Нотариус Оленька. Судебный роман

– Поменьше смотри свои сериалы Маша, жизнь сильно отличается от фильмов. – Рассмеялась я.

В общем, зря я тогда смеялась. Получается, что права была Машенька. Ванга блин!

Ровно через десять минут настоящая любовь огромным булыжником свалилась мне на голову, отключила мозги и разнесла вдребезги всю мою прежнюю жизнь. Ко мне в кабинет зашли несколько мужчин в оранжевых, или как мне потом пояснил Олег, в шафрановых одеждах. Выглядели мужчины доброжелательно и спокойно. Один из них держал руках дорогой портфель, который очень не гармонировал с его внешним видом. Если бы не их одежда, то легко можно было подумать, что передо мной успешные предприниматели средней руки.

Я уже давно отличаю обеспеченных людей, которым деньги приносят радость, от богатых, для которых деньги это смысл жизни. Это как две личности Голлума из «Властелина колец». Очень богатые люди пропитаны отравленными миазмами больших денег и видят вокруг себя только врагов, которые хотят отобрать их прелесть. Обладатели небольшого капитала вполне себе довольны судьбой, уверенны в завтрашнем дне и, не особо напрягаясь, могут себе позволить обычные жизненные радости. Как метко сказала Маша, после того как мужчина купивший автомойку, просто так, уже после сделки, принес нам ящик шампанского: «Хозяин автомойки всегда выглядит счастливее, чем хозяин автозавода».

Зашли в мой кабинет несколько человек, а видела я только Олега. Это знаете, как на групповой фотографии – рассматриваешь только одного. Олег мне сразу понравился. Даже не так. Я вдруг вспомнила, что именно он мне всегда нравился. Невысокий, но очень гармонично сложенный. Энергичный и вместе с тем умиротворенный. С ласковыми и одновременно смеющимися глазами. И улыбка. Я никогда не видела людей с такой улыбкой. Увидев улыбку Олега, понимаешь, что этот человек рад тебе и обязательно улыбнешься в ответ.

Олег очень вежливо поблагодарил меня, за то, что я согласилась принять их без предварительной записи, и пояснил мне, что хочет оформить дарение всего своего имущества в пользу общины кришнаитов. Человек с брендовым портфелем, молча, с вежливой улыбкой, достал и положил мне на стол стопку документов на квартиру и юридическое лицо принимающее дар.

– Я правильно понимаю, что кроме прочего имущества, вы хотите подарить и ту квартиру, где сейчас зарегистрированы и фактически проживаете? – Спросила я официальным голосом, просматривая документы.

– Да Ольга Васильевна. Абсолютно верно. Я нахожусь в трезвом уме, светлой памяти, или как там это говорится, и хочу подарить все, что у меня есть этим чудесным людям. – Очень мягко, но убедительно ответил мне Олег, указывая рукой на пришедших с ним.

– Понятно. Я обязана спросить: а где вы собираетесь жить, после того как передадите право собственности на единственное жилье?

– Нигде. Я, к сожалению, не собираюсь жить. Врачи уверены, что мне осталось в лучшем случае несколько месяцев, и я хочу подарить квартиру именно сейчас, пока нет вопросов к моей адекватности и к медикаментам, которые я скоро начну принимать. Там, в стопочке, кстати, есть справки от психиатра и нарколога. Так вот, отпущенное мне время я проживу в квартире, которую дарю. Отдельным пунктом в договоре это условие прописывать не нужно. Я верю этим людям как самому себе. Да и не факт, что я прямо завтра не попаду в больницу или хоспис.

В кабинете зависла неловкая тишина. Олег смотрел на меня своими ласковыми глазами, а его товарищи не услышали ничего нового для себя, и сохраняли настоящее буддийское спокойствие.

Я понимала, что меня не разыгрывают. То, как Олег рассказывал про свою смертельную болезнь, несмотря на свой прекрасный внешний вид, не допускало даже секундного сомнения в правдивости его слов. Я видела, что этот человек прощается. Как путник, который собрался в дорогу и тепло прощается с теми, с кем делил кров и пищу на очередном привале. Это не мои слова. Это Олег мне потом так сказал.

А мне до крика, до истерики, не хотелось, чтобы он уходил в свою дорогу. Ну куда он собрался? Не нужно ему никуда идти. Он наконец-то пришел на свое место. Ко мне.

Я, конечно, не выдала мысли и эмоции, которые рвались наружу. Я сидела с непроницаемым лицом, хотя Олег позже говорил, что сразу понял, что я догадалась, о том, что он наконец-то нашел меня.

Вы, конечно же, знаете, что сделки дарения находятся под особым контролем и нотариальной палаты и прокуратуры. Особенно тщательно все проверяется, когда имущество отчуждается в пользу религиозных или других общественных организаций. Было очень много скандалов из-за того, что люди передавали свое имущество в секты или действовали под давлением. Да и при каждом дарении почти всегда находятся обиженные родственники, которые не согласны, что квартиру подарили не им.

Запретить безвозмездную сделку нотариус, конечно, не может, но я должна была проверить, что все делается без принуждения, по собственной воле и даритель не прибежит ко мне через неделю, со словами: «Что я наделал? Куда вы смотрели? Верните мне квартиру, это все не считается и вообще я пошутил».

Я попросила всех присутствующих выйти из кабинета, чтобы поговорить с Олегом наедине. Так положено по закону.

Мы проговорили с Олегом до обеда. Я сейчас уже плохо помню, о чем именно мы тогда говорили. О религии, о музыке, архитектуре, о детстве, о нем, обо мне, но точно не о квартире которую он собирался подарить.

Потом во время обеда выпили у меня в кабинете по чашечке кофе и съели по булочке, которые принесла Маша.

После обеда я отменила все приемы, и мы разговаривали до вечера. В дверь иногда заглядывала Маша, чтобы убедиться, что у меня все в порядке, и кришнаиты, чтобы спросить долго ли им еще ждать. В конце рабочего дня нас прервали мои сотрудники, которые вместе с слегка оторопевшими, от сложности подписания договора дарения, кришнаитами, зашли попрощаться. Сотрудники и кришнаиты ушли, а мы с Олегом остались и проговорили до ночи.

Уже поздно вечером, почти ночью, я позвонила Саше и сказала, что свадьбы не будет.

– У вас должна была быть свадьба с другим человеком? – С изумлением спросила молодая прокурор, переводя взгляд с клетки где сидела Оленька на смущенного разглядывающего букет Сашу.

– Да. Мы через неделю должны были расписаться. Но после разговора с Сашей я уехала к Олегу и никогда с ним больше не расставалась с ним. До самой его смерти мы были вместе. До самой последней минуты. Я никогда не была так счастлива. Это было несколько самых счастливых недель в моей жизни.

– Извини Саша. Я знаю, что тебе больно это слышать, но ты и так все это знаешь.

Через несколько дней мы все-таки сделали дарственную его имущества в пользу общины. Он как бы не совсем верил именно в идеи этой общины. Но ему хотелось верить в бога, но делать это не тоскливо, перед иконой и в одиночестве. Ему нравилось, что они ходят по улицам, поют и улыбаются людям. И он хотел поддержать материально ребят, с которыми сдружился в последнее время.

– Как не сдружиться то тут. Целую квартиру им оставил. Да еще тело моего мальчика сожгли. Небось, напичкали его наркотиками всякими, заставили документы подписать, да и сожгли его потом, чтобы концы в воду спрятать. – Начала кричать мать Олега из зала суда.

– Успокойтесь пожалуйста или я попрошу, чтобы вас вывели из зала суда – Строго сказала судья. – Следствие, в рамках уголовного дела, рассмотрело все факты, изложенные в вашем заявлении. Квартиру вам вернули, с остальным суд разберется в рамках рассмотрения этого дела. Не мешайте судебному процессу. Продолжайте подсудимая.

– А потом Олег начал умирать. Сильно похудел. Ему становилось все тяжелее ходить. Он стал покрываться язвочками, которые росли с каждым днем. В больницу ехать Олег не захотел, с матерью не общался с самого детства и поэтому в один день просто спросил меня: «Оленька можно я умру рядом с тобой?» – Последние слова Оля проговорила срывающимся голосом, а потом отвернулась и замолчала, прижав ладошки к лицу.

Судья оглядела зал. Почти все присутствующие утирали слезы, только мать Олега что-то недовольно бурчала. Молодая прокурор, прикрыв ладошкой очки, якобы изучала закапанные слезами документы. Саша сидел с каменным лицом, не отводя глаз от букета.

– Расскажете об этом суду более подробно после перерыва. В судебном заседании объявляется перерыв на один час. – Громко объявила судья.

– Дайте вы ему уже вазу, – вполголоса попросила она секретаря судебного заседания, показывая глазами на Сашу, так и сидящего с огромным букетом белых роз в руках. – Чувствую себя как на свадьбе… Или похоронах.

Глава 4

– Прошу всех покинуть зал судебных заседаний на время перерыва, – громко объявила секретарь.

Народ шустро потянулся на выход. Всем хотелось побыстрее выйти из душного помещения на улицу. Последней, громко бормоча проклятия, и снова грозя Оленьке кулаком, с пятнистой старческой кожей, вышла из зала мать Олега. В зале остался только верный Саша с букетом в руках.

К нему подошла секретарь и предложила поставить цветы в вазу. Саша возмущенно посмотрел на девушку и прижал букет к груди, а потом перевел взгляд на Оленьку. Ольга устало улыбнулась ему вымученной улыбкой и одобрительно покивала головой, подтверждая, что букету будет лучше в вазе. «Спасибо дорогой» – беззвучно сказала Оленька одними губами.

– Светлана Сергеевна, можно открыть окна?

– Откройте, конечно Полина.

Секретарь открыла окна, поставила вазу с розами на подоконник, так чтобы их было хорошо видно Оленьке, и почти под руки вывела упирающегося Сашу из зала суда.

В зале остались только судья, Оленька и пристав.

– Ваня, сходи-ка ты тоже подыши воздухом на улице, – обратилась судья к конвоиру, так и не отрывавшему все заседание восхищенного взгляда с Оленьки, и сейчас смотрящему только на свою подконвойную.

– А? Что? – Очнулся Ваня. – Что вы сказали Светлана Сергеевна?

– Иди, говорю, Ваня покури, остынь немного, – чуть насмешливо повторила Светлана Сергеевна, снимая судейскую мантию и аккуратно складывая ее на краешек стола.

– Так нельзя мне отходить от Оленьки. Тьфу ты, от подсудимой.

– Ваня, ты со мной спорить собрался? Думаешь, я побег хочу устроить подсудимой? – повысила голос судья, оставшаяся в сером брючном костюме, уперев руки в бока, в классической позе возмущенной жены.

– Не положено же Светлана Сергеевна. – Уже сдаваясь под напором разгневанной женщины, заканючил конвоир.

– Ваня, не зли меня. Ну-ка бегом метнулся к Давиду за шуармой для меня и подсудимой, или я твоей жене расскажу, что застала вас на Новый год с Верой из канцелярии в этом зале и чем вы тут занимались.

– Так не честно Светлана Сергеевна. Ничем мы тут не занимались. Подарки мы с Верой обсуждали, – пробурчал конвоир, собираясь уходить. – Клетку открывать?

– Даже знать не хочу, что ты ей такое подарил, что она… Еще раз додумаешься такими делами в храме правосудия заняться – пойдешь у алиментчиков телевизоры отнимать. Клетку открой, Казанова форменный, а дверь в зал судебных заседаний закрой на замок и ключ не кому не отдавай под страхом смерти от скалки жены. Приходи ровно через час и сначала постучись. Понял?

– Понял, – кисло ответил пристав, снимая и убирая в чехольчик на поясе, наручники, на которые была закрыта дверь клетки.

Через несколько секунд, захрустел давно не смазанный замок, запирающий снаружи дверь в зале судебных заседаний, и в помещении остались только Оленька и Светлана Сергеевна.

– Ну, привет Шажок, – ласково улыбнулась Светлана подруге.

– Привет, Барабашка, – не совсем понимая, что происходит, произнесла Оленька.

– Вылазь давай из клетки, птичка моя потрепанная. Усаживайся за стол адвокатессы своей. Кормить тебя буду.

– Светочка спасибо! А тебе ничего не будет за это?

– Кому что будет и за дела наши грешные, мы потом с тобой поговорим, а пока давай покушаем, – радушно, как хозяйка, принимающая дорогих гостей, проговорила Светлана Сергеевна, доставая из-под судейского стола пакет с контейнерами, заполненными едой. Каждый судок был заботливо завернут в фольгу, а сверху еще и в полотенце, чтобы блюдо не сильно остыло. – Мама тут наготовила, как будто тебя с целой бандой из десяти человек судят. Чтобы на всех хватило. Привет тебе передавала и сказала, чтобы я отпустила сразу.

– Передай ей тоже горячий привет от меня и большое спасибо. Только знаешь что Свет? Мне ведь сейчас кусок в горло не полезет. – Виновато проговорила Оленька.

– Маму мою расстроить хочешь, уголовница? – Притворно грозно нахмурила брови Светлана. – Мама всю ночь готовила, а она нос воротит. Бегом все уплетай. Я тоже тебе помогу, не пропадать же продуктам в обед.

Светлана Сергеевна подтащила стул, за которым сидела прокурор и тоже села за стол, напротив Оленьки.

– Все. Жуй-глотай. Первое, второе и компот, все как вы преступники любите, – не очень удачно пошутила Светлана, вспомнив старую советскую комедию про Шурика.

Несколько минут подруги молча кушали, задумчиво поглядывая друг на друг. Светлана достала термос и разлила по разнокалиберным кружкам ароматный кофе.

– Кофе, – радостно проговорила Оленька. – Ты знаешь, чего мне действительно не хватает в следственном изоляторе, так это кофе. Сейчас у меня много времени думать, и я вот что надумала: оказывается, нам так мало нужно в жизни, чтобы быть счастливыми.

– Как сидится Оленька? Извини, если мои вопросы тебя шокируют прямотой. Видимо, профессиональная деформация – не получается у меня в зале суда вести себя по-другому. Да и времени у нас, как ты понимаешь, совсем мало.

– Свет, да я все понимаю. На что мне обижаться? Ты мне целый праздник устроила. Такой стол организовала, да еще в компании с подругой. Я очень это ценю и догадываюсь, что ты сильно рискуешь, для того чтобы поддержать меня в трудную минуту.

– Ты не про меня сейчас думай Шажок. Тьфу ты, никак не привыкну, что ты больше не Шагова. Ты столько фамилий поменяла за последнее время, что за тобой не успеешь клички придумывать. – Рассмеялась Светлана.

– Ты знаешь Барабашка, я сама от себя не ожидала такой насыщенной личной жизни. Вроде как всю жизнь проспала. Думала, что я счастлива, что успешна, а потом проснулась и как все понеслось. Помнишь как в детстве – на санках с высокой горы? Летишь и трясешься, только бы не в забор или не под колеса машине. Иногда я сама думаю – я это или какая-то авантюристка из приключенческого романа. И вот результат: моя подруга судья кормит меня, тайком выпустив из клетки в судебном зале.

– Мдаа. Жизнь штука странная. Даже не знаю жалеть тебя или завидовать. Кофе пей пока горячий. Так что там в камере?

– Да нормально все. Со мной сидит женщина, убившая мужа. Сорок три года, умница, красавица, чистюля. Каждый день с Фейри всю камеру драит до блеска. Как же надо довести такую милую и спокойную женщину, чтобы она пьяного мужа сковородкой огрела?

– Мартынова. Знаю. Я сама ей меру пресечения назначала. Хорошая женщина. Там показания свидетелей, малолетние дети и у мужа уже были административки за домашнее насилие. Выйдет твоя Мартынова на условку, если защита не накосячит. Только ей не говори.

– Светлана Сергеевна, вот сейчас немного обидно было. Я когда-то выдавала твои тайны? Даже когда ты с двумя аспирантами сразу любовь крутила?

– Не дуйся Шажочек. Не надо про мое бурное прошлое. Давай продолжим про твое бурное настоящее.

– Знаешь Свет, не дай бог, конечно, кому-то туда попасть, но ничего, прям сильно ужасного, там, за решеткой, не происходит. Все сотрудники делают свою работу стараясь не обидеть или запугать задержанных. Тетки нас охраняют нормальные, иногда даже пирожками покармливают. Первый месяц, конечно, было очень тяжело, но тяжело морально, а не физически.

– Ладно, Шажочек. Обед заканчивается и время у нас на исходе. Слушай меня внимательно. В позиции защиты и обвинения я вмешиваться не буду. Как-то это будет совсем уж не правильно. Твоя адвокатесса, хоть и молодая, но грамотная девочка, пока все правильно делает. Что прокурор запросит – я не знаю, и спрашивать у нее не буду. Не нужно этого делать. Знаю, что говорю банальности, но ты держись Оленька.

Подруги помолчали.

– Шажок ты как юрист, должна меня понять, что я хоть и судья, и по закону лицо независимое, но у меня очень жесткие рамки. Дело громкое, апелляция и кассация будут под микроскопом разглядывать все мои действия. Не хотела тебе говорить, но скажу – без наказания я не смогу тебя отпустить. Ты уж не обижайся подруга. А какое именно будет наказание – сама пока не знаю. Поживем – увидим.

– Свет не вздумай рисковать и подставляться из-за меня. Я все-таки действительно юрист и знаю, что статья конечно у меня дикая, но не самая тяжкая и сроки там небольшие. Тем более я первоходка и надеюсь, что характеристики из нотариальной палаты и от соседей будут нормальные. А еще у меня есть грамота с пятого класса за участие в субботнике, – грустно улыбнулась Оленька. – Ты не подумай Барабашка, что я учить тебя лезу. Мы тебе с института говорили, что тебя, с твоей головой и характером ждет блестящая карьера.

– Свет, выкинь из головы чувство вины передо мной. – Продолжила Оленька. – Я прям счастлива, что мое дело рассматриваешь ты. Не потому что я надеюсь, что ты, как говорится у нас, у уголовников: «срок мне скостишь», а потому что мне легко тебе рассказывать, как все было на самом деле. Перед другим судьей я бы, наверно, не смогла все это сделать. И еще. У меня есть Саша, он меня никогда не бросит и мне от этого уже гораздо легче.

– Повезло Шажок тебе с Сашей. Всю жизнь рядом с тобой. Смотрю на него – почернел весь, похудел, глаза потухли. Только когда он на тебя смотрит, я узнаю прежнего Сашу, который всем нам помогал в институте, потому что мы твои подруги.

– Свет, я тебя никогда ничего не просила. И никогда бы не попросила дальше по жизни. На счет Саши хочу тебя попросить. Не знаю даже как сказать.

– Оленька не держи меня за дуру, – перебила Светлана Сергеевна подругу. – И не дави правосудию на жалость. Если уж следак решил, что ты способна одна, без соучастников, вырыть ночью, на кладбище труп и дотащить его до машины, значит так все и есть. Показания свидетелей в материалах дела отсутствуют. Кладбищенский сторож клянется, что всю ночь обходил свои владения, но ничего не видел. Следаку он заявил, что вообще в монастырь собрался уходить, грехи замаливать. Так что у суда нет оснований не доверять выводам профессионалов из следственных органов.

– Шажок, ты когда-нибудь раскроешь мне свой секрет? – После небольшой паузы, с хитрой улыбкой посмотрела судья на подругу. – Как ты так на мужиков действуешь, что они тупеют рядом с тобой и готовы за тобой на край земли идти? Следака, который твое дело вел, я несколько лет знаю. Умничка, самые сложные дела распутывал, а здесь такой прям простофиля. Что ты с ним сделала, что он, якобы, тебе поверил, что ты на кладбище была одна и Сашу даже на допрос ни разу ни вызвал?

– Светочка, пожалуйста, я готова на любой срок, но не привлекай Сашу. – Почти шепотом, проникновенно попросила Оленька.

В дверь зала судебных заседаний кто-то очень тихо постучал.

– Ваня, откроешь через пару минут – крикнула Светлана Сергеевна, убирая со стола контейнеры.

– Все Шажочек! Давай обниму тебя и лезь обратно в клетку, попугайчик ты мой не наглядный. И вот еще что. Сейчас Ваня шаурму принесет, она вкусная, поверь мне на слово, так ты ее засунь под кофту. Ваня по любому сделает вид, что не заметил.

– Свет! Ну стыдно же. Как воришка магазинная, буду продукты под подолом выносить.

– Не дури Шажок. Сама вечером в камере поешь и Мартынову угостишь. Лезь в свою башню, принцесса, я уже в дракона превращаюсь. – Торопливо ответила Светлана Сергеевна, надевая судебную мантию.

Глава 5

– Прошу тишину в зале! – Строго произнесла судья, постучав молоточком. – Продолжается судебное заседание по обвинению Кобцевой Ольги Васильевны в совершении преступления, ответственность за которое предусмотрена статьей двести сорок четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации – надругательство над телами умерших и местами их захоронения.

Светлана Сергеевна слегка ошарашено оглядела зал. Судья не помнила такого аншлага на судебном процессе. Народу в зал судебных заседаний набилось даже больше, чем было до перерыва.

Люди шумно рассаживались по местам в ожидании продолжения интригующей истории Оленьки, иногда переругиваясь, что вас здесь не сидело. Те зрители судебного шоу, которые подошли только сейчас, громким шепотом спрашивали тех, кто был на заседании до перерыва, о том, что здесь происходило. Знающие люди пытались дословно, в лицах, рассказать содержание предыдущей серии. В небольшом зале, давно требовавшем ремонта, стоял гул голосов.

– Судебный пристав, обеспечьте уже порядок в зале суда! – Громко сказала Светлана Сергеевна и одновременно выразительно показала Ване глазами на незапертую дверцу клетки.

– Граждане, пожалуйста тише! – Просительно обратился к залу судебный пристав. – А то я сейчас начну особо шумливых из зала выводить и не увидите тогда, что будет дальше и чем все дело закончится.

Зал немного утих, обдумывая необычную угрозу служителя Фемиды. Ваня, довольный произведенным эффектом, повернулся к Светлане Сергеевне, ожидая увидеть ее молчаливую похвалу, но снова наткнулся на укоризненный взгляд судьи, указывающий на клетку. Пристав, непонимающе хлопая глазами, еще раз осмотрел клетку и Оленьку, грустно размышляющую о чем-то своем.

«Может судья сердится за пакет с шаурмой, лежащий под скамьей подсудимых? Вряд ли. Светлана Сергеевна сама сказала отдать продукты Оле. На что же она так злится, прям кажется будто сейчас зашипит как кобра?» Привидевшаяся картина Светланы Сергеевны в виде огромной кобры в судейской мантии, взбодрила мозговую деятельность Вани, и он, наконец, с ужасом увидел, что решетчатая дверь клетки не только не заперта, но даже слегка приоткрыта.

Ваня суетливо защелкнул наручники на петлях двери решетки, смотря при этом в другую сторону. Он с детства знал гениальный трюк: если делаешь какую-то пакость – надо отвести глаза в сторону, и тогда никто не заметит, что ты творишь.

Лариса Андреевна, молодая прокурор, стол которой находился прямо напротив клетки Оленьки, с печальной обреченностью в глазах, наблюдала за происходящим в суде цирковым представлением. Мало того, что домашней едой вкусно пахнет на весь зал, так этот балбес – Ваня, еще и клетку забыл запереть после банкета.

Прокурор прекрасно понимала, что все собравшиеся сейчас в судебном зале на стороне Оленьки. Судебный мирок маленький, все друга знают, и поэтому Лариса догадывалась, что за Ольгу переживает, в том числе и судья – бывшая однокурсница и, судя по всему, подруга подсудимой. Светлана Сергеевна, конечно, закон нарушать не будет, приговор вынесет с учетом всех нюансов, но Ларису Андреевну все равно не покидало ощущение, что она смотрит мыльную оперу с элементами триллера.

В этой мелодраме против Кобцевой выступал только один человек. Роль отрицательного персонажа и злобной фурии очень искренне исполняла мать Олега, которая зачем-то хотела отыграться на бывшей вдове своего сына. Зачем ей это было нужно уже никто не понимал, но заявление в полицию она подала, и, несмотря на уговоры всех участников дела и даже следователя, забирать его не собиралась.

Ну и сама Лариса Андреевна, как прокурор, понимала, что ей по сценарию сериала отведена второстепенная, но важная роль. Она должна быть карающим мечом и требовать максимально жесткого наказания для Оленьки.

Лариса была добросовестным сотрудником и строила далеко идущие планы, если только это идиотское дело не развалит ее успешную карьеру. Лариса Андреевна, когда изучала это дело, поняла, что следствие допустило огромное количество косяков, за которые именно ей теперь придется отдуваться перед судом. Районный прокурор, когда подписывал обвинительное заключение, попросил ему отсыпать, то же самое что курил следователь, который вел это дело.

«Где же я накосячила-то так жестко?» – Размышляла Лариса, перебирая в голове свои небольшие оплошности. – «Неужели районный прокурор так огорчился из-за того, что я ушла на больничный, посередине прошлого суда над малолеткой и теперь отправил меня клоуном в этот балаган?»

С тяжелым предчувствием надвигающейся бури, Лариса наблюдала за главной героиней сериала, то есть за Оленькой. Подсудимая вызывала у молодой прокурорши не только сочувствие, но и уважение, наверно даже симпатию. Поступок она, конечно, совершила дикий какой-то, но вроде действительно поступила так из любви к своему мужчине.

Вот смотришь на нее и думаешь: ну что же в ней такого? Невысокая, хрупкая, явно не модель с обложки журнала. Одета Оля в традиционном стиле подсудимых – «я больше так не буду». Длинная юбка в пол, кофта, застегнутая на все пуговицы, убранные волосы, минимальная косметика на лице и отсутствие украшений, только подчеркивали печальное очарование Кобцевой. Даже мешковатая одежда не могла скрыть миниатюрную, но очень женственную фигуру Оленьки, с тонкой талией и высоким бюстом.