Доктор Торндайк. Безмолвный свидетель

– Здесь темно, – сказал невидимый сторож, беря меня за руку.

– Это верно, – согласился я, пробираясь по булыжникам. – Не лучше ли вам зажечь свет?

– Через минуту будет свет, – последовал ответ. – Понимаете, все другие работники ушли домой. Мы закрываемся точно в шесть. Сюда. Я зажгу спичку. Раненый внизу в комнате для розлива.

Мой проводник чиркнул спичкой и при свете ее провел меня в дверь, потом по проходу или коридору и вниз по пролету каменных ступеней. Внизу оказался вымощенный плиткой проход, в который выходило нечто вроде нескольких погребов. Я шел по нему осторожно, следуя за сторожем, зажигавшим спички; огонь от них отбрасывал на каменные стены мою гигантскую призрачную тень, но не рассеивал темноту впереди. Я был у открытой двери одного из подвалов, когда спичка погасла и человек за мной воскликнул:

– Минутку, доктор! Не двигайтесь, пока я не зажгу свет.

Я остановился, и в следующее мгновение меня сильно толкнули в открытую дверь. Массивную дверь немедленно захлопнули, и я услышал, как снаружи задвинули засов.

– Что это значит? – крикнул я, яростно стуча по двери и пиная ее. Конечно, ответа не было, и я прекратил свои действия: мне пришло в голову, что фабрика пуста, в ней только этот негодяй, который заманил меня сюда, и это сделано с какой-то целью, но что это за цель, даже не мог себе представить.

Однако очень скоро я получил совершенно ясный намек на намерения своего хозяина. Мое внимание привлекло легкое постукивание по двери моего подвала и заставило меня прижаться ухом к двери. Ошибиться в этом звуке было невозможно. Дверное отверстие заполняли чем-то вроде тряпок, их мой друг забивал в щели зубилом. Дверь заклепывали и делали воздухонепроницаемой.

Цель этого достаточно ясна. Меня закрывают в газонепроницаемом пространстве, где медленно задохнусь. Зачем меня заставляют задохнуться, я не мог понять: разве что оказался в руках безумца. Но я не очень встревожился. В большом помещении воздуха хватит надолго, и я легко могу выбить то, чем мой друг затыкает щели. А когда утром придут рабочие, буду пинать дверь подвала, и они выпустят меня. Особенно пугаться нечего.

Но будут ли другие рабочие? Раненый, очевидно, выдумка. Предположим, другие рабочие тоже выдумка? Я вспомнил слова Мэгги: она думала, помещение по-прежнему сдается в аренду. Возможно, так и есть. Тогда положение становится серьезным.

В этот момент мои размышления прервали звуки из соседних подвалов, там что-то двигали, тащили что-то тяжелое. И мне сразу показалось странным, что я так отчетливо слышу эти звуки: дверь моего подвала запечатана, стены из прочного кирпича, в чем я убедился, постучав по ним костяшками пальцев. Но у меня не было времени обдумывать данные обстоятельства, потому что я услышал новый звук, от которого, признаюсь, сердце буквально поднялось в рот: громкое пронзительное шипение, как от выходящего пара. Казалось, оно исходит из какой-то части подвала, где меня замуровали, практически прямо у меня над головой, и почти немедленно тот же звук раздался в соседнем подвале и в следующем, потом в третьем. Одновременно захлопнули дверь соседнего подвала, и с шипением смешались звуки, с которыми задвигали засовы. Я слышал глухие звуки, говорившие, что щели в дверях других подвалов тоже затыкают.

Положение страшное. Свистящий звук, очевидно, связан с выходом газа под высоким давлением, и этот газ через какое-то отверстие входит в мой подвал. Я нащупал спички и ощупью прошел к тому месту, где свист газа и вообще другие звуки были всего слышнее. Здесь я зажег спичку. И ее освещение мне все объяснило. Ближе к потолку, примерно в семи футах над полом, в стене отверстие примерно в шесть квадратных дюймов, из него выходит непрерывный поток белых частиц, похожих на снежинки. Когда я остановился под отверстием, несколько таких частиц упали мне на лицо, и холод их прикосновения сразу рассказал мне ужасную историю.

Белый порошок и был снегом – снегом угольной кислоты. Шипение исходило из гигантских железных бутылок, в них под давлением находится жидкая угольная кислота, которую изготовители минеральных вод используют для газирования. Негодяй (или безумец), захвативший меня, открыл краны, и жидкость испаряется, превращаясь в снег из-за испарения и быстрого расширения. Конечно, снег быстро поглощает тепло и, не становясь снова жидким, испарятся в газообразной форме. За очень короткое время оба подвала заполнятся ядовитым газом, и, короче говоря, я оказался заперт в камере смерти.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы написать это объяснение, которое, однако, мгновенно возникло у меня в сознании, когда свет от пламени спички упал на зловещее облако снежных хлопьев. Я сорвал пальто и принялся затыкать отверстие. Это плохая защита от газа, он все равно будет проникать через промежутки в ткани, но это остановило поток снега и дало мне время подумать.

От каких не поддающихся расчету шансов зависит наша жизнь! Если бы у меня оказался небольшой рост, через полчаса я был бы мертв, потому что отверстие, через которое поступал газ, находилось в семи футах над полом и стало бы для меня недоступно. Даже при моих шести футах роста и соответствующей длине рук я не мог с нужной силой затолкать пальто в отверстие: приходилось встать вплотную к стене, и было очень трудно поднимать руки. Тем не менее, как ни несовершенно такое препятствие, оно смогло остановить поток снега. Пройдет какое-то время, прежде чем уровень газа в соседнем помещении дойдет до отверстия, и я тем временем смогу что-нибудь придумать.

Я зажег еще одну спичку и осмотрелся. Подвал оказался гораздо меньше, чем мне казалось, и был абсолютно пуст. Пол бетонный, стены из грубого кирпича, потолок оштукатуренный, и штукатурка потрескалась и отпала. Здесь сильная вентиляция, но меня она не интересовала. Газообразная угольная кислота такая тяжелая, что ведет себя почти как жидкость; она заполнит мой подвал и задушит меня, даже если бы потолка вообще не было бы. Соседний подвал быстро заполняется, и когда газ в нем достигнет уровня отверстия, он просочится через пальто и хлынет в мой подвал. Но на это, как я сказал, потребуется какое-то время – если разделяющая стена хотя бы относительно прочна. Как только это пришло мне в голову, я принялся исследовать стену, и результаты оказались неудовлетворительными. Стена слабая, построена их некачественного кирпича, с плохим раствором, в ней многочисленные отверстия там, где между кирпичами вколачивались крюки. Короткий осмотр убедил меня в том, что в смысле прохода газа данная стена все равно что сито, и, если я хочу сохранить жизнь, нужно немедленно искать для этого средство.

Но как мне поступить? Вот самый срочный, жизненно важный вопрос. Заткнуть многочисленные отверстия и слабые места в стене невозможно. Единственное уязвимое место – дверь. Если бы я смог установить какую-то связь с внешним воздухом, какое-то время можно было бы не считаться с ядовитым газом, которым вскоре буду окружен.

Прежде всего нужно подумать о замочной скважине. Ее нужно немедленно освободить. Порывшись ощупью в сумке – я понял, что нужно экономить спички, – нашел подходящего размера зонд, сунул его в скважину, и мои надежды немедленно рассеялись. Зонд уперся в металл. Замочную скважину не заткнули тряпкой, а закрыли металлической пластинкой, прикрепленной снаружи. С растущей тревогой, но с выработанной годами аккуратностью я положил зонд назад в сумку и принялся снова обдумывать свое положение и определять ресурсы. И тут у меня появилась идея. Надежда на нее слабая, отчаянная, но все же это идея.

Существует хитроумный вид карманного ножа, придуманный специально в интересах торговли ножами; такие ножи обычно женщины (под влиянием уговоров) дарят мужчинам. У меня был такой. Мне его подарила тетя, и сентиментальные соображения побуждали меня находить для него место в кармане, хотя я из-за этого постоянно ворчал. Но в критический момент мне он пригодился, со штопором, буравчиком, с бесконечным количеством лезвий, со скребком, зубочисткой, щипцами и другими инструментами с непонятной целью, громоздкий, отягощающий карман предмет, который, однако, спас мне жизнь.

Прежде всего я применил буравчик – применил очень осторожно, потому что такие инструменты обычно перекаливают, и они становятся хрупкими. Я просверлил в толстой доске отверстие примерно на уровне рта; работая, обдумывал дальнейшие шаги. Когда отверстие было просверлено, я использовал другой инструмент, о цели которого часто гадал, – острие с заточенными краями, похожее на маленький штык. С его помощью расширил отверстие. Этот инструмент не помог, тогда я сменил его на отвертку и расширил ею отверстие примерно до полудюйма в ширину. Сделать его больше я не мог, но этого было недостаточно. Конечно, через отверстие в полдюйма шириной можно дышать, но, когда окружает ядовитый газ, желательно отверстие побольше.

Я вспомнил, что в ноже есть пила – маленькая, с толстым лезвием, но все же пила, ею можно распилить дерево, если, конечно, есть время. Этот инструмент натолкнул меня на простой план, который я немедленно начал осуществлять, работая как можно быстрее, но не рискуя сломать инструмент. Я хотел сделать второе отверстие в двух дюймах по диагонали от первого, и из обоих отверстий сделать два разреза под прямым углом друг к другу. Таким образом в двери получится небольшое окно, через которое я смогу удобно дышать.

Задача нетрудная, но с моими жалкими инструментами ее решение заняло много времени, тем более что пила оказалась шире отверстия и можно было использовать только ее кончик. Но все же задачу удалось решить, я вытолкнул выпиленный кусок древесины и с удовлетворением подумал, что теперь у меня есть доступ к чистому воздуху за пределами моей тюрьмы.

И как раз вовремя. Я отдыхал от работы, и мне пришла в голову мысль проверить воздух внутри подвала. Я зажег восковую свечку, подождал, пока разгорится пламя, и начал медленно опускать маленький конус. Опускаясь, пламя меняло цвет и примерно в восемнадцати дюймах от пола неожиданно погасло. Значит, пол покрывает слой газа толщиной в восемнадцать дюймов, и этот слой, несомненно, становится все толще.

Это было поразительно и предупредило меня, что мне нужно иметь удобный подход к отверстию для дыхания. Потому что хоть газообразная угольная кислота ведет себя как жидкость, это все же не жидкость: подобно другим газам, у нее есть способность распространяться вверх, и воздух в подвале уже, наверно, стал опасным. Соответственно я тщательно протер поверхность двери носовым платком, с некоторым отвращением прижался к отверстию ртом и глотнул свежий воздух.

Мое положение при этом было очень неудобным, и я понимал, что скоро устану. Больше того, когда газ достигнет уровня головы, будет трудно мешать ему находить проход в мой рот и ноздри, а если газ пройдет, я точно буду отравлен. Необходимо проделать отверстие ниже, чтобы выпускать газ и чтобы я мог сменить положение. Но делать это нужно, прижимаясь ртом к отверстию для дыхания, а это было ужасно неудобно, и работа шла медленно. Второе отверстие меньше первого, потому что у меня нет времени, но я подумал, что мог бы легко увеличить его новыми разрезами пилой, убрав при этом большой кусок дерева.

Но работа была утомительная, к концу ее у меня болели руки и от неудобного положения ныло все тело. Сделав глубокий вдох, я закрыл рот, встал и потянулся. Потом зажег спичку и поглядел на часы. Половина восьмого. Я в подвале уже больше двух часов. А тем временем в приемной меня ждут пациенты и, несомненно, ворчат из-за моего опоздания. Скоро ли будет обнаружено мое отсутствие? Или, может, уже сейчас меня ищут?

Посмотрев на спичку, которую все еще держал в руке, я заметил, что ее пламя побледнело и стало синеватым, а когда начал его опускать, оно погасло в двух футах от пола. Значит, газ по-прежнему поднимается, хотя и не так быстро, как я опасался, но по изменению цвета пламени ясно, что в воздухе много газа и он становится ядовитым.

Немного погодя стоячее положение стало невыносимо утомительным. Я чувствовал, что должен хоть на несколько минут сесть, хотя благоразумие говорило мне, что это очень опасно. Какое-то время я сопротивлялся, но усталость победила, и я сел на пол, прижимаясь ртом к нижнему отверстию. Я убеждал себя, что посижу немного, только чтобы восстановить силы, но проходила минута за минутой, и я испытывал непреодолимое нежелание вставать.

Неожиданно я понял, что меня начало клонить ко сну, мне захотелось лечь и немного подремать. Сонливость легкая, но ее значение настолько страшно, что я в панике вскочил и, прижавшись ртом к верхнему отверстию, несколько раз глубоко вдохнул. Но вскоре понял, что не могу стоять. Сонливость усиливалась, сильнее становилась слабость, у меня теперь остался выбор: сидеть или упасть, стоять просто не было сил. Меня охватила волна яростного гнева и немного оживила ненависть к негодяю, который заманил меня сюда, как я подозревал, на смерть. Потом это чувство прошло и сменилось холодным страхом; я снова сел, прижавшись ртом к нижнему отверстию для дыхания.

Я не замечал, как проходит время. Постепенно, почти незаметно, мое сознание становилось все более вялым. Гнев, страх и все слабеющая надежда сменяли друг друга в моем сознании. Промежутки спокойного равнодушия, почти безмятежного удобства становились все длительнее, усиливалась усталость, все сильнее становилось желание отдохнуть. Я очень хотел лечь. Лечь головой на каменный пол и погрузиться в сладкое забвение.

По-видимому, я действительно задремал, хотя, к счастью, не отрывал рот от отверстия, потому что не чувствовал, как проходит время, когда меня неожиданно привел в себя громкий звонок.

Я тупо прислушался, с усилием заставляя себя оставаться в сознании.

Звонок продолжал звучать громко и непрерывно, как мне показалось, очень долго.

Потом он прекратился, и мое сознание снова начало угасать. Какое-то время спустя (не знаю, сколько его прошло) я смутно услышал, как открывается дверь, прозвучали быстрые шаги, и меня позвали по имени.

Я попытался встать, но не мог пошевелиться. Но складной нож по-прежнему находился у меня в руке, и я смог постучать им по двери. Снова услышал голос – он звучал ближе, но в то же время был бесконечно далек, тогда я снова постучал в дверь и крикнул в отверстие для дыхания, издал слабый, приглушенный крик, какой издают в тревожном сне. Потом меня охватила сонливость, и больше я ничего не слышал.

Следующее, что я осознал, – прикосновение к щеке чего-то похожего на дохлую рыбу. Я открыл глаза и смутно разглядел совсем рядом два лица, освещенные огнем свечи. Лица показались мне знакомыми, но я не смог их узнать; несколько мгновений тупо смотрел на них, потом снова задремал. Дохлая рыба возобновила свои нападения, и я опять открыл глаза. Еще один энергичный хлопок заставил меня открыть рот и произнести нечленораздельное проклятие.

– Так-то лучше, – произнес голос, знакомый, хотя я все еще не мог «поместить» его. – Если человек способен браниться, он на пути к выздоровлению.

Хлоп!

Возобновленное нападение дохлой рыбы (позже выяснилось, что это всего лишь мокрое полотенце) продемонстрировало мои дальнейшие шаги на пути к выздоровлению, сопровождавшиеся дрожащим женским голосом. Постепенно облака разошлись, и с возвращением сознания я узнал Мэгги, служанку, и доктора Торндайка. Даже для моего затуманенного сознания присутствие последнего было для меня головоломкой, в перерывах между проклятиями дохлой рыбе – тогда я ее еще не распознал – я пытался понять, как мой уважаемый учитель мог оказаться в таком месте и вообще что это за место.

– Давайте, Джардин, – сказал Торндайк, вылив мне а лицо чашку воды и получив ответ свою порцию проклятий, – соберитесь. Как вы попали в этот подвал?

– Чтоб меня повесили, если знаю, – ответил я, собираясь снова задремать. Но снова заработало мокрое полотенце, и я раздраженно глотнул и зевнул.

– Думаю, вам нужно взять кеб, – предложил Торндайк, когда Мэгги в очередной раз выжала полотенце. – Когда будете выходить, оставьте ворота открытыми.

– Для кого кеб? – сердито спросил я. – Я что, ходить не могу?

– Если можете, это гораздо лучше, – выдохнул Торндайк. – Посмотрим, можете ли вы стоять.

Он поставил меня на ноги, и они с Мэгги, поддерживая, повели меня по вымощенному булыжниками двору, который я начал узнавать как принадлежащий фабрике минеральных вод. Вначале покачивался, как пьяный, но постепенно сонливость проходила, и я смог идти с помощью только Торндайка.

– Думаю, мы можем уходить, – сказал он наконец, подведя меня к воротам, и, когда я неловко выбрался через калитку, мы пошли домой.

Когда пришли ко мне, Торндайк попросил приготовить крепкий кофе и легкую еду, после чего – было совершенно очевидно, что в профессиональном отношении я ни на что не способен, – он предложил мне лечь в постель.

– Не волнуйтесь о практике, – сообщил он. – Я пошлю за моим другом Джервисом, и вдвоем мы присмотрим за делами. Если Мэгги даст мне листок бумаги и конверт, я напишу ему записку, она поедет на извозчике ко мне на квартиру и передаст записку доктору Джервису или моему человеку Полтону. Я останусь здесь и позабочусь, чтобы вы мирно спали.

Он написал записку, и Мэгги, одевшись так, как соответствует статусу поездки на извозчике, уехала, довольная и с достоинством. Торндайк задал мне несколько вопросов об обстоятельствах, приведших к заключению в подвале, но, поняв, что я знаю не больше Мэгги – ее он уже расспросил, – сменил тему и не позволял мне к ней возвращаться.

– Нет, Джардин, – сказал он. – Пока больше об этом не думайте. Выспитесь как следует, и, если утром будете в порядке, мы вернемся к данному делу и постараемся расставить по местам все части головоломки.

Глава 6. Военный совет

На следующее утро я проснулся поздно, точнее, не совсем проснулся, когда услышал властный и безапелляционный стук в дверь свой спальни, вслед за чем вошел рослый джентльмен лет тридцати. По его хладнокровию, по манерам сознающего свое значение человека я сразу узнал врача, но он не оставил мне возможности для сомнений.

– Доброе утро, Джардин, – решительно заговорил он, позванивая в кармане ключами или мелочью, – меня зовут Джервис. Я вторая скрипка в оркестре Торндайка. Временно распоряжаюсь здесь. Как вы себя чувствуете?

– О, я в порядке. Как раз собирался вставать. О практике можете не тревожиться. Я вполне пригоден.

– Рад это слышать, – ответил Джервис, – но вам все равно лучше отдохнуть. Я получил точные указания и слишком хорошо понимаю свое место, чтобы не выполнять их. Торндайк сказал, что вы не должны посещать больных и вообще выходить до расследования.

– Расследования? – воскликнул я.

– Да. Он придет сюда в четыре часа, чтобы расспросить об обстоятельствах, которые привели вас в закрытый подвал, а до того времени я присмотрю за практикой и за вами. В какое время вы ожидаете прибытия этого потомка летучей мыши[3]?

– Кого? – спросил я.

– Бэтсона. Он ведь должен сегодня вернуться?

– Да. Примерно в шесть вечера.

– Тогда вы будете свободны. Тем лучше. Этот район не очень для вас здоровый.

– Думаю, я могу работать.

– Лучше не надо. Буквально исполняйте указания Торндайка. Но вы можете рассказать мне о пациентах и поможете разобраться с ними. Кстати, это напомнило мне, что к вам заходила некая Сэмвей, красивая женщина, она напомнила мне большую гладкую полосатую кошку. Она не сказала, что ей нужно. Знаете о ней что-нибудь?

– Она должна была прийти за счетом. Но придется ей дождаться Бэтсона. Я ей говорил об этом вчера или позавчера.

– Хорошо, – произнес Джервис, – тогда я сейчас уйду, а вы отдыхайте и подумайте о вчерашних событиях, чтобы быть готовым к Торндайку.

С этими словами он ушел, предоставив мне возможность неторопливо встать и позавтракать.

Его совет подумать о событиях прошлого вечера оказался излишним. Я вряд ли способен был забыть эти переживания. Спастись от смерти в самую последнюю минуту – такое могло полностью занять мысли, помимо ужасных обстоятельств, а тут еще таинственность, в которую обернуто все это происшествие и которая сопротивлялась всем моим попыткам понять его. Я думал об этом, вряд ли хоть на минуту забывал о нем весь день, но как ни старался, не мог найти никаких причин такого ужасного и непостижимого преступления.

В четыре часа, пунктуально до минуты, пришел Торндайк и, быстро убедившись, что мне не хуже, чем вчера, сразу перешел к делу.

– Вы провели все визиты, Джервис? – спросил он.

– Да, и отправил все лекарства. До шести делать нечего.

– Тогда, – сказал Торндайк, – выпьем чаю в комнате для консультаций и поговорим об этом деле. Я завладеваю вами, Джардин, – добавил он, – но думаю, что мы должны попытаться разобраться, даже если решим передать дело в руки полиции. Вы согласны со мной?

– Конечно, – ответил я. Мне льстило, что он интересуется моими делами. – Естественно, я бы хотел разгадать эту загадку.

– Я тоже, – улыбнулся Торндайк, – и потому предлагаю, чтобы вы подробно рассказали об этом деле. Я уже поговорил с вашей очень умной служанкой Мэгги и хочу услышать, что было с вами после того, как она ушла.

– Не думаю, чтобы я рассказал вам то, чего вы не знаете, – сдвинул брови я, – однако начну рассказ с того момента, как ушла Мэгги.

И подробно описал все события так, как это сделал для читателя.

Торндайк с глубоким вниманием слушал мой рассказ, время от времени что-то записывая, но не произнес ни слова, пока я не закончил. Потом, быстро просмотрев свои заметки, он сказал:

– Вы говорили о записке, что вам передали. Она сохранилась?

– Я оставил ее на письменном столе, и, вероятно, она все еще там. Да, вот она.

Я принес записку к маленькому столу, за которым мы пили чай, и положил перед доктором, а он взял ее с осторожностью фотографа, достающего мокрый снимок. Я отметил, что полученная в лаборатории привычка к точным, аккуратным движениям оправдывает себя и в повседневной жизни.

– Я вижу, – заметил он, поворачивая конверт и внимательно его разглядывая, – что он адресован «Доктору Х. Джардину». Очевидно, он знает не только вашу фамилию, но и имя. Вы можете это объяснить?

– Нет, не могу. На всех письмах, которые я получаю, написано «Доктору Джардину», и я не подписывал ни сертификатов, ни других документов.

Он записал мой ответ и, достав письмо из конверта, прочел его.

– Почерк скорее образованного, чем полуграмотного человека, и стиль ему не соответствует. Наречие в конце письма противоречит всем выражениям и правильной пунктуации. Что касается подписи, то на нее можно не обращать внимания, конечно, если у вас здесь нет знакомых по фамилии Паркер.

– Нет, – сказал я.

– Хорошо. Если разрешите, я оставлю записку у себя для дальнейших справок. Теперь задам вам несколько вопросов о ваших приключениях. Это поразительное и загадочное происшествие, еще более загадочное, должен добавить, чем кажется на первый взгляд. Но мы вскоре к этому перейдем. Сейчас нас интересует само преступление, явная попытка убить вас, а также обстоятельства, приведшие к нему, и тут возникают некоторые совершенно очевидные вопросы. И первый из них таков: вы можете как-то объяснить эту попытку покушения на вашу жизнь?

– Нет, не могу, – ответил я. – Для меня это совершенная загадка. Могу лишь предположить, что этот человек – склонный к убийствам безумец.

– Склонный к убийствам безумец, – сказал Торндайк, – спасительная мысль поставленного в тупик следователя, его последний ресурс. Но на этой стадии лучше не строить предположений. Будем опираться строго на факты. Вы не знаете ничего, что могло бы объяснить это нападение на вас?

– Нет.

– Тогда следующий вопрос: у вас имелось при себе что-то ценное?

– Нет. Пять фунтов – стоимость всего, что у меня было с собой, включая инструменты.

– В таком случае это исключает ограбление как мотив. Следующий вопрос: выгодна ли кому-нибудь ваша смерть? Есть ли у вас надежды на наследство, на владение собственностью или титулом?

– Нет, – ответил я с легкой улыбкой, – в случае смерти моего дяди я получу одну или две тысячи долларов, но думаю, альтернативным наследником станет лондонская больница. Единственный человек, которому моя смерть принесет выгоду, – могильщик, получивший контракт на мои похороны.

Торндайк кивнул и записал мой ответ.

– Это устраняет наиболее распространенные мотивы предумышленного убийства, – констатировал он. – Могу сказать, что задавал данные вопросы только в качестве обычной предосторожности – ex abundantia cautelae[4], как говорит Джервис, когда он в судебно-медицинском расположении духа, потому что другие факты, которыми я располагаю, исключают все эти мотивы, кроме, возможно, грабежа.

– Вы недолго собирали эти факты, – заметил Джервис. – Ведь все произошло только вчера вечером.

– Я задал только несколько простых вопросов, – ответил Торндайк. – Сегодня утром я позвонил мистеру Хайфилду, чье имя как адвоката и агента владельцев списал вчера вечером с объявления на воротах фабрики. Мы с ним слегка знакомы, и я смог получить нужную информацию. Она сводится к следующему.