скачать книгу бесплатно
6
На следующее утро, встав спозаранку, я снова поухаживала за Патиной и подоила ее. Молоко было лучше и чище, чем в прошлый раз, я надоила почти четыре пинты и с радостью подумала, что сегодня уж наверняка хорошо накормлю Изабеллу с Вероникой и сварю им овсянку на молоке с сахаром. Все лучшее в Сент-Элуа должно принадлежать этим малышкам. Вот и Селестэн – сидел вчера допоздна, но смастерил для близняшек деревянную колыбель, просторную, крепкую, пусть не очень изящную, но ладную. Я поэтому и не будила его сегодня рано, хотя надо было продолжать утеплять хлев и зарезать свинью.
Бешено залаял пес во дворе. Я выглянула из хлева: крошечная девочка с огромной, явно слишком тяжелой для нее корзиной стояла на тропинке и, как мне показалось, с полным бесстрашием взирала на этого черного лающего дьявола.
– Я Берта! – пискнула она по-бретонски. – Мой папа Бельвинь послал меня к вам. Я принесла вам окорок, яйца и еще два локтя сукна – папа сказал, вы сошьете штаны маленькому сеньору.
Кровь бросилась мне в лицо. Я узнала эту девочку, и меня охватил гнев. Как смеет этот подонок, ее папаша, присылать мне подачки? Как смеет он думать, что я приму их?
Особенно меня задели слова девчонки о сукне. Да я скорее умру, чем так унижусь, чем дам своему сыну пример унижения!
– Уходи, – сказала я тихо и яростно, – уходи и не смей больше ничего приносить сюда!
Девчушка недоуменно поглядела на меня; насмешка, заключавшаяся в поступке ее отца, была ей явно непонятна. Берта отвесила мне поклон, повернулась и зашагала по дороге, таща за собой тяжелую корзину.
Что значило это со стороны Бельвиня, о чем свидетельствовало? Было ли это насмешкой или испугом? Или он просто хотел откупиться от меня, бросить какой-то жалкий кусок вместо всего пирога, который полагался мне по праву?..
В тот день было переделано много всяких дел. Селестэн окончательно починил хлев и вычистил прудик для уток, я до самого вечера возилась с теленком, Патиной, курами и утками, собирала снесенные яйца и стирала. Чуть позже устроила купание для малышек. А уж совсем поздно, даже не предупредив меня предварительно, Селестэн зарезал свинью.
Возни с ней было много, а когда все было кончено, над вырытой ямой мы установили решетку и, разведя внизу огонь, уложили для копчения множество кусков мяса. Брике взял на себя задачу поддерживать огонь в течение нескольких суток. У нас должно было получиться больше трехсот фунтов свинины холодного копчения.
Вечером, очень поздно, усталая, но немного морально приободренная, я вышла на дорогу, чтобы вдохнуть перед сном свежего воздуха. Все, пожалуй, складывалось не так плохо, как можно было ожидать. Крестьяне утром принесли мне десять мерок пшена – этого вполне хватит для домашней птицы, сотню яиц и мерку фасоли. У нас будет сало, кровяная колбаса и много копченостей. По крайней мере, призрак голода уже не стоял перед нами. Будем экономить, но не умрем до весны.
Предстояла еще битва с Бельвинем, но я была уверена, что выиграю ее.
Сейчас, в этот поздний час, я могла немного перевести дух. Одиннадцать желудков накормлены и будут накормлены завтра – не было ли это поводом для успокоения? Конечно, обеспеченность это слабая, и к тому же у нас нет одежды, нет денег для обучения Жанно и Шарло, да и Авроры тоже. Да что там говорить – мы самые настоящие бедняки. Даже если мне удастся что-то посеять (при условии, что Бельвинь вернет хоть что-нибудь) и Господь Бог пошлет небывалый урожай, мы все равно будем лишь кормить себя, ничего больше. Господи Иисусе, об этом ли я мечтала для Жанно, для девочек?
«Так что обольщаться не следует, – подумала я угрюмо. – Все еще только начинается, а я должна сделать так, чтобы мои дети никогда не были голодны».
Когда я, продрогнув и приуныв, возвращалась с дороги назад, темная приземистая фигура вышла мне навстречу. Я остановилась, слегка испуганная. Человек был в плаще и шляпе, огонек его трубки красновато мерцал в темноте. У меня мгновенно всплыли в памяти рассказы об убийцах и разбойниках, наводнивших провинцию.
– Кто вы? – произнесла я настороженно.
– Я Ле Муан, мадам.
Подойдя ближе, он объяснил:
– Отец Медар передал мне, что вы хотите встретиться со мной.
Я была слишком ошеломлена, чтобы сразу понять, как себя вести. Ле Муан, предводитель гравельских шуанов, стоит передо мной, да еще так неожиданно!
– Вы… вы так уважаете отца Медара, сударь? – проговорила я.
– Отчего же его не уважать? Он служитель Божий.
– Может, вы зайдете в дом? – спросила я, слегка успокоившись.
– Нет, – отрезал шуан. – Стыдно мне там показываться.
– Стыдно? Почему?
– Да ведь из-за нас его спалили. Чудесный замок был, а не отстояли мы его от синих! Что ж, на их стороне тогда сила была. С тех пор я всегда помню, что виноват перед его сиятельством.
– Перед его сиятельством? Каким его сиятельством?
– Да перед вашим отцом, который погиб за Бога да за нашего короля.
– А! – сказала я. – Вы ведь служили у нас лесничим, не так ли?
– Имел такую честь, мадам.
Он потушил трубку. Огонек погас, но я уже имела возможность хорошо его рассмотреть: темные глаза, пылающие сухим блеском, морщинистое, все в складках, лицо, крупный нос с грубо вырезанными ноздрями, косматые длинные волосы. В этом человеке было явное сходство с обезьяной. Да и двигался он легко, бесшумно, ловко, так ловко, что даже наш пес ничего не учуял.
– Заступитесь за меня, – попросила я прямо. – Вы же знаете, сударь, что мельник Бельвинь теперь пользуется двумя третями из того, что принадлежало здесь моему отцу. Вы говорите, что в долгу перед принцем. Его уже нет, но есть его наследник, мой сын. Вы бы могли хоть чем-то помочь ему?
Шуан слушал меня, не перебивая. Когда я закончила, он все так же молчал. Это меня удивило.
– Так что же вы скажете, Ле Муан? Вы согласны помочь нам или нет?
– Видите ли, госпожа, мне надобно выяснить одну вещь.
– Какую?
Некоторое время он молча смотрел на меня.
– Госпожа, вы в Бога веруете?
– Да, – отвечала я, несколько удивленная.
– А сын ваш, маленький сеньор?
– Он католик, как и я, Ле Муан.
– А станете ли вы жить как христианка, ходить к мессе в нашу часовенку, исповедоваться, станете ли водить туда маленького сеньора?
– Если дело только за этим, – сказала я, – то отцу Медару не придется на меня жаловаться.
Я произнесла это, а втайне подумала: «Попробовал бы этот Ле Муан задать такой вопрос моему отцу!» Отец был равнодушен к религии и при Старом порядке проявлял не больше религиозного рвения, чем весь остальной двор. Даже аббат Баррюэль не мог изменить его… Даже страшные потрясения, обрушившиеся на монархию… И, однако, слово маршала было для религиозных шуанов законом. Правда, теперь наступили другие времена. Аристократы были вынуждены возвращаться к католическим истокам, чтобы привлечь на свою сторону необыкновенно набожных крестьян, которые здесь поголовно были преданными католиками и свою борьбу вели прежде всего во имя Бога. И я сама… сама зависела от защиты этих религиозных людей. Само пропитание моих детей от них зависело.
– Ты же видишь, Ле Муан, я едва приехала, а уже познакомилась с отцом Медаром, и он обещал навещать нас, – сказала я.
– Да, уж об этом я наслышан. Мне это отрадно. Ведь вы, госпожа, раньше служили в Версале, а там были одни безбожники. Безбожники, с которых и начались все беды Франции.
Еще несколько секунд Ле Муан размышлял, а я с трепетом ожидала, когда он продолжит разговор.
– Ну, госпожа, – решился он наконец, – коль уж я страшно провинился перед его сиятельством, да и вы обещаете стать в здешних краях оплотом веры в Бога, я, стало быть, обязан вам помочь. Чего вы хотите? Хотите, этот Бельвинь завтра же будет качаться на осине? Вы не думайте, я не посмотрю, что он нам помогал! Не такая это помощь, чтобы мы позволили продаваться новой власти и заводить здесь новые порядки.
– Нет-нет, – поспешила возразить я, – это уж слишком.
– Слишком? А время нынче какое?
– Ну, в конце концов, Господь Бог не велел проливать крови. Я только хочу, чтобы мельник согласился на мои условия. И я не требую многого, – добавила я. – Когда мой сын вырастет, он сам наведет здесь порядок.
– Дай-то Бог, – с неожиданно искренним чувством произнес шуан, – чтоб маленький принц был такой же сеньор, как его дед. А насчет Бельвиня вы больше не держите сомнений. Все будет сделано – слово Ле Муана!
Я сжала руку бретонца.
– Если твоему отряду, Ле Муан, нужно будет убежище, или еда, или еще что-нибудь, ты должен знать, что Сент-Элуа всегда открыт для тебя и твоих людей, – сказала я.
Он неуклюже поклонился.
– А что вы скажете, мадам, ежели я пришлю вам в помощь Франсину? Знаете ее?
Я помнила эту девушку, прежде служившую в Сент-Элуа. Она младшая дочь самого Жана Шуана, и это из-за нее сгорел замок.
– Она бродит следом за нами, но ведь это не занятие для молодой девицы. Ваше сиятельство, вы женщина знающая и порядочная, вы ведь присмотрите за ней? А она вам так поможет, что вы не станете жаловаться.
Я поняла, что Ле Муану ужасно хочется пристроить куда-нибудь Франсину Коттро, и поспешила согласиться.
Когда я вернулась в дом в самом приподнятом настроении, Аврора встретила меня криком радости: в корзине, принесенной крестьянами, она обнаружила цветные нитки и локоть отличного беленого полотна.
– Что мы сделаем из этого, мама? – спросил Жанно. – Сошьем одежду?
Я обняла сына.
– Нет, мой мальчик, – сказала я с воодушевлением. – Мы выкрасим его в пурпурный цвет – цвет герба де ла Тремуйлей, вышьем на пурпурном фоне трех лазурных орлов, мечи и наш девиз латинскими буквами и повесим на шпиле башни – так высоко, как при Старом порядке. Вся Бретань должна видеть, что в Сент-Элуа появился законный хозяин, не так ли? Право, мой дорогой, у нас есть причины гордиться своим прошлым.
По глазам Жанно я видела, что он не ожидал такого предложения, но горячо, гордо и восхищенно одобряет его.
7
На следующее утро, когда солнце еще не взошло, Бельвинь постучался в нашу дверь. Он не выглядел испуганным, но я отдала должное поспешности, с которой он пришел, и по достоинству оценила могущество Ле Муана в здешних краях.
Я не впустила Бельвиня в дом и разговаривала с ним во дворе.
Впрочем, разговор был короток: мельник хотел услышать, каковы мои условия, и подумать. Я, в свою очередь, тоже не требовала невозможного. Мои условия были таковы: мельница, хлебопекарня и пойменные луга у реки должны вернуться к моему сыну. Батраки Бельвиня помогут мне вырубить деревья в сожженном парке, выкорчуют их и расчистят пять арпанов земли под посев. Мельник будет одалживать мне своих батраков тогда, когда я попрошу. И, кроме того, по мере необходимости станет давать мне лошадей и телегу для подвоза воды и дров.
Бельвинь не дал мне окончательного ответа, но я была больше чем уверена, что он согласится.
День прошел в хлопотах по приготовлению кровяной колбасы, стирке и уходе за живностью. Селестэн отправился в Гравель за дровами, Аврора возилась с малышками, а Жанно и Шарло были посланы на огород, где когда-то было что-то посеяно, и получили приказание покопаться в земле: может быть, обнаружится прошлогодняя морковь, брюква или свекла.
Еды нам по-прежнему не хватало. Копченое мясо было еще не готово, и Брике все время сидел возле ямы, поддерживая дым сосновыми и еловыми стружками.
А вечером пришел в себя Жак. Он пока не говорил, но открыл глаза и был в сознании. Нижняя половина его тела была парализована, и он полностью лишился возможности передвигаться. Селестэн утверждал, что вскоре к нему вернется и речь.
28 января 1795 года была вольная ярмарка в Лориане, и мы с Селестэном, едва только рассвело, пешком отправились туда. У меня были большие планы на эту весну, а поскольку сеять в Бретани начинали уже в феврале, то пора было запастись семенами.
То, что море не за горами, стало ясно еще за пол-лье до города: настолько сильным показался мне запах соли, кипящей смолы с ремонтных верфей и жареных креветок. Затем перед нами открылась равнина, усыпанная серыми валунами, словно пригоршнями разбросанными по бухте. Одуряющий запах морских водорослей даже вызвал у меня легкий приступ тошноты. Но тусклый блеск моря, подернутого сероватой зябью волн, манил меня, и я зашагала дальше, увлекая за собой Селестэна…
Лориан был маленьким прибрежным городком, бретонским портом с крытыми дранкой крышами домов, завершающимися остроконечными коньками каменных труб, которые были сложены из серых валунов или красного кирпича на домах муниципальных чиновников и богатых торговцев.
Был конец января – то время, когда рыбаки, из которых преимущественно состояло население Лориана и его окрестностей, отправляются в море на много месяцев, до самого сентября. Они плывут до самой Исландии, и треть из них не возвращается из этих походов. В конце каждой зимы рыбаки получают в порту благословение на выход в море. Отплывая, экипажи поют канты в честь Марии – Звезды морей.
Вот и сейчас, пока мы шли по городу, нам встретилась не одна разбитная торговка креветками, у которой муж наверняка уходил в море, но которая тем не менее напевала:
Муженек мой далеко уплыл,
Аж в Исландию рыбку ловить он уплыл.
Я сама без копейки живу.
Не беда… Тра-ля-лю.
Тра-ля-лю.
Наживу!
Наживу!
У меня эти встречи вызвали мысль о том, что можно было бы, пока у нас туго с едой, ходить к морю и собирать креветок, крабов и устриц – так как это делал мой брат Антонио еще в Тоскане. А почему бы нет?
Лорианская ярмарка поразила меня своим многообразием, а особенно обилием вещей, в которых мы так нуждались, но от покупки которых я вынуждена была воздержаться. Мне и так пришлось выложить чуть ли не полсотни ливров за семена – всевозможные и всяких видов. Вооруженная наставлениями домашних слуг, я выбирала этот товар со знанием дела. Жильда говорила мне: «Доброкачественные семена должны быть круглые, наполненные, без всяких морщин. Это только у лука и гороха иначе». Вот я и обращала внимание на мелочи, вплоть до запаха и окраски. У меня не было денег, которые можно потратить впустую.
Целый час мы глазели на лошадей, выставленных на продажу, зерно, вино, сено, полотно, развешенные кожи, явно понимая, как пусты наши карманы. Я раскошелилась лишь на рвотный корень, горькую английскую соль и доверов порошок – лекарства, без которых невозможно обойтись в случае болезни.
Уже надумав уходить, я внезапно остановилась у торговца, понуро стоявшего с краю и без всякой надежды предлагавшего на продажу коричневые клубни, сложенные в мешки. Крестьяне и лорианцы обходили стороной этот продукт, не понимая, что это такое. А я узнала: это был картофель. Уж мне-то приходилось есть его в самых разных видах – и отварной, и жареный; в Версале он считался деликатесным кушаньем, а его цветками модницы даже украшали шляпы. В Париже картофель и сейчас оставался достаточно редким блюдом, а уж в Бретани о таком и не слыхали!
Заметив мой интерес, торговец воскликнул:
– Товар из Америки, милочка! Недорого отдам!
Неожиданная мысль блеснула у меня в голове, глаза засияли. Меня даже не интересовала цена. Подступив к торговцу и не слушая возражений Селестэна, я задала только один вопрос:
– Будет ли у вас двести-триста фунтов этого картофеля? Если да, то я беру их – при условии, что вы расскажете мне, как с ним обращаться, когда хочешь посадить.
В Сент-Элуа я вернулась одна. Селестэн остался в Лориане сторожить наши покупки. Я послала Брике к Бельвиню, чтобы тот выделил мне батрака и телегу с лошадью и сейчас же послал их в город. Не было границ моему воодушевлению. Я посажу целую плантацию картофеля, можно сказать, положу начало возделыванию этой культуры в бретонских землях. Я по опыту знала, какой это вкусный, удобный и сытный продукт. Я даже знала, какие блюда следует из него готовить…
– Это вы верно задумали, мадам! – отозвалась Маргарита, когда я посвятила ее в свои планы. – Хотя, надо сказать, никогда я не думала, будто наступят времена, когда вы, принцесса да красавица всем на загляденье, станете о таком думать. Известное дело, все это не по вашей воле случилось, но все-таки, скажу я вам, в мире все перевернулось…
Я прервала ее сетования поцелуем в щеку, ибо знала, что им не будет конца.
– Где Жанно, Маргарита? Я что-то не вижу его.
– Во дворе. Уже нашел себе подружку!
Я вышла во двор и была немного ошеломлена увиденным. Жанно с какой-то светловолосой девчонкой сидел на ограде, они болтали ногами и разговаривали. Я пригляделась получше: девочка была не кто иная, как крошечная Берта Бельвинь, бойкая и задиристая. Она разговаривала с Жанно заинтересованно, но как с вполне равным, то и дело перебивая его, и я даже видела, что она стукнула моего сына по лбу.
Мне стало отчего-то обидно, я почувствовала желание вмешаться и прогнать эту кроху со двора, но потом увидела, как увлечен Жанно этой дружбой, и сдержалась. Увидела я и то, что Берта явно нравится Жанно. Внешне она была чудесной девочкой: лицо круглое, глаза зеленые, зубы белые, как жемчуг, и когда она смеялась во весь рот, то становилась очень хорошенькой.
И я молча, улыбнувшись про себя, ушла в дом.
8
Франсина явилась в Сент-Элуа через неделю после моего разговора с Ле Муаном. Вид у нее, надо признать, был неожиданно приличным для девицы, которая таскается по лесам за шуанами: чистая одежда, опрятный передник, аккуратно заштопанный в нескольких местах, новые сабо. Она даже была в головном уборе, принятом среди незамужних девушек в здешних краях. Ее чепец имел форму ракушки и низко опускался на лоб, охватывая его, как повязка, а по бокам открывая толстые завитки кос, уложенных, как улитки, за ушами.
