Дело «Кублай-хана»

Сардиса застрелили около четырех часов тридцати минут – во всяком случае, в это время поступил звонок в полицию с сообщением о выстреле; 4.28, насколько я помню.

Главными подозреваемыми были Орманд Монако, Джерри Вэйл, Уоррен Фелпс и Булл Харпер, если только Джин и Сардиса не убил какой-нибудь человек со стороны. Булла можно сразу исключить. Он никого не убивал. Только не при помощи пистолета. Во-первых, я верю, что он вчера встретился с Лиссой вскоре после полчетвертого и уж точно до того, как поступило сообщение о выстреле; далее, если бы это Булл убегал по Мшистой горе, я бы непременно обратил внимание на его рост и комплекцию. Нет, это точно не Булл.

Значит, остаются Джерри, Орманд и Уоррен. И может быть, сама Нейра Вэйл, хотя это маловероятно. Нужно поговорить с Нейрой при первой возможности.

Вернемся к Джин – с нее все началось.

Она была замужем и в "Хане" увидела мужа, с которым давно не живет. По словам Фелпса, тот бросил ее, слинял, прихватив ее деньги. По словам же Мисти, Джин утверждала, что они просто не живут вместе.

Мисти… Опять что-то шевельнулось в подкорке. И беспокойство стало нарастать.

Почему, что, когда? Надо сосредоточиться. Я вспомнил свой первый "допрос" Мисти вчера вечером. А потом мы разыграли повторный "допрос" в присутствии Орманда Монако и Джерри Вэйла…

И вдруг, как маленький, юркий червячок, в мои извилины вползла одна реальная мыслишка: "Если бы убийцей оказался Вэйл или Монако и услышал, как Мисти отвечает на мои вопросы во время этого псевдодопроса…"

Я почти понял.

Рявкнуть бы, чтобы эти люди, наконец, заткнулись. Ну разве можно сосредоточиться в такой обстановке? Я посмотрел на часы. Без четырех минут двенадцать. Очень скоро все как один соберутся у входа в отель на грандиозную, потрясающую, полную великого достоинства церемонию, на которой будут произносить речи и перережут ленточку. Долгожданное открытие сказочного "Кублай-хана". Политики и знаменитости будут говорить речи и фотографироваться под музыку. Может быть, даже губернатор штата согласится сказать несколько тысяч слов. Да, зрелище предполагается впечатляющим. И все придут туда. Кроме Булла. И Лиссы. И меня, разумеется.

Итак, вернемся к Вэйлу и Монако. Хорошо, допустим, один из них убийца – и напал на меня, попытался лишить жизни прошлой ночью. Были ли у этого человека какие-нибудь причины, мотивы для убийства Мисти? И если были, то почему он не попытался убрать ее той же ночью? Если мой ход рассуждений верен, так и должно было случиться. Только… Ну конечно. Ведь прошлую ночь Мисти провела со мной.

Я уже не мог не думать о Мисти. Мое беспокойство все нарастало, по спине пополз противный холодок. Я все еще не знал почему, но понимал: раз меня охватывает страх, значит, для этого есть причина. Она сидит где-то глубоко в подсознании, а может быть, отошла на задний план из-за событий последних минут; но эта причина существует, и она реальна.

Одну секунду. Попробуем зайти с другой стороны. Предположим, только предположим, что существует какое-то лицо, у которого есть причина и есть мотив убить не только меня, но и Мисти тоже. Кем бы могло быть это лицо и почему ему необходимо избавиться от нас обоих? Я почти нашел ответ и тут же подумал о другом.

Прошлая ночь как нельзя лучше подходила для убийства Мисти Ломбард – если бы не я. Темнота, и никого вокруг. И тут вползла еще одна мыслишка, на этот раз в виде мерзкого червяка: "Совсем необязательно, чтобы было темно".

В мозгу завертелась дюжина разнообразных предположений. У меня вдруг похолодело внутри. Казалось, пот на моем теле превратился в маленькие льдинки. Я перестал дышать. Страх за Мисти комком застрял в горле. Я знал. Я не просто знал, я был уверен: это происходит сейчас. Если она еще жива, значит, это происходит в эту минуту.

Последняя мысль молнией озарила мозг: "Необязательно, чтобы было темно. Главное, чтобы никого не оказалось поблизости. Время, когда все гости и почти вся обслуга собрались у входа в "Кублай-хан". Время, когда кто-то собирался зайти за Мисти к ней в номер, "около двенадцати".

То есть прямо сейчас.

Глава 19

Я уставился на секундную стрелку своих часов.

Я даже не понимал, который сейчас час, я только видел, как эта маленькая стрелка движется – быстро, слишком быстро и неумолимо, словно сама смерть.

Я уже готов был выскочить из-под кровати, но вовремя одумался.

Сейчас дорога была каждая секунда, от одной секунды зависело, сможет Мисти сделать еще один вздох или нет. Мог ли я рисковать?..

Я потряс головой. У меня в мозгах образовался лихорадочный коктейль, и я не мог найти верное решение. И немедленное. Если я сейчас все испорчу, то не успею добраться до Мисти. Наверняка еще есть время, возможно самая малость, и я должен перестать думать о нем, отбросить в сторону свой страх и сделать все правильно – и в нужный момент.

Подумай об этой секунде и о следующих. Итак, я должен выскочить за дверь и пробежать через весь отель к номеру Мисти. Я подполз к самому краю кровати. И увидел свои проклятые брюки, свисающие с гладильной доски. Черт с ними.

Я не могу их взять, у меня нет времени даже на это. Если Булл меня засечет, у меня будут крупные неприятности. Ага, мне снова пришла в голову та же самая мысль, которая немного притормозила меня мгновение назад. И это хорошо. Потому что, если Булл все-таки меня засечет, он немедленно загорится желанием свернуть мне шею. И даже если я по счастливой случайности останусь в живых, мне его ни за что не образумить. У меня не будет никакой возможности что-нибудь ему объяснить.

Слава богу, я не поддался первому импульсу и не выскочил с громким шумом, что наверняка повысило бы содержание адреналина в крови у Булла, которого у него и так – в этом я нисколько не сомневался – было более чем достаточно. Нет, я обязан вести себя крайне осторожно, двигаться бесшумно, пусть даже поначалу до боли медленно, но я должен как можно ближе подобраться к двери, и только тогда я смогу прорваться.

Поэтому я, как одинокий партизан, крадущийся в тылу врага, осторожно выдвинулся из-под кровати. Я прополз еще один фут и неправдоподобно медленно, не дыша встал на колени. И тут мое колено хрустнуло.

Ну, сейчас начнется, черт побери.

И сразу после громкого щелчка раздался странный клокочущий звук, словно закуддыкала индюшка, которую ударили бамбуковой палкой.

Я не оглядывался назад. Мне совсем не хотелось оглядываться. Какого дьявола, нельзя же всегда делать только то, что ты хочешь. Я оглянулся.

Невероятно, странный индюшачий клекот исходил не от Булла Харпера. Он меня еще даже не углядел и не соображал, что происходит. Собственно, это и не имело особого значения, потому что его большая голова уже пришла в движение, и очень скоро, сейчас, он должен был увидеть меня.

А звук исходил от Лиссы, которая, увидев меня в столь нелепой позе, впала в безумное веселье. Или совершенно неуместную радость. Во всяком случае, она давилась от смеха. Пока, правда, еще не хохотала во весь голос, однако безуспешно пыталась сдержать приступ внезапного смешливого слабоумия.

Она стиснула зубы, потом ее рот приоткрылся, как будто его разжала неведомая сила, и она пропищала: "И-и-и-и, у-и-и-и, у-и-и-и". В любое другое время я бы сказал, что этот звук напоминает мне писк крошечной птички, разговаривающей со своей подружкой. Наконец она захлебнулась или подавилась своим писком, как грубо придушенный попугай.

То, что было недавно между нами, больше никогда не повторится. От понимания этого мне стало грустно. Хотя сейчас было не до веселых мыслей. Да у меня не было времени и для грустных мыслей.

Потому что свирепый большой Булл наконец повернул свою огромную башку и, широко открыв обезумевшие от изумления глаза, уставился прямо на меня.

Этого не выразить словами.

Этого не передать музыкой.

Даже десять тысяч сенаторов не смогли бы произнести об этом связную речь. Даже великие композиторы, сочиняющие симфонии, и сумасшедшие, выбивающие ритм на литаврах, были бы бессильны сыграть это.

Я не могу, да и не пытаюсь описать Булла Харпера и загадочное выражение его лица в тот момент, потому что частично он и сам находился уже в четвертом измерении. Но если вы когда-нибудь видели человека, в голову которого въехал грузовик, вы можете немного представить, как выглядели его глаза, в которых плясали и лопались маленькие электрические искры.

Он зачарованно смотрел на меня, склонив голову набок, поэтому видел меня, надо полагать, вверх тормашками, и на его блестящей черной физиономии отражалось самое невероятное и незабываемое выражение, какое только можно себе вообразить. Оно представляло собой причудливую смесь отвергаемой истины, постепенно перерастающей в неосознанное понимание, в сочетании с всепоглощающей скорбью и неприкрытым отчаянием.

Казалось, он получил травму – я очень надеялся, что она необратима; мои нервы тоже были оголены, я чувствовал себя как ощипанный рождественский гусь и не мог сдвинуться с места. Оцепенел. Я хотел пошевелиться. Я знал, что должен – по ряду причин, но не мог вспомнить ни одной из них.

Поэтому я досмотрел развернувшееся мгновенное действо до конца.

Сначала он просто застыл на месте. Натянутый, как струна. Ошарашенный. Неподвижный. Совершенно отупевший. Потом он шевельнулся – чуть-чуть. Постепенно выражение его неописуемой физиономии стало меняться. Глаза превратились в щелочки; сузились; зажмурились. Челюсть отвисла. Я инстинктом хищника, попавшего в западню, сразу поймал то мгновение, когда он понял, уверился наверняка, что и как: что здесь происходило; что это за мерзкое существо с безумными глазами, которое застыло раскорякой на ковре; как я оказался в такой нелепой позе; как мои шикарные брюки попали на гладильную доску Лиссы. В момент осознания истины его глаза стали пустыми и грустными, как кофейник, из которого вылили остатки кофейной гущи.

Но это было только начало его возвращения в реальность.

Оно продолжалось целую вечность.

Время стало таким же тягучим (физики меня поймут), как в тот момент, когда меня ударили по голове. Я снова находился в том странном мире, куда всегда отправляюсь в минуты смертельной опасности. И из этого почти застывшего мира я наблюдал, как губы Булла, его глаза, ноздри, зубы, волосы, брови, подбородок и все остальные чести могучего тарана постепенно меняются, превращаясь в гримасу убийственного гнева, рвущегося наружу, и пока еще молчаливого проклятия. Казалось, миновали миллиарды лет и на его перекошенном лице промелькнула вся эволюция мира. Здесь, на моих глазах, родилась и умерла история – землетрясение, шторм, пожар, наводнение и бог знает какие еще катаклизмы.

Господи, надо что-то предпринимать.

– Булл, – как можно дружелюбнее произнес я, – не делай поспешных выводов.

Вытянув губы в трубочку, он просвистел: "Ш-ш-ш-ш", словно штормовой ветер с мыса Хаттерас.

– Булл, – снова попробовал я, – это не то, что ты себе представляешь. Совсем не то. Ты… ты думаешь? Булл… ты меня слышишь?

– Ш-ш-ш-ш-ш…

– Ты меня понимаешь? Я ничего не сделал. Совсем ничего. У меня не было времени…

– Ш-Ш-Ш-Ш-Ш…

Все громче и громче. Теперь он шипел, как газ, выходящий из дирижабля.

– Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш…

Интересно, что он пытается сказать? Шелуха? Нет, вряд ли. Но и не Шерлок Холмс, готов поспорить на миллион.

– Ш-Ш-Ш-Е-Е-Е-Л-Л-Л…

Вот оно!

– СКОТТ!

Ну наконец-то. Вместе с этими словами Буллу удалось сбросить оцепенение. Он вдруг стал дико, ужасающе, реактивно активен. В следующую секунду он взметнулся ввысь, словно преодолев земное притяжение, и полетел по воздуху, готовый обрушиться на меня, как стадо слонов. Это было… Надеюсь, я больше никогда ничего подобного не увижу.

До сих пор все было крайне нелепо и неприятно; но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я видел сейчас, – Булл Харпер, распростертый, как гигантский кондор, в атмосфере, со сжатыми кулаками, с оскаленным ртом и извергающими пламя глазами.

Мир не видел более жуткого зрелища со времен извержения Кракатау и трагедии Атлантиды. Никогда еще на море и на суше или – как, например, Булл – в воздухе человечество не лицезрело столь ужасающее переплетение стремительной ярости, адской надвигающейся муки, шока, ужаса, сексуальной привлекательности, оглушающего оцепенения и смертоносной неудержимой энергии. От всего этого стекленеют глаза, мозги шипят, как сигарета в унитазе.

"Хо-хо, – подумал я, – сейчас меня убьют. Как минимум".

Глава 20

Не знаю, какие таинственные психофизиологические причины побудили Булла к действию, но и я тоже вышел из ступора. И это спасло мне жизнь.

Я перевернулся на спину, выбросил вперед ноги и, прежде чем он приземлился на меня, ударил его в живот. Он перелетел через мою голову. Я не видел, как он упал на пол, но грохот был адский. Потом с таким же шумом он врезался в стену.

"Ну, все, я его уделал!" – подумал я, перекатился на ноги и… шпок!

Увы, я его не уделал.

Но его нога чуть было не достала меня. На самом деле это был кулак; ему бы понадобились обе ноги, чтобы так быстро отскочить от стены. Но по ощущению это была нога со свинцовой подошвой.

Удар пришелся мне в голову, и я покатился по ковру. Когда я притормозил, то не сразу сообразил, где нахожусь. Хотя не сомневался, что с удовольствием оказался бы где-нибудь в другом месте. Единственно верное решение – любой ценой выбраться отсюда. Я подтянул под себя ноги, встал и – нырнул.

Очень вовремя. Я сфокусировал свой взгляд на гигантской туше Булла Харпера, нацелившего в меня свой огромный кулак, и успел опустить голову, так что его пушечное ядро лишь скользнуло по моим волосам.

Он продолжал движение по инерции, и я выбросил вперед правую руку и ударил его в твердый, как кирпич, живот, а когда он резво повернулся и попытался схватить меня, я уперся ногами в земной шар и прямой левой саданул ему в челюсть.

Это был хороший удар.

Таким классическим ударом заканчиваются на ринге девяносто девять боев из ста. Я вложил в него всю свою энергию плюс немного отчаяния, а Булл – невероятно! – всего лишь упал на одно колено. Он не отключился, он не рухнул навзничь, как должен был; но он находился в ярде от меня и еще не успел подняться. Это был мой шанс. И я им воспользовался.

Я прыгнул к двери, выскочил на улицу и заковылял по траве. Я понукал себя, и наконец мои ноги побежали, помчались, как маленькие пятипалые динамомашины. На бегу мои мысли вновь вернулись к Мисти и убийству. Я двигался с максимальной для меня скоростью, но осознание опасности, угрожавшей Мисти, прибавляло силы моим ногам, и к тому времени, как я достиг парадного входа в отель, я летел, как перепуганная птица. И все время ворочал мозгами.

Я думал о том, что времени слишком мало, поэтому я должен добраться от комнаты Лиссы в номер Мисти кратчайшим путем. Они выходили на внешнюю сторону и находились в разных концах "Кублай-хана": комната Лиссы – почти в самом конце северного крыла, а номер Мисти – в южной пристройке отеля.

Значит, я должен пробежать вдоль внешней стороны отеля, потом повернуть направо, пересечь площадку перед главным входом, снова повернуть направо – и прямиком к южному крылу, в номер Мисти. К Мисти. И к убийце.

Поэтому я завернул за угол и опрометью ринулся к входу в "Кублай-хан". Я пробежал меньше половины пути и уже еле дышал, потому что несся как сумасшедший. В ушах у меня стоял шум: я слышал удары своего сердца, топот своих ног, звериные вопли позади.

Вопли позади? Впереди тоже слышались какие-то крики, но я решил, что звериные вопли важнее, и оглянулся.

Булл.

Ну конечно, кто же еще.

Кажется, мы где-то встречались.

Он мчался за мной, широко разинув рот, из которого вырывалась жуткая громоподобная какофония – чтобы воспроизвести это величественное произведение первобытной ярости, потребовалось бы поджарить целый квартет музыкантов в кипящем масле. Но – я не поверил своим глазам – в левой руке несущийся черный Аполлон сжимал мои чудесные брюки с узенькими красными полосками, которые развевались в его кулаке, как знамя сумасшедшего нудиста, со скоростью урагана скачущего в бой; в другой руке он сжимал свою огромную саблю, которая сверкала на солнце и была частью его костюма или, вернее, единственной частью того, что совсем недавно было его костюмом. Вне всяких сомнений, Булл Харпер собирался поймать меня и разрубить на две части, а скорее всего, и на несколько.

Мне не хотелось стрелять в Булла без крайней необходимости, и я все же потянулся к заплечной кобуре за своим кольтом. Заплечная кобура отсутствовала. Пистолет тоже. Ах, ну да, я же положил его в карман брюк. А вы ведь знаете, где были мои брюки, не так ли?

Я знал. И это знание прибавило мне энергии. Не то чтобы я уж очень в ней нуждался. Я не чувствовал усталости, скорее был совершенно издерган, к тому же теперь у меня в ушах раздавались какие-то странные звуки. Кроме тех, к которым я уже привык, я слышал непонятный свист и звуки флейты, дикие крики и даже что-то вроде музыки. Это на самом деле была музыка, у нее была мелодия. В моей голове вовсю старался настоящий оркестр.

Как это могло быть? Почему в моей голове расположился оркестр? Эта диковатая мысль засела в моем мозгу: "Музыка? А почему, черт, именно музыка?"

Я отвернулся от преследователя и посмотрел в том же направлении, куда бежали мои ноги. И тогда до меня дошло, почему именно музыка. Я понял гораздо больше. Например, почему слышу вопли, как на стадионе, – это орала целая толпа людей.

Люди – тысячи людей. Во всяком случае, мне казалось, что их тысячи, хотя я знал, что их всего человек двести.

Я начал тормозить, и оркестр сбился с мелодии. Раздалось "ум-па-па", звякнули тарелки, потом "Бум!" и еще раз "бум" и "па…", и наступила тишина. За исключением криков, конечно. Они неслись со всех сторон.

Мне показалось, что людей больше, чем на самом деле, – видимо, потому, что все они находились в бурном движении. Прыгали, бегали, носились по кругу, хохотали, верещали. Я видел мужчин в костюмах, девушек в бикини. Я заметил некоторых знакомых конкурсанток, мэра, которого, казалось, вот-вот стошнит, множество знакомых и незнакомых изумленных, перекошенных физиономий.

На ступеньках "Кублай-хана", сжимая микрофон, стоял губернатор солнечного штата Калифорния. У него был такой вид, будто ему не хватило одного решающего голоса для победы на выборах.

Однако всю оглушительную волну воплей перебивал топот огромных ног за моей спиной. Когда я бросил быстрый взгляд назад, Булл уже настигал свою жертву, ему оставалось только протянуть руку и схватить меня – и я помчался еще быстрее. Я врезался в толпу – никого не обходя, не останавливаясь, чтобы извиниться; вперед, и только вперед. Но я по-прежнему слышал тяжелые шаги великана за своей спиной. Я уже представил, как острый клинок со свистом разрезает воздух и опускается на мою шею.

"Беги, идиот!" – вопило у меня в голове. "Быстрее, ноги!" Они услышали и повиновались, но недостаточно быстро.

Поговорим о крике. Они столько кричали, завидев меня, но теперь новый всплеск энтузиазма добавил Булл. Истерически завывали даже несколько мужчин. Можете мне поверить, там было от чего полезть на стенку. Один вид сабли, сверкающей на солнце, приводил в ужас. Не говоря уж о самом Булле. Я бежал сквозь оглушительные вопли – таким, наверное, представлялся воющий ад новым переселенцам с Аляски.

Наконец я вырвался из терзающего барабанные перепонки гвалта, завернул за угол и рванул к номеру Мисти. И в тот момент, когда я решил, что старый добрый идиот и его ноги бегут достаточно быстро и ни одно двуногое существо не способно его настичь, на мое плечо опустилась большая черная тяжелая лопата и со всей силы толкнула меня.

Никаких сомнений быть не может. Булл – самое быстрое животное за пределами зоопарка.

Он сбил меня с ног, и я полетел кубарем. С огромным присутствием духа я перекатился на шею, ухо, голову, бок, спину, снова на ухо, потом на колени и, наконец, вскочил. Булл пронесся мимо, сбавил темп, остановился, развернулся и прыгнул на меня. К счастью, я оказался к нему лицом. Я отвел назад правую руку, выбросил ее вперед и, наклонившись по направлению удара всем туловищем, врезал ему в челюсть.

Если ему было так же больно, как и моей руке, значит, я почти его убил. По крайней мере, на этот раз он упал. Изогнутая сабля выпала из его кулака и отлетела на несколько футов. Он стоял на коленях, опираясь на одну руку – ту, в которой продолжал сжимать мои брюки, – а другой пытался дотянуться до меня. Я обошел его, наклонился, поднял саблю и побежал дальше.

Четырнадцать, двенадцать, десять… восемь. Номер Мисти.

Я не остановился, чтобы проверить, заперта ли дверь. Я знал, что от сильного удара плечом она откроется, и обрушился на нее всей тяжестью. Раздался резкий скрежет, дверь распахнулась, и я влетел в комнату.

Падая, я увидел спину мужчины, его вытянутые руки, пальцы, впившиеся в нежную, белую шею… и безжизненно повисшую Мисти.

Глава 21

Я упал на бок, проехался по ковру и остановился, воткнув саблю Булла в пол. Я еще поднимался на ноги, когда он обернулся, на сей раз без присущей ему грации. Теперь он не был похож на человека, скользящего по воде, он скорее напоминал растрепанного странника, пытающегося выбраться из зыбучих песков.

Он остался, разумеется, таким же высоким и привлекательным, но его золотистые волосы взлохматились, а на лице застыла маска отчаяния – и ужаса.

Повернувшись, он отпустил Мисти, и она, как тряпичная кукла, упала на диван, над которым он ее держал. Я не видел, жива ли она. Я следил за ним, потому что он пытался пробраться к двери – во всяком случае, мне так показалось.

Он отпрыгнул в другой конец комнаты, подальше от меня, засунув руку в карман. Когда я поднялся на ноги и направился к нему, он развернулся и направил на меня револьвер 45-го калибра, в котором отражался свет, проникающий из-за открытой двери. Вероятно, это был тот же кольт, которым он вчера вечером пытался размозжить мне череп.

Он прицелился, однако я стремительно приближался к нему и не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Прогремел выстрел, у меня едва не лопнули барабанные перепонки, вспыхнула острая боль – попал, негодяй, – но я продолжал идти. Я уперся ногой в пол, как будто хотел его проломить, и сделал яростный выпад. Острие сабли пронзило низ живота Джерри Вэйла, изогнутое лезвие легко прошло насквозь и воткнулось в стену за его спиной.

Стена сдержала удар. Я вложил в него всю силу, на какую только был способен. Вогнал в него саблю так, словно бил его одним кулаком, и клинок глубоко вошел в стену, а эфес уперся в живот Вэйла.

Он разинул рот, его глаза выкатились из орбит, а из его горла вырвался слабый крик. Потом его колени подогнулись, и он повис; под тяжестью его тела сабля вспорола живот, и из раны хлынула кровь; он опускался все ниже и ниже, пока лезвие не уперлось в кость; тогда он затих.

Его голова упала на грудь, и он повис, немного склонившись влево. Он висел, как мешок на гвозде.

Я повернулся к дивану и бросился к Мисти.

Она не шевелилась. Я не мог понять, дышит она или нет. У меня сжалось сердце. И тут у меня за спиной раздался знакомый лошадиный топот. Я резко развернулся, выбросил вперед правый кулак и…

Бац!

Прямо в лоб.

Я увидел только что-то, напоминающее черный метеорит, который внезапно превратился в комету с вертящимися вокруг нее разноцветными спутниками, и через мгновение какой-то другой летающий объект обрушился из космического мрака и ударил меня сзади. А еще один врезал мне по затылку. У меня помутилось в глазах, зрение тут же вернулось, и я увидел нависшую надо мной грозную тушу Булла Харпера. Я понял, что упал на пол и шарахнулся головой о стену, – так что летающие объекты здесь были ни при чем.

Я встряхнул головой и заорал:

– Булл, ты, чертов кретин!.. – но он уже наклонялся ко мне, готовый к новой атаке.

Я перекатился на правый бок, зацепил ботинком его лодыжку, а левой ногой ударил по колену. Его нога подогнулась. Он упал с таким грохотом, что стены, пол, а может, и весь дом задрожали. Я вскочил на ноги, попытался обойти его, но не успел. Он набросился на меня, ударив плечом в бок и обхватив своими железными ручищами за талию.

Мы пролетели через всю комнату и вывалились за дверь, покатились, завертелись, пихая друг друга чем попало – коленями, бедрами, локтями. Пытаясь оттолкнуть его от себя, я уперся большим пальцем ему в нос, а указательным – в глаз, и наконец он разжал свои стальные объятия и откатился от меня.

Я немного отполз от него, встал на колени, и в этот момент он снова повернулся ко мне, готовый к дальнейшей схватке.

– Булл, дурак ты чертов! – завопил я. – Послушай меня. Я только что всадил твою проклятую саблю в Джерри Вэйла, и теперь он висит в номере 8, как пальто на вешалке. Он пытался задушить Мисти Ломбард.