День барсука

И вот я снова уставший лежу на диване, положив голову на ноги сидящей в изголовье Тане, а она треплет мне волосы, гладит по голове и задумчиво смотрит в сторону открытого окна.

– О чем задумалась, Танюш?

– Ты никогда не называл меня Танюшей. Все время только Таней. Когда ты так говорил, мне иногда слышалось «Тетя Таня» и я тогда понимала, что намного старше тебя. Что я взрослая женщина, а ты почти еще ребенок. А сейчас ты сказал: «Танюша» и я чувствую, что рядом со мной взрослый мужчина. Ты когда успел вырасти, мой сладенький?

– Танюша! Я так рад, что ты у меня есть. Что я пошел тогда следом за тобой, когда ты вышла из автобуса. Что…

– Ром. Подожди. Ты меня сейчас пугаешь. Мне уже в постели казалось, что ты будто прощаешься со мной. Это так и есть? Я сейчас от твоих слов прям расплачусь. Что случилось мой милый? Я тебе надоела? Или ты решил, что я слишком старая для тебя, да? – всхлипывая, спросила у меня Таня.

Задрав голову, на самой лучшей в мире подушке, прижавшись щекой к шелковистой коже мягкого живота, я любуюсь моей красавицей. Она склонила свою голову ко мне и вижу, между двух прелестных холмов, с шоколадными вершинками, огромные черные молящие глаза, словно заколдованные озера, наполненные еще не хлынувшими слезами.

«Господи, прими мою душу! Красота-то какая! Я, оказывается, это когда-то это видел! Спасибо тебе, Малой. После этих воспоминаний мне и умирать не так страшно. Сделай то что я не смог. Сделай Танечку счастливой, пожалуйста».

– Рома! Я понимаю, что слишком взрослая для тебя. Я каждый день думаю, что я бы все отдала, чтобы быть хотя бы на несколько лет младше. Я бы тогда ни на шаг не отходила от тебя, пока ты, дурачок мой, не понял бы, что никакая другая не будет любить больше, чем я. Я знаю, что говорю сумасшедшие вещи, но это не выходит у меня из головы. Прости мой сладенький, вот такая уж я дура.

«Малой, а ведь она действительно любит тебя. Вернее, любила… Меня… А я настоящая скотина, если смог забыть ее».

– Танюша! Не говори, пожалуйста, глупости. Ты самая лучшая девушка на свете. Ты умная, красивая, ласковая. Но я чувствую, что твои мысли не со мной. Я для тебя так, игрушка. Любимая, но игрушка. Ты любишь своего мужа. Мы оба это знаем. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Ты обязательно должна быть счастлива. Тебе просто надо с ним поговорить обо всем. Даже о том, что, тебе нравится в постели. Рассказать мужу, что ты хочешь, спросить, что хочет он.

– Не знаю, мой сладенький. Когда он со мной, слов нет, мне спокойно. Он надежный, и я знаю, что он любит меня. Он очень хороший человек и заботливый муж. Наверно, будет потрясным отцом для детей. Он очень хочет детей. Днем я смотрю на него и радуюсь, что он – мой муж, а по ночам, хочу трогать тебя, целовать всего с макушки до пяток, вдыхать твой запах. Хоть я понимаю, что это невозможно, но хочу, чтобы рядом был ты.

– Понимаешь Танюш, я ведь не смогу быть рядом с тобой долго. Мне уже скоро в армию уходить, а потом по распределению после института уезжать надо будет. Это, во-первых. А во-вторых, муж же у тебя умный человек, инженер. Мне кажется, он рано или поздно догадается, что ты бегаешь ко мне. И чем это тогда кончится? Разводом и кучей грязных сплетен? Твоя подруга, которая хозяйка этой квартиры, ведь знает, чем мы тут с тобой занимаемся?

– Знает. Когда я у нее ключи попросила, я не говорила, конечно, для чего они мне, но что тут говорить-то. Давно небось поняла. Не крестиком же я хожу вышивать в ее квартиру. Я вообще удивилась, что она дала мне ключи и разрешила сюда приходить. Один раз мне даже почудилось, что она смотрела из окна соседнего подъезда, как я выходила отсюда. Там был силуэт такой, похожий на нее, но, когда я остановилась и посмотрела в ту сторону, женщина сразу отошла от окна. А зайти в чужой подъезд и посмотреть кто это, я побоялась.

– И еще, Ромочка, знаешь, мне иногда кажется, что ей нравится мой муж. Я, несколько раз замечала, как она, у нас в гостях, когда думает, что на нее никто не обращает внимания, ласково так, смотрит на него. А я в это время гляжу на нее, и мне даже страшно становится. Подбросит еще, гадюка, какую записку в наш почтовый ящик или по телефону позвонит мужу, когда я здесь, с тобой, и гадости про меня наговорит.

– Танюш! Послушай меня, пожалуйста, – я сел на диван, рядом с расстроенной девушкой, готовой снова расплакаться, и взял ее за руки. – Я не могу сказать, что я люблю тебя, просто потому, что не знаю, что это такое. Мне еще не с чем сравнивать, только с мамой и бабушкой. Может, то что чувствую к тебе, это и есть та самая любовь, про которую все говорят, но я, правда, не знаю. Одно я знаю точно: ты сделала меня счастливым. Я всегда, всю жизнь, вот честное слово – всю свою жизнь, буду помнить, какая умница и красавица была со мной. Я наверно буду считать себя последним идиотом за те слова, которые сейчас скажу, но – давай попробуем жить друг без друга.

Я шел домой по вечернему городу и снова переживал в душе расставание с Таней. После тяжелого разговора мы долго, обнявшись, сидели на диване и молча смотрели перед собой невидящими глазами. Каждый думал о своем.

Потом мы… Потом мы еще раз, уже точно в последний раз, попрощались, и Танюша почти успокоилась. Когда я уходил, Таня ласково погладила меня по щеке и прошептала: «Спасибо, мой сладенький. Я попробую»

Глава 3

Проснулся я поздно. Снова всю ночь мучили кошмары, в которых женщины меня ругали, грозились, давали пощёчины и умоляли о чем-то на коленях. Я просил прощения, терпел, убегал и так по кругу. Всю ночь.

Было уже позднее утро пасмурного дня. Очень хотелось пить и страшно раскалывалась голова. Вкусно пахло блинами, но бабушки уже не было. На кухонном столе лежала записка: «Блины кушай. Меня не жди. Я в магазин. Очередь занимать».

– Сундук я вот сейчас не понял. Всё уже прошло или нет? – спросил я вслух.

«С Таней, видимо, прошло. А прям всё – еще не прошло, иначе я бы тебя не слышал, а лежал себе спокойно в коме».

– Не ной, а. С Танюшей то всяко лучше, чем в коме. И это. Не обижайся, что я тебя Сундуком называю. Просто сначала к слову пришлось, а потом некогда было кликуху менять.

«Да нормально все, Малой. Через три года пойдешь служить в морскую пехоту. На учениях сломаешь ногу. И пока в гипсе, будешь помогать мичману в каптерке. А на флоте тех, кто ошивается на складе, зовут как? Сундук их зовут! – рассмеялся голос в моей, трескающейся от боли, голове. – Я-то сундуком уже побывал, до сих пор когда с сослуживцами встречаемся они меня так называют. А ты салага, сундуком только еще станешь».

– Нифига себе я угадал.

«А теперь давай о главном. Раз мы с тобой сейчас разговариваем, значит, опять сегодня будем твои косяки разгребать».

– Чо это мои? Наши. А вернее, даже не наши, а твои. Я ничего еще не сделал, а ты устроил тут… День барсука.

«День сурка, а не день барсука».

– Да пофиг, я даже не понимаю уже – настоящий я человек или тоже дух, вроде тебя. Между прочим, сегодня я точно знаю, что мне уже девятнадцать лет. А вчера было семнадцать. Где два года из моей жизни? Куда подевались? Барсук съел?

«Сурок».

– Да пофиг, я тебе не ботаник, чтобы в собаках лесных разбираться.

– Ладно. – Немного успокоился я через несколько минут. – Это же должно когда-нибудь кончиться. Ты же не мог прям всех баб на свете обидеть. Или мог? Кто интересно на это раз будет у нас обиженкой?

И тут во входную дверь стали звонить и стучать одновременно. А еще и кричали:

– Ромка, открывай, похмеляться будем.

Так вот почему меня жажда так мучит. Ну точно. Во рту так мерзко. Непонятно что я мог такое вчера пить. Одно знаю точно, что это была гадость и выпил я её много.

За дверью стояли мои кореша Вадик и Сеня. Оба они были в костюмах! Да я их в костюмах только один раз и видел – в школе на выпускном. Вадик держал в руках бутылку портвейна «Три семерки», а Сеня какой-то сверток.

– Похмеляться это хорошо, а джинсы вам мамка постирала, что вы ко мне в костюмах приперлись?

– Ромыч, хорош прикалываться, давай стаканы. Лечимся по бырому и пошли машины наряжать. Ты же слышал, как вчера Серега рычал, чтобы мы машины трезвыми наряжали. – Просипел Вадик. Видно, что его колбасит не по-детски.

– Ром, тебе Наташка ленту передала. Она её постирала и погладила. Обещала, что убьет, если я её помну или испачкаю. – Вставил свои пять копеек Сеня, щуплый невысокий паренек, и протянул мне сверток.

Точно! Серегина свадьба!

Значит, сегодня женится мой кореш Серега и я буду свидетелем. А свидетельницей будет Наташа, сестра Сени. Натаха младше Сени на год, но выше его на полголовы. Наташку за глаза называют: «Гренадер».

Что Наташку так называет дед, нам как-то рассказал обиженный Сеня. Он пришел на лавочку, где мы собираемся по вечерам, весь растрепанный и дерганный. Мы долго пытали Сеню, что же с ним такое случилось. И когда заверили, что он наш братан и мы за него любому навтыкаем, Сеня признался, что впрягаться за него не надо, а обидела его Наташка.

– Только не говорите не кому. Прикинь, пацаны, сегодня моя очередь полы дома мыть. Я и говорю Натахе, что пошел гулять, полы завтра помою. Она встала в дверях и не пускает. Я ей говорю: «Отвали лучше по-хорошему, и вообще могла бы сама полы помыть».

– Ну ты отчаянный! А она че?

– Она меня взяла за капюшон, нагнула чуть ли не до пола и не отпускала, пока я не снял куртку. Гренадер блин.

– Что за гренадер? Может грейдер? – засомневался Вадик. – У отца на работе привезли грейдер. Типа вытянутого Белоруса и с лопатой посередине.

– Дед Наташку называет: «Гренадер», когда она не слышит. Говорит, при царе войска таки были, куда только двухметровых солдат брали. И чтобы плечи были во, – Сеня, как рыбак, раскинул руки, показывая плечи гренадеров.

Сеня, конечно, загнул от обиды. Это он был мелкий, а Наташа была высокая, но не чрезмерно. Она была чуть ниже меня, а я – метр восемьдесят. Наташа добела обесцвеченная блондинка с коротким каре. И фигура у неё была не солдатская, а очень даже ничего. У Наташи была большая грудь, тонкая талия, широкие и упругие бедра. Я-то точно знаю.

Год назад, на дне рождения Сени, мы всей компанией валялись на широкой родительской кровати у них на квартире. Сеня развел самогонку со смородиновым вареньем, добавил в каждый стакан газировки из сифона и сказал, что это настоящий шнапс.

От «настоящего шнапса» нас немного развезло, вот мы и лежали на чудо-кровати. Наташка сначала никого не пускала в родительскую спальню, но мы её уговорили. Такую огромную кровать я еще никогда не видел.

Пацаны измерили, что, если лежать, прижавшись плечом к плечу, на кровати умещается восемь человек, и одного еще можно положить в ногах. Вот мы и лежали, болтали. Под крики Наташи: «Ну хватит, сломаете же», спихивали тех, кто прыгал на нас сверху, вторым слоем. Потом Сеня включил Модерн Токинг на своем новом двухкассетнике и все потянулись обратно в зал, танцевать.

И как-то так получилось, что на кровати остались только я и Наташа. Я, лежа на спине, размахивая руками, рассказывал что-то смешное, из дворовых приключений. Наташка подкатилась ко мне поближе и лежа на боку, подперев голову рукой, насмешливо слушала. Она специально делала большие глаза и качала головой, типа удивляясь моим басням.

В какой-то момент я начал замечать, из больших синих глаз Наташи ушли смешинки и она смотрит на меня по-взрослому. Она положила руку мне на грудь, медленно потянулась ко мне и поцеловала.

Я неуверенно ответил ей на поцелуй. Все это было неожиданно для меня. Я не знал, что делать.

– Ром, а я тебе нравлюсь хоть немного?

Блин! Ну вот что я на это могу ответить? Сказать правду, что я немного боюсь Наташу? И что я за мужик буду, если так скажу?

– Ну конечно, нравишься Наташ.

Наташка легко повернула меня набок, лицом к себе, прижалась ко мне своей большой грудью, положила мне руки на затылок и поцеловала меня так, что я готов был прямо сейчас признаться в любви и идти в ЗАГС.

Мы еще долго целовались на родительской кровати. Кто-то заходил в спальню и ойкал, кто-то с сопеньем подглядывал в щелочку двери и хихикал, но мы ни на кого не обращали внимания.

Я мял через платье тяжелые и пружинящие груди Наташи. Лифчик она хитро, через короткие рукава платья, сняла и положила на коврик около кровати еще в самом начале наших поцелуйчиков. Я гладил её большие упругие бедра, иногда доходя до роскошной попки. Мы оба понимали, что сейчас ничего такого не случится, и это будут только обнимашки, но я чуть не кончил от трения длинных ног Наташи об мою ширинку.

Не знаю, сколько мы так провалялись. Очнулись, только когда в спальню залетел Сеня с криком: «Шухер! Родаки пришли».

Наташа вскочила, подняла с пола лифчик и убежала в ванну, а я, еле передвигая ноги от напряжения в паху, проковылял в зал и сел за стол.

Шнапса на столе уже не было, и вошедшие родители с облегчением в глазах увидели танцующих под громкую музыку или мирно сидящих за столом подростков.

Через несколько минут Наташа вышла из ванны и, как не в чем не бывало, присоединилась к танцующим. В тот вечер мы больше с ней не разговаривали, только когда я уже уходил и прощался со всеми, Наташка на моё «пока», ответила грустным «до свидания» и пристально посмотрела мне в глаза.

С тех пор возможности толком поговорить у нас не было. Конечно, она бы была, если я захотел. Можно было встретить Наташку по дороге из медучилища или просто прийти к ней домой. Но как-то сложилось.

«Слышь, Малой! Себе-то не ври».

– А ты если такой умный, то че в своё время не разрулил всё по уму?

«Не шуми. У меня тоже голова болит. Ты завязывай бухать, Малой».

– У тебя головы нет. Ты бесплотный.

«Головы вроде нет, но она все равно болит».

– Ладно. Ща похмелимся и посмотрим на свадьбе, как можно с Наташкой миром разойтись.

Вадик уже открыл портвейн и по-хозяйски достал из холодильника баночку с засахаренными дольками лимона. Он знал, что моя бабушка нарезает лимон тоненькими дольками и засыпает его сахарным песком, чтобы лакомство дольше хранилось и всегда было готово к чаепитию.

Мы выпили по полстакана мерзкого портвейна, зажевали тоненьким ломтиком лимона и пошли к Сереге.

Серега Чернышев жил через три дома. Он наш друг и предводитель. Старше нас всего на год, но рассудительный и спокойный, как взрослый мужик.

– Ромыч, а ты что подаришь на свадьбу? – спросил на ходу Вадик.

– Я не знаю. Я Сене отдал пятьсот рублей. Наташка должна что-то купить.

– Повезло тебе с Наташкой, братан.

– Че это мне повезло? Наташка сказала, что лучше знает, что подарить молодым, я и передал деньги.

– Да. – Влез в разговор Сеня. – Натаха лучше знает. Просто сказала, «Деньги гоните обормоты».

– Мне она ничего такого сказала. Ладно, тебе как брату помогла. А Роме? Как жениху? Ой, чую скоро будем деньги еще на одну свадьбу собирать. – Заржал Вадик на всю улицу. – Сеня будешь родственником Ромыча?

– А че, буду, Рома – правильный пацан. Будем пиво с ним пить, к девчонкам ходить. – Мечтательно протянул Сева.

– Ну ты Сева даешь! – Снова заржал Вадик. – Вас Наташка так прижмет, что вы пиво только во сне пить будете, а про девчонок вообще забудете. Че молчишь Ром?

– Отвали! – Сказал я Вадику. А что я еще мог сказать? Что не люблю Наташу? Что она очень хорошая и, наверно будет лучшей женой и матерью, но я ее не люблю? Что, судя по всему, я уже натворил что-то такое от чего Наташа пострадала? Или натворю, но она не пострадает?

– Сундук, что вообще случится с Наташей? Почему она в обиженках? У нас же даже ничего не было с ней. Мне теперь жениться на ней? – спросил я про себя.

«Не помню уже, но что-то у Наташи пойдет не так по жизни. Кажется, Сеня что-то сворует, и она эти вещи спрячет, чтобы не подставлять брата. Сеню точно посадят, а она, по-моему, получит условный срок. Когда слышал про Наташу в последний раз, мне сказали, что она вышла из рехаба».

– Рехаб? Зачем туда ходят? Что это?

«Рехаб – это такая больница для наркоманов и алкоголиков».

– Охренеть. Наташа – нарик?

«Малой, отвали. Ты же знаешь, что башка потом будет раскалываться, если я начну прошлое вспоминать.»

– Никакого от тебя толку. Один гемор. Для тебя это прошлое, а я-то не знаю, что в будущем делать. На свадьбе, например, как мне себя с Натахой вести? Не зря же нас, именно в сегодняшний день закинул твой барсук. Значит, что-то случиться должно на свадьбе. Делов наворотил, а сказать толком ничего не можешь. – Устроил я скандал внутри своей же головы.

Блин! Как в голову дало. Будто булыжником по затылку огрели. Все-все. Не бейте. Не думаю больше об этом.

Сундук молчал. То ли свалил куда-то по своим привиденческим делам, то ли забил на меня. Или боится, что тоже получит булыжником по своей несуществующей башке.

– Эх! Я бы вообще ни про одну телку не думал, если бы Наташка на меня смотрела так, как на Ромыча смотрит. – Грустно и не в тему закончил Вадик.

Глава