скачать книгу бесплатно
Билли Джин села в свою тачку – компактный, подержанный внедорожник, за который она платила уже целую вечность. Но он везет ее туда, куда она захочет, и обратно.
Из Бодин-Тауна, как называли комплекс местные, с его ресторанами, магазинами и офисами, она выехала по грунтовым дорогам, извивавшимся среди темных домиков и леса, на неровную, в рытвинах, дорогу и пожалела из-за изматывающей тряски, что перед выходом не заглянула в туалет.
Но раз она выехала на мощеную дорогу, то можно было прибавить скорость. Ее маленькое авто прыгало не хуже кролика, а в ночное время дорога такая же пустая, как летним утром.
Через пятнадцать минут, сказала она себе, будет дома.
Тут ее тачка дернулась, кашлянула пару раз и сдохла.
– Черт побери! Что такое?!
Зарычав от досады, Билли Джин повернула ключ зажигания, подкачала бензин. И, не видя никакого результата, ударила ногой по колесу.
Что же теперь делать, дьявол побери?
Она немного посидела, закрыв глаза и стараясь взять себя в руки. Вылезла из машины, подняла капот. Снова выругавшись, вернулась в кабину и схватила фонарик, лежавший в бардачке.
Она могла заменить шину – и не раз меняла. Она знала, как налить воду в радиатор, а бензин – в бак, проверить аккумуляторный кабель. И все. Больше она ничего не умела. С таким же успехом она могла смотреть на неисправный ракетный двигатель.
Оставив капот поднятым, она пнула ногой переднее колесо и достала телефон из сумочки, лежавшей на переднем сиденье.
Ее первой мыслью было позвонить Чеду – лживому обманщику, никчемному ублюдку. Потом вспомнила, что они разошлись. Думала связаться с одним из ее разведенных родителей, но они жили слишком далеко.
Она размышляла, что лучше: найти круглосуточный дорожный сервис или позвонить подруге Сол. Сол была ближе, но…
Тут она услышала гул мотора, увидела свет фар и подумала: слава богу!
Грузовик затормозил и остановился позади ее машины. Билли Джин подбежала к окошку водителя.
– Похоже, вам нужна помощь, – сказал он.
– Я буду очень признательна, – ответила она с самой обаятельной улыбкой.
1992 год
Наступил и прошел еще один День благодарения. Элис вела счет дням по квадратикам и числам в календаре. Ее тюремщик не забрал его – пока. Она отмечала дни и старалась, очень старалась представить себя дома за большим столом, в кругу своей семьи.
Мама жарит двух больших индеек – одну для работников ранчо. Если постараться, то можно ощутить запах, наполняющий кухню. Дедушка жарит говядину, а бабушка глазирует окорок. Ее любимый.
И все обрезки тоже. Картофельное пюре, сладкий картофель с маршмеллоу, зеленые бобы, брюссельская капуста – все это она не любит. Любит бисквиты и мясную подливку.
Она бы приготовила брусничный соус. Ей нравилось смотреть, как лопались ягоды при варке. Рин фаршировала бы яйца, для этого необходимо время и терпение.
А потом наступает момент, когда ты понимаешь, что в тебя уже не влезет ни кусочка! А сколько еще пирожков на столе!
Она представила себя маленькой девочкой. Вот она сидит рядом с сестрой за кухонным столом и лепит из остатков теста маленькие пирожки.
Мама что-то напевает и раскатывает новую порцию теста…
Но эти картинки быстро пропадали, как Элис ни старалась их удержать. Они бледнели и таяли, а она снова оказывалась на койке в ужасном подвале с железной цепью на ноге и пустыми руками.
Он забрал ее дочку.
Хоть у нее и пропало молоко – с болями, – в грудях оставалась фантомная боль, ужасное напоминание.
Она сбежала в сон – что ей еще оставалось? Во сне она пыталась вернуться домой. К индейке на День благодарения. Она скакала галопом на лошади, а небо взрывалось огненными красками заката.
Увидит ли она когда-нибудь солнце?
Накрасит губы помадой, купит новое платье? Будет лежать под летними звездами с парнем, полным страсти к ней?
Дотронется ли до нее кто-нибудь с лаской и заботой?
Она перенеслась мыслями в свою спальню. Розовые стены и постеры с актерами, а за окнами горы и небо.
Но вот она открыла глаза, и реальность придавила грудь свинцовой тяжестью. Четыре тусклых стены, цементный пол и запертая дверь над крутыми ступеньками.
Нет, она никогда не увидит солнца, его восходов и закатов. В ее мире нет окна, в которое оно светит.
Никто не дотронется до нее с лаской и любовью. Потому что для нее существует только Сэр. Только Сэр, который молотит ее каждую ночь. А когда она вскрикивает, потому что ее тело еще не оправилось после родов, он молотит еще сильнее и хлещет ее по лицу, заставляя замолчать.
Она больше никогда не увидит свою спальню, такую розовую и красивую, никогда не сядет за большой стол на ранчо, не отпразднует со своими родными День благодарения.
Она никогда не возьмет на руки дочку. Ее Кору с крошечными розовыми пальчиками.
Утрата всего этого, пустота внутри от утраты ребенка, которого она сначала не хотела, а потом полюбила так сильно и так быстро, глушили все мысли.
Элис ела, потому что, стоило ей отказаться, он вливал суп ей в глотку, схватив за волосы и зажав нос. Она мылась, потому что, когда она переставала, он обливал ее холодной водой и тер жесткой щеткой до крови.
Она умоляла его вернуть ей ребенка. Обещала быть послушной и делать все, что он захочет, если он вернет ей ребенка.
Теперь она еще чья-то проблема, не твоя.
Вот что он ей ответил. От дочерей нет никакой пользы.
Она надеялась, что Сэр забьет ее до смерти, но он, казалось, знал, когда надо остановиться.
Он не позволит ей умереть, как ей хотелось. Просто умереть, ускользнуть в сон, где можно сидеть на террасе в кресле-качалке, смотреть на горы и петь дочке колыбельную.
Будь у нее что-нибудь острое, она перерезала бы себе горло. Нет, нет, сначала ему, думала она – наяву, не во сне, – лежа на койке с закрытыми глазами, чтобы не видеть свою тюрьму.
Да, сначала она убьет его, потом себя.
Элис прикидывала, сможет ли заострить пластиковую ложку, которую он приносил ей с едой. Или зубную щетку. Пожалуй, да, зубную щетку.
Она попробует, она попробует, но боже, она так устала.
Она хочет спать, только спать.
В полузабытьи она представила, как она рвет простыню, делает петлю. Тут нет ничего, к чему ее привязать. Может, к ступеньке. Она обмотает себе шею и задушит себя.
Она больше так не может. Не может просыпаться день за днем, ночь за ночью в этом ужасном месте, зная, что он скоро спустится к ней по этим ступенькам.
Хуже, даже хуже, чем жестокость и насилие, были бесконечные часы одиночества. И одиночество стало еще глубже, шире и чернее без ее дочки.
Она заставила себя встать и посмотрела на простыню тусклыми, погасшими глазами.
Разорвать ее на полосы и сплести? Так веревка станет прочнее и выдержит?
Как трудно сосредоточиться, когда любая мысль пробивается сквозь туман. Она рассматривала простыню, отыскивая прохудившиеся места, которые легче порвать.
Мысль о самоубийстве казалась не более пугающей, чем решение задачки по математике.
Даже еще меньше.
Но ей надо подождать, напомнила она себе. Он скоро спустится к ней. Подождать, когда он уйдет. Ведь ей потребуется время, чтобы умереть.
Сегодня, подумала она с усталым вздохом. Она может умереть сегодня.
Сбежать.
Она снова выпрямилась, но тут стены качнулись.
Нет, поняла она, это она качнулась. А ее желудок вывернулся.
Она еле успела добежать до туалета, упала на колени и опустошила взбунтовавшийся желудок.
Липкая, противная, она перевела дыхание, и ее снова стошнило.
В слезах она свернулась калачиком на полу, дрожащая, задыхающаяся. Ее душили слезы горя и какой-то странной радости.
Она слышала, как звякнул запор. Слышала его шаги – тяжелые-тяжелые.
С трудом поднявшись с пола, вцепившись в раковину, она повернулась к нему.
Туман в голове рассеялся, и она с ужасающей отчетливостью снова почувствовала свою ненависть.
Положив руку на живот, все еще обвисший после родов, она внезапно осознала, что у нее появился смысл жить дальше.
– Я беременна, – сообщила она.
Он кивнул:
– Лучше, чтобы на этот раз ты родила сына. А теперь умойся и съешь завтрак.
Глава шестая
Наши дни
Хрустким, как яблоко, утром, когда восточный небосклон подсветили розовые и золотые лучи, Бодин повесила на плечо сумку и пошла к конюшне.
Она слышала, как кудахтали куры. Возле барака дворняжки Честер и Клайд устроили утреннюю возню. Они тут же помчались к ней, высунув языки, с веселыми глазами – словно месяц ее не видели.
Ничто не может так развеселить человека в начале дня, как пара безумно довольных собак, и Бодин с удовольствием чесала и гладила их, пока они не возобновили свой поединок.
Она помахала рукой одним работникам и поговорила с другими, которые убирали навоз в конюшне.
Увидев Коллена, Бодин остановилась. В куртке из овчины, удобных, разношенных сапогах и темном стетсоне он прилаживал седло на спину красавца Сандауна.
– Хочешь прокатиться? – спросила она.
Он оглянулся.
– Сандауну нужно размять ноги, и я могу сегодня поработать на нем на комплексе.
– Он настоящее сокровище. Если хочешь, мы и его можем взять на баланс.
– Нет необходимости. – Пока Коллен затягивал подпругу, Сандаун повернул голову и снял шляпу с его головы. – Что я говорил тебе?
Сандаун просто высунул голову за низкую дверцу и протянул Бодин шляпу.
– Ой, спасибо. Какая хорошая шляпа.
– Она перестанет быть хорошей, если он и дальше будет с ней играть. Тебе что-то нужно?
– У меня есть все, что мне нужно, а вот и моя лошадь, которой тоже требуется размяться. Я поеду на ней сегодня на работу.
– Утро подходящее. Я подожду тебя. Можем поехать вместе. Вы вернете мне мою шляпу, босс?
Отдав ему шляпу, она повернулась, чтобы пойти к Лео. И услышала позади голос раздосадованного Коллена:
– Ладно тебе, перестань.
Надевая седло на Лео, она размышляла, может ли обучить его парочке трюков. Он любит морковку и мятные сладости, так что она попробует его подкупить.
Она услышала смех работников и поняла его причину, когда вывела Лео.
Сандаун сидел на бетонном полу в проходе, причем выглядел прямо как человек, усевшийся в кресле, а Коллен прислонился к двери денника и что-то изучал на дисплее телефона.
– Эта лошадь переплюнет всех! – крикнул один из работников. – Точно переплюнет, будь я трижды проклят.
Коллен поднял голову и улыбнулся Бодин:
– Готова?
– Да. А ты?
Коллен выпрямился и взял Сандауна под уздцы.
