Случайные взгляды

Альбина удивилась, её брови дрогнули.

– Ты читаешь поэзию?

– Иногда, – пожал он плечами. – Когда хочется понять, что вообще происходит в голове. А ты, похоже, живёшь в этом мире постоянно.

Августовский вечер мягко опускался на Москву, укутывая улицы в золотисто-розовый свет. Альбина всё ещё ощущала тепло кофе на пальцах и лёгкий стыд от того, как облила рубашку , но их разговор в кафе уже превратил неловкость в нечто тёплое и живое. Они сидели за столиком, когда дверь звякнула, и в зал вошёл парень – худощавый, с короткими светлыми волосами и лёгкой улыбкой, будто он заранее знал что-то смешное. Марк поднял руку, махнув ему.

– Габриэль! Сюда! – позвал он, и Альбина обернулась, чувствуя, как её любопытство растёт. Новый гость шёл к ним, бросив взгляд на пятно на рубашке марка, и его брови вопросительно поползли вверх.

– Это что, новый стиль? Кофейный авангард? – спросил Габриэль, садясь и ставя рюкзак на соседний стул. Его голос был звонким, с ноткой сарказма, но в глазах плясала дружеская теплота.

Марк закатил глаза, отпивая глоток своего чёрного кофе.

– Спроси у Альбины. Она решила, что я слишком чистый для этого мира.

Альбина смущённо улыбнулась, чувствуя, как щёки снова краснеют. Она подняла руки, словно защищаясь.

– Это был несчастный случай! Я правда не хотела, – сказала она, глядя на Габриэля, который уже хмыкнул, явно наслаждаясь ситуацией.

– Ну, начало знакомства многообещающее, – подмигнул Габриэль, протягивая ей руку. – Я Габриэль, друг этого пострадавшего. А ты, значит, Альбина, мастер кофейных атак?

– Просто Альбина, – ответила она, пожимая его ладонь. Её голос стал чуть мягче, но в нём появилась искренняя нотка. – И я уже извинилась. Даже кофе предлагала купить.

– Она щедрая, но я отказался, – вставил марк, откидываясь на спинку стула. – Не хотел рисковать второй рубашкой.

Габриэль засмеялся, и Альбина почувствовала, как напряжение окончательно уходит. Кафе гудело вокруг них: звон чашек, шорох страниц журнала у соседнего столика, аромат корицы от свежей выпечки. Она отхлебнула свой латте, слушая, как Габриэль и Марк перебрасываются шутками, и вдруг поймала себя на том, что ей уютно в этой компании – случайной, но уже почти своей.

– Так ты фотограф, да? – спросила она у Марка, возвращаясь к их разговору. – Это твоя работа или просто увлечение?

Марк кивнул, ставя чашку на стол.

– И то, и другое. Снимаю для души, иногда для заказов. Но вообще я учусь в медицинском, на втором курсе.

Альбина замерла, её глаза расширились, и она чуть не поперхнулась кофе. Она посмотрела на него, потом на его руки – длинные пальцы, которые она представляла с камерой, а не со скальпелем, – и не смогла скрыть удивления.

– В медицинском? Серьёзно? – вырвалось у неё. – Ты совсем не похож на врача!

Габриэль тут же расхохотался, хлопнув ладонью по столу, от чего чашки звякнули.

– О, это моя любимая реакция! Марк, расскажи ей, как ты чуть не упал в обморок на первой анатомичке!

Марк бросил на друга взгляд, полный притворной угрозы, но уголки его губ дрогнули.

– Не слушай его, он преувеличивает. Я просто… слегка побледнел. Это было один раз, и то из-за запаха.

– Слегка побледнел? – Габриэль повернулся к Альбине, его глаза блестели от веселья. – Он стоял у стола, держался за край и выглядел так, будто сейчас свалится прямо на препарированный труп. Препод даже сказал: «Марк, может, тебе в художники, а не в хирурги?»

Альбина засмеялась, представляя эту сцену, и посмотрела на марка с новым интересом.

– Но почему медицина? – спросила она, наклоняясь чуть ближе. – Ты же говорил про Мандельштама, про фото… Это всё так далеко от скальпелей.

Марк пожал плечами, его взгляд стал серьёзнее, но в нём мелькнула задумчивость.

– Не так далеко, как кажется. Медицина – это про людей, про их истории. Как в книгах, только живые. А фото… это мой способ их запомнить. Ну и, честно говоря, отец настоял. Он хирург, хотел, чтобы я пошёл по его стопам.

– И как тебе? – мягко спросила она, чувствуя, что за его лёгким тоном прячется что-то глубже.

– Иногда тяжело, – признался он, крутя чашку в руках. – Но есть моменты, когда понимаешь, что это не зря. Например, когда впервые зашиваешь шов, и он получается ровный. Это как… поймать кадр, только руками.

Габриэль хмыкнул, скрестив руки на груди.

– Слушай, Альбина, не верь ему, он романтик только на словах. На практике он однажды перепутал пинцет с зажимом и чуть не уронил их на пол в операционной.

– Это было на симуляции, и никто не пострадал! – возразил марк, ткнув Габриэля локтем. – А ты вообще молчи, ты на том же занятии спросил, можно ли кофе в стерильной зоне пить.

Альбина рассмеялась снова, чувствуя, как их перепалка наполняет воздух теплом. Её удивление сменилось любопытством: Марк, с его камерой и стихами, учился спасать жизни – это было странно, но красиво, как неожиданный поворот в книге.

– А ты, Габриэль? Тоже в медицинском? – спросила она, переводя взгляд на него.

– Ага, – кивнул он, ухмыляясь. – Но я проще. Марк тут мечтает о высоком, а я просто хочу стать терапевтом и не забывать имена пациентов. Ну и, может, открыть кофейню на пенсии – без таких вот кофейных атак, конечно.

Он подмигнул ей, и Альбина улыбнулась, пряча взгляд в чашке. Её сердце билось чуть быстрее: эта встреча, начавшаяся с неловкости, превратилась в разговор, который ей не хотелось заканчивать.

– Вы оба странные для врачей, – сказала она, глядя на них. – Я думала, медики – это всё про формулы и холодный расчёт.

– Это Габриэль про расчёт, он до сих пор считает, сколько чашек кофе выпил за неделю, – поддел Марк , и Габриэль тут же возразил:

– А ты считаешь, сколько раз чуть не провалил анатомию! Если бы не я, ты бы до сих пор путал локтевую кость с лучевой.

– Давай не будем про кости, – Марк повернулся к Альбине, его глаза смеялись. – Лучше скажи, что ещё читаешь, кроме Цветаевой. Может, у тебя вкус получше, чем у Габриэля, который кроме учебников ничего не открывал с первого курса.

– Эй, я читал «Гарри Поттера» на прошлой неделе! – возмутился Габриэль. – Это считается?

Альбина засмеялась, чувствуя, как их энергия кружит вокруг неё, как ветер у озера. Она рассказала про свои книги – про Достоевского, про Ахматову, – и Марк слушал, кивая, а Габриэль шутил, что такие имена звучат как диагнозы. Кафе потихоньку пустело, за окном зажглись фонари, и Москва укрылась вечерним светом. Альбина допила свой кофе, глядя на пятно на рубашке марк, и подумала, что эта случайность стала чем-то большим – началом истории, которую она ещё не дочитала.

Когда они вышли из кафе, Габриэль хлопнул Марка по плечу.

– Ну что, доктор-фотограф, теперь у тебя есть повод снять её озеро. Только не облей камеру кофе.

Марк улыбнулся Альбине, и в его взгляде было что-то мягкое, обещающее.

– Может, и сниму. Если она покажет дорогу.

Альбина кивнула, чувствуя, как август в её груди становится чуть теплее. Она пошла домой, а их голоса – спорящие, смеющиеся – ещё звучали в её ушах, как мелодия, которую она сыграет позже.

Утро пришло в Москву тихо, как гость, что не хочет будить хозяев. Август ещё держался, но в воздухе уже чувствовалась тонкая нить осени: прохлада скользила по стёклам, оставляя капли росы, а солнце вставало медленнее, будто нехотя расставалось с ночными тенями. Альбина проснулась от шороха ветра за окном – он играл с листьями липы, что росла у её дома, и этот звук был ей колыбельной и будильником разом. Она лежала, глядя в потолок, где дрожали блики света, и чувствовала, как вчерашний день всё ещё живёт в ней: смех Марка, голос Ильи, тёплый стыд от пролитого кофе. Это было странно – случайная встреча оставила в её душе след, как круги на воде от брошенного камня.

Она встала, босые ноги коснулись холодного пола, и по телу пробежала лёгкая дрожь. Её комната была маленьким миром: книги на полках, скрипка в футляре у стены, чашка с недопитым чаем на столе. Альбина потянулась, чувствуя, как тело отзывается приятной усталостью, и направилась на кухню. Утро требовало ритуала, и она начала его с кофе – чёрного, густого, с горчинкой, что будила её мысли. Пока вода грелась в чайнике, она открыла окно, впуская августовский воздух – свежий, с запахом мокрой травы и далёкого дыма. Москва за стеклом шевелилась: дворники мели тротуары, голуби ворковали у луж, а где-то вдали звенел трамвай, как утренний аккорд города.

Она заварила кофе, вдохнув его аромат, и решила испечь что-нибудь простое – лепёшки с мёдом и травами. Её руки замесили тесто: мука сыпалась белым облаком, розмарин добавлял терпкости, а мёд стекал с ложки золотыми каплями. Альбина любила этот процесс – он был её медитацией, её способом привести мысли в порядок. Пока лепёшки пеклись, она сидела у стола, держа чашку в ладонях, и смотрела, как пар поднимается к потолку. Вчерашний вечер всплывал перед глазами: Марк с его тёмными глазами и неожиданной медицинской судьбой, Габриэль с его шутками, их голоса, что смешивались с гулом кафе. Она улыбнулась, вспомнив, как удивилась, узнав, что Марк учится на врача. Это было так не похоже на него – фотографа, любителя поэзии, – но в то же время так подходило: в нём была чуткость, которая могла исцелять.

Духовка звякнула, и Альбина достала лепёшки – румяные, с хрустящей корочкой и сладким ароматом. Она отломила кусочек, попробовала, и тепло разлилось по груди. Еда была её языком любви – не только к другим, но и к себе. Она ела медленно, смакуя каждый укус, и думала о том, как странно переплетаются судьбы. Вчера она облила кофе незнакомца, а сегодня уже знала его имя, его мечты. Это было как строка из стихотворения – случайная, но точная.

После завтрака она взяла скрипку. Утро было слишком тихим, чтобы оставить его без музыки. Она открыла футляр, провела пальцами по гладкому дереву и натянула смычок. Первая нота – чистая, дрожащая – вырвалась в воздух, и Альбина закрыла глаза. Она играла что-то своё, рождённое из вчера: шёпот озера, звон чашек в кафе, голос Марка, когда он говорил о швах и кадрах. Мелодия текла, то мягкая, как утренний свет, то резкая, как её удивление от его слов. Её пальцы скользили по струнам, и она чувствовала, как музыка уносит её туда, где нет границ – только свобода, только звук. Она играла, пока не устала, и тогда опустила скрипку, улыбнувшись себе. Это было её утро – её способ сказать миру, что она здесь.

Потом она решила почитать. Книга Цветаевой всё ещё лежала на столе, открытая на той странице, что тронула её у озера. Альбина села у окна, подтянув колени к груди, и начала читать: «Мне нравится, что вы больны не мной…» Строки резали, но в них была сила, которая ей нравилась – как в жизни, где боль и красота идут рука об руку. Она читала медленно, шевеля губами, и свет падал на её лицо, мягкий и тёплый. За окном Москва просыпалась окончательно: машины гудели, дети кричали во дворе, а ветер нёс обрывки их смеха. Альбина отложила книгу, задумавшись. Её мысли вернулись к Марку – к его словам о медицине, о том, как он видит в ней истории. Она вдруг поняла, что хочет узнать больше: не только про его учёбу, но и про него самого.

Она встала, решив немного прогуляться. Утро было слишком хорошим, чтобы сидеть дома весь день. Надев лёгкий плащ и взяв сумку, она вышла на улицу. Воздух пах листьями и асфальтом, солнце грело лицо, и Альбина пошла к маленькому парку неподалёку. Там было тихо: старушки кормили голубей, дети рисовали мелом на дорожках, а ветер шуршал в кронах. Она села на скамейку, достала блокнот и начала писать – не стихи, а просто заметки о том, что чувствовала. «Утро пахнет мёдом и кофе. Вчера был Марк, сегодня – тишина. Почему я думаю о нём?» Она остановилась, глядя на свои слова, и засмеялась над собой. Это было глупо – думать о случайном знакомом, – но в то же время естественно, как мелодия, что приходит без спроса.

Позже она зашла в булочную на углу. Ей захотелось чего-то сладкого, и она купила круассан с миндалём – хрустящий, с лёгкой горчинкой орехов. Она ела его прямо на улице, сидя на бордюре, и смотрела, как Москва живёт своей жизнью. Прохожие спешили, голуби клевали крошки у её ног, а солнце поднималось выше, обещая тёплый день. Альбина чувствовала себя частью этого города – маленькой, но важной, как нота в его огромной симфонии.

Дома она решила разобрать книги. Её полки давно требовали порядка: старые тома теснились с новыми, закладки торчали из страниц, а пыль лежала тонким слоем на корешках. Она брала каждую книгу в руки, вспоминая, когда читала её, и улыбалась. Достоевский напомнил ей о зимних вечерах, Ахматова – о дождливых днях, а тоненький сборник Мандельштама вдруг заставил её подумать об Марке. Он говорил о нём вчера, и она решила перечитать несколько строк. «Камень, как прежде, выпал из рук…» – шептала она, и её голос дрожал от красоты слов. Ей захотелось спросить Марка, какие стихи его трогают больше всего, но она отогнала эту мысль. Это было слишком рано, слишком смело.

Август в Москве клонился к закату своего срока, но день всё ещё дышал теплом, мягким и золотым, как свет, что лился сквозь листья. Альбина проснулась с лёгким чувством ожидания, будто утро обещало ей что-то большее, чем кофе и скрипка. После вчерашнего дня, полного тишины и размышлений, её тянуло к озеру – к тому месту, где она всегда находила себя. Ей захотелось вернуться туда, посидеть на лавочке с книгой и вдохнуть его покой. Она встала, натянула лёгкое платье цвета речной воды и собрала сумку: термос с кофе, сборник стихов, блокнот. Её шаги были быстрыми, сердце билось чуть сильнее – озеро звало её, как старый друг.

Утро встретило её прохладой и запахом мокрой травы. Москва просыпалась медленно: дворы были пусты, только голуби шуршали у луж, да старушка с лейкой поливала цветы у подъезда. Альбина шла знакомой тропой, чувствуя, как ветер играет с её волосами, и улыбалась солнцу, что пробивалось сквозь облака. Озеро ждало её за поворотом старого дома, и когда она увидела его, сердце сжалось от нежности. Вода блестела, отражая небо, ивы склонялись к поверхности, а лёгкая рябь бежала от ветра, как шёпот. Это было её место – её зеркало, её тишина.

Она направилась к своей лавочке, но вдруг остановилась. У берега, чуть дальше, стояла фигура – высокая, с тёмными кудрявыми волосами, что вились, как облака перед грозой. Это был парень, и он смотрел на озеро, держа в руках камеру. Альбина замерла, её дыхание сбилось: она узнала его. Марк . Тот самый марк , чью рубашку она облила кофе вчера, чей голос звучал в её голове весь вечер. Он был здесь, у её озера, и это было так неожиданно, что она почувствовала, как кровь прилила к щекам.

Марк повернулся, будто почувствовал её взгляд, и их глаза встретились. Его лицо озарилось улыбкой – тёплой, чуть озорной, и он махнул ей рукой.

– Альбина? – позвал он, шагая навстречу. Его голос был низким, с той же хрипотцой, что она запомнила, но в нём было что-то новое – радость встречи.

Она кивнула, чувствуя, как смущение и любопытство борются в её груди. Её шаги стали медленнее, но она подошла ближе, держа термос в руках, как щит.

– Марк? Что ты тут делаешь? – спросила она, и её голос дрогнул от удивления.

Он пожал плечами, его кудри качнулись, и Альбина вдруг заметила, как они блестят на солнце – тёмные, густые, живые. Он был высоким, выше, чем ей показалось в кафе, и в его фигуре была лёгкая небрежность, которая ей сразу понравилась. Его кожа была чуть смуглее, чем у большинства москвичей, а глаза – тёмно-карие, с искрами, что вспыхивали, когда он улыбался.

– Ты же сказала, что озеро красиво на рассвете, – ответил он, поднимая камеру. – Я решил проверить. И не пожалел – посмотри, какой свет.

Альбина посмотрела на воду: солнце только поднялось, и его лучи рисовали золотые дорожки на поверхности. Она улыбнулась, чувствуя, как её удивление сменяется теплом.

– Ты правда пришёл ради этого? – спросила она, садясь на лавочку и жестом приглашая его присоединиться.

Он кивнул, присаживаясь рядом, и положил камеру на колени.

– Да. Люблю ловить такие моменты. А тут ещё и твоё озеро – оно как из стихов, которые ты читаешь.

Её сердце забилось быстрее. Она открыла термос, налила кофе в крышку и протянула ему, словно это могло скрыть её волнение.

– Вот, бери. Это не для рубашки, обещаю, – сказала она, и её губы дрогнули в улыбке.

Марк засмеялся, принимая чашку, и их пальцы случайно коснулись. Его рука была тёплой, и Альбина быстро отвела взгляд, чувствуя, как жар поднимается к лицу.

– Спасибо. Ты всегда с кофе ходишь сюда? – спросил он, отпивая глоток.

– Почти, – кивнула она. – Это мой ритуал. Кофе, книга, озеро. Здесь тихо, можно думать.

Он посмотрел на неё, и в его взгляде было что-то внимательное, почти мягкое.

– А о чём думаешь сегодня?

Она задумалась, глядя на воду. Её голос стал тише, словно она делилась тайной.

– О вчера. О том, как странно всё вышло. И о том, что ты врач, а я до сих пор не могу поверить.

Марк улыбнулся, и его кудри упали на лоб. Он откинул их назад быстрым движением, и Альбина вдруг поймала себя на том, что ей нравится эта его естественность.

– Ну, я не совсем врач ещё. И, кстати, я не совсем отсюда, – сказал он, и его глаза блеснули. – Я из Колумбии. Приехал сюда учиться два года назад.

Альбина замерла, её глаза расширились, и она повернулась к нему всем телом.

– Из Колумбии? – вырвалось у неё. – Серьёзно?

Он кивнул, и его улыбка стала шире.

– Да. Родился в Боготе. Отец хотел, чтобы я стал врачом, как он, и отправил меня сюда – говорит, тут лучшая медицинская школа. А я вот… половину времени с камерой бегаю.

Она смотрела на него, не в силах скрыть восхищения. Колумбия звучала как что-то далёкое, тёплое, полное солнца и ритмов, о которых она читала в книгах. Марк с его кудрями, смуглой кожей и лёгким акцентом, который она только теперь заметила, вдруг стал ещё интереснее. Ей понравился он – сразу, с первого взгляда здесь, у озера: высокий, с этими живыми волосами, с руками, которые могли держать и камеру, и скальпель. Её сердце стучало, и она не знала, что сказать, но слова вырвались сами.

– Это так неожиданно.В Колумбии. Там же совсем другой мир, да?

Он кивнул, глядя на озеро, и в его голосе появилась нотка ностальгии.

– Другой. Там жарко, шумно, всюду музыка. Кофе растёт прямо за домом, и горы такие, что дух захватывает. А тут… тут тише, но красиво по-своему. Как это озеро.

Альбина слушала, чувствуя, как его слова рисуют картинки в её голове. Ей захотелось расспросить его обо всём – о Боготе, о горах, о том, как он привыкал к Москве, – но она сдержалась, только улыбнулась.

– А ты скучаешь? – спросила она тихо.

– Иногда, – признался он, глядя на неё. – Но Москва мне нравится. И люди тут… интересные. Особенно те, кто обливает кофе с первого знакомства.

Она засмеялась, и её смущение растаяло. Они сидели у озера, пили кофе из одного термоса, и ветер шевелил ветви ив. Альбина достала книгу, показала ему Цветаеву, а он рассказал, что в Колумбии любил читать Гарсиа Маркеса – про его магический мир, где реальность и сны смешиваются. Разговор тёк легко, как вода перед ними, и она чувствовала, что этот высокий кудрявый парень из Колумбии уже не просто случайный знакомый. Ей нравилось, как он смотрит на озеро, как говорит, как его акцент мягко вплетается в слова.

Солнце поднялось выше, и марк взял камеру, сделав несколько снимков – воды, ив, её силуэта на фоне света. Альбина не возражала, только улыбалась, чувствуя, как утро становится чем-то большим. Когда они встали, чтобы уйти, он сказал:

– Я ещё вернусь сюда. Снимать. Может, с тобой?

Она кивнула, и её сердце дрогнуло. Озеро смотрело на них, молчаливое и вечное, а Москва ждала впереди, обещая новые строки в их книге.

Альбина вернулась домой с озера, чувствуя, как утро оставило в ней лёгкий след – тёплый, как солнечные блики на воде, и чуть тревожный, как ожидание мелодии, что ещё не сыграна. Москва за окном шумела, но её маленькая комната была тихой: скрипка лежала в футляре, книга Цветаевой осталась раскрытой, а пустой термос стоял на столе, напоминая о разговоре с Марком . Её сердце билось чуть быстрее, чем обычно, и она улыбнулась, вспомнив его кудри, его акцент, его слова о Колумбии. Она думала, что он попросит её номер там, у озера, но он ушёл, оставив только обещание написать когда-нибудь. Это было странно – смесь разочарования и надежды, – и она решила отпустить эту мысль, как лист на ветру.

Прошла неделя. Август уступал место первым намёкам осени: листья желтели на краях, ветер стал резче, а небо над Москвой порой хмурилось, обещая дождь. Альбина жила своей жизнью – готовила пироги с яблоками, играла на скрипке мелодии, рождённые из шёпота озера, читала книги, готовясь к будущим лекциям. Но каждый раз, когда её телефон мигал новым сообщением, она невольно вздрагивала, проверяя экран. Это были только друзья, уведомления от библиотеки, ничего от марка. Она злилась на себя за это ожидание – глупое, детское, – но не могла его заглушить. Его высокий силуэт, его кудри, его голос с лёгким акцентом то и дело всплывали в её памяти, как строки стихов, что не дают покоя.

В субботу она решила зайти в то самое кафе, где неделю назад облила его кофе. Ей захотелось вдохнуть тот же аромат, посидеть за тем же столиком, словно это могло вернуть тот день. Москва встретила её серым утром: облака висели низко, но дождь ещё не начался, и улицы пахли мокрым асфальтом и свежей выпечкой. Колокольчик над дверью кафе звякнул, и Альбина вошла, чувствуя, как тепло обволакивает её. Зал был полон: студенты шумели у окна, пара в углу делила пирог, а бармен гремел кофемашиной. Она заказала латте – с пенкой и ванилью, как тогда, – и села за столик в центре, доставая книгу. Её пальцы гладили страницы, но мысли были где-то ещё.

И тут она услышала его голос. Низкий, с той же хрипотцой, что она запомнила. Альбина подняла глаза и замерла: Марк стоял у стойки, держа в руках камеру и что-то говоря бармену. Его кудри были чуть растрёпаны, белая рубашка – новая, без пятен – сидела на нём свободно, и он выглядел так же, как в её воспоминаниях – высокий, живой, с этой колумбийской теплотой в каждом движении. Её сердце подпрыгнуло, и она быстро опустила взгляд, притворяясь, что читает. Её щёки запылали, и она мысленно отругала себя: «Спокойно, это просто совпадение».

Но он заметил её. Марк повернулся, его глаза нашли её через зал, и его лицо озарилось улыбкой – тёплой, чуть смущённой. Он взял свой кофе – чёрный, как всегда, – и пошёл к ней, шаги уверенные, но не торопливые.

– Альбина? – сказал он, останавливаясь у её столика. – Опять с кофе? Я в безопасности сегодня?

Она засмеялась, чувствуя, как напряжение уходит, и подняла глаза.

– Пока да. Привет, Марк. Садись, если хочешь.

Он кивнул и сел напротив, ставя чашку на стол. Его камера легла рядом, и Альбина заметила, как его пальцы чуть нервно теребят ремешок. Они заговорили – легко, как у озера: о погоде, о том, как он снимал закат на набережной, о её скрипке. Её сердце стучало, но она старалась казаться спокойной, хотя его присутствие – его кудри, его акцент – будило в ней что-то тёплое и тревожное.

Разговор тек, но она чувствовала, что он хочет сказать что-то ещё. Марк вдруг замолчал, глядя на свою чашку, и его пальцы замерли. Он откашлялся, и его голос стал чуть ниже.

– Слушай, Альбина… – начал он, поднимая глаза. Её дыхание сбилось: в его взгляде была смесь решимости и робости, и она поняла, что сейчас будет. – Я хотел спросить у тебя номер ещё там, у озера, но… как-то не решился. Можно теперь? Чтобы написать тебе, если что.

Ее сердце заколотилось так громко, что она удивилась, как он этого не слышит. Её щёки вспыхнули, и она закусила губу, пытаясь скрыть волнение. Он просил её номер – спустя неделю, здесь, в кафе, где всё началось. Ей это нравилось – слишком сильно, чтобы притворится равнодушной, – и она кивнула, чувствуя, как жар заливает лицо.

– Да, конечно, – сказала она, и её голос дрогнул. Она достала телефон, открыла контакты и протянула ему. – Введи свой, я тебе позвоню, чтобы ты мой сохранил.

Марк улыбнулся – широко, тепло, и его кудри качнулись, когда он взял её телефон. Его пальцы быстро набрали номер, и он вернул ей устройство, коснувшись её руки – случайно, но достаточно, чтобы её кожа вспыхнула.