Лиделиум. Наследие Десяти

«Четыре тысячи восемьсот шестьдесят шестой от начала галактической эры и семь тысяч девяносто первый по земному летоисчислению» – мысленно уточнила я, как всегда требовал Рейнир. Он жил наперекор всему миру, даже отсчет времени вел по старинному календарю, а не по ЕГС – единой галактической системе. Я горько усмехнулась при мысли о том, что, даже полностью забыв последние часы жизни, помнила Рейнира так, как будто видела его вчера. А еще я откуда-то знала, что…

«…правда отбрасывает длинные тени».

Дрожь в пальцах усилилась, когда я сморщилась от резкой головной боли. Однако доктор Килси этого, казалось, даже не заметил. Он задавал вопросы коротко и бесстрастно. Расспрашивая о последнем дне, который я запомнила, о том, кто был тогда со мной рядом, он смотрел лишь на повернутый к нему экран устройства и будто намеренно избегал моего взгляда. «Значит, вы были на Мельнисе? – уточнял мужчина, нервно постукивая пальцами по столу. – Третьей планете системы Каас. Вы там выросли?» Я отвечала, что нет. «Кто был рядом с вами, когда вы потеряли сознание?» – спрашивал Джон. Я не помнила, чтобы вообще теряла сознание. «А люди? – не унимался доктор. – С кем вы были в тот день?» Задыхаясь от нарастающей паники, я в третий раз повторила, что не помню. Скорее всего, ни с кем. Всех, кто был мне дорог, я лишилась уже очень давно. В том числе и Рейнира.

Алик Хейзер по-прежнему стоял в проеме, скрестив руки на груди и напряженно вглядываясь в сенсорный экран доктора. Он волновался. Нервно облизывая высохшие губы и переступая с ноги на ногу, юноша то и дело оглядывался назад, в сторону выхода в другом конце медицинского центра, явно кого-то ожидая. Кажется, перед тем как механические двери разъехались в стороны, впуская внутрь двух человек, прошло не менее пятнадцати минут. И, словно по щелчку, все присутствующие, что до этого наблюдали за моим допросом в полной тишине, мгновенно оживились. Я заметила, как Алик с облегчением перевел дух, и лишь на лице доктора Килси по-прежнему не промелькнуло ни единой эмоции.

Толпа расступилась, освобождая проход. Оба гостя спешно направились к моей камере. Их лица мне удалось разглядеть, лишь когда они приблизились. Один из них был выше другого почти на две головы и моложе. Темные короткие волосы вились и то и дело падали на лоб юноши беспорядочными прядями, пока он, не обращая внимания на шум вокруг, быстро двигался вперед и, чуть склонившись, что-то тихо говорил соседу. Он выпрямился и оглянулся, лишь когда они оба приблизились к моему боксу. Наши взгляды пересеклись всего на несколько мгновений, и в ту же секунду в голове всплыли отрывки давних воспоминаний. Кажется, мы с незнакомцем были примерно одного возраста, а еще я никак не могла избавиться от мысли, что уже где-то видела его раньше.

– Вы ничего не пропустили, – коротко сообщил Алик, когда прибывшие поравнялись с ним. – Мы только начали.

Молодой человек слегка кивнул и вновь посмотрел на меня. Его спутник, которого я не смогла разглядеть до этого, сделал то же самое. Не в силах скрыть удивление, я пристально уставилась на него. Мы никогда не встречались лично, но тысячи раз его лицо я видела на экранах и голограммах в разных концах галактики. Передо мной и вправду, из плоти и крови, стоял единственный человек из лиделиума, кого можно было видеть так же часто, как императрицу. Террорист, убийца императора и по совместительству лидер восстания – герцог Нейк Брей. Он казался ниже, грубее и старше, чем я его себе представляла, но это не мог быть кто-то другой. Сейчас я была почти уверена. Кажется, Джон Килси, кем бы он ни был, не врал о моем местонахождении.

Заметив пристальное внимание с моей стороны, Нейк Брей поморщился и, устало осмотрев зал, что-то быстро и тихо сказал молодому спутнику.

– Мария, – голос доктора Килси вернул меня к реальности, – ваша каста?

Присутствие Нейка Брея и его спутника оживили зал так, словно с минуты на минуту должно было начаться настоящее представление. Народу за стеклом становилось все больше. Мгновенно мне стало душно, нервная дрожь усилилась. Я судорожно попыталась сопоставить в голове факты и понять, что здесь может делать Нейк Брей, а что еще важнее, что здесь делаю я. Взгляд переходил от одного человека к следующему, от одних глаз к другим. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать – я отчаянно пыталась посчитать присутствующих, но снова и снова сбивалась.

– Мария, вы слышите меня? – повторил Килси.

Я сама не осознала, как, сорвав датчики с пальцев и головы, вскочила на ноги и попятилась в сторону задней стены. Если кто-либо из присутствующих вздумает применить силу, мне нужно место для маневренности удара. Пульс бешено колотил по вискам. Интуиция подсказывала, что произошло что-то страшное. Сначала меня почти замертво приволокли сюда, чтобы вытащить информацию из поврежденного сознания, теперь допрос на глазах у самого Нейка Брея. Пытаясь скрыть дрожь в теле, я сомкнула руки в кольцо и в панике посмотрела на ошарашенного моей выходкой Килси.

– Я больше ничего не скажу, пока не узнаю, что происходит. Если я и правда в Диких лесах, – мне хотелось, чтобы мой голос звучал увереннее, но из горла доносился лишь надломленный хрип, – если я и мои воспоминания так важны для вас, то скажите все как есть! Скажите, что все это значит! Скажите…

– Правду? – спокойно закончил темноволосый спутник Брея, впервые обратившись ко мне. – Как вы оказались здесь и что произошло?

Замолчав, я растерянно посмотрела на незнакомца. Гнев отступил, освобождая место страху и потерянности.

– Я не понимаю…

– Доктор, оставите нас ненадолго? – нахмурившись, обратился юноша к Килси.

Вздрогнув, мужчина посмотрел на парня так, будто тот намеревался войти в клетку к дикому зверю.

– Это противоречит протоколу…

Незнакомец не стал повторять дважды. Замерев в проеме, он выжидающе смотрел на доктора, давая понять, что это был не вопрос, а приказ. Когда доктор Килси, проворчав что-то неразборчивое, уступил место, парень невозмутимо прошел внутрь и вновь обратился ко мне.

– Вас ведь зовут Мария, верно?

– Верно, – еле слышно выдавила я, облизав пересохшие губы. – А вас?

– Андрей. Мне жаль, что мы вынудили вас пройти через все это. Прошу вас, присядьте. – Он указал в сторону койки.

В тот момент я была готова на что угодно, лишь бы вновь не проходить через допрос, но что-то в голосе парня меня успокоило. Когда я опустилась, юноша сел на стул напротив, заняв место доктора Килси, и впервые за все время долго и прямо посмотрел на меня.

Теперь, наконец, мне удалось разглядеть его лучше. Вблизи мой новый знакомый показался выше и крепче. Черные вьющиеся волосы отдельными прядками падали ему на глаза, подчеркивая широкие, заостренные скулы, прямой нос и ровную узкую линию сжатых от напряжения губ. Однако, несмотря на идеально правильные черты лица, что-то в парне не позволяло назвать его смазливо-привлекательным. Было в его внешности что-то чужое, дикое. Я подумала, что он поразительно красив, но по-другому, не в общепринятом понимании этого слова.

Меня осенило лишь спустя пару минут – глаза! Глаза юноши были неестественного ярко-изумрудного цвета. На бледном лице Андрея они выделялись, словно два зеленых огня. «Должно быть, линзы», – мелькнуло в голове. В природе такого цвета глаз просто не бывает.

– С последнего дня, который вы помните, прошло почти десять дней, – осторожно начал Андрей, ни капли не смутившись от моего долгого бестактного взгляда. – Ровно неделю из них вы провели здесь.

– Десять дней?! – в ужасе прошептала я. – Я пробыла без сознания десять дней и уже неделю нахожусь в Диких лесах? Как это возможно?

Андрей посмотрел на меня прямо. Когда он ответил, на его лице не дрогнул ни один мускул, однако я заметила искру сожаления, что промелькнула в его глазах.

– Повстанческая база на Мельнисе, где вы проживали последние годы, была уничтожена при крайне странных обстоятельствах. Это произошло ровно неделю назад.

Я замерла:

– Что вы хотите сказать?

– Ранним утром девятнадцатого элиоса сигнал базы на Мельнисе исчез с радаров. На протяжении следующих нескольких часов никто так и не вышел на связь. Когда наши люди добрались до базы, то все ее жители, за редким исключением, были мертвы. Кристанские миротворцы за несколько часов обратили ее в пепел.

Воздух дрожал и трещал вокруг, будто все помещение вдруг объяло огромное пламя. Медицинский центр, Нейк Брей, допрос – все это могло бы сойти за мираж. Или за сон – чудовищный сон. Это бы объяснило все. Возможно, если я закрою глаза или же заставлю себя очнуться – все исчезнет. Впившись ногтями в ладони, я мысленно досчитала до десяти. Когда я разжала руки, на них алели яркие полумесяцы. Физическая боль ушла, но то, что осталось после нее, – осколки реальности, в которой мне больше не хотелось жить, – было хуже. Я чувствовала, как в одно мгновение мой мир рухнул. Свою семью я потеряла уже несколько лет назад, но сейчас, кажется, утратила последнее, что у меня оставалось, – дом.

– Сколько выживших? – словно в тумане, спросила я.

– Несколько тысяч. Только те, кто успели вовремя добраться до бункеров.

Андрей говорил спокойно, сдержанно и почти бесстрастно. Ровно так, как и полагалось сообщать страшные новости во время войны.

– О Десять… – Я опустила голову на ладони. Боль, разрушения, страдания, смерть – однажды я уже пережила подобное.

«Пожалуйста, – мысленно взмолилась я, – пусть все это окажется сном, чудовищным, коротким сном, лишь бы не проходить через это снова. Пожалуйста, только не снова…»

– Мне очень жаль, что вы узнаете это сейчас и при таких обстоятельствах, – тихо добавил Андрей.

«Пожалуйста, только не снова…»

– Я все еще не понимаю, – сглотнув, слабо отозвалась я, – что вам нужно от меня?

– Мы опросили почти всех, кто выжил, – продолжил Андрей. – В чем-то хронология событий по их рассказам расходится, что не удивительно: стресс всегда сказывается на восприятии реальности. Но все до единого согласны в одном – целью кристанских войск было не уничтожение базы. Миротворцы Диспенсеров оккупировали ее за три дня до уничтожения и все это время держали всех жителей в заложниках.

– Зачем?

Я знала, что имперские войска не имели привычки оставлять кого-то в живых.

– Они искали.

– Искали что?

– Скорее кого. Этого мы не знаем, но миротворцам понадобилось трое суток, чтобы установить личности нескольких десятков тысяч людей перед тем, как подорвать базу, – тихо произнес Андрей, после чего вновь посмотрел на меня. – А теперь самое интересное. Вы сказали, что вечер пятнадцатого элиоса – последнее, что вы помните. По нашим данным, кристанские войска оккупировали базу на следующее утро. Странным образом все трое суток, что миротворцы держали жителей базы в заложниках, вы не помните. И что-то подсказывает мне, что ваш пробел в памяти, который приходится именно на даты событий, что мы пытаемся восстановить, не случаен. Также, – добавил Андрей, – вы одна из немногих, кто остался не только жив, но и практически невредим после бомбардировок.

– К чему вы ведете? – не поняла я. – Считаете, я выжила не случайно? Вы же не думаете, что я – причина этих событий?

– Я думаю, что вы, возможно, наш ключ к пониманию того, что на самом деле произошло с шестнадцатого по девятнадцатое элиоса на Мельнисе. – Андрей оперся локтями о колени и таким образом оказался еще ближе. – Мария, я даже не могу представить ужас, который вы сейчас переживаете. Я хотел бы дать вам больше информации, но, к сожалению, нам больше ничего не известно. Вы – один из немногих свидетелей в здравом уме, что у нас есть. И у нас есть все основания полагать, что ваша память была искажена, так же как есть причины думать, что вы можете представлять ценность не только для нас, но и для войск Диспенсеров.

– И поэтому вы хотите «прочитать» мой мозг с помощью этой машины… – Я бросила презрительный взгляд в сторону устройства доктора Килси.

– Хертона, – подсказал Андрей. – Но да, в остальном вы правы, – кивнул он. – Других способов докопаться до того, что, возможно, ваш мозг скрыл от вас же самой, у нас нет. Поэтому я прошу вас начать с начала и довести сеанс до конца.

Я медленно выдохнула, пытаясь успокоиться и унять дрожь в руках:

– Вы просите у меня разрешения залезть в мою голову, но сами не спешите отвечать на мои вопросы. Откуда мне знать, что вы говорите правду?

Несколько мгновений Андрей не шевелился, явно раздумывая над моими словами. После чего внезапно обратился к Джону Килси, который все это время оставался неподалеку.

– Я могу попросить вас принести два хертона?

– Не думаю, что это хорошая идея, – опомнился мужчина, осознав, что тот собирается сделать.

– Спасибо, доктор, – просто ответил Андрей. – Думаю, дальше мы справимся без вас.

Когда Килси отрешенно покинул стеклянную коробку, юноша вновь повернулся ко мне.

– Вы правы, у вас нет никаких оснований мне верить. Если я подключусь к аппарату вместе с вами, вы согласитесь начать все сначала? Я отвечу на все вопросы, которые у вас возникнут.

Я напряженно вглядывалась в глаза Андрея, пытаясь понять, блефует он или нет, но они словно окаменели – взгляд юноши был абсолютно непроницаем. Я начала осознавать, как высоки ставки, раз трагические события на базе и моя память заинтересовали самого Нейка Брея.

Несмотря на то что помещение явно находилось глубоко под землей, мне было очень жарко. Быстро проведя рукой по влажному лбу, я бросила короткий взгляд на прочих зрителей за стеклом. Килси исчез. В глазах Хейзера читалось напряжение. Девушки, что некоторое время назад пили кофе, тихо о чем-то переговаривались. Несколько специалистов в белых халатах уткнулись в свои планшеты, словно надеясь найти в них решение сложившейся ситуации. Мужчины в конце зала, которых я заметила только сейчас, также о чем-то тихо спорили. Спустя несколько мгновений один из них подошел к Нейку Брею и что-то коротко сказал, на что тот лишь усмехнулся.

– Не зуди, Карл, – небрежно бросил он, – пусть развлекаются.

Я повернулась к Андрею:

– Любые вопросы?

Он кивнул.

– Хорошо, – сдалась я, – давайте попробуем.

Глава 2

Испытание на хертоне

Перед тем как возобновить допрос, Андрей попросил принести мне еду. При одном упоминании пищи мой желудок мучительно сжался. То, что десять дней в нем не было ни крошки, я осознала лишь сейчас, когда, не то от голода, не то от пережитого потрясения, меня дважды вырвало выпитой водой и желчью. Катастрофу предотвратил подоспевший вовремя Алик: в последний момент он умудрился где-то выудить и подсунуть мне ведро, тем самым одновременно спасая остатки моего достоинства и темные брюки сидевшего напротив Андрея.

Понимая, что продолжение допроса последует не сразу, часть присутствующих покинула помещение, оставшиеся же просто рассеялись по залу. Без назойливых взглядов нежеланных зрителей я почувствовала себя гораздо спокойнее. Нейк Брей исчез, а Алик, позаботившись о том, чтобы ведро с содержимым моего желудка унесли как можно скорее, вновь спокойно вошел в бокс, сел рядом с Андреем и протянул ему планшет.

– Доктор Харрис передала расширенные результаты анализов, вдруг будет интересно, – сообщил он.

Андрей несколько минут внимательно изучал данные на сенсоре, после чего бросил на меня усталый взгляд. Я вопросительно приподняла брови.

– Я умираю? – В свете последних событий эта новость казалась не самой худшей.

– К сожалению, да, – ответил он, протирая глаза, – но не больше и не меньше, чем мы все. Во всяком случае, не в ближайшие несколько десятков лет. Тут сказано, что с вами более чем все в порядке.

– Желудочно-кишечный тракт точно проверили? – уточнил Алик, заглянув в планшет через плечо Андрея.

– Мне очень жаль, мистер Хейзер, – процедила я, покраснев. – Сама не своя, когда впадаю в кому – все время забываю вовремя перекусить.

Его губы дрогнули в легкой улыбке.

– Можно просто Алик, – сказал он, подмигнув.

– Полегче, – пробормотал Андрей, не отрываясь от планшета. – А то я сейчас сам захлебнусь в твоем обаянии.

– Я могу задать вопрос? – осторожно уточнила я.

– Почему же нет, – вздохнув, устало отозвался Андрей. Когда он наконец отложил планшет и посмотрел на меня, в его глазах сквозило равнодушие. От снисходительной вежливости в его голосе у меня свело челюсти. – Деваться мне все равно некуда…

– Мы с вами не встречались прежде?

– Не думаю, что это возможно, – на удивление серьезно ответил он.

– Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Что ж, в таком случае стоит благодарить природу за то, что одарила кого-то еще чертами моей неземной красоты.

– Что будете пить? – тихо поинтересовалась девушка, что принесла тарелки с едой. В ее четких, отлаженных движениях сквозила едва заметная механическая скованность, и я с удивлением обнаружила, что передо мной не человек, а машина. Как правило, отличить операционки от людей можно было лишь при приближении – тогда становились заметны их неподвижные стеклянные глаза, легкая парализованность действий и отсутствие какой-либо мимики.

– Кофе, если возможно.

– Просто кофе без всего? – безучастно уточнила гостья.

Я замялась. Я не пила черный кофе, но чувствуя себя не вправе требовать большего, просто кивнула. Наблюдая за моими терзаниями, Андрей слегка прищурился.

– Лея, подожди, кажется, на языке нашей гостьи это означает: «И еще сливки, пожалуйста», – заключил он.

– Сливки и два сахара, – сдалась я, мысленно ругая парня за его наблюдательность.

– Сливки и два сахара, – повторил Андрей и слегка кивнул операционке.

Пока я не могла оторваться от еды, в боксе установили еще один хертон. Когда моя левая рука освободилась, к ней и к голове, как и ранее, подключили датчики. Второй аппарат соединили с Андреем. Все это время я пыталась понять, о чем он думает, но прочитать его чувства было невозможно – лицо юноши оставалось абсолютно невозмутимым и бесстрастным. Алик Хейзер, который все еще находился в боксе, внимательно наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. Интересно, кем они приходились друг другу? Друзья? Коллеги? Родственниками они явно не были.

Допив последний глоток кофе, я поставила кружку на стол и посмотрела на Андрея.

– Вы готовы? – поинтересовался он.

Я оглянулась. Зрителей за стеклом на этот раз было значительно меньше, однако их пристальные взгляды по-прежнему пугали меня.

– Возможно попросить их уйти? – тихо спросила я.

– К сожалению, нет, – ответил Андрей. – Эти люди – ваше алиби.

– Мое алиби?

– Решение о том, что будет с каждым новоприбывшим на базу, принимается путем голосования. Эти люди – свидетели того, что вы не представляете опасности.

Я первый раз слышала о подобном. На базе в системе Каас, где я провела последние несколько лет, беженцы никогда не подвергались такой проверке.

– Это местный закон?

– Это местные меры предосторожности, – кивнул Андрей.

– Тебе нечего бояться, это формальность, – словно прочитав мои мысли, подбодрил Алик. В его коротком взгляде я прочитала искреннюю поддержку. Кажется, он даже смутился, когда осознал, что впервые обратился ко мне на «ты», однако мы оба знали, о чем он умолчал.

«Тебе нечего бояться, если нечего скрывать», – хотел сказать Алик. И я боялась.

– Если вам будет спокойнее, мы можем сделать вот так, – сказал Андрей, проводив взглядом покинувшего бокс Алика, и быстро провел пальцами свободной руки по планшету.

В следующий момент стены бокса стали белыми – людей, что были за их пределами, больше не было видно. Мгновенно мы с Андреем оказались полностью изолированы от окружающих. Казалось, вместе с видом стены ограничили и все звуки, так что я услышала стук собственного сердца.

– Они нас видят?

– И слышат, – подтвердил Андрей. Он по-прежнему был спокоен, но при этом ни капли не напоминал мне бездушную машину, в отличие от доктора Килси. – Начнем?

Свободной рукой Андрей дотронулся сначала до моего, а потом и до своего сенсора. В тот же момент они загорелись и оба устройства издали одиночный сигнал включения.

– Я попрошу вас начать с начала. Как вас зовут и сколько вам лет.

– Мария Эйлер, двадцать один год. А что насчет вас?

Юноша чуть помедлил, словно собирался с мыслями.

– Мое полное имя при рождении Андрей Лагари. Мне двадцать два.

Устройства молчали. Если я правильно понимала, на первый вопрос мы оба ответили честно.

– Ваша каста? – продолжил Андрей.

– Пятьдесят третья. А ваша?

– Ранее была тридцать седьмая.

– Что значит «ранее», а сейчас?

– А сейчас не знаю, – сухо отозвался Андрей, – мои данные не обновляются с момента прибытия на эту базу.

Тридцать седьмая каста – это очень высоко. Практически верхняя граница среднего класса. Мой друг детства Кхали, когда нам было лет по двенадцать, как-то сказал, что мечтает достигнуть тридцатой касты к концу жизни – границы зажиточного среднего класса и декаты, буржуазной прослойки общества. Этим он надолго подарил повод к злым шуткам других детей и снисходительным насмешкам взрослых – его семья принадлежала к шестьдесят пятой. До уничтожения нашего дома на Кериоте за пять лет он смог выучиться на врача и подняться до пятьдесят четвертой касты, что все называли невозможным. А ведь ему было всего восемнадцать. Интересно, где бы был Кхали сейчас, если бы не война?

«Каста – это всего лишь цифра», – всегда говорила моя мама. Кхали бы наверняка сказал, что это позиция слабых. Пока другие рассуждали о предназначении и судьбе, ратовали на злой рок или старались игнорировать «рамки» системы, он воспринимал кастовый строй лишь как лестницу из восьмидесяти ступеней – ни больше ни меньше. В конце концов, если отбросить глобалистские теории заговоров, систематизация общества галактики, которое сегодня насчитывало более трех триллионов человек, была необходима.

Кроме Кристанской империи в галактике было еще несколько десятков государств. Каста каждого гражданина определялась автоматически, и учитывалось при этом множество факторов: образование, род деятельности, доход, имущество, родственные связи, социальное положение. Раз в год галактическая система обновлялась, брались в расчет все социально значимые события в жизни каждого гражданина, после чего он получал уведомление с актуальной цифрой на свой электронный браслет.

Общество делилось на шесть социальных секторов. Низшая прослойка или, как ее чаще называли, «серая зона», выходила за рамки кастовой системы. Другими словами – это была гнойная рана на прекрасном теле «галактики изобилия»: территория изгоев, бедняков, паразитирующих на мировой системе, оплот теневой экономики, колыбель преступности и прочих бед. Людей из «серой зоны» было практически невозможно встретить в обычной жизни, доступ в большинство общественных мест среднего класса им был закрыт: поэтому за сотни лет они сформировали свое обособленное общество и занимали целые планеты или их части, в которых иногда даже юрисдикция галактического права не имела силы. Это было настоящее многонациональное государство в государстве, помесь изгоев из самых разных рас, религиозных конфессий и культур.

Касты от восьмидесятой до пятьдесят первой представляли собой побрес – большую прослойку бедняков и малоимущих, а с пятидесятой начинался полеус – средний класс. По последним данным, к нему относились более семидесяти процентов всех граждан галактики. Официальной верхней границей среднего класса считали двадцать первую касту, но было принято выделять еще один неофициальный социальный класс – декату, или просто буржуазию, в нее входили граждане с кастами от тридцатой по двадцать первую. Людей этой прослойки даже с натяжкой было сложно назвать средним классом из-за их более чем комфортного благосостояния.

Касты с двадцатой по одиннадцатую составляли элиту. По большей части это были богатейшие и по-настоящему влиятельные члены галактики. К тому же нередко медийные. Политики, общественные деятели, предприниматели, выдающиеся ученые, деятели искусства и культуры – все те, что творили историю галактики и чьи лица мы ежедневно видели на голограммах во всех ее концах.

Ну и, конечно, лиделиум – первые десять каст галактической системы, аристократия в несколько тысяч человек, между которой была поделена вся обитаемая на сегодняшний день галактика. Членами лиделиума были потомки династий, которые более четырех тысяч лет назад стояли у истоков заселения звездных систем и которые и по сей день оставались во главе всех государств во вселенной. Присоединиться к их числу можно было лишь по праву рождения.

За тысячи лет благодаря технологиям и высокому качеству жизни, которое достигалось не без паразитирования на низших слоях, члены лиделиума научились сражаться с главным врагом человечества – временем, искусственно продлевая себе жизнь с помощью элитации – препарата, замедляющего старение. Так, пока в низших слоях сменялось до восьми поколений, в лиделиуме пожинали плоды бессмертия. Если честно, я не уверена, что после этого они все еще оставались людьми.