скачать книгу бесплатно
Сам он вино так и не выпил, подумала Лорна, и тоже поставила чашу на стол нетронутой.
– Послушай, на счет твоих коз…– начал король.
– Нет у меня никаких коз, – отмахнулся Конаган, снова открывая буфет.
На столе появились и хрустальне бокалы, и тонкая пыльная бутылка без этикетки.
– Неужели?… – пробормотал удивленный король.
– Из старых запасов, да. Все эти годы я ждал тебя, Эдвард.
– Тем не менее, ты совершенно зря палил по гонцам. Молодое поколение, – король указал на Лорну, – ничего не знают ни о твоем характере, ни о твоих выходках, Рик. Они действительно решили, что ты хотел убить их.
– Вот так пашешь десницей во благо короны, а через тридцать лет о тебе никто и не помнит. Помянем нашу молодость?
– Поминать не надо, а выпить можно. Мы ведь еще живы.
– Пока еще да, – согласился Рик, – но вряд ли это надолго…
– Ты все-таки сумасшедший, Конаган, – вздохнул король.
В пекло бледность, решила Лорна, и потянулась за второй порцией жаркого. Кажется, она все-таки станет женой Лиама.
Глава 2. В дороге
Если Парук и был в чем-то уверен тем утром, так в том, что Лили отвергнет его предложение руки и сердца. Как пить дать, откажет, думал он, покачиваясь в седле.
Ульрих и Клейон умчались вперед, их было хорошо видно на равнине. Впрочем, на сочувствие двух старших братьев не приходилось рассчитывать. Когда в детстве Парук слетел с необъезженной кобылы, братья хохотали до икоты над торчащей из ноги костью.
А те прыжки с крыши сарая в сугроб? Кто же знал, что снег под крышей не похож на пушистую перину? Парук, например, не знал. Потому и ушибся так, что вся спина превратилась в сплошной синяк. А братья? Хохотали, конечно. Так хохотали, что чуть сами с крыши не свалились. Но «чуть» не считается – не свалились же. Только он.
Парук размял затекшую шею, ослабил поводья и позволил кобыле идти следом за первыми двумя по ровной, без единой колеи дороге. Ничто не отвлекало его от безрадостных раздумий.
Если бы он мог каким-то чудом избежать гонки за избранницей, возможно, у него появился бы шанс. Если бы девушек можно было нагнать верхом, он бы, конечно, тоже справился.
Но никаких лошадей.
И почти никакой одежды.
Вот от чего Парук покрывался холодным липким потом.
Даже издали братья казались высеченными из камня статуями. Под рубахами бугрились рифленые мышцы, а руки были крепкими, как медвежьи объятия.
В ту ночь, когда Парук явился на свет, у Богов явно были дела поважнее.
Вдоль тракта, во время их путешествия, белели и краснели мелкие горные цветы. Парук глядел на них и думал о Лили. Скоро трава разрастется буйно, самозабвенно, зная, каким коротким бывает северное лето. И тогда настанет та самая ночь.
С самой зимы братья готовились к Солнцекресу, обсуждали стратегии и кандидаток. Парук и сам нет-нет, да думал, а что если…Чтобы Лили вместе с другими девушками пришла к костру и спустила с плеч платье, развязав тесемки юбки, и умчалась, сверкая белым телом, в лесной сумрак, Парук должен подойти к ней на закате и спросить, хочет ли она принять участие в ночной охоте?
Вот тогда-то она и откажет ему. Не раздумывая. В тот же миг.
Но ладно, кисло думал Парук, если, допустим, он соберется с духом и выпалит свой вопрос, а дальше-то что будет? Ведь по лесу придется бегать в темноте. И вот допустим, она разделась и убежала от него в чащу. Как он найдет ее там, среди бледного лунного сияния и кривых вязов?
С самого детства зрение подводило его. Парук впечатывался в стены и дверные косяки, пока не привык сначала щупать руками или ногами местность впереди себя.
Этого братья тоже не оставляли без внимания.
«Эй, Парук, не пора ли выкопать нору на заднем дворе? Может, ты оборотень, Парук? Первый оборотень-крот в истории?»
Шутки братьев давно истощились. Что Ульрих, что Клейон который год смеются над одними и теми же шутками так, словно слышат их в самый первый раз.
Следует смириться. Он не станет раздеваться вместе с остальными мужчинами и не погонится за невестами – тоже обнаженными – под полной низко висящей луной.
Он уродился полнотелым, черноволосым, с большими белыми руками и ладонями, которые покрываются кровоточащими мозолями стоит ему только взглянуть на топор для колки дров. Даже сейчас на нем перчатки для верховой езды – еще одна неиссякаемая тема для шуток. Таким, как он, вероятно, суждено гулять на свадьбах более удачливых братьев и любоваться чужими невестами.
И все-таки они взяли его с собой.
Парук подозревал, что здесь не обошлось без отца. Скорей всего, именно Вождь настоял на том, чтобы Ульрих и Клейон взяли с собой младшего брата.
«Ему это пойдет на пользу», – часто говорил отец.
Ничего подобного, мог бы ответить Парук, если бы ему хватило духу перечить.
В детстве он чуть не утонул в горной речке, потому что закалка, по мнению отца, должна была «пойти ему на пользу». Едва не умер от боли, когда его изжалили дикие пчелы, потому что знахарка убедительно расписала, какую пользу окажут пчелиные укусы. Он еще неделю спал стоя и с него снимали лохмотьями сгоревшую кожу после того, как другая предположила, что жар полуденного солнца уж точно «пойдет ему только на пользу» и вытравит из него все хвори.
Может быть, хотя бы сейчас отец впервые окажется прав?
Ведь это путешествие уже пошло ему на пользу. Вчера братья даже не смеялись над ним и не обзывали «неженкой». У них, как и у него, от долго сидения в седле ныла пятая точка. Они разделили пищу у костра и после Парук и Ульрих улеглись спать, завернувшись в плащи, а Клейон остался в дозоре. Незадолго до полуночи Ульрих сменил Клейона, а после разбудил его, и тогда Парук дежурил до утра.
До этого братья ни разу не брали его в свои вылазки.
Если бы только Парук мог пить крепкое вино так же легко, как воду, у него были бы все шансы сблизиться с братьями по-настоящему. Он пил с ними только в первый вечер, но потом его рвало всю ночь под шуточки о «неженке».
Может быть, он еще привыкнет? Путешествие пока не окончено.
Пришпорив лошадь, Парук скоро настиг братьев. Те просто взглянули на него и кивнули, мол, хорошо, держись рядом. Обычно, Ульрих и Клейон общались при помощи взглядов только между собой. Парук распрямил плечи и улыбнулся Ульриху.
Тот вскинул одну бровь и отвернулся. Ну, не все сразу, верно?
– На дороге кто-то есть, – сказал Клейон.
Парук поглядел вдаль и разглядел черную точку.
– Кто там? – прошептал он.
– Думаешь, это королевский посланник? – спросил брата Ульрих.
– Ага, – кивнул Клейон. – Иначе зачем ему ждать нас на тракте?
– Почему ты думаешь, что он ждет нас? – спросил Парук.
– Он помахал мне, придурок, – процедил Клейон.
– Заткнись, лады? – добавил Ульрих.
Для Парука размытое пятно, наконец, превратилось во всадника на лошади.
До столицы нежити оставался еще день пути. Братья считали, что у них еще есть время подготовиться к переговорам. Но, как оказалось, нет.
Парук вел лошадь позади братьев и их плечи и головы мешали ему разглядеть, как следует человека на дороге.
Ведь он мог считать его человеком, не так ли?
Несмотря на то, что он был… ну, вернее не был. Не был живым.
На своем пути они встретили лишь один городок нежити. Вот тот полностью соответствовал представлениям Парука о том, в каких условиях должны существовать восставшие из могил трупы. Да и проезжали они мимо этого города-призрака в сумерках.
А сейчас светило солнце. Зеленые луга, которые и не снились горным пастухам, простирались по обе стороны от ровной, как стрела, дороги. Колеи на ней не было, да и откуда ей взяться на этом тракте, ведь они были первыми за долгий срок всадниками, которые спустились с гор на земли королевы мертвых.
Не скрипели на ветру ставни с дырами-прорехами, не выл в заброшенных домах ветер. Ничего этого не было.
Только труп мужчины на мертвом коне посреди дороги.
И он улыбался им. Мужчина. Не конь, конечно.
Парук хотел бы опустить глаза и не пялиться на нежить вот так, как это делал он и, наверняка, не делали его братья, но лицо мертвого мужчины просто таки приковало его внимание.
Например, у него не было носа.
На глаза падала тень от низко надвинутой широкополой шляпы. Парук различал только рубиновый отблеск круглых глаз, которые вращались в лишенных век глазницах. Сквозь дыру на щеке виднелись темные желтые зубы. Кожа на скулах облезала и, как кора платана, свисала серыми лохмотьями.
При взгляде на черный камзол мужчины Парук не мог отделаться от мысли, что так его когда-то и похоронили. А потом он отряхнул земляную пыль с рукавов и вернулся к жизни, как ни в чем не бывало.
Мужчина восседал на мертвом животном.
Лошадь это была или конь теперь уж не узнаешь. Ясно было только то, что животное умерло, а вернулось обратно в стойла только после того, как хорошенько разложилось. Плоти на костях не было. Глаза были круглыми, красными, как два уголька, тлеющих в глазных проемах желтого черепа.
Интересно, нужны им подковы?
Живым лошадям докучали мухи и слепни. Они переступали с ноги на ногу и чуть что тянулись в траве. Мертвая лошадь стояла без движения, будто высеченная из мрамора безумным скульптуром.
Встреча лицом лицу со смертью была настолько неправдоподобной, что Парук даже не испытывал страха. Только безграничное любопытство и неестественное желание пошутить и лучше бы раньше, чем это сделает хотя бы один из его братьев.
А они обязательно пошутят об этом. Совсем не сложно догадаться, о чем его недалекие братцы станут шутить после встречи с ожившим скелетом мужчины. Их юмор не отличался тонкостью. Эта встреча давала такой простор для измывательств над щепетильной стороной жизни мертвых мужчин, что Парук был уверен – шутить будут до зимы и даже больше.
Однако Ульрих и Клейон словно языки проглотили. Такого за ними раньше не водилось.
Им следовало давно поприветствовать всадника, от которого они остановились чуть дальше, чем остановились бы от живого. Но оба брата молчали.
Ну и где ваше хваленое красноречие? Ему братья говорить запретили. Он не забыл этого. И если он нарушит наказ, то братья живо припомнят ему об этом после, когда повернут обратно. Обязательно припомнят. И не раз.
Полы черного плаща всадника трепал ветер. Ульрих закашлялся, и кашель этот был чересчур долгим.
А потом ветер переменился, и Парук понял, почему. Он и сам едва удержался в седле. От приторно-сладкой вони гниения, которое распространял человек и его бесполое животное, хотелось перегнуться через холку лошади и распрощаться со съеденным всухомятку завтраком. И ужином. И вообще больше никогда не есть.
– Приветствуем тебя, путник, – наконец, выдавил из себя Клейон.
Ульрих только шумно сглотнул.
Представитель королевы слегка склонил голову в знак приветствия. Парука передернуло от скрежета шейных позвонков. Он воздал хвалу предкам, что стоит позади братьев и может кривиться почти безнаказанно. А вот им приходилось, как говаривал отец, «держать лицо».
Интересно, а как мертвец будет говорить, если ни хрящей, ни кожи, на нижней челюсти почти не осталось?
Ульрих выпалил скороговоркой:
– Мы – три сына Вождя Троллхейма, и Вождь отправил нас в знак уважения к королеве Даерона.
Клейон добавил на одном дыхании:
– Дозволено ли нам увидеться с королевой?
Вопрос задан. От ответа не уйти.
Парук затаил дыхание.
– Вряд ли, – проскрипел мужчина.
Самый, самый отвратительный голос, какой ему доводилось слышать – царапанье, хрип, скрежет, и это все одновременно. Невероятно!
– Королева жива? Я имею в виду… – Ульрих замялся.
Треск костей выдал слабую улыбку всадника. В дыре на щеке мелькнули зубы.
Ульрих спешно продолжил:
– О королеве давно не было слышно. Вождь велел нам увидеться с ней лично. У нас важные сведения.
Узнав о предстоящем путешествии, Парук часто представлял арочные своды дворца с разбитыми витражами, где во власти мрака и сквозняков восседает на троне королева мертвых, а три живых мужчины с горных пиков уверяют ее, что без них ей не справится. Не выжить, сказал их отец, по правде. Но после запретил им касаться темы жизни и смерти. Вот только Ульрих уже нарушил наказ отца.
– Говорите, – проскрежетал мужчина. – А я ей передам.
Ворот его камзола чуть сдвинулся, и Парук различил алую ленту. На фоне черной ткани она особенно выделялась.
Может быть, знак власти? Хотя откуда им знать, что его послала сама королева, не желая знаться с горными посланниками, чьей бы крови они не были?
– Как вас зовут? – неожиданно для самого себя спросил Парук.
Сверкнули рубиновые глаза. Братья обернулись на звук его голоса, словно забыли, что он рядом.
