Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том

– Я недолго, – прошептал он, целуя ее. – Никуда не уходи и лежи здесь. Я еще с тобой не закончил.

Он вопрошал глазами, и Маргарита кивнула. Рагнер озорно посмотрел на нее, выпрямил спину и поднял девичьи ноги. Вздыхая, он любовно погладил легкую выпуклость ее половых губ.

– Этот вид стоит больше пяти тысяч регнов… – произнес мужчина и, раздвигая пальцами розовую расщелинку, поцеловал то, что напоминало ему цветок орхидеи.

Своими словами Рагнер сильно обидел Маргариту: она восприняла эту похвалу как сравнение с продажной девкой, а в сочетании с его действиями они прозвучали особенно унизительно. Не понимая, что он ее оскорбил, Рагнер еще раз погладил девушку между ног, встал и задернул балдахин.

– Отдохни и вздремни, если выйдет. Спать я тебе больше не дам, – услышала она из-за завесы удаляющийся голос Рагнера и цокот собачьих когтей о доски пола.

Оставшись одна, Маргарита невольно уткнулась взглядом в деревянное лицо морского царя, теперь, в посветлевшем полумраке, хорошо заметное. Отвратительная рожа Блаженного разглядывала ее наготу, хохотала и твердила свои похабные стишки. Русалки и обнимавшие их мужчины тоже хохотали. Их громкий смех точь-в-точь повторял издевательское глумление толпы на Главной площади, когда бродяга указал на нее.

– Я тебя с ветерком проскачу! – сказал «Блаженный». – Лучше́е с моейным львом порезвися! – мерзостно хохотал он. – Девчонку в красном…

Маргарита прикрылась одеялом и перелегла на бок, но всё равно слышала грязные куплеты. В ней рождалось чувство вины, поднимался стыд за удовольствие, что она получила, сливаясь в греховной и преступной близости с другим мужчиной. Утренний свет отобразил произошедшее в ином свете и разбудил в ней презрение к себе. Она попыталась оправдаться тем, что муж, если жив, то забыл о ней, но в голову пришла мысль, ранее ее не посещавшая: что Ортлиб Совиннак не может прийти, поскольку тяжело ранен – прямо сейчас, возможно, умирает или мучается, а она благодарно стонет в ответ на ласки врага всей Орензы, ведь к позору ее разума, греховный блуд понравился ее плоти.

«Нет мне оправданий! – с горечью думала она. – Я должна была прыгнуть из окна, но струсила! Придумала отговорки… Какая же я дрянь! Да! Лодэтский Дьявол купил меня и тешится со мной, как с девкой из лупанара, – вот как он обо мне справедливо думает… Я для него даже не путаница, не кошка или крольчиха, а лупа… Девка-потаскуха, прав был дед Гибих! А вначале нарочно провез меня по всему городу без платка, чтобы я опозорилась и мне уже нечего было терять, – не зря же он меня поцеловал вечером того же дня, да еще прямо на кладбище! Там, где Иам похоронен… Боже, Боженька мой, какой стыд… И то, что моей плоти было так хорошо, – тоже стыд! Всё этот Порок Любодеяния, с которым я родилась! Боже… Черти в Аду от меня живого места не оставят. Наверно, так даже супругу грешно трогать жену… Или нет? Епископ Камм-Зюрро говорил, что жена должна покориться мужу и смирить свой стыд… Да о чем я? Мужу же надо быть покорной! Если меня забьют камнями, то я даже возражать не буду».

Ее мысли прервало чье-то появление – такое тихое, что она едва его услышала: лишь легкий шорох ткани. Маргарита села на кровати с панически забившимся от страха сердцем. При мысли, что это может быть Гюс Аразак, ее бросило в еще больший ужас. Неизвестные глаза несколько минут сверлили балдахин, и девушка за ним это отчетливо чувствовала. Ей становилось страшнее и страшнее с каждым новым мгновением.

– Уходи, – наконец услышала она злой и низкий голос Соолмы. – Твое место рядом с твоим супругом. Ты – чужая. И здесь ты быть – не должна.

Более Соолма ничего не сказала, и вскоре ее платье прошелестело вновь. Пытаясь унять колотящееся сердце и прислушиваясь, Маргарита старалась понять: ушла ли черная ревнивица или стоит с ножом – ждет, пока ее соперница вылезет из красного укрытия. Шорохов больше не звучало. Маргарита, озираясь по сторонам, выбралась из постели. Увидев свои трусы на спинке стула и осознав, что Соолма не могла их не заметить, она чуть не заплакала от омерзения и срама. Старые, ношенные кем-то до нее башмаки стояли у красной кровати. Они напоминали мертвых голубей.

Маргарита быстро оделась и, пытаясь привести в порядок спутанные волосы, подошла к окну. Она увидела эшафот на Главной площади – и сразу же в памяти снова всплыло одухотворенное, наполненное благодатью лицо Арвары Литно. Громада храма Возрождения враждебно ощетинилась в рассветное небо тремястами шестьюдесятью пятью шпилями – словно баталия пехотинцев подняла свои длинные копья. Забыв про распущенные, ничем не покрытые волосы, Маргарита распахнула ставни, перегнулась через подоконник и, посмотрев вниз, поняла, что на этот раз ей хватит смелости, но тут вместе с Айадой в спальню вошел Рагнер.

– Ты чего оделась? – сбрасывая плащ, спросил он и положил на стол какой-то сверток. – Я в кухню зашел: обобрал Гёре, взял то, что он припрятал с обеда. Ладно, садись за стол, буду кормить тебя завтраком.

– Я не хочу, – ответила Маргарита. – Спасибо.

Стараясь не смотреть на Рагнера, она пригладила волосы и начала плести косу. Он с серьезным лицом подошел к ней, отнял ее руки от косы и сжал их своими ладонями.

– Что произошло? – спросил Рагнер, вглядываясь в девушку.

– Ничего… Можно, я пойду к себе?

– Нет, ничуть не можно, – ответил он и попробовал обнять ее, но Маргарита вывернулась.

– Не надо больше, – сказала она, хмуря брови, кривя и кусая губы. – Я не буду больше делать с вами блуд.

– Да что тут произошло?! – вскричал Рагнер и, не услышав ответа, снова стал ее обнимать. – Довольно глупостей… Иди сюда.

– Оставьте! Я не хочу! Не трогайте меня!

Отодвигая его лицо руками, она с силой вырывалась, пока не оказалась свободной. Рагнер стоял перед ней, загораживая проход между столом и кроватью, опустив руки и ничего не понимая.

– Если вы еще раз попытаетесь, я брошусь из окна… или порежу себя, – сказала красная и нервная Маргарита. – И вы не получите помощи от моего супруга.

В изумлении Рагнер невесело усмехнулся и зачесал пальцами волосы ото лба.

– Это что еще за песни? – раздраженно спросил он. – Я тебя что заставлял? Я хоть что-то сделал, чтобы силой тебя заставить? А то сейчас всё выглядит именно так! Выглядит, будто ты так думаешь!

– Нет, не заставляли, но… – говорила Маргарита, кусая губы и снова начиная плести косу. – Как вам откажешь? У вас не только моя жизнь и честь была… Где-то в городе мой дядя и братик… Они, возможно, в плену. За замковыми стенами, какие вы будете взрывать, – там все женщины из моей родни и три младенца… Брат Амадей сейчас в ратуше, и от вас будет зависеть его лечение. Звездочка опять же… Я не решилась вчера противиться, но сегодня… Мне стыдно. И перед супругом, даже если мертвым, тоже очень стыдно. Выразить не могу насколько… Я не хочу и не могу больше… – закончила она плести косу и посмотрела в светло-карие глаза Рагнера, который внимательно ее слушал. – И я рада, если ваши пять тысяч регнов пропали зря и вы не потешили себя на них достаточно, – с вызовом добавила она.

Рагнер медленно поднял голову и сжал рот – его глаза заполнились холодным, колким стеклом.

– Я не хотел тебя обидеть, – тихо сказал он. – Ты не так поняла… Ладно, – отошел он, освобождая проход. – Раз ты так решила, то иди. Я тебя более не задерживаю.

Маргарита в тот же миг быстро пошла к выходу.

– Подожди… – окликнул он девушку и, когда она обернулась, добавил:

– Нужно было просто сказать это вчера. Или хоть раз сказать «нет»… Хоть раз отстраниться. Всё просто… Я же медлил – был к этому готов… Скажи ты мне это вчера, никогда более даже и не посмотрел бы на тебя…

Маргарита молчала.

– Иди давай, – устало сказал Рагнер, подходя к собаке и начиная ее гладить – свирепая Айада забила по полу хвостом от счастья.

________________

Караул у лестницы сменился. Среди дозорных был Ольвор, который молча поприветствовал Маргариту рукой и широко улыбнулся, поздравляя ее за блуд с его господином. При этом жуткое лицо великана стало еще более зверским. Маргарита представила, как выглядят ее волосы и красные щеки, – и новая волна отвращения к самой себе захлестнула ее.

Раз Ольвор бодрствовал в дозоре, то его женщина ночевала в комнате на третьем этаже. Маргарита не хотела ни с кем встречаться и надеялась этого избежать, но Хельха открыла ей дверь и заулыбалась.

– Госпожаня герцогиня! – по-доброму и не желая обидеть, воскликнула она.

Симпатичная толстушка подтрунивала с радостью за подругу и не без уважения – любая из женщин, проживавших в ратуше, желала бы стать избранницей герцога. Маргарита вымученно улыбнулась и, пробормотав, что устала, легла на кровать. Хельха только собиралась вниз, чтобы готовить завтрак. Маргарите нужно было спуститься не раньше, чем через час.

– А чо ты так раною-то? – спросила Хельха. – Все-то ужо цнают. Это коль ты зкрываться-то надумала.

Маргарита молчала.

– Ээй! – весело взвизгнула Хельха, открывая дверь. – Ну и Госпожаня-то ты у нас! Не зря тобя так Лорко процвал-то.

– Хельха, – отозвалась Маргарита. – Я более не буду с вашим герцогом. Больше – нет… никогда.

Хельха забыла про дверь и прыгнула к ней на кровать.

– Ужо бросил-то тобя, да? – участливо спросила она. – Бедноя… Вот-то цразу?! Попользовал и выцтавил! То-то я глядю-то ты так раною… Бедноя… Хотить-то: поплачь, горёмыка, – добавила она и погладила голову Маргариты.

– Нет, – убрала пленница руку милой толстушки. – Я одна хочу остаться. Ты уходи лучше…

– Бедноя Госпожаня, – с жалостью в глазах сказала Хельха. – Чо жо топёрича с тобою будёт-то? – вздохнула она. – Авось свезёт, и музж-то твойный приходёт всё жо… – покидая спальню, добавила она.

«Музж-то, – горько усмехнулась в мыслях Маргарита. – Если музж-то приходёт, то мне-то, изменнице и позорнице, приходётся нецладкое».

________________

К первому завтраку Маргарита убрала волосы под платок. Немного выждав после того, как Толстая Тори оповестила Элладанн о начале шестого часа, она спустилась в обеденную залу. В последний раз девушка кушала ровно сутки назад, и от запаха лепешек ее желудок свело голодной коликой. С невозмутимым выражением на румяном лице Маргарита гордо подошла к буфетному столу.

– Да чо жо, герцог тобя даж не кормить?! – восклицая на всю залу, всплеснула руками Геррата. – Ну он цовсем! Хватил с утру цельною булку да говязшаю лопатку – и дажо тобя не поцавтракал!

– Пожалуйста, можно я в кухне покушаю, – едва не заплакала Маргарита, понимая, что все на нее пялятся: в том числе и Аргус, и Лорко, и Эорик, и даже Гюс Аразак, – звезды, будто не переставая издеваться над несчастливой девушкой, как назло, собрали их всех к началу завтрака. – Умоляю…

– Ну разок можною… – разрешила Геррата и положила на тарелку Маргариты лепешку, яйцо и сыр. Подумав, она добавила еще кусок масла – при этом ее глаза были, как и у Хельхи, полны жалости.

В кухне Гёре оторвался от резки лука, заинтересовано проследил путь пленницы до пустого края внушительного кухонного стола и сделал такой же вывод, как Геррата. Повар утер луковую слезу, развязно подмигнул Маргарите и, напевая, продолжил мелко крошить клубни Юпитера, то и дело промокая глаза – он будто дразнился. Кроме того, иногда он оглядывал своими маленькими, хитрыми глазками несчастную пленницу – так, как прицениваются к лакомому товару. Другие юнцы, обступившие очаг и варившие в кипящих котелках лепешки и яйца, хихикали, о чем-то перешептываясь. Тогда-то Маргарита поняла, насколько ухудшилось ее положение, раз даже трусливый повар со своими поварятами, и те были готовы приударить за ней – авось перепадет немного ласки.

Окончательно ее опасения подтвердила Геррата. Когда Маргарита, заканчивая приборку, подметала после первого завтрака пол в обеденной зале, эта невысокая деятельная женщина с большой родинкой над большим ртом вышла к ней из кухни.

– Слухай меня, Госпожаня, – сказала она, присаживаясь на скамью спиной к столу и подзывая Маргариту. – Не так ужо всё и худою, – продолжила Геррата, когда Маргарита, отложив метлу, села рядом с ней. – Тобе нушною сысщать музжчину, кой будёт за тобя зацтупаца. Эорик!

– Нееет! – застонав, как от боли, отвергла эту идею Маргарита и хотела встать, но Геррата схватила ее за запястье и снова усадила на скамью.

– Да послухай жо ты мёня, – заговорщически начала просвещать она Маргариту. – Не бываца так, чоб на пятисотину ротов один неприкаённой блин катался, да есшо из таковского тесту, – оценивающе осмотрела Геррата девушку. – Тобя заловют и… Сама всё яцнила! Жива ль есшо быть? Герцог поорёт, наказжет… А могёт и вовсе рукою махнуть. Штурма будёт – люди ёму нушные, а от тобя ёму всё равною толку ниету: музж так и не ходил за тобою, да и герцогу ты ужо ненушная, чоб ночою незжится. Есшо пару днёв пождут – и дёржися! Нынчо ужо девятой дёнь, как ты цдесь… Так чо… Эорика цдесь все чтют! Дажо Аргус! Он и Эорик друзья – Аргус лезть не цтанеца. У самого-то Аргуса Эмильна есть, а у Эорика нёкого. И есшо я тобе кое-чо про Эорика сказжу. Сама видала в бане, – шепотом сказала она. – У Эорика вот этокой! – развела Геррата руки на ширину груди.

Маргарита сначала не поняла ее, но потом резко поднялась со скамьи.

– Нет, пожалуйста, Геррааата, – взмолилась она, вновь принимаясь мести пол. – Не продолжай больше. Я не хочу и слышать ни о ком. Хочу, чтобы меня просто оставили в покое!

– Ох и дура ты дура, Госпожаня! – заключила Геррата. – И сыми свой платок, вконец! Полное им цдесь всем глазья моцоливать! Так ты себе токо худею делать – лицамеров и врушок цдесь не любвят вгоразд большею, чем шлюх!

________________

После уборки и купания Маргарита решила проведать брата Амадея. К ее удаче, она не встретила в коридоре Рагнера, но дверь в комнатку праведника ей открыла Соолма. Черная Царица не проявляла каких-либо дурных чувств: она была хладнокровна и величава, совсем как Диана Монаро. Теперь Маргарите не верилось, что эта гордая особа могла прожигать зрачками красный балдахин.

– Я пришла проведать брата Амадея, – сказала Маргарита, опуская перед Соолмой глаза.

– Проходи. Ему немного лучше. Жар спадает. Я всю ночь промывала ему раны и заботилась о нем.

Маргариту эти обычные слова ранили не хуже острого клинка – пока Соолма спасала дорогого ей человека, она, неблагодарная грешница, изгибалась и стонала под ее возлюбленным. Стыд будто сделал сердце слишком тяжелым, и оно намеревалось выпасть из груди Маргариты к ногам Черной Царицы.

– Монах даже недолго был в сознании, – сказала Соолма, подходя к кровати праведника и трогая его лоб.

Брат Амадей лежал на левом боку, с голыми руками и плечами, накрытый простыней и одеялом. Его сон выглядел умиротворенным, слишком спокойным и будто неживым.

– Рагнер как раз зашел, – продолжала говорить Соолма, – так твой монах закричал и обозвал его демоном. Рагнер разозлился и ушел… Меня твой монах тоже боится… Как всегда, – усмехнулась она, – ничего нового.

– Можно мне с ним посидеть? Вы ведь так устали…

– Не так сильно, как ты должна была устать, – ответила Соолма, с удовольствием наблюдая, как ее слова терзают душу Маргариты.

– Простите меня, – тихо сказал девушка. – Всё закончилось с ним уже… вовек…

Соолма махнула на нее рукой.

– Такие, как ты, приходят и быстро уходят. Я же с Рагнером уже шесть лет. С тех пор как он вернулся с Бальтина. И с тобой будет так же, как было со всеми до тебя… Ты уйдешь, а я останусь.

– Я уже ушла, – ответила Маргарита, терзая свои пальцы. – Всё…

– Не о чем тут говорить, – кивнула головой Соолма. – Сиди с монахом. Если очнется и не будет кричать о демонах, то зови меня. Я буду у Рагнера. Если меня там нет – я гуляю с собакой. Зайди через минут девять. Пить захочет – без меня не давай. Только протирай его губы водой.

Черная Царица ушла, шелестя темно-багряным платьем. Маргарита подвинула стул к кровати и села рядом с братом Амадеем, радуясь, что в ратуше есть место, где ее никто не потревожит. Но около полудня в дверь постучали. На пороге стоял, смущенно улыбаясь, Эорик.

– Здравствуйте, – сказала Маргарита, проклиная неуемную, длинноносую Геррату. – Вам что-то нужно?

Эорик со всей мочи смотрел на нее, силясь выразить глазами то, что думал, и молчал.

– Раз вам ничего не нужно, то я пойду? – предложила Маргарита и стала закрывать дверь, но Эорик ее удержал.

– Я… я… Я лублю тьбя, – с трудом выговорил он.

– Эорик, – со вздохом досады ответила Маргарита. Она старалась как можно тщательнее подбирать слова и говорить ласково. – Излишне… Нельзя… Я же заму…

Она не договорила, так как Эорик выпалил:

– Я лублю тьбя. Пшли ка мнэ – лубица будьм.

Маргарита распахнула глаза и не помня себя звонко влепила ладонью по щеке Эорика. После вытолкнула его и задвинула засов на двери. Из коридора донесся переливчатый смех Лорко и еще чей-то хохот.

В отчаянии Маргарита подошла к окну и заплакала из-за нового унижения. Из этого окна тоже был виден эшафот и храм Возрождения. Главная площадь наполнилась людьми, их суетой и незнакомой речью. Черные знамена дрожали по ветру, а Смерть на них хихикала, издевалась и тем самым лишь подбадривала девушку в ее душегубительном побуждении.

«Сил у меня больше не осталось, – подумала Маргарита. – Умереть будет достойнее, чем продолжать жить без чести».

Она взялась за кольцо второй ставни, чтобы распахнуть створки, когда услышала стон.

– Брат Амадей? – подошла Маргарита к праведнику и, вытирая слезы, наклонилась над ним.

– Сестра Маргарита? – слабым голосом выговорил он. – Ты?.. Ты ли это?

– Да, это я, – взяла она руку священника. – Как вы себя чувствуете?

– Как раненый… – еле слышно прошептал брат Амадей. – Где я?

– В ратуше. В плену у Лодэтского Дьявола, – нехотя призналась Маргарита.

Брат Амадей попытался улыбнуться.

– Так получилось, что мы вас нашли на кладбище, на скамье. Они не хотели вас лечить… Говорили, что вы умрете, но я верила, что это будет не так, – говорила с заплаканным лицом Маргарита, но ее глаза будто засветились от счастья – хоть кто-то близкий у нее теперь был в этом аду плена, хоть какая-то отрада. – Я сейчас приду. Тут женщина есть, с черной кожей – не бойтесь ее. Я ее приведу… Она вас лечит.

Когда Соолма появилась в той комнатке, брат Амадей снова впал в забытье. Соолма смерила Маргариту жестким взглядом, пытаясь понять, не выдумщица ли эта пленница к прочим своим недостаткам, но без возражений осталась с больным на время, пока Маргарита прибирала обеденную залу после второго завтрака.

Кушать в полдень Маргарита не стала – и Гёре с поварятами были ей противны, и все остальные мужчины тоже. Советы Герраты она тоже больше не могла слушать. Но даже сделать уборку в спокойствии ей не позволили: Гюс Аразак по-хозяйски завалился в обеденную, вальяжно уселся на скамью спиной к столу и устроил на нем локти.

– Что, У́льви, снова пол метешь? – мерзко скалился он.

Маргарита не отвечала. Гюс Аразак сидел, широко раскинув руки и раздвинув ноги. Его распахнутый кафтан бесстыдно показывал нательную рубаху в мокрых пятнах от пота и топорщившийся складкой гульфик штанов.

– Как закончишь, то усядешься на свою метлу и к Дьяволу полетишь, да, ведьма? Ой, забыл, – издевался Гюс. – Дьяволу ведьма больше не нужна! И Свиннаку, жирному, старому м…даку, ты тоже надоела, верно? Кто следующий? Молчишь, ведьма? Знай: и до меня очередь дойдет! Я тебя так отделаю, что то, что с тобой сделал Идер, покажется тебе мелочевкой. Я тебя драть буду, девчонка в красном чепчике, пока ты не сдохнешь, – ласково пропел он. – Что молчишь, девчонка в красном чепчике? Это ведь ты была тогда на площади… Про тебя это? Лодэтский Дьявол в город наш придет – и шлюху в красном чепчике он отъе…т. И так и сяк ее он будет драть, везде руками станет залезать, – широко улыбался Гюс. – Лодэтский Дьявол в город наш придет, градоначальника тогда он и пригнет, – не унимался Гюс. – Ну что, шлюха, хорошо вчерашней ночью вы с герцогом низили градоначальника? Тебя саму-то хорошо Дьявол нагибал? Так и сяк? Вдоль и поперек? Руками всё тебе облазил?

Сохраняя молчание, Маргарита понесла метлу в кухню. Она думала уйти, ничего не ответив Гюсу, но когда она вернулась в обеденную залу, он ей крикнул:

– Я уже всё Лорко рассказал! Считай: все знают!

Маргарита остановилась около выхода, оборотилась к нему и гневно проговорила:

– Гюс I Помойный, король мусорного бочонка и всех его отходов! Я тоже уже всё герцогу рассказала! Расскажу Геррате – все будут знать! Не допекай меня! Чтобы близко ко мне не подходил и не заговаривал со мной! А то и здесь тебя ославлю!

Видя, что Гюса перекосило от ярости, но он, этот рослый здоровяк, продолжил трусливо сидеть на месте, Маргарита, довольная своей победой, гордо удалилась. И ее мало беспокоило то, что наговаривал на нее Аразак. Дать ему сдачи и видеть после его лицо – только ради этого не стоило кидаться из окна в первый день Весенних Мистерий.

________________

Толстая Тори отсчитала пять ударов – в ратуше началось время праздничного обеда, а брат Амадей зашевелился и открыл глаза.

– Брат Амадей, – протерла его лоб Маргарита, – вы меня слышите?

– Да… – донеслось до нее.

Черные глаза на истощенном, обросшем щетиной лице ясно смотрели на девушку.

– Где я, сестра?

– В ратуше, я же говорила, – тихонько вздохнула Маргарита. – Не помните?

– Всё кружится в голове. Не знаю, что на самом деле, а что нет…

Маргарита протерла его губы влажным куском ткани.

– Пить вам нельзя, – пояснила она и увидела знакомую улыбку-полутень.

– Я в ратуше? – улыбался праведник. – Я и ты в плену у Лодэтского Дьявола?

Маргарита кивнула, поджав губы и как бы говоря, что им не слишком повезло.

– Я пойду и приведу женщину, которая вас лечит. Вы постарайтесь побыть еще немного в сознании…

Она побежала за Соолмой, позабыв обо всем. О Рагнере тоже. Вспомнила, когда подошла к его спальне. Молясь, чтобы герцога не оказалось в комнате, она постучалась. Но злополучная доля ей не изменяла – Рагнер Раннор, вернувшийся несколько минут назад, открыл дверь и удивился, увидев ее. Он непонимающе нахмурился, и Маргарита поспешила сказать:

– Брат Амадей пришел в себя. Соолма наказала, чтобы я ее позвала.

– Понятно, – не переставая сдвигать брови, ответил он.

Рагнер что-то сказал своей подруге, и они, прихватив с собой полотнище для бинтов и сумку с лекарствами, вместе направились к брату Амадею. Маргарита вслед за ними вошла в комнатку праведника.

Брат Амадей с теплом и любовью посмотрел как на мрачного Рагнера Раннора, так и на свирепую лицом Соолму. Рагнер в ответ бросил на него самый грозный взгляд, на какой только был способен, но брат Амадей не сдавался и не менял выражения лица. От злости ноздри Лодэтского Дьявола стали расширяться, но и это не проняло праведника. Рагнер, чего с ним не случалось уж лет четырнадцать, первым отвел взгляд. Прислонившись к стене, сложив руки на груди и перекрестив голени, он стал хмуро наблюдать за тем, как Соолма изучает состояние больного и подносит к его рту чашку с водой, а Маргарита опускается на колени перед кроватью и берет священника за руку, словно пытается поделиться с ним частью своих сил.

– Когда вас ранили? – спросила праведника Соолма, отставляя на прикроватный стул чашку.

– Это было ночью – всё, что я помню. Я молился за спасение города и потерялся во времени.

– Видать, дерьмо твои молитвы, монах, – высказался Рагнер.

– Быть может, – слабо, но ровно ответил брат Амадей. – Или я есть, как вы выразились, дерьмо. Бог слушает не слова, а сердце человека, их произносящего.

Рагнер выдохнул смешок.

– Ты же Святой и праведник, монах! Так мне тебя представили… Я тут волок тебя через весь город, лечил, чтобы душу святого в Ад забрать… А ты тут дерьмом оказался?!

– Какой есть. Истинно святые только Бог, Святая Земля Мери́диан, Божий Сын и Наша Госпожа Праматерь.

Рагнер скривил лицо и помотал головой.

– Всё равно твоя душа сгодится, – со странной улыбкой произнес он. – Готовься, монах. Твоя плоть мне и так жизнью обязана. Девчонка, – кивнул он на Маргариту, – душу мне уже отдала. Теперь я за тебя возьмусь, а то мне скучно.

– Это он шутит, – сказала Маргарита, а брат Амадей с грустью в добрых глазах дотронулся до синяка под ее глазом.

Понимая, что священник думает на него, Рагнер снова разозлился.

– Так, госпожа Совиннак, иди-ка ты отсюда, – направился он к кровати, и Маргарита поспешила встать на ноги. – Иди и пообедай – сегодня празднество… Мы будем делать твоему монаху перевязку, и тебе здесь быть незачем и нельзя, – выдохнул Рагнер и уже спокойнее добавил: – Кобылу твою уже отвели к вонючему деду. После обеда иди к себе – сюда завтра придешь: Соолма усыпит монаха, и он лишь утром очнется.