы учтиво посторонились, но их командир, человек огромного роста и толщины, в костюме капитана с хохотом скомандовал: «Француза арестовать, девку забрать в казармы». Ряженые австрийцы нас окружили, а капитан потребовал у Бруно шпагу, заявив, что он арестован. Неписанные правила карнавала предписывали ввязаться в предложенную игру, и Бруно начал было протягивать шпагу, но один из подвыпивших солдат грубо схватил меня за руку так, что я вскрикнула.

Бруно услышал мой крик и резким движением оттолкнул австрийца от меня, а тот, не устояв на ногах, упал сам и повалил своего рядом стоящего товарища. Возникло замешательство, зрители потасовки закатились смехом, тыча пальцами в упавших австрийцев, которые оказались пьянее, чем казались вначале. На этом бы всё и кончилось, но ряженый капитан с потоком ругательств крепко толкнул Бруно в спину.

– И что Бруно?

– По лицу было видно, что Бруно был разозлен, но он старался быть учтивым и стал помогать подниматься австрийцам. Но подвыпивший верзила-капитан двинулся на него с явным намерением поквитаться, как будто не понимая, что пора закончить дело улыбками и распрощаться с обоюдными извинениями. Я до последнего не верила, что он попытается Бруно ударить, а Бруно, наконец-то заметив его размашистый замах правой руки, увернулся в сторону и со всей силы ударил его ногой в колено. Послышался хруст костей, и верзила упал на бок, повалив мужа вместе с собой. В падении австриец успел содрать маску Баута с лица Бруно, а тот в отместку содрал с него маску Чумного доктора. Толпа взорвалась гомерических хохотом, и смеялись они над поверженным австрийцем, точнее над его безобразно огромным волосатым животом, который вывалился из-под ремня австрийских военных рейтуз, и растекся огромным блином на каменной площади Сан-Марко.

– Кем был это ряженый? – с нехорошим предчувствием спросил Симоне.

– Увидев его лицо, я была неприятно поражена, – это был авантюрист и бездельник по имени Марко Пьярри, уже снискавший себе дурную славу в обществе своими непристойными выходками.

– Этот бездельник – жених, толстой как он сам, девушки по имени Чиары из рода Гримани, тетя которой является женой самого Дожа, – Симоне откинулся на спинке кресла.

– Его подвыпившие друзья в австрийских костюмах запоздало бросились к нему на помощь. Но Бруно выхватил шпагу и пару раз взмахнул ей перед лицами ряженых австрийцев, пыл которых сразу поубавился. А зрители, распознав страх австрийцев, во второй раз подняли их на смех и захлопали в ладоши.

– Узнаю старого гвардейца, – обронил хозяин кабинета.

– Австрийцы мгновенно окружили нас и тоже обнажили свои сабли. Толпа вокруг ахнула, неодобрительно загудев на нарушителей карнавальных правил. Тем временем Марко смог сесть и потребовал, чтобы Бруно назвал свое имя. Он немедленно получил желаемое вместе с краткими извинениями в причиненном ему ущербе. Но он был пьян, опозорен, взбешен и вскричал, что вызывает Бруно на дуэль немедленно.

– Бруно принял вызов?

– Конечно!

– О да, он известный задира.

– Это все в прошлом.

– Неужели? И что было дальше?

– Он их побил, но подоспевший патруль увел его в тюрьму.

– В эту? – Симоне показал пальцем вниз, так как одна из тюрем находилась в подвале Дворца Дожей.

– Да! – подтвердила Джулия.

– Оставайся здесь, – распорядился Симоне, – я к нему. Матео, напои девушку кофе, – бросил он секретарю и быстро вышел из кабинета.

Спустившись в подвальное караульное помещение, он обнаружил там полковника гвардии Синьора Джиамбаттиста Кьерри – уважаемого Обществом подтянутого человека лет пятидесяти пяти, снискавшего себе славу солдата Республики на полях сражений. А также Помощника Главного Прокурора Республики Фавио Граттиони, высокого молодого человека. Они поприветствовали друг друга, подождали дежурного офицера с документами и прошли в судебный зал для принятия решений о судьбе дуэлянтов.

* * *

Я находился в камере тюрьмы Пьембо Дворца Дожей отдельно от Марко и его дружков. На мне был испачканный карнавальный костюм французских королевских мушкетеров, шляпа с пером лежала рядом на нарах, шпаги не было, настроение было паршивое. Горячность моя уже прошла и я, в который раз оправдывая себя, мысленно подготавливал свою речь перед комиссией, которая рассматривала дело о дуэлях.

Мне было чуть больше сорок лет, все из которых я провёл в Венеции, в своем родном городе. Род мой – Челла – некогда блистал среди венецианских нобилей, но к моему рождению от былого величия остались лишь потускневший герб да семейные предания. Отец и дед, последние хранители нашей фамилии, посвятили жизнь военному ремеслу, скитаясь по чужим землям. Моя мама Мариетта Катрини – подруга детства отца, девушка из соседнего палаццо, чья судьба оборвалась слишком рано.

До десяти лет я рос в шумном доме набожной семьи Катрини, среди толпы кузенов и тётушек, чьи голоса сливались в вечный гомон, как воды каналов в прилив. После кончины матери меня передали в холодные стены родового гнезда Челла – двухэтажных апартаментов на Кампо Санта-Маргерита. Окна наши выходили на узкий канал, где зеленоватая вода лениво лизала ступени заброшенного входа. Отец и дед появлялись редко, их заменяли строгие дядья из рода Катрини, чьи взгляды следили за каждым моим шагом, словно тени от гондольных фонарей.

Предки мои, словно одержимые, метались между морем и сушей. Наёмники по крови, они вновь и вновь уходили в походы, пока однажды не канули в безвестность восточных земель. Весть об их гибели принёс юный матрос с пушком на щеках, смущённо протянувший официальное письмо и дедовский кортик – клинок, украшенный сапфирами, будто каплями морской воды. Богатства они не нажили, но зато закалили мой дух уроками чести и искусством фехтования.

Спасением от одиночества стали визиты к соседу – старому Джузеппе, некогда преподававшему в Падуанском университете. «Scientia potentia est» (Знания – это сила), – говаривал он, угощая меня вином из стеклянного графина. Под его руководством я постигал не только грамоту, но и тайны звёздных карт, споры Аристотеля с Платоном и магию чисел. «Из тебя вышел бы учёный муж», – вздыхал он, но судьба распорядилась иначе.

В семнадцать лет, получив в наследство апартаменты, фамильный кортик и долги, я подал прошение в гвардейский полк Республики. Мечты о книгах и телескопах пришлось схоронить меж страниц дедовского дневника – золото учёных степеней не светилось в моём кошельке. Так началась моя новая жизнь, где вместо чернил пришлось использовать порох, а вместо звёздных карт – читать лица врагов на поле боя.

Молодым солдатом я служил в роте мушкетеров полка, пока командир штурмовой роты гренадеров не предложил мне встать под черный штандарт с начертанным девизом «Morte al nemico» (Смерть врагу) и надеть медвежью шапку с медной бляхой «V». Позже я стал его преемником и последние несколько лет возглавлял роту в чине капитана гвардии.

«Сегодняшней ночью я нарушил два официальных запрета Республики, – рассуждал я сам с собой, – первый запрет – не снимать карнавальную маску с другого человека во время карнавала без его согласия, а второй запрет – дуэли запрещены под угрозой длительного тюремного срока. За такие «героические поступки» можно лишиться гвардейской службы, всех накопленных привилегий и получить один-два года реального тюремного срока. Черт меня дернул ввязаться во все эти приключения, но моя честь была задета, поэтому обратной дороги нет».

И тут я вспомнил, как распластался гигантский белый живот Марко, покрытый густой растительностью, на пыльных камнях площади, что рассмешило меня, но ненадолго. В камере я находился с ночи. Дежурный офицер был обязан доложить об инциденте в полк, а Прокурор должен был принять оперативное решение по участникам дуэли: казнить или миловать. Кого я боялся увидеть, так это нашего полковника, авторитет которого был между гвардейцами непререкаем, и которого мы почитали наравне с отцом. Меня стало клонить ко сну, я лег на нары и задремал, а очнулся от лязганья открываемой двери, за которой стояли конвоир и мой друг Симоне – высокий, как кипарис, в плаще цвета вороненого крыла.