скачать книгу бесплатно
– Возможно, – только и сумел вставить сбитый с толку Сол.
– Да, возможно. И все же, мне кажется, что было бы замечательно, так сказать, немного социализировать госпожу Рейн. Ради бога, простите мне подобное выражение.
– Скажите, Луиза, это доктор Майер дает вам наставления о внеурочных консультациях, или эти консультации целиком ваша инициатива?
– О, что вы, господин Кеин, я бы не хотела, чтобы доктор Майер узнал о моих глупых советах.
Последнюю фразу Луиза произнесла с некоторой нервозностью в голосе, поджала губы и посмотрела по сторонам.
– Он не узнает, если вы не будете их давать.
Сол не получал ни малейшего удовольствия от своего грубоватого общения, но понимал, что если он не осадит эту женщину, то подобные сцены будут ждать его по три раза в день. Одновременно он поражался тому, что Майер держит в своем штате подобную особу, способную доводить человека до состояния крайнего раздражения. Также он предполагал, что столь странные советы относительно Наоми проистекают из их вчерашней, в общем-то, совершенно невинной прогулки, которую все же усмотрели глаза, по всей видимости, голодные до надуманных смыслов.
– Благодарю за понимание, господин Кеин, – ответила Луиза и столь быстро приняла прежнюю непринужденную манеру, что Сол тут же списал ее нервозность на наигранность.
– Я буду ужинать в доме, Луиза, – повторил Сол и вновь обратил внимание на страницы книги, в расчете закончить разговор.
– Вы должны меня простить, господин Кеин, – сказала Луиза тоном, который вовсе не подвигал на прощение и милосердие. – Вы должны понять, что я человек, по долгу службы, вынужденный говорить лишь по делу, и не смеющий выходить за рамки профессионального этикета. Но вы должны понять, что, как и любому человеку, мне тоже иногда хочется быть полезной в делах житейских.
Все это было сказано столь требовательно и вовсе несоответствующе человеку одинокому, что вместо чувства участия пробуждало гнев. Не совладав с собой, Сол захлопнул книгу и вскинул на экономку негодующий взгляд.
– На каком основании вы говорите мне эти вещи, Луиза?
– Я хочу быть вам полезной, господин Кеин, – ответила женщина и расправила плечи.
В этом жесте человека, чаще всего сутулящегося на чужих глазах, Сол уловил оттенок триумфа, отчего ему стало еще противнее.
– Я буду иметь в виду, – резко сказал Сол, встал, и, бросив книгу на кресло, подошел к двери.
– И все-таки я не могла подумать, господин Кеин, что вы склонны к низкопробному искусству, – вынесла свой вердикт Луиза, указывая на книгу.
От подобной наглости у Сола даже зарябило в глазах. В тот же момент в памяти всплыло событие одной из многочисленных юношеских вечеринок, когда он в подвыпившем состоянии, с плохо контролируемым языком, нарвался на пощечину от девушки, уставшей терпеть его пьяную наглость. Чувство стыда успешного музыканта, прилюдно опозорившегося благодаря неумению контролировать себя в пьяном виде с противоположным полом, было тогда столь сильно, что в последующем часто заставляло Сола еще раз пережить его в своей памяти. Подобный стыд он почувствовал и сейчас. И не столько из-за услышанного, сколько от того, что кто-то вообще посмел такое ему сказать. И кто? Экономка в заведении, пребывание в котором Солу обошлось вовсе недешево. Это было вовсе не чувство оскорбления, это было чувство стыда за самого себя, уничижительное осознание себя тем, кого может втоптать в грязь тот, кто вроде бы должен ему служить.
А самым ужасным было то, что этот стыд напрочь заблокировал гнев. И когда, спустя несколько секунд Сол взял себя в руки, то увидел, что Луиза уже семенит к дому. Догонять и отчитывать ее Сол счел уже глупостью, и, чувствуя краску на своем лице, решил съесть эту неприятность, но в то же время, при первом же удобном случае перейти в наступление и отплатить Луизе еще более дорогой монетой.
Склонен к низкопробному искусству.
– Вот черт, – процедил Сол с усмешкой на лице, а затем рассмеялся и почувствовал немалое облегчение.
Через пять минут он уже не так остро воспринимал сказанное Луизой, рассудив, что слишком высоко ее ставит, если позволяет той деморализовать себя. Он отверг первоначальную мысль о том, что все-таки необходимо попросить доктора Майера провести со своей экономкой дополнительный инструктаж относительно ее обязанностей, и вместо этого пытался придумать на чем бы ее подловить. Самым интересным казалось вот что: знает ли Луиза куда нужно нажимать, или же обладает даром попадать в цель не целясь? А если знает, то откуда? Ведь даже с доктором Майером Сол был еще далек от прямого обсуждения своих проблем, и в настоящее время проходил только лишь подготовительный этап. Или же Майер настолько гениальный психотерапевт, что уже давно разгадал все страхи и мотивы Сола, и даже успел посвятить в них свою экономку? Или же самый гениальный психотерапевт здесь Луиза?
Тут же Сол поймал себя на мысли, что в некоторой степени благодарен Луизе за то, что она вручила ему билет для визита к Наоми. И вроде бы Сол не испытывал ни малейшего стеснения перед этой девушкой, вроде бы не рассматривал ее в роли своей любовницы, но в то же время, почему он не мог позволить себе просто постучаться к ней, и пригласить ее вновь прогуляться? Что же все-таки его смущало? Что заставляло сидеть в кресле два часа и бесцельно смотреть в книгу, рассчитывая ухватить краем глаза ее силуэт? И удивительно, Сол вроде бы и был готов дать ответ на этот вопрос, но ответ был столь прагматичен и банален, что совсем ему не нравился. Он просто боялся ее напугать. И говоря себе: «Сол, ты просто боишься напугать эту девушку излишней навязчивостью», он тут же отвечал себе: «Ну что за изнеженные глупости?»
Но это действительно было так. Он боялся, потому что в первый же день их знакомства почувствовал ее доверие. Пусть и очень хрупкое, но все-таки доверие. Не хотел он этого признавать, поскольку не стремился найти чье-то доверие, и даже избегал его.
Она открыла ему дверь одетой в широковатую клетчатую рубашку и серые спортивные штаны. На ней не было макияжа, темные волосы были завязаны в хвост. Одного взгляда через ее плечо Солу было достаточно, чтобы провести параллель между внешним видом Наоми и обстановкой в ее флигеле. Если за четыре дня пребывания в усадьбе Сол так и не распаковал свои вещи до конца и извлекал их из сумок лишь по мере необходимости, то подобное жилище Наоми светилось настоящим домашним уютом. Кровать, застеленная слегка помятым покрывалом с узором ночного неба, которое Наоми явно раздобыла не здесь, а в ее изголовье розовая свинья и синий бегемот. Тяжелый староватый комод (похожий стоял и у Сола) был преображен в симпатичное подобие туалетного стола, несколько книг на каминной полке, тусклый светильник на тумбочке, плакат с группой Ramones на стене, и, конечно же, безукоризненная чистота.
– Привет, – поздоровался Сол, даже не глядя в лицо Наоми, а разглядывая подробности интерьера за ее спиной.
– Привет, – ответила Наоми, и вопреки ожиданиям Сола о приглашении, сама сделала шаг на улицу.
Сол тут же осекся и, перестав выдавать свое любопытство, отступил в сторону.
– Как дела? – спросил он и улыбнулся, заметив в глазах девушки легкое замешательство.
– Да ничего вроде.
Солу показалось, что Наоми не очень рада его видеть.
– Я отвлек тебя?
– Да нет, ничего особенного. Я просто читала.
– Понятно, – Сол выдержал паузу, чтобы перейти к сути. – Слушай, я просто… эта Луиза… она позволяет себе вольности со всеми, или только со мной?
Наоми улыбнулась, и Солу показалось, что ему стало легче дышать. Тут же он уловил ее легкое движение шеей, обратил внимание, как пальцы ее рук потянули манжеты рукавов, и его вновь охватило вчерашнее необъяснимое желание касаться ее. Касаться непонятно для чего. Касаться то ли как красивого букета цветов, то ли как ожидаемой посылки, то ли как любимого памятного сувенира. Или все-таки как любимого человека?
– А в чем дело? Какие вольности она себе позволяет?
– Лишние разговоры.
– Ну, так и скажи, что она не должна с тобой разговаривать о чем ей вздумается.
– Да я прекрасно понимаю, что так я и должен поступить, но почему-то не могу.
– Я знаю, почему не можешь.
– И почему же?
– Потому что подсознательно тебе это нравится.
– Вот еще! Глупости.
– Нравится.
– Нет же, – Сол широко улыбнулся.
– Ага. Но не сами разговоры тебе нравятся, а внимание, которое она тебе уделяет.
– Вон оно что, – протянул Сол. – Обвиняешь меня в жажде славы.
– Совсем немного. Не обижайся, а лучше подумай над этим.
– Обязательно подумаю, – сказал Сол и не солгал. – Пойдем, поужинаем со всеми.
– А, вот оно что, – Наоми кивнула и посмотрела на окна особняка.
– Почему нет? Там вся компания будет в сборе. Только тебя будет не хватать.
– Ну и что я там забыла?
– Так и я ничего не забыл. Так просто… раз уж оказались в таком месте, почему бы не унести отсюда побольше опыта.
– Ну, если для тебя это приключение, то да. Но я здесь не ради опыта общения с подобными себе личностями. Я здесь для того, чтобы прекратить это подобие.
Сол не смог сдержать раздраженной гримасы, которая вызвала на лице девушки очередную улыбку.
– Взбесили мои манеры?
– Да, немного, – усмехнулся он и сосредоточил внимание на правой ступне Наоми, носком которой она ковыряла шов между плитками крыльца. – На самом деле я прошу тебя присоединиться не ко всем. Ты ведь понимаешь, что я прошу тебя присоединиться ко мне.
– Понимаю, – Наоми кивнула и замолчала.
– Не хочешь?
– Не знаю.
– Когда узнаешь?
– Может быть завтра утром.
– Ты только не подумай, я тебя не на свидание приглашаю…
– Я и не думаю, – перебила Наоми и рассмеялась.
– А как же наши поцелуи в локти? Чем не мотив?
– Это просто детский сад. Серьезно настроенные люди не прибегают к столь пошлым уловкам. Тебе просто хотелось развлечься, да и мне тоже, наверное.
– Дело в том, Наоми, – сказал он, – что ты просто кажешься мне наиболее интересной и в то же время наименее сложной личностью из всей этой братии. Потому я и предпочел бы твою компанию.
– Это приятно слышать.
– А с ними мне будет скучно.
– Ты просто отдаешь нити разговора. Считается, что слушатель намного больше узнает о собеседнике, чем тот, кто предпочитает много говорить. Но, как мне кажется, Луиза успела узнать о тебе больше, чем ты о ней, а?
Сол пожал плечами.
– Может быть, но дело не совсем в этом. Ни Луиза, ни Терренс меня по большому счету не интересуют. Это общение проистекает от чувства такта, от безделья, немного от одиночества. Тот же Терренс в обычной жизни ни произвел бы на меня никакого впечатления; кстати, именно по его просьбе буду ужинать сегодня в доме, поскольку он чувствует себя некомфортно в обществе Филиппа и Эшли. А какая-нибудь Луиза в моей повседневной обстановке не смогла бы заставить меня думать о ней больше десяти секунд в своей жизни. Но тут все меняется.
– Так и есть.
– Да ладно тебе выделываться! – шутливо воскликнул Сол. – Я ведь вроде бы некогда успешный музыкант. Девушки не должны отказывать мне в компании за ужином.
– Так может я необразованная девушка, которая считает академических пианистов занудами и мамочкиными сыночками. Может мне байкера подавай, или рецидивиста какого-нибудь? – вновь засмеялась Наоми.
Солу нравилось, что ему удается рассмешить ее.
– Нет, – ответил он и внимательно посмотрел прямо в ее глаза. – Из всей этой троицы, ты бы выбрала именно академического пианиста. Даже несмотря на любовь к Ramones.
Наоми продолжала улыбаться и несколько секунд выдерживала взгляд Сола. Затем посмотрела себе под ноги, и улыбнулась еще чуть шире.
– Ну, так как насчет завтрака? – спросила она.
– Я поздно встаю. По утрам я обычно злой и неразговорчивый. К тому же у меня ранние встречи с Майером.
– Да ладно, полчасика выкроешь.
– Что мне твои полчасика? – признался он.
Наоми словно задумалась. Полминуты она молчала, поглядывая то по сторонам, то на Сола, который, в свою очередь, не сводил с нее глаз.
– Завтра вечером, договорились? – спросила она.
– Отлично, – ответил Сол, и прежде чем девушка успела понять, что происходит, он взял ее лицо в ладони и поцеловал в лоб. После этого развернулся и пошел к своему флигелю.
– Эй! – услышал он через десять секунд и на ходу обернулся. – Ты изменил моему локтю!
Наоми улыбалась. Сол тут же пошел обратно, но девушка со смехом забежала в свое жилище и захлопнула дверь.
Он был доволен. И был доволен тем, что понимал причину этого удовлетворения. Он был близок к завоеванию доверия, хоть и успел заметить, что Наоми была личностью недоверчивой. Ее стремление обустроить свой угол уютом, – по всей видимости, максимально приближенным к домашней обстановке, – говорило Солу о ее внутренней неуверенности, желании чувствовать себя защищенной в своих стенах. Там где другой человек пригласил бы к себе и угостил чашкой кофе, Наоми впала в растерянность, но все равно не допустила вторжения на свою территорию.
И все же этот человек не был чужд самым простым радостям жизни. Смех. Она еще умела смеяться и делала это очень искренне и красиво. И Сол понимал, что этот человек еще имеет огромные шансы на успех в погоне за счастьем. А сам он чувствовал стыд оттого, что уже знал: он симпатичен этой девушке, и понимал, что ничего не может ей предложить. Да, она влекла его, но не столько романтикой было продиктовано это влечение, сколько каким-то нездоровым любопытством. Любопытством, от которого Солу стоило бы отказаться, если он не хотел взять на себя грех неоправданного доверия, но от которого он уже не мог отступиться.
* * *
Филипп Райз был высоким красивым мужчиной тридцати семи лет, всем своим видом выдававший болезненную склонность к опрятности и педантичности. Русые волосы аккуратно уложены набок, лицо гладко выбрито, рубашка застегнута на все пуговицы, ногти подточены. Но, как часто и бывает с подобными людьми, даже не столько внешний вид, сколько сама манера поведения в обществе (как правило, самим этим людям не заметная) выдавала эту самую склонность. За первые десять минут, которые он провел сидя напротив этого человека, Сол уже раз семь заметил на себе его оценивающий пристальный взгляд, направленный то на его руки, то на волосы, а то и прямо в рот, когда Сол, например, отправил туда дополнительную порцию индейки, не успев прожевать предыдущую. Нельзя сказать, что Сола выводило из себя настойчивое внимание Филиппа, поскольку он был привычен к обществу и умел абстрагироваться от его назойливых правил, но и не способствовало чувству непринужденности.
Куда интересней Солу сразу же показалась жена Филиппа. Миловидная и миниатюрная, темноволосая девушка со стрижкой до плеч и челкой закрывающей лоб, с пухлыми щечками и кротким взглядом голубых глаз, с красивой бледной кожей на грани болезненности, она соответствовала своему положению ну просто до скрипа зубов. Еще раньше, как только увидел впервые супругов, Сол сразу отметил впечатление, что у Филиппа не может быть более подходящей спутницы жизни, чем его Эшли. Сол нисколько не сомневался, что Эшли именно его, и что ни о каких пресловутых вторых половинках здесь речи быть не может. Казалось, что без разрешения мужа Эшли не могла даже слова сказать; не то, чтобы ей это не позволялось, а именно она сама не могла этого сделать. Когда же с ее губ все-таки слетала какая-то осторожная реплика, или когда ее взгляд отвлекался на что-то кроме содержимого тарелки и образа своего супруга, создавалось впечатление, что эти эпизоды были тщательно отрепетированы заранее, чтобы не прослыть уж совсем законченной глупышкой.
– Суховатая все-таки, – в очередной раз прокомментировал ужин Терренс. – Дорогуша, можно тебя на минутку, – подозвал он молодую домработницу, прислуживавшую за ужином, и когда та подошла ближе, обратился к ней с просьбой: – Повар, готовивший индейку, явно не справился со своей задачей, и я непременно хочу, чтобы он был поставлен об этом в известность.
– Разумеется, господин Фак, – кивнула девушка, – я сейчас же приглашу его.
– Что? Нет-нет, – Терренс ухватил за локоть служанку, которая уже была готова отправиться за поваром. – Не стоит никого звать. Просто передай ему мои слова, договорились?
Сол испытал стыд за Терренса, неуверенность которого читалась в этой ситуации очень красноречиво. Он взглянул на Филиппа, и увидел на его лице выражение злорадства, еще более зловеще отражавшееся в глазах Эшли, словно дублировавшей и усиливавшей все, что делал ее муж.
– К сожалению, я не могу этого сделать, – ответила тем временем девушка. – Доктор Майер строжайше запрещает нам передавать друг другу какие-либо замечания от постояльцев – это одно из важнейших правил нашей работы. Поэтому все пожелания должны передаваться исключительно в глаза адресату. Вы уж простите меня, господин Фак, но я ничего не могу сделать для вас кроме как пригласить повара в эту гостиную.
– Вот как, – Терренс кашлянул в кулак и потупился. Сол видел, что он совсем сбит с толку самим собой и стесняется даже взглянуть по сторонам. – Что ж, раз такое дело… в принципе, ранее я не замечал ничего подобного и всегда был доволен местной кухней… – он вновь прокашлялся, – так что думаю, как и у любого человека, у повара случился неудачный день. Все же не стоит его тревожить.
– Как скажете, господин Фак, – ответила служанка и удалилась в дальний угол гостиной.
Пристыженный Терренс уткнул свой взор в тарелку, но и Сол, и Филипп с Эшли заметили краску на его лице. Более того, Солу почему-то казалось, что Филипп наслаждается этим зрелищем, и от этого становилось неприятно. Самому Солу, в общем-то, было все равно, но жалость к толстяку все-таки заставила его первым возобновить разговор, чтобы разрядить обстановку, созданную Терренсом, у которого не хватило ума перевести все в шутку, или просто продолжить вести себя непринужденно, вместо того, чтобы демонстрировать свой стыд.
– Я считаю, Филипп, что в каждой профессии существует неотъемлемая часть искусства, – заговорил Сол, отвечая на вопрос Филиппа о том, считают ли деятели искусства себя выше людей других профессий, который тот задал прямо перед срывом Терренса. – Искусство присутствует везде. Неужели тебе в зале суда не приходилось чувствовать настоящий восторг от исполнения своей партии, и неужели ты никогда не употреблял в своем отношении слово «искусство»?
