скачать книгу бесплатно
И вновь исчезла из виду.
– Ладно, – сказал я. – Так и сделаем. После балдежа в галерее.
Уже вытираясь, я услышал, как она мурлычет песню из индийского фильма. По случайности – или же четким попаданием в резонанс под закрученным спиралью куполом любви – песня оказалась той же самой, которую я напевал несколькими часами ранее, идя по улице с Викрамом и Навином.
Потом, собираясь перед выходом из дома, мы промычали-пропели эту песню уже дуэтом.
Уличное движение в Бомбее представляет собой систему, придуманную акробатами, но воплощаемую на практике малоразмерными слонами. Двадцать минут мотоциклетной потехи – и мы добрались до «денежного пояса» Кумбала-Хилл, туго охватывавшего самый престижный из холмов южного Бомбея.
Я загнал байк на парковочную площадку напротив фешенебельной и скандально известной галереи «Бэкбит», у истоков не менее фешенебельной, но добропорядочной Кармайкл-роуд. Непосредственно перед галереей выстраивались роскошные заграничные тачки, из которых вылезала роскошная местечковая крутизна.
Лиза потащила меня внутрь, продираясь через плотную толпу. В длинном зале скопилось человек триста – вдвое больше, чем допускалось правилами пожарной безопасности, предусмотрительно вывешенными на щите у входа.
«Если жара кажется вам нестерпимой, срочно покиньте горящее здание».
Она нашла в толпе свою подругу и подсунула меня для анатомически близкого знакомства.
– Это Розанна, – представила Лиза, сама так же тесно притиснутая сбоку к подруге – невысокой девушке с большим инкрустированным распятием (пригвожденные ноги Спасителя уютно разместились между ее грудей). – А это Лин. Он только что вернулся из Гоа.
– Наконец-то мы встретились, – сказала Розанна, и грудь ее сильнее прижалась ко мне, когда она подняла руку, чтобы взбить свою и без того стоявшую дыбом прическу.
Говорила она с американским акцентом, но гласные произносила на индийский манер.
– Зачем вы ездили в Гоа?
– За любовными письмами и рубинами, – сказал я.
Розанна быстро оглянулась на Лизу.
– Что толку на меня смотреть? – вздохнула Лиза, пожимая плечами.
– Да ты в натуре чумовой чувак! – провизжала Розанна голосом паникующего попугая. – Идем со мной! Ты должен встретиться с Таджем. Он любит все такое чумовое, йаар![11 - Йаар (йяр) – дружище, браток (хинди); часто утрачивает это значение и употребляется в конце предложения в качестве междометия («вот», «да-а», «ну» и т. п.).]
Прокладывая путь через толпу, Розанна подвела нас к высокому молодому красавцу с волосами до плеч, блестящими от парфюмерного масла. Он стоял перед каменной скульптурой первобытного человека примерно трехметровой высоты.
На табличке рядом со статуей было написано имя: «ЭНКИДУ»[12 - Энкиду – герой шумерской мифологии и «Эпоса о Гильгамеше»: дикий человек, ставший другом и побратимом Гильгамеша.]. Скульптор приветствовал Лизу поцелуем в щеку, а затем протянул мне руку.
– Тадж, – представился он, улыбаясь и глядя на меня с откровенным любопытством. – А вы, я полагаю, Лин. Лиза много о вас рассказывала.
Я ответил на рукопожатие, ненадолго встретившись с ним глазами, после чего перевел взгляд на массивную статую. Заметив это, он слегка повернул голову в ту же сторону:
– Что скажете?
– Мне он нравится, – сказал я. – Будь потолок в моей квартире повыше, а пол попрочнее, я бы его купил.
– Спасибо, – рассмеялся Тадж.
Он потянулся вверх и положил ладонь на грудь каменного воина:
– Я и сам не пойму, что именно у меня вышло. Это был импульсивный порыв: вдруг захотелось увидеть его стоящим передо мной. И не было за этим никаких глубоких мыслей. Никаких метафор, никакой физиологии, ничего подобного.
– Гёте говорил, что весь мир – это метафора.
– Неслабо загнуто! – Он снова рассмеялся, и в светло-карих глазах вспыхнули искорки. – Могу я использовать эту цитату? Напишу ее на табличке рядом с моим каменным другом. Это повысит шансы на его продажу.
– Пользуйтесь на здоровье. Писатели не умирают окончательно, пока люди цитируют их слова.
– Хватит уже торчать в этом углу, – вмешалась Розанна, хватая меня за руку. – Идем, взглянешь на мою работу.
И она потащила нас с Лизой к противоположной стене зала, под завязку набитого курящей, пьющей, хохочущей и галдящей публикой. Добрую половину этой стены занимала череда рельефных панелей. Выполненные из гипса, они были покрыты бронзовой краской – под классику – и расположены так, чтобы излагать события в их временной последовательности.
– Это об убийствах Сапны! – крикнула Розанна, приблизив рот к моему уху. – Ты помнишь, пару лет назад? Этот чокнутый гад призывал слуг убивать своих богатых хозяев. Помнишь? Это было во всех газетах.
Я помнил серию убийств, связанных с именем Сапны. Подоплека тех событий была мне известна гораздо лучше, чем Розанне, – и лучше, чем большинству жителей Бомбея. Медленно перемещаясь вдоль панелей, я одну за другой разглядывал сцены, излагающие историю Сапны.
Это зрелище выбило меня из душевного равновесия, даже начала кружиться голова. Передо мной были судьбы людей, которых я знал, – убийцы и их жертвы, в конечном счете ставшие фигурками на фризе.
Лиза дернула меня за рукав.
– В чем дело, Лиза?
– Пойдем в зеленую комнату! – прокричала она мне в ухо.
– О’кей, пойдем.
Вслед за Розанной, периодически издававшей предупредительные визги и приветственные вопли, мы продрались через «живую изгородь» из поцелуев и объятий до двери в дальнем конце галереи. Она выбила костяшками пальцев условный сигнал и, когда дверь открылась, втолкнула нас в полутемную комнату, освещаемую лишь гирляндами красных мотоциклетных фонарей на толстых кабелях под потолком.
В комнате находились десятка два человек, сидевших на стульях, диванчиках или прямо на полу. Здесь было намного тише, чем в зале. Подошла девица с горящей сигаретой, быстро скользнула ладонью по моей короткой стрижке и заговорила хриплым шепотом.
– Хочешь оторваться по полной? – риторическим тоном спросила она и протянула мне косяк, зажатый меж необычайно длинных пальцев.
– Ты опоздала, – быстро вмешалась Лиза, перехватывая сигарету. – Тут тебе уже ничего не обломится, Ануш.
Она сделала затяжку и вернула косяк девице.
– Это Анушка, – представила ее Лиза.
Мы пожали руки, причем длинные пальцы Анушки сомкнулись на тыльной стороне моей кисти.
– Она мастер перформанса, – сказала Лиза.
– Кто бы мог подумать! – вслух подумал я.
Анушка придвинулась ближе и легонько поцеловала меня в шею, охватив ладонью мой затылок.
– Скажешь, когда мне остановиться, – прошептала она.
Она продолжила поцелуи, а я медленно повернул голову, пока не встретился глазами с Лизой.
– Знаешь, Лиза, ты была права. Мне действительно нравятся твои друзья. И я отлично провожу время в этой галерее, чего никак не ожидал.
– Хватит, – сказала Лиза, оттаскивая от меня Анушку. – Перформанс окончен.
– Вызываю на бис! – попробовал я.
– Никаких бисирований, – отрезала Лиза и усадила меня на пол рядом с мужчиной тридцати с лишним лет в изжелта-красной курта-паджаме[13 - Курта – свободная рубашка длиной примерно до колен; традиционная одежда во многих странах Южной Азии. Курта-паджама – комбинация из курты и легких широких штанов (паджама).]; голова его была выбрита до зеркального блеска. – Познакомься с Ришем. Он организовал все это шоу. И сам также здесь выставляется. Риш, это Лин.
– Привет, – сказал Риш, пожимая мне руку. – Ну и как вам выставка?
– Искусство перформанса здесь на высоте, – сказал я, оглядываясь на Анушку, которая между тем впилась в шею очередной растерявшейся жертвы.
Лиза сильно шлепнула меня по руке:
– Это шутка. На самом деле здесь все отлично. И народу полным-полно. Поздравляю.
– Важно, чтобы они были в покупательском настроении, – заметила Лиза.
– Если не будут, Анушка сможет их убедить, – сказал я и получил еще один шлепок. – А если что не так, Лиза их отшлепает.
– Нам повезло, – сказал Риш, предлагая мне косяк.
– Нет, спасибо. Не употребляю, когда езжу с пассажирами. А в чем везение?
– Выставку чуть было не сорвали. Вы видели картину с изображением Рамы? Оранжевую?
Я вспомнил большое полотно с преобладанием оранжевого цвета, висевшее на стене неподалеку от каменного Энкиду. Только теперь я сообразил, что впечатляющая центральная фигура на картине изображала индуистского бога.
– Из-за этой картины выставку попытались запретить свихнувшиеся религиозные фанатики из крайне правых – они называют себя «Копьем кармы» и выступают в роли полиции нравов. Но мы связались с отцом Таджа – он известный адвокат и лично знаком с главным министром[14 - Главный министр – так в Индии именуется избираемый глава правительства штата.]. И он добился постановления суда, разрешающего выставку.
– Кто написал ту картину?
– Я, – сказал Риш. – А что?
– Мне интересно, что побудило вас изобразить бога.
– Вы полагаете, есть вещи, которые изображать не следует?
– Просто хотелось бы знать, что подтолкнуло вас к выбору сюжета.
– Я сделал это ради свободы самовыражения, – сказал Риш.
– Viva la revoluciоn![15 - Да здравствует революция! (исп.)] – промурлыкала Анушка, которая к тому времени уже пристроилась рядом с Ришем, полулежа у него на коленях.
– Свободы для кого? – уточнил я. – Для вас или для них?
– Вы про «Копье кармы»? – Розанна фыркнула. – Да они все сраные фашистские ублюдки! Ничтожные твари. Маргиналы. Никто не принимает их всерьез.
– Бывает так, что маргиналы захватывают центр, который слишком долго их унижал или игнорировал.
– Как это? – встрепенулась Розанна.
– Да, такое возможно, Лин, – согласился Риш. – Эти люди способны на самые дикие выходки, и они это доказали. Но они активны по большей части в провинциальных городках и деревнях. Избить священника, спалить какую-нибудь церковь – это их стиль. Но у них нет широкой поддержки среди жителей Бомбея.
– Долбаные бесноватые фанатики! – злобно выкрикнул молодой бородач в розовой рубахе. – Это самые тупые люди на свете!
– Вряд ли вы можете это утверждать, – спокойно заметил я.
– Но я только что это сказал! – взвился молодой человек. – Какого хрена ты тут гонишь? Я это сказал – значит я могу так утверждать.
– Извини, я не вполне ясно выразился. Я в том смысле, что такое утверждение не будет обоснованным. Конечно, ты можешь это утверждать. Ты можешь утверждать, что луна – это одна из праздничных декораций, оставшаяся на небе после Дивали[16 - Дивали – главный праздник у последователей индуизма и близких к нему религий; сопровождается фейерверками и всевозможными огненными шоу.], но обоснованным это утверждение назвать нельзя. Точно так же у тебя нет оснований считать тупицами всех, кто не разделяет твою точку зрения.
– Тогда кто они, по-вашему? – спросил Риш.
– Полагаю, вы лучше меня знаете этих людей и их образ мыслей.
– Но я хотел бы услышать ваше мнение.
– Что ж, я думаю, они благочестивы. И это благочестие самого ревностного толка. Думаю, они любят бога столь пылко и преданно, что когда видят его изображаемым без должного почтения, то воспринимают это как оскорбление их личной веры.
– То есть вы считаете, что мне не следовало выставлять свою картину? – с нажимом спросил Риш.
– Я этого не говорил.
– Кто он такой, этот тип?! – громко поинтересовался бородач, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Тогда будьте добры, – продолжил Риш, – пояснить мне, что именно вы имели в виду.
– Я поддерживаю ваше право творить и демонстрировать публике свои творения, но считаю, что право неотделимо от ответственности и что ответственный художник не должен во имя искусства оскорблять и травмировать чувства других людей. Во имя истины, пожалуй. Во имя справедливости и свободы, согласен. Но не ради одного только самовыражения.
– Почему бы и нет?
– Как творцы, мы создаем что-то не на пустом месте. Под нами огромный пласт культуры и традиций. И мы должны быть верны всему лучшему, что было сотворено другими до нас. Это наша обязанность.
– Да кто он такой, этот хренов умник?! – обратился молодой бородач к гирляндам мотоциклетных фонарей под потолком.
– Значит, если они почувствовали себя оскорбленными, это моя вина? – негромко и серьезно поинтересовался Риш.
Мне он начал нравиться.
– Спрашиваю еще раз, – не унимался бородач, – кто такой этот тип?
– Я тот, кто научит тебя правильной речи, – сказал я вполголоса, – если ты не перестанешь говорить обо мне в третьем лице.
– Он писатель, – зевая, сказала Анушка. – Писатели вечно спорят, потому что…
– Потому что они это умеют, – продолжила Лиза и потянула меня за руку, призывая подняться с пола. – Пойдем, Лин. Пришло время танцевать.
Из больших напольных колонок хлынула громкая музыка.
