День барсука

Роман Медведев

День барсука

Глава 1

Проснулся я от лучей солнца, ярко светившего мне в закрытые глаза. Еще не открыв глаза, я уже понял, где нахожусь. Ощущение легкости в душе, безмятежное спокойствие и радостное желание ворваться в наступивший день, подтвердило мою догадку. Я дома.

Дома – в той самой квартире, где мой ДОМ. Мне много где пришлось пожить в своей жизни. В квартирах, домах, пентхаусах, комнатушках, казармах, трюмах и даже камерах. Я уж не говорю про гостиницы и палатки.

Как-то неделю прожил на крыше высотки в далекой стране, ночуя в спальном мешке, сверху укутываясь для тепла полиэтиленом. В другой раз, когда приехал покорять столицу – две недели ночевал в машине. Были разные времена, разные города и страны. Но именно эта квартира всегда оставалась для меня домом. Тем местом, куда ты хочешь вернуться всю жизнь.

Значит, я в своем детстве. Или юности. Из этой солнечной квартиры в старом панельном доме я ушел во взрослую жизнь, когда мне было лет двадцать. Я уже давно живу в столице, а эту квартиру продали после смерти бабушки. Но я точно здесь, у себя дома.

Ни с чем ни перепутаю свой старый диван, на спинку которого так привычно закидывалась левая нога. Я услышал такие родные поздравления хлеборобов и сталеваров по радио и будничный шум соседей. Я узнал даже запах обычной советской квартиры. Запах чистоты, масляной краски от нагретых солнечными лучами полов, бабушкиных пирожков и жареной колбасы.

Фэнтези про попаданцев я перечитал много и даже иногда размышлял, что именно я бы изменил, если попал в прошлое.

«Вот и дочитался. Иди теперь изобретай компьютер и покупай биткоины. А вообще, что-то странное происходит в моей голове. Мысли переплетаются и мое сознание словно начинается раздваиваться. Какие-то мысли принадлежат взрослому человеку из будущего, а какие-то – пареньку из настоящего».

Я услышал незнакомые слова в чужих мыслях. Про компьютер я конечно знаю. Что за биткоины?

Странно, но я не чувствовал никого волнения. Лежал на диване и не спеша размышлял, так еще и не открыв глаза. В голове лениво проползла мысль, что возможны два варианта. Либо мне снилась моя молодость, и я сейчас проснусь в опостылевших серых буднях хронически уставший и недовольный всем на свете, а прежде всего собой. Либо мне приснился кошмар о моей будущей жизни, состоящей исключительно из одних проблем, и я сейчас забуду дурной сон и пойду кушать бабушкину яичницу.

Вариант с психическим расстройством и съездами крыши от наркотиков или алкоголя я не рассматривал. Не мое это. Даже во снах не мое.

С давно забытым наслаждением открыл глаза. Отвел взгляд от яркого солнца, бьющего в окна, прикрытые прозрачной тюлевой занавеской, и увидел старый любимый ковер с восточным орнаментом, висящий на стене за спинкой дивана.

Мама привезла этот ковер ручной работы из командировки в Азербайджан. Положить на пол такую красоту у мамы не поднялась рука, и поэтому ковер прибили на стенку, пришив специальные петельки, на которых он цеплялся за дюбели.

Я любил в детстве водить пальцем по рисунку на ковре, как по лабиринту и искать выход между сложных графических фигур. Я представлял, что ковер, это секретная карта дворца султана и мне надо найти сокровищницу. Я не знал, что буду делать с найденными алмазами, наверно отдал бы маме. Может, попросил себе новый велосипед. Хотя вряд ли – мой «Уралец» меня вполне устраивал.

Особых эмоций я не чувствовал. Ну в прошлом и в прошлом. Не на улице или в лесу, а у себя дома.

Тревога или ностальгия не нахлынули, не навалился груз ответственности. Эйфория от возвращения в детство тоже не было. Врут всё в книгах про попаданцев. Не может быть в детском организме взрослая душа.

Я, конечно, чувствовал, что память хранит факты, из прошлой, взрослой жизни, но относился к ним как к информации из скучной книги, которую заставила прочитать учительница. Не мог же я, то, что написано в «Войне и мире», воспринимать как личный опыт. Вот и моя прежняя жизнь, стала для меня просто кучей фактов и событий, которые я – Ромка Пастухов, откуда-то знал.

Пока еще знал. Так же как разделилось сознание, мои знания тоже делились. Я чувствовал, словно кто-то сейчас хозяйничает в моей голове. Этот кто-то оставлял в моей памяти, то, что я должен знать сейчас, и заботливо прятал от меня, то что я могу узнать только в будущем.

– Ромочка, я же слышу, что ты проснулся. Вставай, внучок. Покушай, пока не остыло. А то я сейчас уйду за молоком, и придется тебе самому разогревать. Греть ты, конечно, не будешь, так и съешь все холодным, а это вредно для желудка, – услышал я заботливый голос бабушки.

Бабушка! Где-то крутилась мысль, что я не видел её тридцать лет, что надо обнять её, прижать к груди и долго-долго не отпускать. Что надо извиниться за все детские глупости и сказать, как я её люблю, и как мне её будет не хватать всю жизнь. Но в голове, словно перещелкнуло, грустные мысли ушли, и я подумал, что это все телячьи нежности. Бабушка меня только вчера вечером ругала за разбросанную одежду. Я, конечно, её люблю, но просто так обниматься не полезу.

Иду, бабулечка! – Крикнул я и побежал умываться.

«Побежал? Где привычная боль в спине, ломота в ногах и гул в голове?»

Ой, да какая боль, руку ломал в прошлом году, так давно всё прошло. Больше болеть нечему.

Привычно включил свет в ванной, нажав на черный тугой выключатель. У нас крутая ванная комната. Выложена кафельной плиткой, а не просто как у всех выкрашена в темно-синий или темно-зеленый цвет. Мама откуда-то привезла красивую белую плитку, и мы с ней, вдвоем, приклеили её к стенам. Мама разводила в тазике цемент и клей ПВА. Я аккуратно пилил плитку ножовкой по металлу. Хорошо получилось. Красиво.

Папы у нас не было. Почему – я не знаю. Бабушка и мама не говорили со мной на эту тему, а сам я не спрашивал.

В голове еле видной бегущей строкой лениво прошла мысль: «А почему у взрослого меня нет никакой информации об отце? Никогда не интересовался?»

Ну нет и нет. У многих моих друзей не было отцов.

На стене около унитаза висел пустой пластиковый держатель для туалетной бумаги. Рядом прибит жестяной лоток, из которого торчат нарезанные листы газет. Все верно. Туалетная бумага дефицит и бывает не всегда. Когда нет туалетной бумаги, моя обязанность: нарезать газеты на небольшие листочки и складывать в прибитый лоток.

Рядом с унитазом раковина, а дальше, вдоль стены, стоит большая чугунная ванна. У раковины и ванны один кран на двоих, с крутилками для холодной и горячей вода. Длинный гусак крана можно повернуть в ванну, но обычное состояние для него – смотреть в раковину.

Над раковиной висело зеркало без рамки, откуда на меня смотрел лохматый парнишка со смеющимися глазами.

«Да уж, Роман Григорьевич! Это явно не твой потухший взгляд и отекшая, вечно недовольная физиономия».

Какой еще Роман Григорьевич? Надо почистить зубы, завтракать и в институт. Или в школу? Сначала почистить зубы.

Так, "Поморин"я не люблю. Он очень горький. А вот тюбик Мятной зубной пасты точно мой. Зубную щетку хватаю автоматически и уже потом понимаю, что раз выбрал именно эту, значит эта и есть моя. Зубов полон рот! Они не такие белые и красивые как у меня в будущем, но эти воспоминания потащили за собой из памяти сумму, которую я заплатил стоматологу, и я нынешний сразу отбросил эти фантазии, потому что не могут зубы стоить дороже Жигулей.

Душ принимать каждое утро еще не вошло в привычку, но сегодня ополоснусь. Если бабушка спросит, чего это я в душ полез – пошучу, что на свидание собрался.

Как это пошучу? Сегодня у Тани день рождения.

«Кто такая Таня?»

– А ты кто такой?

«Я – это ты, только немного взрослый и поэтому зовут меня Роман Григорьевич».

Я уже был готов услышать что-то подобное, а поэтому особо не удивился. Даже почувствовал облегчение и захотел подерзить, как настоящий подросток, который думает, что таким образом покажет свою значимость.

– Ну, тогда не тупи Роман Григорьевич. Если ты из будущего, то и так все должен знать.

***

Таня девушка, с которой я пару месяцев назад познакомился в автобусе. Она на несколько лет старше, можно даже сказать, что взрослая. Таня всегда ярко накрашена и шикарно прикинута. Она невысокая, очень красивая, и у нее мальчиковая стрижка, как у моделей в Бурда моден.

– Ромка! Свой день рождения я буду праздновать только с тобой! Приходи в шесть, – сказала Таня позавчера. Мы, как обычно, были в квартире какой-то Таниной подруги. У Тани были ключи и мы пару раз в неделю встречались здесь. Она вышла из ванны уже одетая, накрашенная, готовая бежать дальше по жизни.

– А дома праздновать не будешь?

– А с мужем и родителями будем праздновать в субботу. Может придешь? Я буду только рада. – смеется Таня.

Таня хорошая. В голову приходят смутные, какие-то чужие, воспоминания о том, что её муж повесится дома в ванной через несколько месяцев. Привяжет пояс от халата к полотенцесушителю и вздернется прямо во время празднования Нового года. Таня будет долго делать ему искусственное дыхание. Вдувать воздух «рот в рот», выплевывая рвотные массы, и нажимать на грудь, пока её не оттащат от трупа врачи скорой.

Через несколько дней после новогодних праздников я позвоню Тане на рабочий номер. Она, странным голосом, попросит меня подойти к скверу, где я иногда встречал её после работы. Там она расскажет про то, как встречала Новый год. Скажет, что муж поступил очень глупо и жестоко по отношению к ней, что она очень жалеет его и тоже не хочет жить. Таня будет уверена, что муж узнал про нас, и что ему рассказала та самая подруга, в квартире которой мы встречались.

Я буду стоять, не понимая, как мне помочь Тане, что нужно делать в таких ситуациях, чтобы поддержать молодую женщину потерявшую мужа. Потом Таня перестанет брать трубку и отвернется от меня, когда я попытаюсь поговорить с ней, когда она будет выходить с работы.

Воспоминания о будущем, мысли в прошедшем времени, о том, что будет в будущем, то есть о том, чего еще не было, но уже произошло, перешли в приступ головной боли. Вспомнить будущее – как-то это неправильно. Да и ладно. Не буду забивать себе голову. Этого еще не случилось, а может и вообще не случится.

Резкая головная боль быстро прошла, но оставила после себя четкое понимание, что она связана с мыслями о будущем.

Молодой растущий организм требовал питания и, выкинув из головы ненужные мысли, я побежал на кухню.

Пока плескался, бабушка уже ушла в молочный магазин. Магазин «Молоко» через два дома, но пока она не обсудит с соседками проклятых империалистов, которые обижают Кубу и Афганистан, бабушка не придет.

На стене, около радио весит отрывной календарь. Бабушка называет его численник. Верхний листочек на шестое июля.

На столе, на деревянной разделочной доске, стояла сковородка с яичницей из которой выглядывали обжаренные края крупно нарезанной колбасы. Чашечка чая, именно чашка, а не кружка, стола рядом. Хлеб в хлебнице на холодильнике – вспомнил я сам.

Так вкусно я не завтракал лет тридцать. Что за бред вертится в голове? Тридцать лет не ел яйца с колбасой? Да я их почти каждый день ем, перед тем как идти в институт. О! Точно! Картинка сложилась. Институт. Второй курс. Каникулы!

После обильного завтрака снова прилег на диван. По телевизору шел «Сельский час» про битву за урожай. По радио тоже рассказывали, как хорошо в стране советской жить. Это не то, что хочется слушать семнадцатилетнему подростку, считающему себя абсолютно взрослым человеком.

На тумбочке рядом с диваном лежала открытая потрепанная книга. «Похождения бравого солдата Швейка». Неужели я это читал в юности?

«А че не читать-то? Юморная книга».

Начал читать книгу с развернутого места и втянулся. Блин как же похоже на мое время. На то время которое мне приснилось, или в котором я реально жил. Живу. Неважно. Очень похоже на те двадцатые годы, которые у меня в голове.

Позвонила подруга бабушки и сказала, что бабушка попросила дозвониться до меня и передать, что у неё приболела подруженька и она будет за ней ухаживать, может даже на ночь останется. Жалко, конечно, больную бабульку, но так, может, и лучше. Не готов я пока спокойно с бабушкой общаться. Она меня практически одна вырастила. Мама всё время в командировках. Вот и сейчас она в Хабаровск на месяц уехала. Откуда я это знаю? Не дури. Она сама мне сказала, когда уезжала.

Как и просила мне передать бабушка, пообедал остатками супа в холодильнике. Время уже пять. Пора собираться к Тане.

«Цветы, шампанское, костюм?»

Да что за глупости в голову лезут?

Привычно одел обтрепанные кеды и пошел в сторону центра. На улице все как всегда, но иногда взгляд словно спотыкается обо что-то. Бабушки в платочках около подъезда. Бочка кваса на перекрестке. Мало машин, а те что есть модели 90-х годов.

– А ты что хотел увидеть? Космический корабль на гравицапе?

«Рома, давай не будем ругаться!»

Пока дошел до нужного дома в голове всё уложилось. Воспоминания о будущем остались, но я их сложил в отдельный сундук в дальней кладовке головы. Теперь, пока я их сам не доставал, воспоминания не лезли в мозг с криками, что всё не так, как должно быть.

В знакомой квартире на первом этаже дверь открыли не сразу. Только после третьего звонка Таня открыла дверь. По её запыхавшемуся виду я понял, что Таня наносила последние штрихи на свой внешний вид.

Она взволнованно смотрела на меня, явно ожидая восхищения. Восхищаться там было чем. Я медленно оглядел красотку, поднимая восторженный взгляд снизу вверх. Таня была в черных туфельках на тоненьком высоком каблуке. В черных чулочках, чуть-чуть не доходящих до юбочки, так что немного было видно лямочки кружевного пояса. Черная короткая юбочка из воздушной ткани, по-моему, такие называются газовые. Черная коротенькая маечка на голое тело, открывающая пупок.

Я никогда не видел, чтобы девушки так одевались, но Таня была очень красива и сексуальна.

«Вот вы отсталые. Сейчас все так ходят», – раздался в голове голос из сундука, но я не обратил на него никакого внимания.

Таня была довольна произведенным эффектом и, взяв меня за руку, повела к накрытому журнальному столику, стоящему перед диваном. Диван был уже разложен и заправлен свежим бельем. Столик накрыт скудненько, даже на мой студенческий взгляд. Бутылка шампанского, два стакана и надкусанная шоколадка. Но я понимал, что главное украшение стола стоит рядом со мной, чуть задевая меня бедром.

Вечер прошел потрясно. Таня все-таки была старше и опытнее меня. Она прекрасно знала, что ей нужно в постели, и учила меня доставлять удовольствие партнерше. Мне Таня давала всё, что я мог тогда представить.

«Слушай Рома, давай не взрослей, мне здесь нравится, чуть не утонул в эндорфине», – услышал я непонятную фразу из сундука.

Когда через пару часов мы наконец-то открыли шампанское, довольная Таня в одних чулках сидела в углу дивана и теребила мне волосы.

– Сладенький мой, ну почему ты такой маленький?

– Ну ты сказала Тань. В каком это месте я маленький?

– Уси-пуси у мамуси. Да большой, большой. Во всех местах ты большой, – рассмеялась и поцеловала меня в нос Таня

– Понимаешь Ром, я никогда не изменяла мужу. – стала серьезной Таня – Мы женаты-то всего два года. Вот только недавно стояли часами в подъезде, целовались и шептались о чем-то. Ты не обижайся, но я люблю его. Но быть с ним раскованной в постели у меня не получается. Мне кажется, он не поймет меня. Стесняюсь я его что ли? А с тобой мне так хорошо. У тебя как конфетку хочу всего облизать. Мне так нравится видеть, что тебе хорошо со мной в постели. А как домой приду, так или тебя вспоминаю и улыбаюсь как дура, или про мужа думаю и стыдно аж не могу.

Таня подошла к окну и смотрела на улицу через развевающийся от ветерка тюль.

– Знаешь, мне кажется, он чем-то догадывается. У него в последнее время тоже часто меняется настроение. То на руках меня носит, то сидит, смотрит в одну точку. Ромочка, что мне делать?

– Тань, ну откуда я знаю? Мне тоже неудобно что я кого-то как бы обманываю, – соврал я, любуясь на эту красоту. Таня в чулочках и поясе, с красивой грудью, короткими взлохмаченными волосами, задумчиво смотрящая в окно, была самое красивое, что я видел в своей жизни.

«Она была очень красивая» – согласился говорящий сундук.

***

Летние вечера долгие, но непонятно вдруг откуда-то взявшаяся привычка ложиться спать ровно в одиннадцать, взяла свое, и я уснул, так и не дождавшись бабушку.

Ночью мне снились кошмары. Какие-то женщины с давно забытыми лицами упрекали меня за что-то. Они были разных возрастов, и было видно, что жили в разное время. Некоторые из них выглядели как с черно-белых фотографий, а других я видел очень четко и в цвете. Те, которые были черно-белыми были молодыми и называли меня Рома, Ромка. Полноцветные женщины были старше, называли меня Роман или даже Роман Григорьевич.

Бывшая жена прямо как наяву грозились лишить общения с детьми. Другие девушки угрожали, родителями, мужьями или бандитами, обещали убить меня или повеситься у меня перед окном. Женщины менялись со скоростью калейдоскопа, но все они проклинали меня.

Кошмар снился долго, но потом всё прекратилось. На душе стало спокойно, и я увидел бабушку, вяжущую четырьмя спицами белый шерстяной носок. Бабушка сидела на своем любимом месте – в кресле около окна.

– Здесь света больше и видится лучше – говорила она, устраиваясь с клубками шерсти на любимое место. Только, бабушка была не такая, как я её привык видеть, а гораздо старше. Маленькая, сгорбившаяся, но такая же родная и близкая.

«Она была такой незадолго, как покинула нас», – раздался голос у меня в голове.

– Что Ромочка, не спится? – спросила бабушка, повернувшись ко мне и сняв очки. Её голубые глаза, были светлее и старее, чем я привык. Взгляд у бабушки добрый, но очень уставший.

– Да я вроде сплю, бабушка.

– Ты спи Рома, только давай поговорим немного.

– Бабуль давай завтра – привычно стал просить я. Так я обычно канючил, когда она говорила, что нужно прибираться в квартире и выбить ковер на улице.

– Нет, Ромочка. Поговорить нам надо сейчас. Завтра мы с тобой не увидимся. Никогда мы с тобой не увидимся кровинушка моя.

– Зачем ты так говоришь, бабуль. Ты же просто ухаживаешь за приболевшей подруженькой. Поправится она. Не переживай так.

– Дурачок ты мой! – улыбнулась бабушка – Умерла я Ромашка. Ты же сам меня хоронил. В деревню родную меня отвез, на кладбище, где вся наша родня лежит. Памятник гранитный с оградкой кованной какой красивый поставил. Всё ты для меня сделал что мог. В любви ты рос моей и похоронил меня с любовью.

– Бабуль, что ты говоришь? – заплакал я.

– Всё правильно говоришь бабушка, – услышал я наяву голос, который я сегодня слышал только в голове – Два раза в год приезжаю к тебе. В день рождения и в день смерти.

– Знаю Ромочка. Цветы твои долго лежат. Не вянут. Солнце их не палит и ветер не уносит. Всё я знаю. Знаю, что ты добрый и хороший. Только я еще и знаю, что иногда ты можешь быть злым и жестоким. Может из невнимательности, а может из безразличия много ты людей обидел. Среди них есть и друзья твои бывшие, которые помогали тебе в тяжелую минуту и через которых ты переступил, когда они стали тебе в обузу. А больше всего женщин. Обижал ты девчонок Рома. Они тебя любили, а ты не увидел этого. Не захотел увидеть. Как пчелка летал от одного цветка к другому. Вроде и не обманул никого на словах, на деле не сделал счастливой ни одну. Многим девчонкам ты жизнь сломал Ромашка.

– Бабуль, ты зачем мне это рассказываешь? Запутался я и уже не понимаю кто я и где я. – спросил я бабушку. – Это все во сне или наяву? Ты же завтра вернешься домой и всё объяснишь?

– Не будет завтра, Ромочка. Послушай меня внимательно. Не увидишь ты ни меня, ни маму свою. Теперь у тебя всё время будет сегодня. У тебя, Ромочка, инсульт и душа твоя пока ждёт, что будет с твоим телом. Может спасут тебя доктора, может и нет. Но в больнице без тебя разберутся. Твоя помощь врачам не нужна. Все что мог ты уже сделал. Организм свой довел до ручки. Говорила я тебе: береги себя, не думай, что вечный. Тело тебе от Бога дано, ему и возвращать придется, а ты, то гулял, как последний день живешь, то пахал сутками как каторжный.

– Но главное душа, Ромашка! – Немного помолчав, продолжила бабушка. – Всю жизнь мы с мамой твоей Бога за тебя просили. Может услышал он наши молитвы, а может всем людям второй шанс дается, я не знаю. Я знаю только, что пока не исправишь ты свои ошибки, так и будешь этим днем жить. Время у тебя есть, но немного.

– Разберись Рома со своими женщинами. Кого можешь сделай счастливой. Кого не можешь осчастливить, поддержи в трудную минуту хотя бы словом. Не забывай тех, кому ты дорог, не проходи мимо их жизни как случайный прохожий. Любят они тебя дурочки. Любят что легко с тобой. Что ты ласковый и нежный, сильный и умный. А потом сгорают душой в твоем огне, и остаются только головешки в сердце на всю жизнь. Ты дальше идешь по жизни. Такой же красивый и уверенный в себе, и не замечаешь, что после тебя девчонки как сломанные цветочки остаются. Кого-то заботливые руки еще отходят и зацветут они, а многие после тебя так и не поднимут голову к солнцу всю жизнь.

– Бабуль что мне делать-то? Жениться, что ли, сразу? Или вообще к девчонкам не подходить? И это… если я там умираю, то зачем всё это?

– Прощай Ромашка. Разберешься во всем сам. Ты у нас самый добрый и умный. Думай о тех, кто рядом с тобой, заботься о них, и всё будет хорошо. Спи родной. Спи.

Глава 2

На следующее утро я проснулся весь разбитый. Все тело болело, а голова очень болела.

– Ромочка, я же слышу, что ты проснулся. Вставай, внучок. Покушай, пока горячее. Я сейчас пойду за молоком и знаю, что разогревать ты поленишься и будешь есть холодное. – Слышу из кухни, такой родной голос бабушки.

Уфф. Слава богу. Мне просто опять снился кошмар. Надо же, как всё реалистично было про вчерашний день и особенно ночь. Еще немного и поверил бы, что я уже старый и должен искупать чужие грехи. Отвечать за косяки кого-то старика, которые я еще не совершил, но они уже случились, а иначе мне кирдык – какой-то День сурка.

«Ничего я не старый. Мне сорок девять лет. Вернее, тебе сорок девять лет. Нам сорок девять лет, короче. В мое время, ну в то время, когда я жил и, как вчера выяснилось, собираюсь умереть, вполне себе нормальный возраст. Люди в эти годы женятся и детей рожают. А День сурка – это фильм такой, голливудский. Там главный герой никак не может выбраться из одного дня своей жизни, пока не совершит все хорошие поступки, какие только можно».

– Слышь, сундук говорящий! Тебя не существует! Просто у меня голова болит и может даже температура. Вот ты мне и мерещишься.

«Сам ты… Ранец. Тебе бабушка всё объяснила ночью. Что непонятно?»

Блин! Голова! Сейчас просто развалится на куски. Все-все, не думаю я больше об этом. Я вскочил и рванул на кухню.

На кухне я не увидел ничего не обычного. Бабушки уже не было. На столе, точно так же, как и вчера, стоит сковородка с яичницей и чашка чая. Численник, или как иногда говорит бабушка «чисельник», снова показывает шестое июля. Бабушка у меня боевая, очень интеллигентная и грамотная, но иногда любит включить режим «Хохлома» и прикидываться простушкой.

То, что сегодня я снова не увидел бабушку, на столе опять яичница, а на календаре, так же, как и вчера – шестое июля, ничего не подтверждает.

Все очень просто объясняется. Бабушка уже ушла за молоком в магазин за углом. Яичница на завтрак у нас бывает часто, а листок на календаре бабушка могла и забыть оторвать.

Я вот прям уверен, что ничего не произошло, наверно грипп подхватил вот и ломает меня, а в голову всякая чушь лезет. Решено – буду ждать бабушку. Расскажу ей всё, что приснилось мне ночью. Бабушка посмеется, погладит меня по голове и скажет, что я выдумщик.

«Ранец, хватит придуриваться. Всё ты уже понял. Это не следующее утро, а то же самое, что было вчера. Мы в какой-то другой реальности, где должны всё исправить, и тогда вернемся в нормальную жизнь. Или смерть, в моем случае».

– Почему это я, вдруг, Ранец?

«Ну если я сундук, то ты, значит Ранец. Тоже из семейства сумчатых. Не могу же я тебя Рома называть. Это моё имя. Если хочешь могу тебя называть Шкет или Щегол».

– Болтун ты, Сундук.

«Прекращай давай обзываться. Тем более я – это ты и есть. Я-то себя узнаю молодого и поэтому не сомневаюсь в словах бабушки. А тебе наверно тяжело. Хотя мне тоже нелегко понимать, что я сейчас умираю. Ладно. Что толку ныть. Что делать-то будем Малой?»

– Что делать, что делать. Я могу ничего не делать. Просто балдеть на каникулах. С пацанами гулять, за девчонками ухаживать. Рыбалка там, ягоды-грибы всякие. Осенью в институт пойду, потом инженером буду работать. И это… Малой тоже не очень звучит, но лучше, чем Ранец.