скачать книгу бесплатно
Если бы ты знал, как я по тебе скучаю: по твоим лукавым глазам и манящим губам, по твоим ласковым рукам и чудесным шуточкам в мой адрес.
Произнеси вслух: «Росомаха! Моя любимая девочка, как сильно я тебя люблю! Как сильно я тебя хочу!»
Вот. Уже можно дышать. Ведь с нами осталось самое главное – постоянное ощущение любви. Мы это проверили: наше чувство – глубоко взаимно! Поэтому – вместе мы или нет – теперь абсолютно неважно.
Можно жить дальше: смеяться, слушать музыку, ловить на улице ртом снежинки, и, наконец, научиться кататься на велосипеде!
Для всего этого нужна всего лишь одна уверенность – то, что тебя любят!
Был очень тяжелый год, правда? В какие-то моменты хотелось все бросить и бежать-бежать-бежать. Во мглу и туман, в грозу и темноту, в космическую невесомость, чтобы исчезли звуки, чтобы по венам перестала бежать кровь, чтобы сердце билось тихо-тихо, на цыпочках…
Но наша любовь нас спасла. Уберегла. Я спокойна. Я уверена в тебе. Я чувствую твою любовь! Спасибо тебе за нее. Спасибо, мой единственный и самый лучший человек во всей Вселенной.
В следующий раз обязательно придумаю что-нибудь про себя. Как живу, чем занимаюсь… Тебе будет интересно узнать, как у меня дела? Ведь так?
Счастливого Нового года. Без меня. Со мной.
Твоя Маха.
Юбилей Евгения (15 июля 2014г.)
И все-таки, хорошо, что мы придумали отмечать мой день рождения в ресторане!
Он даже назывался символически – «День рождения буржуя». В очень аристократических тонах, его помещение и вправду напоминало что-то буржуазное, из прошлого века. А кличка «буржуй» в кулуарных разговорах была мне на этот вечер обеспечена.
Я стоял в центре зала, бросая взгляды на белый рояль и благородное убранство зала, и встречал близких, ну, или почти близких людей, которые, в ожидании доступа к моему телу, подходили поочередно. Подарки складывали на специально отведенный для этого стол с шикарной столешницей, а конверты, моя предусмотрительная супруга, прятала себе в клатч, который становился все толще и толще.
Приехала мама, и я торжественно отвел ее на почетное место, чтобы ей было все хорошо видно. Рядом с нашими местами. Присел рядом, положил свою голову на ее руки, зная, что она сразу начнет меня гладить. И было совсем не стыдно чувствовать себя нашкодившим ребенком, прячущим лицо в маминых руках. Пусть все смотрят и завидуют. Мама – одно из моих драгоценных сокровищ, которые подарила мне судьба.
– Милый мой. Родной мой. Мое счастье. – шептала она. И становилось тепло, и в носу щекотало, и хотелось даже пустить скупую мужскую слезу. Только Машка могла так же искренне, без тени смущения, говорить со мной. Мама, Маша… И дочка Катюшка. Давно, в глубоком детстве.
– Сын, – мама внимательно посмотрела на меня. – Ты почему-то сегодня грустный? Вроде бы, шутишь и улыбаешься, как обычно, а душа твоя не на месте. Я же чувствую.
– Все нормально, мамочка. Устал. Наверное, пора в отпуск.
Ну, не рассказывать же ей, что меня не поздравила любимая женщина, которая умерла десять лет назад.
Хотя мама с Марией были знакомы лично.
В самый разгар нашего романа, нет романом это не называлось, в самый разгар охватившего нас чувства, спустя двенадцать лет после нашей юношеской несостоявшейся любви, будучи уже глубоко женатым, я их познакомил. Ну, не мог не познакомить!
Мы вместе пробыли у мамы на даче до самого вечера, что-то копали, сажали, потом пекли картошку и долго разговаривали.
Перед нашим отъездом мама отозвала меня в сторону:
– Ты знаешь, Женечка, что я категорически не принимаю такие отношения! Но я понимаю тебя, что пройти мимо такой женщины невозможно. Какое доброе у нее сердце, какая чувствительная у нее душа, и, самое главное, – как она на тебя смотрит! А ты – на нее! Я весь день любовалась вами. Так что, пусть Бог рассудит.
Бог рассудил. По-своему. И мы больше не улыбаемся друг другу. Вот уже десять с половиной лет…
Я остановил официанта, предлагавшего гостям шампанское, которое он деликатно разносил на витиеватом подносе, и выпил сразу два бокала, за себя и за Маню. Улыбнулся себе и сразу поймал удивленные взгляды: на меня смотрели жена и мама.
Впрочем, снова начали заходить гости, и я, радостно раскинув руки, бросился встречать прибывшую большую компанию – это были мои коллеги. Тех, которые были повыше рангом или наравне со мной, я приглашал с женами или мужьями, если таковые имелись, а подчиненным объявил о банкете в свою честь накануне во время планерки, не акцентируя внимания на их семейном положении.
Собственно, так мне и вручали подарки: от семейных пар по-отдельности, а от подчиненных – один общий. Последние меня удивили особенно. Двое из парней внесли в зал огромного размера картину в дорогой деревянной раме. Повернули его к свету, и все присутствующие зааплодировали – это был мастерски нарисованный портрет меня молодого с ракеткой на корте в белой майке с надписью СССР. Помню, была у меня в кабинете такая фотография. И, вправду, хороший ракурс и счастливая улыбка победителя.
– Придется освобождать для подарка целую стену, – улыбнулся я.
Организатор торжества пригласил нас всех за удобно расставленные столики. Изысканность и оригинальность оформления закусок, расставленных на них, изумляла и манила. Думаю, что даже самым изощренным привередам захотелось их отведать.
Полчаса до первой стопки, как всегда, оказались суетными – рассаживались согласно заранее напечатанным в типографии карточкам, выбирали блюда и спиртное, делали индивидуальные заказы.
Ну, а дальше все потекло слаженно и весело.
Организатора просто тамадой назвать было сложно. Он остроумно, но деликатно предоставлял слово во славу именинника, то есть, меня, очередному гостю, и, хоть и не приставал с конкурсами, но все равно как-то профессионально вызывал на разговоры и воспоминания по группам и столикам, что можно было условно назвать соревнованиями.
Очень теплые слова сказала мама, и в конце выступления, конечно, же расплакалась.
Поразила Ирка – чуть ли ни в ноги поклонилась мне с благодарностью за счастливую жизнь в течение почти тридцати лет. Вспомнился фильм, где главный герой, недопонимая происходящее, спрашивает у собеседника: «Издевается, что ли?»… Эта же мысль мелькнула и у меня, но я поблагодарил жену, поцеловал, и два моих старых друга успели крикнуть: «Горько».
Вообще, дни рождения, я считаю, отмечать нужно: слушать про себя хорошие слова и повышать самооценку, если она понижена. А, если не понижена, то просто наслаждаться!
Как-то потихоньку, с медленных танцев ( хороший, кстати, прием) мои гости начали осваивать танцпол. Я был нарасхват: подряд два вальса, танго, а после – нечто вроде гопака под современные поп-мотивы. Гопак, кстати, мне удался лучше всего.
Наблюдая за присутствующими, все ли довольны, никто ли не сбежал, я заметил, что дочка чуть не плачет. Топчется вместе со своим мужем возле музыкальной техники, и виновато поглядывает в мою сторону. Я подошел к ним.
– Папочка, твой подарок не открывается. Он на флэшке записан, – заскулила дочь.
Я успокоил Катерину и позвал своего технического бога Кирилла из IT- отдела, который уже через пару минут загрузил видео в компьютер. На экране возникло название «Давайте, друзья, потолкуем о папе…».
Фильм был сделан, действительно, умело и оригинально: мои многочисленные фотографии под хорошо подобранную музыку или песню сменялись реальными роликами, затем снова следовали фотографии или коллажи. Все это плавно переходило из одного в другое, наплывало друг на друга или возникало из середины предыдущего сюжета. Чудеса компьютерной техники! Несомненно, моей молодежи помогали профессионалы.
Что удивительно (уж, не знаю, кто это придумал): фильм начинался не с моих детских фотографий, через подростковые и студенческие, к современным. А, наоборот! То есть с моих нынешних лет: я на работе, дома, на даче, на отдыхе – с каждым кадром все моложе и моложе. Вот прошла наша с Ириной свадьба, вот мы с ней же – в Париже возле Эйфелевой башни. Потом целый блок моментов из моей спортивной жизни, дальше – много черно-белых институтских снимков и несколько роликов: я веселый – с друзьями и с пивом; грустный – на занятиях; задумчивый – в институтском дворе, там, где была курилка; в колхозе в обнимку с председателем; еще не знаю где – сразу с пятью девушками.
Катька, видимо, основательно распотрошила семейные альбомы: и дома, и у бабушки. Я уже начал размышлять о детских фотографиях, которые должны были, по идее, сменить институтские и школьные. Интересно, до какой степени незрелости решила выставить меня моя дочь? И есть ли в этом кинофильме моя самая первая фотка, ну, та, совсем самая первая, где я снят голышом?
Как вдруг меня ударило током: на экране появилась еще одна фотография студенческих лет: я и Маша на фоне строящегося здания. Я совсем забыл про этот снимок! Нас тогда Васька-спецкор для институтской газеты щелкнул. Машуня в строительной каске, смотрит на меня снизу-вверх и улыбается, а моя рука тянется к ней поправить прядку волос. Без комментариев, как говорится!
Никто из окружающих и не заметил бы моего замешательства, если бы не завис компьютер. А он завис! Висит и висит, будто кто-то специально на этом месте его остановил: мол, смотри, Евгений Александрович, на свою любимую. Хотел поздравления? Вот и получай!
Кирилл пытался исправить ситуацию, присутствующие обменивались мнениями, хвалили дочку, а я сидел, как каменный и не отводил от Марии глаз, даже на Ирину не оборачивался: узнала она ее или нет?
И, когда фильм уже продолжился, раздался чей-то голос:
– Ирина Васильевна, а это Вы? Такая молоденькая!
– Нет, – резко ответила жена. Но из зала не вышла.
Потому что вышел я.
В холле, изо всех сил сжав кулаки, стукнул ими по глухой стене возле гардеробной комнаты, и слава Богу, что никого в тот момент не было, потому что с потолка посыпалась штукатурка.
Выдохнул. И заставил себя вернуться.
Гости досматривали фильм, закончившийся, кстати, фотографией моих родителей. Все зааплодировали и стали пить за мою талантливую дочь и нашу крепкую семью.
Расходились поздно: после долгих веселых танцев, с непременной Ламбадой в финале, и красивого именинного торта с малюсенькими свечками. Думаю, что абсолютно все присутствующие догадывались, сколько их там было, поэтому задуть их мне удалось только со второго раза.
Держался я изо всех сил: шутил, улыбался и без конца благодарил. По-моему, все остались довольны. Все. Кроме мамы, которая уехала все же расстроенная. И нас с женой, не общавшихся после просмотра посвященного мне фильма.
В зале замелькали официанты.
Ира распоряжалась, какие продукты сложить в контейнеры, какие оставить. А я вел расчеты с администратором. У меня не хватило наличных денег, и я попросил у жены ее сумочку-клатч, в которую мы складывали подарочные конверты с деньгами.
Подобных сумочек у нее было, наверное, не меньше дюжины, более новых и дорогих.
Этой же, наверное, лет десять, и носила Ира ее всего несколько раз, потому что она была просто ослепительно белого цвета.
– Возьму все же ее, – сказала жена перед рестораном, отложив бежевую миланскую сумку. – Она хоть и старая, но идеально по стилю сочетается с новыми туфлями. – И она покрутила в воздухе туфелькой.
– Какая разница, – ответил тогда я.
А сейчас, в ресторане, в этой самой сумке, в среднем отделении среди красивых конвертов, увидел обычный почтовый конверт, не очень праздничный, и не очень новый. «Интересно, кто положил деньги в старый конверт?» – успел подумать я и открыл его.
Там лежал листочек бумаги с рукописным текстом и маленькая Машина карточка с выколотыми глазами…
Держа фотографию на ладони, я подошел к жене, и, как во сне, произнес:
– Это ты убила Марию?
Из письма Марии (17 декабря 2005 год)
Привет, любимый!
Нет! Мне не выразить моих чувств! Хотя лучше слова «любимый» в нашем языке вряд ли найдешь! Но это так ничтожно мало, если речь о моей любви к тебе!
Поэтому просто добавлю местоимение. «Привет, МОЙ любимый!»
Ровно два года, как мы с тобой не виделись… Видишь, я исправилась: пишу не «ровно два года, как мы расстались», а просто, что мы «не виделись»… Потому что мы так и не расстались!
Я знаю, что ты, просыпаясь ночами, вспоминаешь о нас.
По утрам в будни, тебе, конечно, не до меня. Но все воскресные пробуждения, я уверена, мои. Так же, как и твои бессонницы. Только пусть их будет у тебя совсем немного.
Спасибо тебе за это, родной. Мне так важно знать и чувствовать, что ты меня не забыл!
Я слышу твой голос. Ты говоришь мне: «Привет, моя маленькая!»
И мы снова вместе. Каждой клеточкой нашего общего, единого сознания.
Но ты живешь в реальном мире. И мне есть к тебе просьба.
Речь о твоей жене. Будь с ней, пожалуйста, по-ласковей, по-внимательней. Она всегда дорожила тобой, она многое прощала тебе. Даже нашу любовь!
Я не могу даже на минуту представить, что, если бы ты любил другую женщину, а не меня!
А Ирина справилась. Ведь тяжелее пришлось не мне, всегда знающей, кому принадлежит твое сердце. Думаю, сложнее было ей, понимающей, почему ты остался в семье!
Очень прошу тебя: попробуй наладить отношения с женой. У вас все непременно должно получиться. Постройте свою жизнь на доверии и искреннем уважении. Это может быть достойной заменой любви. Тем более, что Катюшка в ней нуждается – она оказалась такой ранимой! А я буду оберегать вас.
Не распыляйся, потому что такую, как я, ты все равно не встретишь! И вовсе не потому, что я какая-то особенная, просто именно такое сердце, как мое, ты и можешь, по-настоящему любить. А я, по-настоящему, только твое!
Пожалуй, сегодня я открою тебе великую тайну.
Наше расставание, ты, конечно, не забыл – тот последний день, когда мы были вместе. Ты до сих пор ясно помнишь и те события, которые предшествовали этому.
А вот настоящую причину озвучила моя подруга Наталья позже. И совершенно для меня неожиданную.
Это было после нашего последнего с тобой разговора.
Я не ела потом трое суток. Не могла. В горле, казалось, навсегда застрял какой-то нервный ком. Мама плакала, стоя передо мной на коленях и держа в руках сваренное всмятку куриное яйцо и маленькую детскую ложечку. Натка пугала, что отвезет меня в психушку, где будут кормления через зонд. Даже Толик, простив мое предательство, приносил дефицитные продукты и, молча положив их на стол в кухне, уходил. А ему ведь самому нужно было находиться в больнице!
На четвертые сутки я начала пить воду. И только потом – разговаривать.
Как-то вечером мы с Наташей стояли на балконе, накинув старые куртки Анатолия, и курили.
– Говорят, любовь живет три года, – зачем-то сказала я.
Подруга заспорила:
– Ерунда все это. Но ты, Машка, видимо, подсознательно себе это вбила в голову. Вашему активному, так сказать, роману с Женькой почти четыре года. И ты решила уйти на пике, на взлете, черт тебя побери. Так, чтоб с мясом и с кровью. Чтобы, не разлюбил! Чтобы не надоела!
– Во первых, это не роман, – перебила я, – это Любовь. А, во-вторых, его слово было решающим.
– Да, не ври! Если бы ты настояла, если бы условия поставила, Женька поступил бы по-другому. Он категорически не хотел расставаться! Но тебе нужно было остаться в его памяти любимой им, обожаемой, а не надоевшей!
Она была права. Я просто боялась себе в этом признаться. Я боялась, что ты меня разлюбишь! Это страшнее, чем остаться без ног, страшнее тюрьмы, страшнее позора. Я бы все смогла пережить, только не твою нелюбовь ко мне!
Сложилось все, конечно, ни так, как мы мечтали. Но зато теперь мы точно знаем, что наши чувства вечны.
Нам повезло, что мы испытали это. Сколько любви было в каждом твоем слове, в каждом моем взгляде, в каждом нашем дыхании, в каждом нашем объятии. Это великое счастье!
С наступающим Новым годом, мой снежный Барс! Целую тебя.
Люблю. Люблю. Люблю.
Твоя Росомаха
Воспоминания Евгения. Москва ( 1984 – 1987 гг.)
