Под водой

"Сегодня на обед будет уха", – сказал про себя Чингиал. Эта мысль не была выдающейся, он мог придумать хотя бы суп с цветной капустой, которой и так были переполнены бочки; или же сварить минестроне, опустив парочку ингредиентов. Но уха… Это было скучно и неинтересно, но похоже, что Чингиал уже безоговорочно определился с супом, и что даже нехватка рыбы (если бы такая проблема, конечно, была) не переубедила бы его не варить заевшуюся уху.

Найдя нужное количество рыбы, картофеля, моркови, соли, лука и ещё парочки ингредиентов, Чингиал начал творить. По-другому это было не назвать. Обычная сельдь в руках нашего повара превращалась в дорогостоящего лосося. А картофель и морковь немедленно очищались от кожуры ловкими движениями ножа, и этими же движениями, ловко нашинковывались на толстую соломку. К этому моменту вода уже во всю кипятилась в огромной кастрюле на небольшой печи. Огонь на корабле– невероятно опасная вещь. Но в руках умелого мастера он превращается в средство для жизненно важных вещей, например таких, как приготовление пищи. Как только первые пузырьки начали подниматься со дна кастрюли, выходить с брызгами из воды и шатать крышку, Чингиал понял, что пришло время закидывать продукты. Сначала полетело большое количество соли и перца, а потом уже картофель, морковь, лук и конечно же рыба. Казалось, ничто не могло заставить Чингиала хотя бы на секунду остановиться и перестать готовить, но так лишь казалось. Образ девушки никак не выходил из головы толстяка, как и её фраза, прочно врезавшаяся в память толстяка:

"Истинная красота,

 Она внутри всегда".

Вспоминая эти слова, глаза его невольно закрывались на несколько секунд, но тут же открывались, будто небольшого перерыва не было. Сам Чингиал самую малость пошатывался от мыслей о девушке, в его голове была и злость, из-за того, что он такой толстый, и что в том, что ему никак не добиться ту красавицу виноват только он; и печаль, из-за того, что толстяк так беспомощен перед голодом.

Но даже с забитой до краев отвлекающими мыслями головой, Чингиал как-то доготовил обед. Уха получилась на славу. Все, как всегда, ели с удовольствием и даже просили добавки, пусть рыбный суп уже успел надоесть. Должен признаться, что похоже я солгал по поводу потери поварского таланта у Чингиала. Он как был поваром высокого уровня, так и не понижал этой планки. С какой-то стороны, повар– это художник, только его краски – это овощи и фрукты, а шедевры съедобны, и преподносятся не на холсте, а на тарелке.

Ну вот обед был доеден, Чингиал отнес последнюю грязную тарелку в мойку и начал отмывать посуду от жира. Протерев мокрой тряпкой каждую по несколько раз, Чингиал взялся за ужин. Он готовил в небольшой спешке, как будто толстяк планировал сделать ещё парочку вещей, и для этого ему просто необходимо было иметь лишних полчаса.

Наступил вечер, команда вновь побежала в камбуз, громко поела, обсуждая печальные новости. Сегодня смертей не было, это радовало. Но почему тогда новости печальные? Прогнозисты обещают бурю, а это всегда плохая новость. Чаще всего корабли тонут именно из-за бурь. Ночь будет неспокойной. Форт должен быть очень бдителен. Мор сказал, что планирует уснуть сегодня позже, чтобы по максимуму помочь начинающему рулевому. Многие сегодня спать не будут, но Чингиалу повезло не попасть в этот список, он может спать спокойно. И вот уже поздним вечером толстяк домывает последнюю посуду до состояния, когда вещь начинает блестеть, и идёт в сторону… Палубы? Но ведь каюты совсем в другой стороне. Было уже очень поздно, и неужели Чингиал не захотел поспать? Но он шёл на палубу, не сворачивая. И вот, подойдя к краю корабля, туда, где как он думал, его точно никто не увидит, Чингиал взглянул в тёмную воду и сказал:

– Покажись. Покажись! Пожалуйста, если ты здесь, покажись, – он думал, что такие слова, правда подействуют, будто они– что-то типа заклинания, которое стоит произнести, и желаемое сбудется. Ничего, конечно же, не произошло. Но Чингиал не ушёл, он стоял и всё повторял, повторял одно и тоже.

– Покажись. Пожалуйста, если ты здесь, покажись, – он стоял так минут тридцать, в какой-то момент ему уже начало казаться, что он шепчет эти слова себе под нос, и что никто не сможет их услышать, даже если сильно захочет. Но вдруг, в морской пене, бурлящей на воде, появилась голова. Это была она. Глотая воду, она пыталась петь, но в такую бурю это было невозможно. Перед ней девушка была беспомощна. Как малое дитя, каким оно на самом деле являлось. Видя всё это, в голову Чингиала пришла только одна мысль: "прыгать". Не подать верёвку или же помочь другим образом, нет. В его голове было только одно глупое слово: "прыгать". Чингиал уже начал было раздеваться. Глядя на то, как любовь всей её жизни в прямом смысле сейчас погибнет по глупости, тяжело глотая воздух, девушка крикнула из последний сил:

– Не прыгай! – два слова. Они звучали словно молитва. Обычно красавица всегда складывала свою речь в стихи, но сейчас она не могла этого сделать. Вода, её родная стихия, не давала ей не заговорить, не запеть, не даже вдохнуть. И вот, кривясь руками, сжимая и разжимая кисти, с изображением ужаса на лице, девушка ушла под воду.

– Нееееет!!! – закричал наполовину обнаженный Чингиал. Крик этот был настолько громким, что даже шум моря не мог затушить его. – Нет… – Чингиал упал на колени, по лицу его шли слёзы. На крики к плачущему мужчине подбежала чуть ли не вся команда. Стоящий в окружающей толстяка толпе Форт обеспокоенно спросил:

– Что случилось, Чингиал?

В ответ тишина.

– Чингиал, что случилось?

Заплаканный мужчина безэмоционально встал, и полуголый пошёл в сторону кают. Никто не помешал ему это сделать. Чингиал лёг на кровать и уснул…

И вновь ему приснился сон. В нём он был на балу, стройный и очень даже красивый. На лице его отчётливо были видны скулы, а его маленькие карие глаза сейчас казались крупными. Вероятнее всего, они и до этого были крупными, но из-за того, что Чингиал имел невероятно большое и толстое лицо, обычно глаза казались мелкими. Во сне он был строен и имел очень широкие плечи. Я бы сказал, что он был эталоном красоты. Его лицо, руки, ноги, туловище– всё имело идеальные пропорции, идеальную структуру, идеальное соотношение мышц и подкожного жира. На этом балу он был самым красивым мужчиной, около него ходили кривые, сутулые, невероятно худые люди. Этих гуманоидов разбавляли другие, гротескно толстые, они шатались и толкали соседей. Из их ртов, не прекращаясь, брызгали слюни, когда они говорили или смеялись, они чуть ли не блевали. И вот, в этой толпе уродов стоял Чингиал– красивый высокий мужчина. Его аккуратный белый костюм выделялся на фоне чёрных платьев и рубашек со штанами. Чингиал смотрел на всё это с ужасом, все эти люди не только были ему мерзки, но и пугали его. Как вдруг заиграла музыка, очень лёгкая и воздушная. Жирные мужчины приглашали худых, словно смерть, женщин. Гуманоиды медленно встали в пары и начали танцевать, шаг за шагом. Этот танец… Он не являлся танцем, на это не хотелось смотреть, к этому не хотелось присоединиться. Чингиал стоял один, не шевелясь, как вдруг он увидел её! Красивую, в блестящем белом платье. Она подошла к нему и, глядя в глаза, первой начала диалог.

– Ну что, дорогой,

Станцуешь со мной?

Звонкий голос будто на секунду разбудил мужчину, молодое лицо улыбнулось ему, но Чингиал всё равно молчал– он любовался ею. Её аккуратным ликом, её белым платьем, её стройной фигурой, её тоненькими ручками.

– Как тебя зовут? – будто не слыша предложения потанцевать, спросил Чингиал.

– Сэнтаззой меня прозвали,

В честь матери именовали… – опустив голову, будто стесняясь сказанного, прошептала девушка.

– Никогда не опускай своё лицо, я дорожу каждой секундой, когда гляжу на него, – аккуратно приподняв голову девушки двумя пальцами за подбородок, сказал Чингиал. – Сэнтазза– это потрясающее имя. Это лучшее имя. Я буду любить его всегда. Сколько тебе?

– Мне достаточно…

Мать говорит я слишком молода,

Но мне уже пятнадцать, и да

Это достаточно… – девочка опять опустила голову. Но в этот раз Чингиал не стал приподнимать её.

– Ты знаешь сколько мне? – тихо спросил мужчина. – Мне почти тридц…

– Неважно мне,

Мне всё это не важно… – перебила его Сэнтазза.

– Так что, дорогой,

Потанцуешь со мной? – повторила девушка, но в этот раз её интонация была менее весёлой и задористой. Она сказала, будто была не до конца уверена, что возлюбленный согласиться.

– Да… Конечно. Конечно, конечно, я станцую, – ускоряясь говорил Чингиал. Он взял девушку за её стройную талию, и вышел с ней в центр зала. Медленная воздушная музыка двигала ими. В этой толпе уродов, страшных клонов друг друга, они были богами. Богами! Сильными, красивыми и свободными. Удивительно, что человек вообще хотя бы на секунду своей жизни может задуматься над тем, что он свободен. Свободны только боги. Никто кроме богов не свободен. Жизнь уже ограничивает нас с самого рождения. Жизнь не вечна и поэтому мы– рабы, думающие, что свободны. Как только жизнь станет вечной, люди станут свободны. Как только жизнь станет вечной– люди станут богами. Но сейчас, сейчас богами были только они. В танце пара постоянно разговаривала: Сэнтазза призналась Чингиалу в любви, сказала ему о том, что он невероятно красив, и что если мужчина этого не видит, это значит, что он лишь плохо смотрит. "Красота внутри"– повторяла девушка. Как вдруг, диалог кончился, музыка кончилась тоже, даже те странные люди, если их, конечно, можно было назвать людьми, пропали. Чингиал не смог заметить тот самый момент, когда всё так резко переменилось. Девушка потянулась его поцеловать…

– Утро! Не время спать, время готовить! – с этими словами Чингиала разбудил поющий Просперо, плавно качаясь на дверном косяке. Его раздражающий голос не мог не заставить проснуться даже самого сонного. Он мгновенно бодрил так, что даже после кричалки человеку было уже трудно заснуть повторно.

В ответ на такою помощь с пробуждением Чингиал только послушно встал с кровати и, одевшись, пошёл в сторону камбуза. Толстяк медленно зашёл на кухню, чуть шатаясь, видимо, из-за бурного утра. День его не задался с самого начала: сначала Чингиал случайно пересолил гречку, потом не усмотрел за огнём, из-за чего каша немного пригорела, да и подъедал Чингиал в этот раз куда больше, чем обычно. Но толстяк не придал всему этому значения. "Просто не выспался", – думал он.

Вот настало время завтрака, вся команда пришла в нужное время в камбуз, взяла тарелки с едой, села за деревянные столы и принялась активно жевать пищу, попутно болтая, из-за чего эта же пища частенько падала изо рта обратно в тарелку. Но люди будто не замечали этого и съедали по новой уже прожёванное блюдо.

– Как звери, – подумал про себя Чингиал.

Но вот пришло и его время завтракать. Он сел за стол, перед Чингиалом была большая тарелка с кашей. Но только стоило толстяку запихнуть в себя первую ложку блюда, как он тут же выплюнул съеденное. Не до конца было понятно почему он это сделал, в последний раз Чингиал выплёвывал еду, когда эту самую еду готовил старый повар, постоянно недосаливающий свои блюда. Возможно, это было сделано, потому что он и так уже наелся, подъедая кашу во время процесса готовки. А может причиной этому неожиданному выплёвыванию еды, была её сильная пересоленность или подгорелость. Но всё же правильного ответа мы с вами не узнаем.

Взяв большую тарелку с кашей, он кинул её в мешок с мусором. Тарелку! Он выкинул тарелку! Но Чингиал не заметил ничего необычного в своих действиях, и как ни в чем ни бывало пошёл мыть накопившуюся посуду. Закончив с работой, толстяк тут же принялся за другую: готовку обеда. В этот раз Чингиал выбрал более интересный суп, чем всем уже надоевшая уха. Томатный суп с сухарями. Помидоры как раз уже стали настолько мягкими, что если Чингиал не придумает из них что-то сегодня, завтра их придётся выкинуть на корм рыбам.

Сначала томаты нужно очистить от кожуры. Это можно сделать разными способами, но Чингиал выбрал тот, в котором помидор разрезается на пополам, а потом ложкой достаются внутренности овоща. Конечно, если вы хотите сохранить форму помидора, то лучше будет опустить его в кипяток на пару секунд, предварительно сделав большой крестовой разрез ножом, а потом с лёгкостью снять кожуру рукой. Чингиал же очистил помидоры собственным способом и закинул все внутренности овоща в огромную кастрюлю. Как вдруг, море опять запело, пение было громким, поэтому Чингиал услышал его. Но оно ни капли не успокаивало, наоборот сильно раздражало, из-за этого толстяк не мог сосредоточиться на работе.

На корабле же все делали вид будто не слышат пения, а быть может и правда они не слышали, или же пения и вовсе не было. Но даже если они и правда могли не слышать его, то Чингиал слышал его отчётливо. И это очень, очень сильно его раздражало. Из-за этого пения, руки Чингиала тряслись, и вроде бы на этом было всё, да иногда ему даже приходилось останавливаться, чтобы прийти в себя. Но это было лишь началом. Пение не кончилось ни через десять минут, ни через час. Когда начался второй час, Чингиал уже не мог терпеть. Из его рта даже потекла слюна, которая упала прямо в огромную кастрюлю с супом. Позже, нарезая петрушку, толстяк порезался. Ему стало настолько плохо, что он упал на пол. А когда очень толстый человек падает на землю, его падение может навредить не только ему, но и окружающим. Чингиалу повезло не только в том, что рядом никого не было, но и в том, что он ничего себе не сломал при падении и отделался лишь несильным ушибом. Через огромное количество усилий и боли, настоящей боли, которой Чингиал обычно не чувствовал во время готовки, чёртов томатный суп был приготовлен. И стоило повару кончить готовить, как в ту же секунду в камбуз повалили люди. Они очень громко разговаривали, а получив еду начали громко жевать.

В эту секунду, да что уже говорить на протяжении нескольких часов Чингиал хотел лишь одного: тишины. Но эти люди, его любимая команда, не давала ему этого. Толстяк смотрел на всех этих… Клонов, этих уродов. Они были так похожи на тех гуманоидов из его сна. Впервые Чингиал заметил, сколько неидеальных, уродливых людей есть в его команде. Никто из сидящих в камбузе не был идеален: ни Форт с его волосами даже в ушах, пусть их и несильно было видно, ни Просперо с своей худобой, ни Мор с его больной спиной и лысиной под треуголкой, ни Червелл с его плохим зрением и слабостью, ни сам Чингиал не был идеален, но это он итак понимал лучше всего на свете. Правда теперь, каждый час, каждую минуту толстяк убеждал себя, что "красота внутри".

 После того, как эти чудовища (в голове Чингиала они и правда были чудовищами) доели, пришло время есть Чингиалу, но толстяк опять не стал этого делать. В его горле будто застрял ком сухого хлеба, из-за чего любая еда просто-напросто не лезла в его рот. Поэтому Чингиал не стал накладывать суп, а сразу взялся за мойку посуды. На протяжении всего времени пение не прекращалось. Голова Чингиала не просто болела, она кружилась. Его шатало из стороны в сторону, из-за этого он даже обронил пару глиняных тарелок. Блюдца разбились в дребезги, но Чингиал уже не обращал внимания, он просто мыл тарелки, с безэмоциональным взглядом. Из его рта, не прекращаясь, текли слюни, как вдруг его выблевало на пол. В этом точно не была виновата качка корабля, это всё было пение.

Удивительно, как у Чингиала получилось приготовить ужин, но было видно, что толстяку очень плохо. Может быть он заболел? Неужели никто не заметил, как ему плохо? Нет. Все ели, как ни в чём не бывало, никто даже повару спасибо не сказал. И в тот момент, когда в камбузе прозвучал очередной громкий выкрик, Чингиал понял, что ему сможет помочь. Ему поможет она! Чингиал быстро побежал на палубу, случайно, видимо по мышечной памяти, захватив с собой острый тесак; был уже поздний вечер– на улице темно. Толстяк подбежал к краю корабля и через боль закричал:

– Покажись! Пожалуйста, покажись! – почти вся команда была в камбузе, он знал, что кроме неё его некому услышать. – Сэнтазза, пожалуйста!

И вдруг, словно ангел, приходящий на помощь, пришла она. Девушка выплыла из-под воды.

– Привет, любимый,

Вот она я,

Вся твоя, – не поднимая глаз, говорила Сэнтазза.

– Это ты, – с облегчением произнёс Чингиал, из его рук упал тесак, но в ту же секунду мужчина погрустнел– девушка не смотрела на него. – Почему? – прошептал себе под нос толстяк. Почти сразу же он сам ответил себе на вопрос. – Ты не хочешь смотреть на меня? – глядя на свои жирные, уродливые руки сказал Чингиал. Как вдруг в его голове вновь прозвучали слова: "Красота внутри". "Красота внутри" внутри, внутри. Внутри него красота! Руки его задрожали, он снял с себя одежду. Чингиал поднял с пола острый тесак.

– Я… – дрожащим голосом произнёс Чингиал. – Ради тебя… – голый толстяк заплакал, стиснув зубы. Он прислонил к своему жирному неидеальному телу острый тесак. В голове его постоянно повторялись, словно заевшая пластинка, слова:

   "Истинная красота,

Она внутри всегда."

Сквозь боль, сквозь невероятно жгучую боль он начал отрезать от себя куски жира, куски всего того не идеального, что было в нём. Слёзы текли ручьём, Чингиал надрывался на крик, но лишь открыв рот, через силу закрывал его. По телу его текла тёплая кровь, она согревала его, словно объятья матери, которых так не хватало мальчику. Горячие слёзы жгли лицо. Вот на землю упал первый кусок мяса, затем упал второй, потом третий. Его руки очень, очень сильно тряслись, возможно от боли, возможно от сожаления или же от страха. В тот момент, когда Чингиал отрезал уже восьмой кусок мяса от своего тела на палубу, вышла поужинавшая команда. Все люди были с широкими сытыми улыбками на лице, никто ещё не успел заметить самосуд Чингиала. Первым, кто увидел, это был Червелл.

– Энрике!!! – закричал мужчина. В этом крике был шок, невероятный шок. – Энрике!!! – надрывая глотку кричал Червелл.

Заметив людей Чингиал понял, что больше можно не молчать. Он заорал. Это был нечеловеческий ор, не мог так человек. Этот ор, этот ор запомнил каждый на корабле, ведь после этого ора, после этого последнего крика Чингиал умер…

Эта смерть была от кровопотери, а может быть и от болевого шока, да не так это и важно. Важно, что он умер из-за неё. Правда команда могла лишь догадываться, каковы были мотивы Чингиала. Большая часть ужина оказалась на палубе, это… выворачивающее зрелище заставляло выблевать всё каждого, кто хотя бы краем глаза взглянул на него. В эту ночь никто не спал.  Никто не мог сомкнуть глаз, зная и осознавая случившееся.

Мало кто плакал в эту ночь, люди были скорее шокированы произошедшим, чем опечалены. Но вот Червелл плакал… Он долго плакал. Его лучший друг, с которым он хоть и в последнее время не так часто общался, умер. Единственный, кто понимал, единственный, кто поддерживал… Удивительно, что в нашем мире есть такие стереотипы, по типу: мужчина не должен плакать, ведь он мужчина; мужчина не должен показывать свои эмоции; эмоции мужчины должны быть более однообразными, ведь он мужчина. Когда я слышу такие фразы, обычно смеюсь. Чем мужчина отличается от женщины? Нет, это неправильный вопрос. Чем эмоции мужчины отличаются от эмоций женщины? Почему плачущая женщина несчастна, а плачущий мужчина слаб? Не чувствуете эту привилегию в эмоциях? Почему женщина может закричать от боли, а мужчина должен стиснув зубы терпеть?! Эти глупые стереотипы… Червелл плакал, но он пытался скрыть свой плач именно из-за этих стереотипов. Ну ладно, пройдёт ночь, Червелл успокоится.

Интересно, где Форт. Ведь он точно сейчас не лежит на кровати и, вероятнее всего, опять заменяет Мора. Так и есть, в эту страшную ночь гигант стоял у штурвала. Он ещё не успел прийти в себя, поэтому его руки ещё немного тряслись. Форт медленно поворачивал налево и глядел на воду, как вдруг, правее корабля показалась голова. Зоркий мужик сразу заметил её и понял, что к чему.

– Ты, – сказал сам себе Форт. – Он умер из-за тебя. Конечно, ру… русалка, – последнее слово гигант произнёс неуверенно, как маленький ребёнок, впервые пытающийся сказать "мама". Удивительно, голова не пропала, она продолжила находиться над водой. Это злило Форта, из-за чего он, не выдержав, закричал:

– Убирайся, русалка!

Голова повернулась в сторону Форта.

– Кому сказал, погружайся обратно под воду, русалка!

Но вместо того, чтобы уйти от Форта, голова наоборот подплыла поближе.

– А что здесь такого,

Невероятно плохого? – спросила голова, обращаясь именно к Форту.

– То, что ты над водой. Ищешь очередную жертву? – злобно спросил Форт. Обычно добрый великан не говорил таким тоном, он был всегда дружелюбнее и приятнее.

– Какая ещё жертва?

Я имя узнать хотела.

– Конечно, – Форт слегка улыбнулся. – Имя тебе моё не нужно. Тебе бы лишь моё бездыханное тело видеть. Вот что тебе нужно.

– Тело мне твоё не нужно,

А имя, да и только.

– Форт, – как будто отвязываясь от девушки, ответил мужик.

– Ну ведь это же кличка,

А кличка– не имя, – рассуждая, говорила неизвестная.

– Кличка? – переспросил Форт, – Это прозвище, про-зви-ще.

– Ну имя скажи.

Чего тебе стоит?

Одно слово произнести,

В этом сложности нет.

– Адольфо! Слышишь, А-доль…

– Поняла я, поняла,

Только не кричи, ладно? – перебила его девушка.

– Теперь убирайся, из-за тебя итак уже многие погибли.

– То есть, из-за меня?

Я полгода, как не выходила

На поверхность океана,

В чём же тогда виновата?

– Да что ты врешь! – взбесился Форт.

Но на удивление, девушка действительно не врала. Это была другая незнакомка, старше предыдущей. Ей было, наверное, года двадцать два. Внешность её имела взрослые черты, но при этом, она всё равно была прекрасна. Если Сэнтазза имела ровные рыжие волосы, то у этой девушки они были чёрные и волнистые. Она также была очень бледной, как и все девушки, которые когда-либо появлялись на воде около корабля. Глаза у этой очередной красавицы были чёрными, а быть может, они были прозрачными, и в них просто отражалось ночное небо. Но это было не важно, вся внешность этой незнакомки не имела значения. Форт не смотрел на неё, но он слышал её голос. Бархатный голос, как у оперной певицы. Конечно, Форт никогда не знал и не мог знать какой голос у оперной певицы. Он даже не помнит, как познакомился со словом опера, возможно, кто-то на улице решил выделиться и блеснуть умом, выкинув это слово из своих уст.

Во время всего разговора, Форт даже не бросил беглый взгляд на собеседницу. Он надеялся так обойти систему и не отдать себя во власть чувств. Но на самом деле, его план изначально был неидеален, поэтому не сработал должно. Форт всё ещё слышал голос девушки и мог влюбиться в него. В этот с одной стороны мощный, а с другой– нежный голос. Голос, которым можно было убить, которым можно было сломать, которым можно было управлять. Конечно, в конце концов диалог неминуемо кончится и голос перестанет звучать, но не в памяти. В памяти он будет болтать всегда. И вот, когда пара прощалась друг с другом, хотя этих двоих сложно было назвать парой, Форт всего на секунду взглянул на говорящую голову и успел уловить несколько интересных черт на её лице. Например, небольшой шрам на подбородке, который уже рассосался, но всё же оставил память о себе в виде белой линии. Также он заметил чёрные кудри девушки, показавшиеся ему сухими, и очень красные губы, так и просившие себя поцеловать. Уходя, красавица сочинила стих про Джулара, которого, исходя из её собственных слов, знать не могла, и улыбнулась на прощание.

Форт ещё около трёх часов стоял один у штурвала, пока к нему не подошёл Мор. Как бы ровно старик не держал свои спину, но на фоне мускулистого гиганта он всё равно казался мелким. Мор поблагодарил Форта, за то, что тот вновь заменял его, и уже сам подменил уставшего великана. Форт ушёл отсыпаться, ну а Мор, закинув новую порцию табака в трубку, принялся встречать рассвет и, конечно же, вести судно.

Форт уснул быстро, не только от того, что он был невероятно уставшим, но и от ужаса, произошедшего семью, восьмью, а может и девятью, кто ж считал-то, часами ранее. Ночью, хотя скорее ранним утром, море вновь запело и спящему Форту будто шептало:

– Люблю тебя, Адольфо,

Дай стать же твоею,

Твоею, твоею, твоею… – всё тише и тише нашёптывал голос, а когда он и вовсе пропадал, то начинал снова произносить сие строчки, потом опять, опять и опять. Так происходило до самого пробуждения Форта. Гигант проснулся днём, поэтому он пропустил момент приготовления завтрака, а ведь сегодня этот момент был очень интересным и даже увлекательным. Утром все были в смятении, и, конечно, в привычном понимании слова "готовить", они не готовили. Команда полакомилась сухарями, которые всегда были в запасах, съела немного овощей в сыром виде и запила всё вином. Форт проснулся прямо к обеду. Зайдя в камбуз, он окинул взглядом команду. Ребята были очень уставшими, у каждого были синяки под глазами, почти никто ни с кем не разговаривал. Все лишь активно жевали свой обед, ничем не отличающийся от завтрака. Удивительно, но из всей этой хмурой толпы выделялся Мор. Старик будто не замечал всего того ужаса, происходящего вокруг него: некоторые ребята плакали, другие безэмоционально закидывали сухари в рот, третьи и вовсе спали от изнеможения. Форт подсел к своим товарищам, и начал расспрашивать о происходящем: