СемьЯ

– Может быть, потом. Когда-нибудь…

Их разговор прервала Валюшка, на чьих щеках расцветали алые пятна (Мила пыталась оттереть их засаленной тряпкой, но жирный томатный соус оказался сильнее). Девочка потянула Сашу за рукав, и та кивнула ей:

– Что такое?..

– Цветочек, – напомнила Валя с таким выражением, будто у Саши совсем не было мозгов.

– Какой еще цветочек?

– Синий. Как у динозавров… – Валино лицо мрачнело на глазах. Радостное предвкушение понемногу сменялось капризной гримасой.

Саша чуть приподняла сломанную руку, что висела на перевязи, но Валя не поняла намека:

– Цветочек! Нарисуй мне цветочек…

– Валька, не пищи, – поморщилась Женя, которая, крутя вспоротую жестяную банку, пыталась вылизать остатки рыбы. Толстый язык ловко скользил по зазубринам.

– Не ругай ее, – попросила Мила. – Она маленькая, и…

– Да мне пофигу, – не стала кривить душой Женя. – Пусть заткнется. И ты вместе с ней. Надо же, гусыня-наседка…

– Хватит, а, – даже молчаливая Саша не выдержала. Егор настороженно наблюдал за ними, сжимая ложку в кулаке так, будто готовился к кровопролитной битве. Юра с Костей делали вид, что поглощены облизыванием тарелок – чистой воды поблизости нет, а это значит, что мыть посуду придется по-собачьи.

– Заткнись, – Женя поморщилась. – Или здесь и останешься.

– Это мы еще посмотрим, – ответила Саша. – Хватит огрызаться на ребенка. Ты же вся такая сильная и крутая…

– Да ладно тебе, мы уже привыкли, – мягко вклинилась Мила, но ее даже не услышали.

– Хочешь – ори на меня, – продолжила Саша. – Ударь, обматери, шипи, как гадюка… Но не надо срываться на Вале.

Сашины щеки пылали, казалось, что у нее резко подскочила температура, а колкость рассыпалась под кожей мелким бисером. Женя открыла, было, рот, но их снова оборвал Костя:

– Ша! Хватит. Жень, собирай тарелки. Надо выдвигаться.

– Да пошли вы…

– Женя!

Она замокла, пыхтя, словно внутри нее булькал кипяток. Женя ни на кого не смотрела, а Саша, вглядываясь в ее коротко остриженный затылок, все думала о том, почему же она прибилась к ним, почему остается, если ненависть ко всему вокруг прожигает ее насквозь.

Валя устала дергать Сашу за рукав и поэтому, нахмурив светлые брови, сильно ущипнула за предплечье. Саша дернулась:

– Валь, ты чего?!

– Цветочек! – потребовала девочка.

– Смотри, у меня ведь рука сломана. Как же я буду рисовать?..

– Пр-равой, тупица, – не выдержала Женя, но от дальнейших комментариев благоразумно отказалась.

– Да и потом: на чем мы будем рисовать? – продолжала Саша, окаменев спиной. – И чем? У нас с тобой нет ни альбома, ни ручек… Давай потом, а? Я привезу тебе самые лучшие фломастеры!

Валя, нахмурившись, отвернулась. Саша осторожно погладила ее по голове, но Валя дернулась, не желая этого прикосновения.

Тарелки засунули в рюкзаки, банки из-под рыбной консервы оставили на ближайшем пыльном столе. Все же решили еще немного передохнуть – самую малость, всего десять минуточек. Костя бурчал, но спорить не стал – ему тоже надоело бесконечно брести по одинаковым тоннелям, а поэтому он уселся на пол и вытянул гудящие ноги.

Валя, мелькающая то тут, то там в рваных всполохах света, не сдавалась. Саша, прикрыв воспаленные веки и раздумывая, как же она вдруг оказалась в этом сумасшедшем мире, искоса поглядывала на девочку.

Бродяги удивительно быстро стали для Саши почти родными. Может, так действовал извечный страх, скопившийся в крови ядовитым газом, может, пустые тоннели, где одиночество было хуже смерти, хуже химеры. Но Саша уже успела полюбить их, чумазых и бледных, вылизывающих консервные банки и лениво переругивающихся, хоть встретились они всего лишь вчера.

Вчера… А кажется, что с момента ее падения в колодец прошли годы.

Но, какую бы теплоту Саша к ним не испытывала, ей все же хотелось поскорее попасть домой. Может, она будет приезжать к бродягам, привозить им продукты, купленные на первую жалкую зарплату, качать Валюшку на руках…

Но дома ждет папа. Прижаться бы сейчас, словно маленькой, к его заросшей щеке, почувствовать горечь бензина и машинного масла, что въелась в темные волосы. Проводить папу в дорогу.

А потом набрать полную ванну горячей воды (с лавандовой пеной), выкупаться и проспать несколько дней в чистой и мягкой постели…

Валя, крутившаяся возле Милы и выпрашивающая что-то едва слышно, появилась словно бы из воздуха – улыбнулась во все зубы и протянула Саше серый лист:

– Цветочек!

Ее голос был переполнен надеждой.

– Фломастеров нет, – извинилась Мила, зашнуровывая рюкзак. – Только карандаши. Они мокрые, но…

– Там еще листы есть, – лениво добавил Юра, что полулежал с закрытыми глазами. – Вон там, под часами. Какие-то чертежи, даже книги со схемами… Если что, я подам.

– Спасибо… – Саша не знала, почему, но внутри нее вдруг поселилась дрожь, словно слабое покачивание стебля под теплым ветром. Трепет, восторг… Робкое проклюнувшееся чувство.

Валя, устав ждать, тряхнула размокшей пачкой карандашей.

– Хорошо. Ну, давай попробуем…

Мила включила еще один фонарик и закрепила его так, чтобы чахлый луч бил в потолок, затапливая комнату молочным светом. Саша, отыскивая хоть немного свободного места, уползла почти что под стол, скрючилась там, сидя на коленях, и разгладила чистый лист.

Синего карандаша в коробке не было.

Валя подползла сбоку, прижалась к раскачивающимся ножкам стола и требовательно глянула на Сашу. Чего, мол, сидишь. Рисуй.

Кивнув, Саша взяла красный карандаш и принялась за цветочек. Он прорисовывался по-настоящему ужасным – кривой, с дрожащими линиями и заломами, самый жуткий цветок на свете. Левая рука, висящая на груди, вновь напомнила о себе от неудобной позы, но Саша, стиснув зубы, рисовала.

– Нет! – Валя потянула красный карандаш на себя. – Синий цветочек.

– Маленькая, ну нет синего карандаша… – Саша виновато отвела глаза. – Зато есть зеленый, желтый, красный…

Интересно, можно ли смешать штриховку двух других цветов, чтобы получился синий?

– Нет! Я хочу только синий, – Валя захныкала. Еще минута – и она зарыдает, лицо ее побагровеет от натуги, а успокаивать девочку придется всем вместе. Женя ведь уже недовольна из-за детских криков, и если новая истерика начнется из-за какого-то несчастного цветка, то не сносить Саше головы…

– На! – Женя чем-то ткнула Валю в бок. – Не ной только.

В слабом свете Саша едва разглядела ручку – обыкновенную синюю ручку из прозрачного пластика, внутри которой все еще дрожали капельки воды. Валя засияла и мигом принялась черкать ручкой по серому листу.

– А что сказать-то надо Жене? – по-матерински сурово вклинилась Мила, но улыбнулась, не выдержав.

Валя рисовала, не слушая ее.

– Валь, а где «спасибо»? – не сдавалась Мила, желая, по-видимому, чуть снизить повисшее вокруг них напряжение.

– Спасибо, – механически ответила Валя и кинула ручку Саше. – На!

– Не пишет? – спросила она, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, словно тот самый бычок из детского стихотворения. Колени заныли от холодного пола. – Давай еще попробуем…

Кажется, теперь уже все бродяги наблюдали за ними, гадая, получится ли у Вали с Сашей синий цветочек. Как странно все было в их жизни: несколько часов назад они пробирались сквозь вонючий поток, что грозил унести их переломанные тела в глубины канализации, а теперь лишь волновались за судьбу синего цветка.

Немыслимо.

Ручка, оставляющая бесцветные вдавленные росчерки, наконец-то расписалась. Раз, другой – и вот на листе появляются синие каракули.

– Синий цветочек! – пискнула Валя и потянулась за ручкой.

– А я зеленый нарисую рядом, хорошо? – спросила Саша.

Сосредоточенная Валя, высунув от усердия язык, только кивнула в ответ.

Следом за карандаши взялась пухлощекая Мила – подползла на карачках, выбрала ярко-красный и принялась дорисовывать их клумбу. Рисовала она отлично – это были, конечно, не шедевры, но каждый лепесток казался ровным и круглым, ни один штрих не выполз за линию. Алые цветы распускались прямо на глазах.

Потом к ним подполз Егор и, ни на кого не глядя, взялся за желтый. В тишине слышно было только сосредоточенное дыхание и поскрипывание отсыревших грифелей.

Саше подумалось, что все эти сгорбленные люди, рисующие разноцветные бутоны, значат для нее гораздо больше, чем неловкие разговоры о тяжелых судьбах и непонимающих родителях.

– Нарисовались? – чересчур серьезно спросил Костя, когда все вокруг заполонили кособокие цветы. В глазах у него плескалось веселье. – Тогда пойдем. Саша, по-моему, уже и домой не сильно хочет. Что, тоже будешь бродягой?..

– Нет уж, спасибо, – усмехнулась она. – С вами хорошо, конечно… Но мне надо папу проводить.

Мила аккуратно сложила изрисованный листок и спрятала его в рюкзак. Юра с Костей, кряхтя и переругиваясь, с трудом отодвинули тяжелый шкаф от двери.

Скрежет. Шипение. Сдавленные ругательства.

– Отлично, – буркнул Костя. – И снова все в курсе, где мы находимся…

– Тогда надо просто быстрее уходить, – пожал плечами Юра. – И поменьше болтать.

Перед выходом Костя постоял пару минут, ухом прижимаясь к двери и проверяя, не бродит ли химера по гулким коридорам. Бродяги, сгрудившись за его плечами, молчали.

– Чисто, – выдохнул Костя в конце концов и ухмыльнулся от того, как по-киношному это прозвучало. – Идем.

Пропахшие пылью коридоры наступали со всех сторон, тьма сгущалась по углам. Страх едва скребся когтями в груди и долго кровоточил сомнениями.

Саша старалась думать только о Валюшкиной довольной улыбке и кривоватых цветах, что распустились на сероватом листе бумаги. Так было проще – цепляться за что-то спокойное и незыблемое, будто эти воспоминания могли щитом закрыть ее от всех невзгод.

От невеселых мыслей-то может и могли, а вот от тяжелых шагов где-то там, в сумеречных коридорах, уже нет.

Бродяги услышали топот разом: остановились и обмерли, прислушиваясь. Исчезли все окружающие их звуки и запахи – мир разом сузился до игольного ушка, через которое могли просочиться лишь эти шаги. Только химера.

– Спокойно, – сказал Юра, каменея лицом. Валя на его руках сморщилась, съежилась, будто хотела уменьшиться в размерах. – Уходим. Быстро, но не бегом.

Они двинулись друг за другом, пытаясь не оглядываться, но все равно загнанно озираясь по сторонам. Страх нарастал, словно температура: Саше почудилось, что кипящая кровь прилила к лицу, уколола щеки, выступила на лбу испариной. Тело онемело.

Уходим. Спокойно.

Коридоры текли перед глазами, сменяли друг друга, безликие и похожие, а Юра торопливо вышагивал впереди всех, прижимая к плечу Валину голову. Никто ничего не говорил. Все слушали.

Химера приближалась.

– Может, побежим? – не выдержав, дрожащим голосом спросила Женя.

– Еще рано, – мотнул головой Юра. – Идем.

Шли дальше. Саша вспомнила, как в детстве, засыпая рядом с мамой или папой, она подстраивалась под их сопение и выдыхала точно в тот миг, когда это делал кто-то из родителей. Резкий вдох и тяжелый раскатистый выдох. От такой дыхательной гимнастики у маленькой Сашки начинала кружиться голова, но она все равно пыталась дышать, как родители. Вдыхать вместе с ними. Быть такой же, как и они.

Вот и сейчас, сама того не замечая, она пыталась повторять каждый Юрин шаг – ноги у него были длинные, и Саша путалась, выбивалась из сил, но упрямо шла шаг за шагом.

Будто и эта мелочь могла ее спасти.

Развилка выросла перед ними словно из ниоткуда, и Костя, остановившись, выругался. Юра нахмурил брови.

– Куда идем? – спросил Костя. – Надо направо, но…

– Вы идете направо, – сказал Юра и сунул в Костины руки маленькую Валюшку. Мила, тяжело дышащая и утирающая лоб, сразу же подошла к ним, схватилась за теплую ладошку. – Разделимся.

– Дебил, – не выдержала Женя и сорвалась на истеричный шепот. – Нельзя разделяться! Это ведь…

– Слушай меня, – сказал Юра таким тоном, что споры мигом утихли. – Химера рядом, она вот-вот нас догонит. Бежать нельзя, услышит. Прятаться тоже опасно. Вы все пойдете направо, уйдете подальше и затаитесь. Кость, ищите крепкую дверь, подоприте ее чем-то. А мы с Сашей пойдем влево.

– Со мной?.. – голос дрогнул. Юра покосился на нее:

– Да. Так будет безопаснее. Уведем от Вали, и…

– Почему со мной? И почему ты так уверен, что она пойдет за нами?..

Юра поморщился. Прислушался, недовольный, что они тратят время на болтовню.

– Поверь мне, она пойдет за нами. Все вопросы потом, ладно? Идите. Тихо и быстро, прячьтесь. Мы попробуем дать круг и вернуться.

– А если мы… не вернемся? Что им делать? Сидеть и ждать? – тихо спросила Саша.

Ну конечно же они вернутся, Саша ведь не сможет умереть. Это бред – смерть в заброшенной канализации. Такой же бред, как и бродящая по пятам неведомая химера…

Осознание, что они и вправду могут не выбраться, ударило в грудь.

– Ждите, мы вернемся, – повторил Юра и вцепился в целую Сашину руку. – Пошли.

– Но… – это Женя. Они тоже ничего не понимают, они тоже не согласны.

Но Юре все равно – он уже быстро идет вперед, тащит за собой растерянную Сашу.

– Пойдем, – едва слышный шепот доносится сзади. Это Костя, он поудобнее устраивает Валю на руках и уходит в другую сторону. Бродяги идут следом за ним, но удивленно оглядываются на Сашу с Юрой.

– С чего ты взял, что мы сможем отвлечь химеру? – еще раз пробует Саша, но Юра морщится и мотает головой.

Быстрее. Саша едва поспевает за Юрой, цепляется за его влажную ладонь.

Шаги все ближе.

Химера и вправду идет за ними следом.

По рукам ползут мурашки, испарина пропитывает рубашку на спине. Дыхание застревает в груди, будто что-то мешает, не дает выдохнуть, если бы Саша могла, она вообще бы прекратила дышать, только бы химера не услышала, только бы не заметила…

Юра оборачивается и произносит одними губами:

– Бежим. Тихо.

Тихо бежать не получается – ноги слоновьими колонами грохочут по полу, Саша морщится, старается бежать на носочках и не чувствовать тупую боль в мышцах. Юра то и дело оборачивается, его лицо теперь больше напоминает морду хищника, почуявшего опасность. Но, кажется, он совсем не устает.

Петляют коридоры, облачками из-под ног вырывается белесая пыль. Правый бок сковывает болью. Саша бежит и понимает, что вот-вот свалится.

Нельзя.

Поскрипывают подошвы ботинок. Пыль гасит отзвуки торопливых шагов.

Саша задыхается.

Очередной поворот, очередной темный коридор. Двери исчезли, осталась только длинная кишка: кто вообще мог построить такую бессмыслицу?! Коридор бесконечный и светлый, словно морок: ни проводов, ни запыленной мебели, ни проходов.

И тупик в самом конце.

Саша врезается в Юру, обхватывает его здоровой рукой и жмурится, не желая открывать глаза и видеть светлую, будто обескровленную стену. Шаги за спиной разрастаются, близятся.

Сплошная бетонная стена перед глазами, кажется, издевается.

– Черт… – шепчет Юра и оглядывается, прекрасно понимая, что они не успеют вернуться. Это понимает и Саша.

Они в ловушке. И вот-вот химера вырастет прямо у них за спиной.

Юра бросается к стенке, шарит по ней ладонями, будто хочет отыскать дверную ручку, потаенный лаз, шатающийся кирпич в ровном бетоне – нет, такого ведь не бывает. Саша опирается рукой о стену, медленно сползает на пол.

Они проиграли.

А бродяги будут сидеть в тесной комнатушке, прислушиваться к шагам, ждать и надеяться, когда Юра с Сашей уже…

Нет. Не может такого быть. Должен же быть выход.

Юра мечется, ощупывает стены, бормочет себе что-то под нос. Уже слышно, как дышит химера – утробно и со свистом, словно умирающий зверь. Есть в этом хрипе что-то ненастоящее, дикое, что никак не может быть человеческим дыханием, что…

Саша закрывает глаза.

Она не хочет видеть свою смерть.

– Вставай, – Юра резко дергает Сашу за плечи, поднимает и волочет к тупиковой стене. Саша едва перебирает ногами – она почти поверила. Головой-то понимает, что нельзя так, нельзя сдаваться, но и цепляться за жизнь едва получается. Какой смысл впадать в истерики, бросаться на стены, кричать и звать на помощь?..

Юра усаживает ее в углу, садится напротив, встряхивает. Она приоткрывает глаза, словно в полусне.

– Слушай внимательно, – говорит Юра и снова встряхивает ее. Сколько можно?.. – Отвернись и закрой глаза, смотри в стену. Зажми руками… Черт. Старайся не слушать, ладно? Спрячься, скрючься. Я попробую… И как только я заору «беги», сразу же поднимайся и несись со всех сил, поняла?

– Там же химера…

– Слушай меня! Что бы ни случилось, беги. Я попытаюсь схватить тебя за руку, но… Прорвемся. Ну же, Саш! Мы все еще живые. Надо пытаться.

Она медленно кивает и, скрючившись эмбрионом, утыкается лбом в стену.

Время растягивается безвкусной жвачкой. Кровь стучит в ушах, словно сердце пытается сбежать из тела. Во рту кислит от металлического привкуса. Саша жмурится до боли, прижимает руку к глазам, но не может перестать думать о том, какая же она – химера? Это зверь? Чудище? А может, она и вовсе выглядит, как человек?

И, что самое главное – будет ли больно? На что смерть будет походить – на выносимую пытку или на резкую вспышку, после которой ничего не останется? Саша никогда раньше не видела смерти, человеческой или животной – даже когда хоронили бабушку, родители не взяли ее с собой на кладбище. Она не видела мертвецов. Не чувствовала этого невыносимого страха.

В груди шевелится недоумение, оно тяжелое, оно обвивает мелкими ложноножками, и они сучат внутри, заставляют сомневаться. Как это – Саша умрет? Она никогда раньше не думала о смерти. Она была уверена, что проживет до старости, как все ее бабушки и дедушки. Смерть там, далеко-далеко.

С кем-то другим.

Юра хрипло дышит, стоит совсем рядом. Саша приоткрывает глаз и смотрит на него – Юра широко расставил ноги, бросил рюкзак и на пол и теперь держит что-то тяжелое в руках. Он своей спиной закрывает съежившуюся в углу Сашу.

Он умрет первым. С ним химера расправится быстрее всех, и Саша тонет в странном чувстве – пусть лучше она станет приманкой, только бы не видеть, не знать, не чувствовать… Это эгоизм или просто страх стирает последнее, что еще осталось в Саше?

Шаги так близко, что можно разобрать каждый сухой шорох. Саша в углу сжимается еще сильнее.

Ничего. Потерпи.

Скоро все закончится, надо просто…

– Пошла вон, – хрипит Юра не своим голосом, и Сашу парализует. Она обмякает, в панике пытается снова сжаться комом, но тело едва слушается.

Скрежет. Звук, напоминающий стон – будто из легких выходит весь воздух, грудной всхрап, это химера, она здесь, она стоит перед ними, им некуда бежать, они не спрячутся…

Саша не может сдержать писк – он течет с губ горячей кровью, и она зажимает рот рукой.

– Убирайся. Серьезно, не думай даже ее…

Вот бы сейчас потерять сознание, а потом р-раз, и ты уже в другом мире. На небесах? Или в аду? Или, быть может, появляешься на свет в каком-нибудь захолустном роддоме с облезающим кафелем и желтоватым потолком, пока…

Химера издает вопль, и Сашины мысли попросту выдувает из головы.

Остается только ужас. Саша вся теперь состоит из ужаса, пытается подумать лишь об одном – ну, давай быстрее, не мучай меня, не…

– Ладно, – Юрин голос вибрирует от злости. – Держи.

Всплеск. Влажный чавкающий звук, будто из бутылки льется вода.

Щелчок.

И рев, вой, крик. Люди не умеют так кричать. Сашины уши взрываются болью, голова взрывается чем-то, чему еще нет названия – но Саша вскакивает, в ужасе озираясь, готовая мчаться, готовая бороться, это инстинкт самосохранения, он наконец-то пробился, проклюнулся в ней, он…

– Бежим! – орет Юра.

Тусклый золотистый бок зажигалки ослепительно вспыхивает на полу, и Саша, для которой мир прыгает и дергается, вдруг с удивлением замечает это, словно это важнее пылающей скрюченной фигуры, гигантской, под самый потолок. И фигура эта крутится факелом, визжит, пытается сбить с себя пламя, и Юра швыряет в нее полупустой бутылкой из-под керосина, и хватает Сашу за руку, и тянет вперед…

Но она уже мчится. Вцепляется в влажную ладонь, подлетает к горящей химере и мечется рядом, не зная, что делать, но Юра ударяет в спину:

– Беги! Прижмись к стене и беги!

Химера визжит. Звук ввинчивается в уши, просверливает насквозь, и Саше кажется, что по ее шее бежит что-то обжигающее, горячее – это кровь или пот?!

Она пролетает мимо химеры, протискивается, точно зная, что если горящее существо вытянет лапу – оно вцепится в Сашу и никогда уже не отпустит. И Саша подныривает вниз, и пролетает по инерции вперед, едва успевая перебирать ногами, и бежит дальше, а Юра мчится следом, и хрипло дышит, и подгоняет рваными командами, и запах керосина, и гарь, и чад, и перед глазами пятна…

Саша мчится по коридорам, Юра обгоняет ее, вновь хватает за руку и бежит нужными коридорами – им никак нельзя сейчас заблудиться.

Химера орет сзади. Видимо, огня она все же боится, и пламя жрет ее, испепеляет, вот бы она сдохла, только бы она сдохла…

Кажется, брови и волосы подгорели – лицо щиплет, но это не ожоги, это просто пламенем лизнуло кожу. Кровь бурлит в теле, щеки заливает румянцем, но мир понемногу возвращается к Саше – она чувствует тупую боль в сломанной руке, понимает, как распухли ноги, да и слабость накатывает приливом… Саша бежит и держится за Юру, который в очередной раз сотворил невозможное.

Развилку они пробегают незаметно – Саша понимает, что они на месте, только когда перед ними чуть приоткрывается дверь, и оттуда высовывается испуганное Костино лицо. Юра вталкивает его обратно в комнату, захлопывает за ними дверь:

– Сдурел?!

– Я же слышу, что это вы… – оправдывается Костя.

Саша присаживается на пол, касается пальцами лица – так и есть, с одной стороны брови и ресницы сгорели, закрутились жестким волосом. Тошнотворно воняет паленым. Ничего, и это можно пережить.

К Саше подползает Валюшка, утыкается лбом в ноющее бедро. Боль утихает.

– Посидим немного и пойдем, – Юра стоит, согнувшись в три погибели, и пытается отдышаться. На щеке у него расцветает розовый ожог.

– Химера… Все? – шепотом спрашивает Женя.

– Нет. Мы немного оторвались, но она попытается догнать. Поэтому и нельзя долго сидеть.

Костя кивает, смотрит на Сашу.

И Саша слабо улыбается ему в ответ.

Глава 5

– Не может быть… Вы ведь издеваетесь, да? – глухо спросила Саша.

– Нет, – Костино лицо заострилось и вытянулось, будто за время этого бесконечного дня он постарел лет на десять.

– На карачках ползти… Это же бред. Должна быть другая дорога… – Саше казалось, что все вокруг проверяет ее на прочность. Нет, она конечно же не сломится, не сдастся. Не дождутся. Но от страха-то никуда не деться, он настолько сильный, что ступни прирастают к полу, затягиваются пылью и паутиной, и кажется…

– Хорошо, – ответил Юра и скинул рюкзак с плеч. – Если не хочешь, то можешь не идти. Мы уговаривать не будем. Возвращайся к люку и жди помощи. У нас другой дороги нет.

– Золотые слова, – поддакнула Женя. Она провела пальцами по колючему ежику на голове, словно бы хотела взлохматить тоненькие волоски, и скомандовала: – Лезем.

– Подождите! – Саша смотрела то на одного, то на другого, ища у них поддержки, но бродяги молчали. – А если там затор? А если химера?!

– Тогда придется быстро ползти назад, прям активно работая руками и ногами, – Костя тоже снял рюкзак и подтянул на нем длинные лямки. – Надо, Саш. Это единственный путь. И единственный выход.

За последнюю пару часов коридор сузился до щели – все ниже и ниже нависал тяжелый потолок, все плотнее жались друг к другу стены. Саша, не удержавшись, даже вытянула бледную ладонь и царапнула ногтями по бетону – Женя, вышагивающая следом, буркнула что-то о сумасшедших, но Саша и тут предпочла не слышать.

Затем потолок заскреб по макушке – сначала голову пригнули длинноногий Егор и Юра, потом очередь дошла и до Саши.

И вот вам. Коридор перед ними превращался в жерло – узкий лаз, напоминающий черную кишку, где луч от фонаря сразу же терялся во мраке, панически цепляясь за стены.

Через этот тоннель не пройти. Можно проползти по нему на животе или на карачках, волоча за собой тяжелый рюкзак, но…

Кто знает, что там, впереди. Ледяная вода? Химера? Или черт знает что еще?..

Лучше и не думать.

– Юр, ты замыкающий, – между тем раздавал указания Костя. – Если услышишь три сильных удара – лезем обратно на всех парах. Один удар – всем замереть и не дышать. Два удара – двигаемся дальше. Мил, пусть Валька ползет перед тобой. Если что – хватай ее и волочи следом. Свой рюкзак я потяну сзади, вы можете толкать вперед. Не растягивайтесь по желобу, понятно?