Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

– А мои ребятки еще не сильно всё тут разнесли! – заметил Рагнер, оглядываясь по сторонам и любуясь на отверстия от пуль и арбалетных болтов. – В этом доме человек двадцать жило! Если не больше. Как дом? Всё устраивает? Льва оценил?

– Вполне, герцог Раннор. Приглашаю вас и вашу даму начать трапезу.

С Маргаритой принц общался столь же холодно: ее открытый блуд во время траура и попрание клятвы супружеской верности разочаровали благородного рыцаря – желание защищать красавицу сменилось презрением. Рагнер же масла в огонь подлил, заявив, что юная вдова этим днем успокоила душу мужа. Адальберти не скрывал своего потрясения, Маргарита ярко покраснела в щеках и лишь Рагнер, созерцая их обоих, будто воспарил на небеса от счастья. Девушка, которая полагала, что привыкла к выходкам своего возлюбленного, не знала, что и думать.

Вялая беседа за столом шла на меридианском. Адальберти Баро кушал без охоты и едва пригубил бокал красного вина. Маргарита чувствовала себя неловко, понимая, что она и Рагнер нежеланные гости, а тот всё не успокаивался и будто нарочно пуще злил своего пленника тем, что вел себя непринужденно и грубовато.

– Пожрать ты мастер, Баро, – заявил Рагнер, поедая удивительно нежное мясо косули в ореховой подливе. – Будем каждый вечер к тебе ходить обедать!

Принц Баро застыл с каменным лицом и никак не откликнулся на эту угрозу.

– А ты что скажешь, любимая? – спросил у Маргариты Рагнер. – Вкусно? Завтра хочешь прийти?

– Очень вкусно.

– А прийти завтра?

– Нет, не хочу, любимый, – подчеркнуто ласково ответила девушка и выразительно посмотрела на Рагнера, умоляя, чтобы он прекратил свои шутки.

Он ответил ей нежным взором, но не закончил издеваться над принцем.

– Баро, моя любимая не хочет к тебе более ходить, а говорит, что вкусно. Как думаешь, почему?

– Баронесса Нолаонт, – холодновато обратился к Маргарите принц, – быть может, мои манеры вас расстраивают? Или же обстановка неугодна?

– Что вы, Ваше Высочество, ваши манеры безупречны и обстановка превзошла мои ожидания, – самым любезным голосом произнесла девушка.

– В таком случае, смею предположить, герцог Раннор, что это ваше поведение расстраивает баронессу Нолаонт, – поддел Рагнера Адальберти, нанося каплю чесночной сальсы на хлебец.

– Нет, такого быть не может, – скалился Рагнер, разрезая двумя кинжалами мясо. – Она же живет со мной. Сбежала бы!

– Вы меня пленили, герцог Раннор, – нежно съязвила Маргарита, отпивая из бокала для вина воду. – Иначе, не сомневайтесь, я бы вас покинула после сегодняшнего обеда.

– Хорошо иметь пленников! – лопался от счастья Рагнер и не скрывал этого. – Опять покинула бы! Сперва я ненадолго отойду, – по-хозяйски заявил он и встал из-за стола, хотя Адальберти и Маргарита еще кушали. Но прежде, чем уйти, Рагнер поцеловал Маргарите руку и проникновенно на нее посмотрел – так, словно просил прощения.

Адальберти и Маргарита были вынуждены отложить приборы и дожидаться его возвращения из уборной. Они неловко молчали. Первым по Культуре должен был заговорить принц, но он не горел желанием начинать беседу. Однако Рагнер отсутствовал уже минут девять, и Адальберти, оторвав взгляд от открытого балкона, произнес:

– Не знал, что и вы в плену, баронесса.

– Нет, Ваше Высочество, – улыбнулась Маргарита. – Я не в плену…

– Что же… вы сегодня правда прощались с душой своего убиенного супруга? – строго смотрел на нее принц.

– Да, Ваше Высочество, – ответила девушка, понимая, что понравится этому нравственному человеку ей уже не удастся. – На прощание пришли трое: я, его дочь и его бывшая… близкая дама. Они обе тоже едут с нами в Лодэнию.

Принц Баро удивленно хмыкнул.

– Даже не знаю, что сказать… И что же… никто вовсе не скорбит?

– Четыре собаки грустят и ждут, когда он вернется. Особенно его любимая Альба. А люди… Я могу только о себе сказать, Ваше Высочество. Я не испытываю мук совести, – приподняла голову Маргарита. – Хотя я более не любила супруга, я никогда не желала ему гибели. Его настигла Божья кара. За убиение моего первого мужа, безвинного юноши, его погубил тот же убийца – его собственный незаконный сын от его бывшей близкой дамы. Он даже убил его тем же необычным способом, «санделианским поцелуем» – уколом в затылок.

– Да, я о таком знаю… В моей стране его зовут «поцелуй ворона»…

Адальберти Баро стал внимательнее вглядываться в девушку.

– Но… мне казалось, когда вас спасли из плена герцога Раннора, вы… страдали.

– Страдала. Вот только никто не хотел знать, почему я страдала. Все всё решили за меня. А ведь я просила дядю вернуть меня обратно, – засмеялась она. – Сейчас смешно. А он думал, что я сошла с ума. Тогда смешно не было…

– Но…

– Но как же клятва супружеской верности? – смотрела зелеными глазищами в черные очи принца красавица, загадочная в сгущающейся темноте и свете желтых огоньков с золотого деревца. – Вам, должно быть, неизвестно то, что супруг бросил меня в плену на шестнадцать дней, хотя Рагнер уже на второй день отпустил двух моих братьев. Они меня видели… Я ждала, пока меня спасет супруг, ждала… а затем перестала ждать, – с вызовом произнесла она. – Я предпочла бы, чтобы он вовсе не объявлялся после этого. Мое и его бесчестье стоило титула – так, видимо, он считал и ждал войск с юга. Выходит, Ваше Высочество, вы тоже виноваты в моем падении: если бы вы поспешили, я бы устояла, – улыбнулась Маргарита.

Принц усмехнулся и хитро прищурился, но ничего не сказал. Несколько минут они молчали. Неожиданно принц Баро спросил:

– Герцог Раннор всегда так себя ведет?

– Лишь с теми, кто ему нравится, Ваше Высочество. Обидеть он не хочет, просто… задеть немного. Ему по душе дерзость… даже чужая. Если он хочет обидеть, то смотрит по-другому.

Адальберти еще хитрее прищурился, а Маргарита развела руками, говоря, что сама порой не рада и не знает, что думать о Рагнере.

Тут наконец появился Рагнер. Улыбнувшись, он развязно сел на свое место, и трапеза возобновилась.

– Вас долго не было, герцог Раннор, – с неудовольствием заметил Адальберти. – Позволительно ли оставлять свою даму одну в чужом доме?

– Нет мне прощения, но я не уходил, только слазил на крышу, – разрезая мясо, серьезно ответил Рагнер. – Залез и спустился. Достаточно быстро, на мой взгляд.

– Зачем? – изумился Адальберти.

– Захотелось… Не веришь, спроси у своих монахов. Они рты пораскрывали – так, поди, и стоят с открытыми мухоловками…

Принц Баро посмотрел на Лодэтского Дьявола как на полного дурака. Затем, уступив любопытству, он извинился, тоже встал из-за стола и удалился.

– Рагнер, – вздохнула Маргарита, снова откладывая приборы. – И, правда, зачем?

– Ну захотелось… Я на самом деле туда залез и спустился. Представляю, что он обо мне сейчас думает! – хохотнул Рагнер и отпил вина – кушать в отсутствие принца он тоже не стал.

Принц Баро вернулся озадаченным. Все трое молча возобновили трапезу. У Рагнера играло в глазах озорство, но он не думал заговаривать первым.

– Что вам от меня нужно, герцог Раннор? – прямо спросил его Адальберти.

– На данный час хочу увидеть тебя настоящего, – с серьезным лицом ответил Рагнер. – Хочу мнение о тебе составить. И тебе себя показываю. Я вот пришел в том убранстве, в каком всегда хожу. Снял берет, и не потею. Слазил на крышу, потому что… шутить люблю. Хотел тебя тоже увидеть таким, какой ты есть без прикрас. И если хочешь знать, ты меня не впечатлил, – заявил Рагнер. – Я воин, а не придворный угодник. Думал и ты… Но ошибся. Извини – больше не буду. Оставлю тебя в покое.

– И завтра не придете? – прищурился принц.

– Нет, – взял бокал Рагнер и откинулся на спинку стула. – Ты же слышал: моя дама сердца не хочет здесь бывать. И ты более не обязан здесь жить. Иди туда, куда пожелаешь.

– Я не ослышался, герцог Раннор?

– Если ты достойный рыцарь, то найдешь, как передать выкуп, и сдержишь уговор. Если нет, то я переживу, оставшись без твоего золота. Делай что хочешь. Прямо с этой минуты, – повел рукой герцог и отпил вина. Его глаза при этом стали усталым.

– Что за ящики занесли в этот дом? – тоже взял бокал с вином Адальберти.

– Десятина от тунны золота.

Адальберти снова посмотрел на Рагнера как на умалишенного.

– Жертвую Святой Земле Мери́диан, – оставался серьезным герцог. – Будь добр, передай мой дар кардиналам, а то мне не по пути. Хочешь, сходи и проверь. Я и моя любимая тебя подождем.

Принц выдохнул. Он внимательно смотрел на Рагнера – было видно, что он хочет пойти, но не решается и ищет подвох.

– Смелее, – подначивал его Рагнер. – Я бы бегом бежал, зная, что в моем доме десятина от тунны золота. И, полагаю, никем не охраняется…

Адальберти молча встал, чуть склонил в сторону Маргариты голову и вышел.

– Думаю, мы подружимся, – улыбнулся ему вслед Рагнер.

Маргарита посмотрела на него любовью.

– Я снова ничего не поняла, Рагнер.

– Да всё просто. Я убедился, что он не вскрывал ящики, хотя они у него тут полдня. Значит: человек чести. Это редкость, даже среди рыцарей. Прости, что я тебя тут бросил, – ласково прошептал он, захватывая пальцами пальчики Маргариты и поглаживая тыльную сторону ее руки. – Это тоже была проверка – вскрывал ли он ящики. Так я упростил ему задачу: если бы он солгал, то сказал бы, что раз я на крышу лазил, то и сейчас мне верит. Посмотрим… Золото это далеко не всё…

Принц Баро вернулся еще более озадаченным.

– Ивар сказал, что там всё точно, – первым заговорил Рагнер. – Я не проверял. Если не сложно, то перевесь золото за меня.

– Конечно, мы это сделаем. И если будет не хватать, то, надеюсь, вы не подумаете на меня.

– Ни в коем случае. Только на Ивара.

Принц, едва занеся кинжал над мясом, пошевелил закрытыми губами, отложил приборы и всмотрелся настороженными, черными глазами в Рагнера.

– Я просто хочу уточнить, герцог Раннор: я могу хоть сейчас уйти с десятиной от тунны золота, и вы мне на слово поверите, что я ничего себе не взял, даже если будет меньше золота, чем вы говорите? Даже если я скажу, что там половина десятины? Или треть?

– Именно!

– Вы безумны?

– Герцог Рагнер Раннор!

Принц Адальберти, казалось, расстроился. Этот рыцарь за тридцать семь с половиной лет, что прожил, повидал многое, но теперь не знал, что и думать.

– Что же… мы завтра всё перевесим и решим, как поступить, – наморщил он в раздумье лоб.

Рагнер кивнул.

– Извини за побитые пулями доспехи… Правда, они моими стали после твоего пленения. Но я понимаю, как это неприятно.

Адальберти Баро невесело хмыкнул.

– На что ты обижаешься? – с невинным лицом поинтересовался Рагнер. – То, что тебя на колени поставили – за это своего триза, Альдриана, благодари. Кляп во рту и мешок на голове – неприятно, но не против рыцарского устава. А вот к твоим шпорам я отнесся с почетом – ты сам видел. Мой друг надел мои шпоры, хотя из-за такой вот мелочи, всё могло провалиться! Но шпоры – это святое, это подвиг… Или тебе есть что сказать?

– Есть, – гневно посмотрел на него принц. – Еще мне было… не́приятно, – с нажимом выговорил он, – болтаться на лошади задом кверху, пока она носилась как бешеная между лязга мечей.

Рагнер хохотнул.

– Прости, не сдержался, – улыбался он. – Но так уж вышло: этого я не предвидел. Должно быть, ты чем-то Бога прогневал, раз он тебе такого гороха отсыпал! Но ведь ты в моих доспехах болтался – всё равно что я с тобой там побывал. Я их только Аргусу до тебя разрешал надевать, чтобы мной прикинуться. Это тот воин, который и твои носил тоже, – абы кому я твои доспехи не позволил бы надеть… Ладно, давай так, – вздохнул Рагнер, – доспехи забирай даром и меч тоже. За них выкуп не нужен.

– Еще и доспехи с мечом отдаешь? – не верил и щурился принц Баро.

– Соединил бы руку с моей – вообще бы этот маскарад устраивать не стал. У меня и без тебя был отличный план. Но с тобой, – расплылся довольной улыбкой рот Рагнера, – он стал красочнее.

Вдруг Адальберти тоже широко улыбнулся.

– Вспомнил Альдриана, – пояснил он. – Этому трусу Наш Господь тоже дрянного гороха отсыпал… Твой воин убил бы его? Пленника?

– Он не был пленником – просто захваченным. Ко мне в плен еще надобно суметь сдаться, надо заслужить. И да, конечно, мой воин его убил бы. Сказал слово – будь готов и дело сделать или помалкивай, а если что-то пообещал – исполняй. Не сможешь выполнить – понимай это заранее, не грози и отступи. Такие у меня в войске правила.

– Сольтель? – понимающе кивнул Адальберти.

– Бальтин, – хмуро ответил Рагнер. – Когда-то мне так сказал Аттардийский Лис, и это стало мне хорошим уроком. Пришлось выполнять договор с аттардиями, несмотря на нападение бронтаянцев на земли моего рода, иначе, как получил рыцарское достоинство, так лишился бы его навек. Потом в договорах найма я всегда оставлял для себя возможность уйти по собственной воле, по-другому не соглашался служить. А о Сольтеле могу одно сказать – тогда я был дурак дураком.

Маргарита молча слушала их беседу, переходящую в откровенную и далее в теплую. Судьбы этих двух рыцарей разнились, как сияние ослепительного солнца и ночная, промозглая стужа зимнего ветра: принц Адальберти Баро никогда не знал нужды и везде был бы желанным гостем, даже если бы не прославил свое имя подвигами во имя веры; Рагнер Раннор, изгнанный братом из родового имения, скитался по миру и не раз служил наемником, за что заслужил презрение других рыцарей. Тем не менее, несмотря на все различия, нечто неясное у этих мужчин было схоже – их будто слепили из разного теста, пекли неодинаково, с иной начинкой и посыпкой, а всё же вышли близкие по вкусу пироги. Объяснить этого себе Маргарита не могла, разве что оставалось согласиться с рассуждениями Ортлиба Совиннака о сердцевине, наследуемой от предков. Что она такое, девушка тоже толком не понимала, но в этот вечер убедилась в ее существовании – кровь звала в военные походы, полные неудобств и смертельной опасности, как богатейшего принца, так и Рагнера Раннора, сперва безземельного, затем получившего состояние.

«Не зря Экклесия скупо раздает рыцарские звания, – решила Маргарита, – а детям рыцарей позволяет быть воинами Бога, даже если они незаконные или преступнорожденные, – значит, у таких наследников есть что-то ценное: то, что не показывает сатурномер и что наш Создатель пожелал сохранить от нас же в тайне».

Как оказалось, история темной и непочетной славы Лодэтского Дьявола выглядела иначе, если узнать о ней больше. Разговорившись с Адальберти Баро, Рагнер упомянул о том, что покорение Бальтина могло бы восславить его имя и сделать героем Меридеи еще в двадцать шесть лет, до возраста Откровения, но он отверг щедрое предложение аттардиев о титуле герцога Бальтина, не присягнул на верность королю другой державы и предпочел постыдное черное знамя без герба ради того, чтобы потом вернуться в Лодэнию и защитить родовые земли в войне с Бронтаей. Не без причины он сбежал и в Южную Леонию, якобы нарушив долг и отказавшись исполнять приказ своего господина, короля Ортвина I Хитрого: тот посылал его не от своего имени на войну в Орензу, а снова как наемника под черным знаменем, – так, в случае победы короля Ладикэ дядя Рагнера получал золото, а при проигрыше оставался в стороне. В вознаграждение Ортвин Хитрый обещал сделать племянника героем Меридеи, причем за победу над Бронтаей. Рагнер, хорошенько поразмыслив, решил, что с Иваром Шепелявым, печально известным своей спесью, скаредностью и вероломством, связываться не хочет. К тому же Ивар IX не соглашался на условие, по которому Лодэтский Дьявол оставлял за собой право выйти из договора. Оттого, получив от своего господина освободную грамоту, Рагнер решил наняться на службу к королю с лучшей славой, чем король Ладикэ, – и навсегда, как думал, покинул родину, тем самым уже во второй раз отвергнув возможность сделаться героем. Став герцогом, воином первого ранга и вождем, он отправился в Орензу под собственным знаменем в качестве союзника короля Ладикэ – равного партнера. Героем Рагнер уже не надеялся быть, но очень этого желал. Пока же он не имел господина и, как добавил, своему дяде снова присягнет в верности только в обмен на эти самые шпоры героя.

Впечатленный принц Баро изрек, что из благородных побуждений дважды отказаться от чести быть увековеченным в «Книге Гордости» и предпочесть позор, – это настоящий подвиг. На Лодэтского Дьявола он стал смотреть с уважением, а Маргарита вернула его расположение.

Согласно рыцарскому уставу, воин Бога оставался воителем даже в мирное время, покоряя красавиц или прославляя подвигами имена своего господина и своей госпожи, Прекрасной Дамы. Сердце Прелестной Девы рыцарь завоевывал для женитьбы, сердце замужней избранницы – для желанной ему близости. Богатые аристократки часто брали под покровительство безземельных рыцарей, младших отпрысков благородных семейств, и заботились о них, в том числе давая средства на жизнь (принимать деньги или подарки от дамы своего сердца зазорным не считалось). Неприкрытые мучения от неразделенной любви ничуть не унижали мужественного рыцаря, а страдания, облеченные в стихи или баллады, поощрялись. Дам сердца у рыцаря могло быть сразу несколько, и всех их он защищал, прославлял их имена на турнирах и не имел права первым разорвать с ними связь. Если женщина хоть раз приняла его предложение о поклонении, то он являлся ее рыцарем до тех пор, пока она не отвергала его. Дама тоже могла иметь несколько рыцарей сразу, но близость позволяла себе только с одним, поскольку опозоренные поклонники могли казнить ее. Женщине разрешалось годами не отвечать взаимностью и даже не становиться дамой своего защитника – не подавать ему руки для поцелуя. С прежним любовником она должна была расстаться прежде, чем выбрать себе другого. Дам, не устоявших под натиском воинской доблести, благородства и учтивости, рыцари не считали падшими женщинами, поскольку остаться непобежденной такая «крепость» имела возможность слабую, но, конечно, чем дольше «Замок любви» держал осаду, тем большего почета заслуживал. Знатной деве было важно не переусердствовать с «обороной», иначе она могла остаться вовсе без поклонников-рыцарей, а их отсутствие рождало домыслы об изъянах и отпугивало других женихов. Зато ничто так не красило аристократку, как толпа доблестных воздыхателей-воителей. Суждение о «плененной даме» складывалось по славе ее рыцаря – так, признав Рагнера достойным воином, принц Баро вновь переменил мнение о Маргарите.

Если близость исходила из любви, то рыцари не относили ее к блуду. У их собственных жен тоже могли быть поклонники, однако измену своей супруге они не прощали, была она по любви или нет, – и отрубали жене голову, а также вызывали на поединок ее совратителя. Если один рыцарь считал, что другой перешел с его женой грань любезности и тем самым оскорбил его, то соперники тоже сражались, пока один из них не погибал или не признавал поражение, отдавая выкуп за свою жизнь: деньги, земли или исполнение любого условия победителя. Все эти непростые законы рыцарского братства и правила учтивой культуры Маргарита узнала от Рагнера, а на ее вопрос – «почему измена с рыцарем не считается преступлением перед Богом и законом?» – он ответил, что про Бога знает мало, но Экклесия пошла навстречу рыцарям, поскольку Целомудрия они всё равно не придерживались и даже вычеркнули его из списка восьми рыцарских Добродетелей, поменяв на Великодушие. Законы мирян тоже не властвовали над воинами, да и разозленный рыцарь мог убить судью, поэтому их избранниц мирской закон, как правило, не карал.

Вспоминая приключения, распивая вино и громко смеясь, два рыцаря, Рагнер Раннор и Адальберти Баро, напрочь позабыли о прекрасной даме рядом с ними, а Маргарита с интересом слушала истории мужчин. Она узнала, что принц Баро появился на свет в первый день Великих Мистерий, в високосном тридцать шестом году, и справлял день рождения раз в четыре года. Из Пороков Адальберти достались Уныние и Леность, которым он не позволял завладеть собой, поэтому молился не менее трех раз в день: при пробуждении, в час Веры и в час Трезвения. Его Добродетелями стали Нестяжание и Целомудрие. Кроме того, он появился в месяц Минервы, что усилило его рассудительность, доблесть и чистоплотность в любовных связях. После смерти горячо любимой супруги этот привлекательный и богатейший мужчина не женился вновь. Его единственному сыну, Алорзартими, исполнялось в следующем году восемнадцать лет.

Рассказал принц Баро и о Сольтеле – благодаря ему, герцог Сандел-Ангелии, ныне король Санделии, подчинил себе крупный город безбожников в дельте полноводной реки. Реке принц дал имя в честь покойной супруги – Ориана. Также в память о любимой жене он назвал ее именем свой красивый меч – чтобы никогда с ней не расставаться. За покорение тех мест имя принца и внесли в «Книгу Гордости», а воевать в Сольтеле начал еще дед Адальберти. Славный предок, тоже внесенный в пантеон героев, захватил остров Мисзоль в Талахском море и подарил его Святой Земле Мери́диан.

Маргарита, слушая принца, думала о своем – о том, что она знает трех самых несчастных людей: Рагнера, Нинно и Адальберти Баро, которые хоть и родились в разные восьмиды, но все трое одинаково лишились простой радости – каждый год иметь личное торжество. Выскажись она, то насмешила бы всех – уж кого-кого, а жалеть самого принца Баро никто не стал бы, поэтому прекрасная дама молчала и продолжала следить за беседой рыцарей, никак не прерывая ее. Находясь в тени Рагнера, Маргарита совсем не испытывала досады – более того, в этой тени было так уютно, что не хотелось выходить на свет.

– Боже! – воскликнул Адальберти под конец седьмого часа, осознав, что они пренебрегли обществом красавицы. – Баронесса Нолаонт, мы так увлеклись, что позволили вам заскучать! Нам нет прощения!

– Мне было интересно слушать вас, Ваше Высочество. И о Рагнере Ранноре я хочу узнать как можно больше, а то со мной он отнюдь не хвастлив – не то, что с вами.

– Завидуй мне, – сказал Рагнер Адальберти и поцеловал руку Маргариты. – Дама, которая знает, когда говорить, а когда молчать, – это сокровище. А когда еще воистину прекрасна, так… И войну проиграть из-за нее – это честь, не то что выиграть. Всё твое унижение было ради этих глаз, – с любовью смотрел Рагнер на озаренную желто-оранжевым светом девушку. – Чтобы снова их видеть напротив себя.

Маргарита смутилась, порозовела и попыталась спрятать улыбку, иначе явила бы свою неискушенность. И Нинно, и Ортлиб Совиннак, и Рагнер не имели склонности к красивым любовным речам и не отличались романтичностью, – тем неожиданней и приятней стали для неизбалованной девушки эти слова, какие она надолго запомнила и после каких полюбила Лодэтского Дьявола еще жарче.

– Ааа, – хрипло протянул Адальберти и махнул рукой. – Верно говоришь: глаза – ценнее всех земных сокровищ… А если ради этих восхитительных зеленых глаз, то разве это унижение? Я, признаться, сам тебя мечтал покарать за них, – усмехнулся он, склоняя голову перед Маргаритой. – Думал: ты честь дамы попрал. Попадись ты мне в руки… Не знаю, что я еще с тобой сделал бы. Точно бы с золотом домой бы не отправил, – засмеялся принц, и Рагнер присоединился.

Обед, что столь натянуто начался, завершился с боем Толстой Тори, оповестившей город о начале последнего, восьмого часа. Принц спустился со своими гостями на первый этаж, и там он на прощание поклонился Маргарите, прикладывая руку к сердцу. Она обрадовалась, но руки для поцелуя ему не подала – быть дамой сердца одного рыцаря, пусть он и не собирался когда-либо еще участвовать в турнирах, ей более чем хватало для счастья. Прощаясь со своим недавним врагом, принц Баро протянул ему полусогнутую руку.

– Я тебя должен хоть раз пнуть в ответ, – нахмурился Рагнер, но через миг расслабил лицо и соединил свою руку с рукой Адальберти. – Для меня это высокая честь, – серьезно сказал он.

Вместо ответа Адальберти положил левую руку сверху, а Рагнер, так и не улыбнувшись, свою, – знак двойного единства означал, что мужчины стали единокровными братьями, что всегда придут на выручку друг другу и не поскупятся отдать собственную жизнь ради брата. Двойное единство нельзя было прекратить в отличие от простого единства. Как и при кровном родстве, братьев не освобождала от обязательств даже Смерть.

Принц Адальберти вышел на улицу, чтобы проводить своих гостей, и там подошел к Магнгро.

– Десять шагов ко мне на лошадях проехал! – похлопал он по шее огромного красавца-коня. – А еще меня попрекаешь тем, что я берета не снял!

– Адальберти, я свою даму повел бы пешком?! – возмутился Рагнер. – Что же я тогда за герцог?!

– И я ради дамы с этим беретом усердствовал, а не ради тебя: не возгордись собой больно, – посмеивался в ответ Адальберти Баро.

Он не уходил в дом, пока его гости не скрылись в полуразрушенном проезде массивного, желтоватого здания ратуши. Там, во внутреннем дворике, Рагнер спешился сам и помог спуститься с лошади Маргарите.