скачать книгу бесплатно
– Это значит, что я довёл его до белого каления, он опрокинул в себя разом двести граммов коньяку и отрубился.
– Ну, ты и сволочь!
– Не отрицаю…
– И ты полагаешь, что это станет прологом вашей крепкой дружбы?
Слышно было, как Радзинский чиркает зажигалкой, прикуривая.
– Да ничего я не думаю. Так получилось. Зато я хоть чего-то от него добился. Неприятно, конечно, такое о себе слышать… Никогда бы не подумал, что я чёрный маг! Как тебе такое заявление?!..
– И почему я не удивляюсь?.. Но, если серьёзно – никакой ты не чёрный. Даже если и маг. Просто ты беспринципный, наглый и настырный…
– У нас сегодня вечер критики товарища Радзинского?
– Товарища Радзинского полезно иногда попинать, чтобы в чувство его привести. А то уж больно ты избалован фортуной. Это сильно тебя дезориентирует, Викентий. И ты теряешь чувство реальности.
– Которой реальности? – Радзинский зловеще усмехнулся. – Когда я вижу, за какую ниточку потянуть, чтобы человек нужную бумажку подписал – в самом деле вижу – это реальность? Когда я тяну, и он подписывает?
– Ты опять? Сколько раз мы это уже обсуждали!..
– Вот именно. А мне надоело обсуждать. Надеюсь, теперь у меня появится шанс разобраться.
– Ну, надейся…
– Обиделся?
– Ну, обиделся – ну, и что?
– Зря. Ты ведь тоже всегда хотел разобраться? Так? И чего ты теперь бухтишь?
– Ничего. Не нравится мне, как ты с людьми обращаешься. Прав твой аспирант. Надеюсь, он тебе хвост прижмёт…
– Да, я ведь не против, Олежек! Лишь бы толк был…
– Ну, тогда – удачи! Аспиранту…
***
Завтрак давно остыл, а Николай всё не просыпался. Радзинский уже несколько раз заглядывал в гостиную, но каждый раз видел только взъерошенную макушку укутанного одеялом аспиранта. Когда стрелки часов подобрались к полудню, Радзинский решил, что пятнадцати часов сна довольно даже для хронически невысыпающегося человека и отправился гостя будить.
Он присел на диван и мягко положил свою могучую руку на выступающее под одеялом худое мальчишеское плечо: Аверин лежал к нему спиной, свернувшись калачиком, и укрывшись чуть ли не с головой.
– Коля, просыпайся – день на дворе, – насмешливо пропел Радзинский своим умопомрачительно чувственным баритоном. Но оценить красоту его глубокого бархатного голоса было некому – аспирант продолжал спать, как будто все его сенсорные системы были полностью отключены и в данный момент попросту не функционировали.
– Коля, пора вставать! – Радзинский осторожно потряс аспиранта за плечо и развернул немного к себе, чтобы заглянуть ему в лицо. – Николай, ты в порядке? – встревожился он, заметив его неестественную бледность и подозрительно посиневшие губы. Пощупав аверинский лоб, Радзинский в ужасе отдёрнул руку – таким холодным он оказался. – Коля, очнись! – Радзинский легонько похлопал гостя по щеке. В голове метались мысли одна другой страшнее: может, у аспиранта больное сердце и нужно было вызвать «скорую» несколько часов назад? Или аллергия на алкоголь? Он дышит, вообще?!! Попытавшись нащупать его пульс, Радзинский впал в ещё большую панику – пульса не было!!!
Неизвестно, каких бы дров он наломал, но в самый критический момент Радзинский увидел в изголовье постели фигуру пожилого благообразного священника: в чёрном подряснике и с крестом на груди. Почему-то это было не страшно. Радзинский давно заметил, что, так называемые, видения, воспринимаются только рациональной частью его существа, не вызывая абсолютно никаких эмоций, зато принося невероятную ясность рассудку. В такие моменты ему не нужны были никакие объяснения – он просто знал, что видит и как это следует оценивать.
Убедившись, что Радзинский его заметил и внимательно за ним следит, священник молча показал рукой на грудь Николая – мерцая и переливаясь, внутри его тела светился яркий голубой шар. Повинуясь внутреннему импульсу, Радзинский прикрыл этот шар ладонью, чувствуя под ней живое, горячее биение такой интенсивности, что хотелось заорать от восторга, как это бывает от ощущения полноты бытия, когда вынырнешь где-нибудь на солнечном морском берегу – здоровый, счастливый, беззаботный. Он ясно понял, что соприкоснулся сейчас с самой сердцевиной аверинского существа. Вне всяких сомнений, Николай жив-здоров, просто находится в данный момент очень далеко и надо позвать его обратно. Плавно отстраняя ладонь, Радзинский принялся настойчиво выманивать упрямого аспиранта из глубины – голубой свет вытягивался следом за его рукой яркой сияющей нитью – и в какой-то момент почувствовал отклик. Николай сразу распахнул невидящие глаза и сел. Лицо его было покрыто испариной, руки дрожали. Не лучше выглядел и Радзинский. Несколько секунд он прожигал отчаянным взглядом своего злополучного гостя, а потом согнулся в изнеможении – словно переломился – и ткнулся лбом в укрытые одеялом колени аспиранта, которые тот машинально подтянул к груди.
– Господи! Как же ты меня напугал! – глухо простонал он. – Так бы и придушил, честное слово!
***
– Мой дедушка был священником, – отрешённо уставившись в пространство, рассказывал Аверин, задумчиво поглощая последние дольки шоколада. Измождённый, как после долгой болезни, взъерошенный, в помятой голубой рубашке – он ссутулился над столом и грел о чашку свои хрупкие, холодные пальцы. – Я был маленький, но прекрасно его помню. Как он вёл меня по улице за руку, а все прохожие на нас оглядывались, как на инопланетян. Он не считал нужным скрываться и повсюду ходил в рясе и с наперсным крестом. Мне так нравилось его слушать! Сидеть у него на коленях, обнимать его… А с отцом моим у него были натянутые отношения. Но тот покорно терпел его визиты – не знаю, почему. Может, всё-таки – воспитание… Дедушка умер, когда я пошёл в школу. Помню – взрослые бродят по дому, суетятся, разговаривают, а в красном углу под иконами стоит дедушка и улыбается мне. И больше никто его не видит. Только я… – Аверин глотнул чаю и смял в кулаке серебристую фольгу шоколадной обёртки. – Викентий, прекратите… – вдруг страдальчески поморщился он, – прекрати рвать меня взглядом на мелкие кусочки. Меня это, мягко говоря, нервирует.
Радзинский, нахмурившись, сконфуженно уткнулся в свою тарелку.
– Извини, студент, никак не могу успокоиться.
– Ас… – начал было Аверин, но быстро махнул рукой. – А, не важно…
Радзинский усмехнулся, скользнув по его фигуре одобрительным взглядом. Теперь Николай мало напоминал маленького принца: лицо его осунулось, скулы заострились. Глаза сверкали сталью – в них не было даже намёка на улыбку. Это отрезвляло. Для пущего эффекта Радзинский ещё и напоминал себе, как хладнокровно и с какой лёгкостью аспирант выставил его вон из своей квартиры – чтобы не расслабляться…
Николай между тем прикусил губу, о чём-то напряжённо размышляя, и, вздыхая, продолжил:
– В общем, отец был принципиальным атеистом – сознательным. Но способности-то никуда не денешь… Мне объяснили, – Николай выразительно указал рукой вверх, – что целительский дар чаще всего передаётся по наследству. Ну, он и придумал себе теорию, что человек, как вид, продолжает эволюционировать. Он постоянно мне втолковывал, что скрытые ресурсы организма просто ещё до конца не изучены и настанет время, когда каждый сможет управлять ими. И чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что в этом он был прав. Все устроены одинаково, а, значит, все призваны быть святыми – понимаешь?
Радзинский отложил в сторону вилку и во все глаза увлечённо смотрел на вдохновенное лицо Аверина, вокруг головы которого полыхало яркое фиолетовое пламя.
– Понимаю. Это многое бы объяснило. А ещё это… воодушевляет…
Николай несколько секунд напряжённо всматривался в медовые глаза Радзинского, а потом вдруг улыбнулся – широко, открыто.
– Правда?
– Правда.
Очарование момента было грубо нарушено резким телефонным звонком.
– Это твоя жена, – нахмурился Радзинский. И пожал плечами в ответ на немой вопрос аспиранта. – Я всегда знаю, кто звонит. – И выкрикнул, уже в спину, сорвавшемуся с места Николаю, – Я позвонил тебе домой вчера вечером и сказал, что у нас с тобой срочная работа, и мы будем сидеть над ней всю ночь…
Глава пятая. Пророк в своём Отечестве
***
Наташа Аверина оказалась довольно милой миниатюрной шатенкой с хриплым, прокуренным голосом. Она, в отличие от Николая, позволила Радзинскому курить в кухне и задымила сама.
– Удивительно, – надменно изогнув бровь, проговорила она. – Не ожидала от моего недотёпы. До сих пор я была уверена, что у него нет друзей.
– Недотёпы? – спокойно прищурился Радзинский.
– А как ещё назвать человека, абсолютно не приспособленного к жизни? – Наташа брезгливо скривила аккуратно накрашенные губы. – Единственное, что у него хорошо получается, так это нянчиться с ребёнком: варить кашки, стирать пелёнки и тетёшкаться с ней с утра до вечера. Так что я со спокойной душой смогла выйти на работу – и на том спасибо… Я побегу, – спохватилась она, бросая окурок в мойку. – Хорошо, что меня сегодня согласились подменить.
Процокали каблучки, хлопнула входная дверь, и Радзинский от души затянулся сигаретой. От общения с аверинской женой у него остался очень неприятный осадок – особой любви к супругу он в ней не заметил, и это почему-то остро резануло по сердцу. «Как же тебя угораздило-то, аспирант?» – с тоской подумал он, прикидывая, что Наташа, судя по всему, лет на пять старше своего мужа. Вздохнув, он затушил сигарету и направился на поиски Николая.
Квартирка была крохотной – две небольших комнаты – и Радзинский без труда отыскал своего нового приятеля. Комнаты оказались смежными, поэтому пришлось пройти через спальню. Там всё было безупречно: ни единой складочки на покрывале, ни одной лишней вещи, в воздухе витает аромат духов и едва заметный запах табака. Зато во второй комнате просто глаза разбегались от обилия раскиданных повсюду пёстрых, ярких предметов. За балконной дверью полоскались на ветру разноцветные ползунки и пелёнки с забавными котятами и утятами, на широкой, низкой тахте поверх небрежно расстеленного розового атласного одеяла набросаны резиновые зайчики с обгрызенными ушами, кубики и погремушки. В деревянной детской кроватке, прижимая к себе потрёпанного, но, судя по всему, горячо любимого плюшевого медведя, сидела хорошенькая малышка с пухлыми розовыми щёчками и сосредоточенно глядела на вошедшего блестящими серыми глазами.
Николай, закатав рукава, энергично орудовал утюгом. Стопка отглаженных детских вещей уже опасно покачивалась на краю гладильной доски. Заметив Радзинского, аспирант широко улыбнулся и поставил утюг на пол. Выдернув штепсель из розетки, он перешагнул через стоящие посреди комнаты крохотные красные ботиночки и подошёл к кроватке.
– Папа! – пролепетала девочка, потянувшись к Аверину. Счастливый аспирант, подхватив малышку на руки, понёс её навстречу Радзинскому.
– Давай познакомимся с дядей Кешей. Смотри, какой он большой…
Девочка нерешительно потрогала «дядю» своими тёплыми, пухлыми пальчиками за кончик носа. Её маленькая ладошка трогательно пахла молоком. Радзинский перехватил эту ручку и почтительно поцеловал. Девочка сразу застеснялась и прижалась к отцу, обвив его шею руками. При этом она так кокетливо стреляла глазками в сторону незнакомца, что Радзинский невольно восхитился.
– Екатерина Николаевна? Рад с Вами познакомиться, – проворковал он сладким, бархатным голосом. – Вы очаровательны… – И он склонился в почтительном поклоне, чем, похоже, покорил сердце аспиранта окончательно и бесповоротно. В увлажнившихся глазах Аверина явственно читались восторг и благодарность.
– Папа должен сварить тебе кашу, – отстранив от себя малышку, доверительно сообщил он ребёнку.
– Касю, – с готовностью повторила девочка.
– Да, «касю», – усмехнулся Аверин. – И поэтому мы все сейчас идём на кухню. Викентий, не могли бы Вы… – он засмеялся и поправился, – ты захватить с собой детский стул? – Он показал на высокий стульчик с деревянными бортиками и подставкой для посуды.
– Конечно. – Радзинский легко поднял стульчик и понёс его в кухню.
Пока Аверин гремел кастрюлями и сосредоточенно отмерял ложкой крупу, Радзинский тихо возился с малышкой. Когда со стульчика она перекочевала к «дяде Кеше» на колени, аспирант поначалу нахмурился, но, убедившись, что дочери нравится бесхитростная игра в «козу рогатую» и она радостно повизгивает, когда «коза» пытается её забодать, перестал отвлекаться на шум у себя за спиной. В результате возвращаться обратно на стульчик ребёнок не пожелал, и кормить её пришлось прямо на руках у Радзинского. Аспирант был недоволен – то ли ревновал дочь к чужому дяде, то ли просто не любил подобных нарушений протокола.
– Открывай ротик, – строго потребовал он, поднося ложку к губам девочки. Та проворно отвернулась, уткнувшись «дяде Кеше» куда-то в подмышку, и с любопытством выглядывая оттуда. Николай бессильно опустил руки. Направленные в этот момент на него взгляды были подозрительно похожи – хитрющие, лукавые и по-щенячьи игривые.
– А, может, меня тогда покормим? – весело подмигнул Радзинский, искренне сочувствуя аспиранту.
Аверин смерил его задумчивым взглядом, потом вздохнул, достал из ящика вторую ложку, и, зачерпнув каши, серьёзно скормил её своему находчивому товарищу.
– А можно ещё? – у Радзинского от смеха блестели глаза. – Честное слово, ничего вкуснее в жизни не пробовал, – облизываясь, чистосердечно признался он. – Когда в следующий раз у меня заночуешь, готовить завтрак будешь ты!.. – Новая порция каши, которую Аверин с чувством затолкал ему в рот, заставила его замолчать.
Катюша заволновалась.
– Тебе тоже дать? – сурово спросил её отец, и она усердно закивала.
Следующие десять минут Аверин усиленно работал ложкой, пихая дочери в рот кашу так сосредоточенно и усердно, словно проводил сложнейшую хирургическую операцию в полевых условиях. Когда тарелка опустела, он вытер пот со лба и выдохнул с облегчением.
– Спасибо, – с благодарностью кивнул он Радзинскому.
Тот расхохотался.
– Что дальше?
– Дальше на горшок и спать, – устало сообщил Аверин и с удивлением уставился на Радзинского, который зашёлся в припадке истерического смеха. – Ну, и балбес ты, Викентий, – покачал он головой, когда сообразил, в чём дело. – Нет, в этом случае показывать пример от тебя не потребуется…
***
– Нет на свете прекраснее зрелища, чем мирно спящий ребёнок, – тихо произнёс Николай, зачарованно глядя на спящую дочь. – Я бы сказал, что это универсальный символ нашего мира. – Он поднял глаза на Радзинского и у того аж мурашки пробежали по спине от этого взгляда – такое в нём светилось вдохновение. Как будто не в человеческие глаза довелось заглянуть, а в бездонные туннели, через которые лился свет иной реальности. От этого ощущения просто дух захватывало, и Радзинский, чтобы скрыть волнение, машинально потянулся за сигаретой.
– Викентий… – устало пристыдил его Аверин.
– Извини, – смущённо пробасил Радзинский. – Задумался…
– Чаю? – учтиво предложил аспирант.
– Не откажусь, – оживился Радзинский и, следуя за Авериным по коридору, жизнерадостно добавил, – Если ты собираешься готовить обед, с удовольствием помогу.
Аверин остановился и резко развернулся. Он глядел на гостя с искренним изумлением.
– Я не собираюсь готовить обед, – вежливо сообщил он после некоторой паузы. – Обычно я использую это время, чтобы немного поработать. Наташа обедает на работе с подругами… И потом – у меня и так ощущение, что я целыми днями только и делаю, что стою у плиты. Кашки, кисельки и протёртые супчики у меня уже в печёнках, если честно, сидят…
Радзинский, конечно же, обратил внимание, что Николай упомянул в своей речи всех, кроме себя. Напрашивался вывод, что для себя он принципиально не готовил и никто другой, судя по всему, этого тоже не делал. Но Радзинский, когда ему было нужно, умел быть деликатным и эту тему благоразумно решил не развивать.
– Когда же ты диссертацию-то пишешь? – сочувственно поинтересовался он, выводя, таким образом, разговор на более безопасную тропу.
– Лучше не спрашивай! – нахмурился аспирант, снова направляясь в сторону кухни. – В основном, в библиотеке. – Он поставил на огонь чайник, разлил по чашкам заварку. – Моя бы воля – сутками бы оттуда не вылезал! А печатать готовые куски вообще приходится урывками. Ночью стучать на машинке я не могу, днём, когда ребёнок спит, тоже…
– Ну, с этим могу помочь, – не раздумывая, заявил Радзинский. – Я подобными условиями не стеснён, машинка у меня имеется и скорость у меня приличная… Если у тебя есть сейчас готовый текст, могу забрать и вернуть уже в отпечатанном виде.
Аверин заметно напрягся и некоторое время молчал, неспешно помешивая чай в своей белой фарфоровой чашке, похожей на цветок – водяную лилию, или распустившийся лотос.
– Викентий, что Вам от меня надо? – наконец, с видимым усилием произнёс он.
– А я уже думал, что не спросишь… – усмехнулся Радзинский. – А на «Вы» – это потому что я снова впал в немилость?
Николай глянул на него с тоской:
– Нет. Потому, что мне надоел этот балаган. Я Вас совсем не знаю, но почему-то должен делать вид, что мы друзья. Совместное распитие спиртных напитков не делает людей ближе друг другу.
– А вот здесь ты ошибаешься, аспирант, – ухмыльнулся Радзинский. Уже не спрашивая разрешения, он достал из пачки сигарету и щёлкнул зажигалкой, прикуривая. – Алкоголь весьма способствует раскрепощению и, как следствие, сближению малознакомых людей.
– Допустим, – поморщился Аверин. – Однако к нашему разговору это имеет лишь косвенное отношение. Я задал Вам конкретный вопрос.
Радзинский внутренне съёжился и даже движения его замедлились, как будто ему требовались неимоверные усилия, чтобы поднести сигарету к губам.
– Понимаешь, так всё достало – сил нет! – честно признался он, наконец. – Если продолжить и дальше так жить, как сейчас, впереди только более или менее торжественные похороны и больше ничего… Ну, что я тебе рассказываю!.. – Радзинский нахмурился и глубоко затянулся терпким, смолистым дымом. – У меня долгие годы уже такое ощущение, будто я провалился в какой-то нескончаемый кошмар и не могу проснуться. И все вокруг спят с открытыми глазами. Я раньше думал – за границей по-другому. Всё то же!.. – Радзинский нервно взмахнул рукой – сигаретный дым призрачным шлейфом повторил рваную траекторию. – А теперь представь, что в этих условиях ты вдруг встречаешься с трезвым, осознанным взглядом бодрствующего человека. Ты мимо пройдёшь? Или побежишь следом? И как ты этому человеку объяснишь, что тебе от него надо? – Поскольку Аверин молчал, не поднимая на собеседника глаз, Радзинский некоторое время усиленно дымил, не находя в себе мужества первым прервать затянувшуюся паузу. Наконец, сделав ещё одну затяжку, он вдруг решительно утопил окурок в чашке с чаем, вдохновенно встряхнул кистями рук и прямо из пальцев вытянул светящуюся розовую ленточку. Разложив её кольцом на ладони, аккуратными движениями придал ей форму цветка и протянул Николаю. – Давай дружить, аспирант, – через силу усмехнулся Радзинский.
Аверин с интересом взглянул на раскрытую ладонь, затем – внимательно – на гостя.
– Вы отдаёте мне свою энергию. Фактически, дарите мне себя. Я правильно понимаю?
– Ну, теперь хоть буду знать, как это называется, – жёстко ответил тот, не сводя с Николая напряжённого взгляда.
Аверин, похоже, сжалился, понимая, что сидеть так – с протянутой рукой – довольно унизительно. Он обеими руками – одной сверху, другой снизу – обхватил ладонь Радзинского и перевернул тыльной стороной вверх. Цветок остался в руке у Николая. Он крепко сжал его в кулаке. Заулыбался, взгляд его сразу потеплел. Когда Аверин разжал пальцы, цветка уже не было.
– Не делайте так больше, – доброжелательно посоветовал он. – По крайней мере, без особой надобности. Я смотрю, Вы часто этим пользуетесь, и это Вас истощает.
– Я по большей части из других ниточки тяну, – откровенно сознался Радзинский. – Очень помогает в жизни.
Аверин сразу нахмурился.
– Это мне и не нравится.
