Былое сквозь думы. Книга 2

скачать книгу бесплатно

Былое сквозь думы. Книга 2
Виктор Евгеньевич Рябинин

Вторая книга «Галопам по Европам» тетралогии «Былое сквозь думы» продолжает знакомить пытливого читателя с занимательными и, временами, весёлыми приключениями Дика Блуда в Европе начала XX века. И если похождения нашего героя с прежним авантюристским задором на эротическом фоне Франции будут иметь криминальный след, то в России он познает прелести чистой любви и основы здорового сельского юмора.

ВИКТОР РЯБИНИН

БЫЛОЕ СКВОЗЬ ДУМЫ

КНИГА 2

ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ

«КОГДА СМЕЁШЬСЯ НАД ЛЮДЬМИ, НА НИХ НЕ СЕРДИШЬСЯ"

УИЛЬЯМ СОМЕРСЕТ МОЭМ

ВВЕДЕНИЕ

Не куда, а во что! Именно во что! Уверенно смею вас в этом заверить на старости прожитых под гнётом мудрости лет. Перечитав наброски воспоминаний о флоре, фауне и годах сумбурной жизни в Азии и Африке, невольно, но самостоятельно приходишь к выводу, что у пишущего сии строки просветителя младой поросли не всё ещё потеряно в смысле здравого ума и твёрдой памяти. Поэтому автор данного мемуара решил продолжить своё бытописание о просторах Европы, опираясь на собственную память и беглые дневниковые записи во дни былого досуга и меланхолии. Однако, следует заметить, что минуют многие лета, прежде чем ваш летописец сподобится опубликовать весь собранный достоверный материал для всеобщего обозрения и кропотливого изучения специалистами исторических фактов. А до той поры русскоязычная супруга, твёрдой рукой установившая дозволенные рамки восприятия кем бы то ни было буйного прошлого мемуариста, всячески чинила препятствия потоку воспоминаний о достигнутом половом прогрессе во Франции и собственном быту. И лишь несомненные успехи демократии в штатах Северной Америки, победа гендерного равенства в тех же краях, а также внушающая доверие благородная седина летописца, вселили в супругу положительный взгляд на литературное творчество богоданного мужа. Но только при условии сохранения её женской чести не только на бумаге, а даже и в помыслах. Лишь тогда на чердаке дома ею был оборудован авторский кабинет, где ваш скромный слуга смог наконец-то остаться один на один с острым пером и стопкой белой бумаги. И если бы не зять Стивен и сосед Билли, проникающие инкогнито в творческую юдоль, эти интимные записки увидели бы свет значительно ранее теперешнего срока. К тому же, считая свободный полёт мысли и уединённое творчество блажью и пустым проведением времени вдали от присмотра и хозяйственных дел, жена Палашка продолжала диктовать жёсткие условия бытия даже находясь вдали от своей исторической родины (о Пелагеи, как о надуманном женском феномене равноправия и неуёмном фантомасе неповиновения, будет много чего интересного рассказано в последующих главах).

Однако, как бы там ни было, но наши европейские треволнения и приключения всё же были благополучно зафиксированы на бумаге и теперь безо всяких препон могут служить любому грамотному человеку лучом света путеводной звезды в тёмном царстве жития и неверия в собственные силы. А одновременно, вышеозначенному самодеятельному писателю подспудно втемяшить навыки заумного и витиеватого общения с себе подобными в любой приемлемой компании, включая зятя, соседа и виски с содовой. С душевным трепетом и телесным томлением приступает ваш покорный литературный путешественник во времени к связному рассказу о собственной жизни и сопровождающих её эксцессах на всех континентах, исключая Австралию и Антарктиду, чтобы в будущем представить всё написанное, как единое целое. Да поможет нам в этом досужее Провидение и собственная голова на плечах, не считая грамотных подсказок друзей и критики обильной на язык Пелагеи!

ЧАСТЬ 1

ФРАНЦУЗСКИЙ УГАР

ГЛАВА 1

ДОЛГОЖДАННАЯ ПРИСТАНЬ

Европа. Весна. Какое же неописуемое счастье ступить сухопутному человеку на твёрдую землю и иметь возможность прогуляться не по загону палубы, а в любую сторону, созерцая по пути не волны, а всё новые и новые лица вместо опостылевших до рези в глазах обветренных мордоворотов моряков! Понятное дело, при военных действиях или в условиях старательских работ, разглядывать каждого встречного-поперечного не с руки. Там лишь бы первым кого на опережении подстрелить, либо успеть в авангарде добраться до кимберлитовой трубки. А на воле загляденье, то господин незнакомый навстречу попадается, но не вовремя, так как мы с Дени ещё ни к романтическим приключениям, ни к другой кулачной потехе не готовы, то дамы посреди улицы на тебя накатят. Одна прямо резвым поджарым скакуном впечатывает ноги в мостовую, словно осердясь на белый свет, зато у другой хоть ножки и ровными столбиками от чугунной ограды, но на них такой абажур, что запросто столик на две персоны прикрыть смог бы. Но ведь какое загляденье для сурового мужского взгляда, истосковавшегося по прекрасному. А в целом, улицами гордо шествуют опрятные дамы и девицы в собственном соку, но мимо. Пока мимо. Ведь человеку свойственно надеяться на лучшее. Да что тут беспредметно рассуждать о женском половом вопросе, когда впереди Марсель, а за ним вся обитаемая Франция.

Но вот что можно сказать о незнакомом городе? Очень многое, а если приврать, то и того больше. Но нам ли опускаться до лжесвидетельств, и не ведая о чём говорить и что творить при нашем-то кругозоре путешественников? Поэтому будем живописать по возможности правдиво и доходчиво, не сбивая читателя с географических понятий и социальных устоев среды обитания.

Марсель город как город и крупный порт в департаменте, как сейчас помню, с очень трудным названием. Ничего не скажешь, умный город, раз ещё в средние века обзавёлся университетом. Да что там школы и пристани. Марсель славится во всём мире своей марсельезой! И пока в нём не поживёшь, вовек не узнаешь, что это песня Великой французской революции, которую судя по моим путаным запискам сочинил аж в тысяча семьсот каком-то году не заботясь о последствиях Клод Жозеф Руже де Лиль. Мы её сейчас петь не будем со вставанием из-за столов, потому как к весёлому времяпровождению она не подходит. Да ни к чему и не подходит кроме революций. Вот тогда она к месту во всём своём боевом задоре. А как иначе? Ведь революция, как и песня этого Руже – святое дело для тех, кто её устраивает. И в ней главное – это задорной песней или громовым лозунгом направить народ на стихийный разгул и личным примером показать путь к власти и прочим благам. Конечно, массам тоже достаётся, но, как правило, на орехи. Это вождям бремя диктатуры в желаниях и высокий полёт над людскими стадами. И вроде как из-за облаков, побратавшись с херувимами и прочими бесноватыми наставниками, с суровой справедливостью собственной выделки легко и изящно руками водить над головами соплеменников, карая и милуя, милуя и карая. И всё это непременно под громкую песню. Под марсельезу или похожую на неё музыкальную удаль с утра до вечера, пока новоявленные небожители не хряснутся затылком о земную твердь или лицевой частью в грязь. Правда, это происходит в отдалённом будущем, а людской памятью хранится ещё долее.

А так – Марсель и есть Марсель. Взять Калькутту, то там неприкасаемые и другие особенности европейской колонизации. А здесь все с виду равны. Никто ни в чью сторону публично не плюётся, а если, как я заметил, и презирают один другого, то цивилизованно без немедленного кровопускания. Одним словом, видимая благодать господня и приемлемая людская общага для всех умеренно довольных жизнью. Или как сказал один из древних любвеобильных макаронников: «Покорись судьбе, и она поведёт тебя, будешь сопротивляться, она тебя потащит.»

Вот так и ступили мы на берег прямо в городе славных традиций, к которым нас приобщал ещё в пути капитан клипера «Рваная рубаха» Анри Дюбуа. После всех африканских злоключений хотелось дышать воздухом сухопутной свободы полной грудью и петь марсельезу, которую пока не знали. И мы с Дени весело и в ногу зашагали по улицам прекрасного города Марселя. Однако с непривычки скоро утомились и присели на первую же попавшуюся скамейку в конце бульвара Сен-Гласьер. А мимо праздно струились мадам и месье, а всего более одинокие или попарно фланирующие французские легкокрылые мадемуазели. И моё сердце, да что там сердце!– вся горячая душа старого вояки трепетала флагштоком на ветру, а в голове теснились воспоминания о бурском лазарете и незабвенной милой Аньес. В глазах мутилось, горячее сердцебиение слышалось на весь бульвар, и я немедля обратился к бывшему тореро, надеясь на его испанскую горячность:

–Дени,– сказал я в глубокой якобы задумчивости, – Дени, а не подыскать ли нам какой-либо уютный притон для утех и отдохновения со свободными об эту пору дамами? Ведь нам есть что показать, а тем более рассказать женской половине этого населённого пункта, говоря армейским языком. Про окопы, посвист пуль, фланговые атаки и…

–Дик, – довольно грубо перебил меня Торнадо, – ты опять не вовремя и не к месту задумал посягательство на честь французских дам, возможно, даже публичных. Ведь мы не освоились, не знаем местных обычаев и нравов, а что важнее, так это возможностей здешних женщин. И я тебе сажу по-простому и по-дружески – не парь мне раньше времени мозги. Лучше заглянем в какой-нибудь кабак и пропустим по стакану бордо для укрепления тела и духа.

На это предложение я немедленно согласился.

–Конечно пропустим, мой дорогой друг,– я уже начал воодушевляться предчувствием.– А что до уклада жизни, то мне ещё при первой отсидке один старый галл, прививший азы французского наречия, прояснил порядки здешних домов терпимости законом. А поэтому стесняться…

–Мистер Дик,– официально перебил меня бывший циркач.– Упрямо говорю тебе – мы ещё успеем пройти полный курс практической венерологии и отведать знаменитой французской кухни и её кухарок. А сейчас,– смягчил он тон,– заскочим в ближайший подвальчик, где за бутылкой вина что-либо спланируем и проведём ревизию наших скудных капиталов.

Это было очень разумно и вселяло надежду, что наш тандем не успокоится на достигнутом в этой забегаловке. Мы покинули не насиженную ещё скамью и, пройдя по улице Мансо с десяток ярдов, наткнулись на желанное заведение. Правда не в подвале, а прямо на улице со столиками под зонтами.

Мы благородно расположились подальше от посторонних глаз и, подозвав гарсона, заказали кой-чего перекусить, а чтоб в дальнейшем не отвлекаться от приватной беседы, сразу по бутылке доброго французского вина, особо не интересуясь выдержкой, но спросив о крепости напитка. Когда же стол был накрыт и мы ополовинили свою стеклотару, закусив какой-то морской сволочью, Дени изрёк:

–Ну и что будем делать?

–Как что? Ведь сам предлагал пересчитать капитал и процветать далее, наслаждаясь прелестями дам и мирной жизни.

–Сейчас и пересчитаем, – немедля согласился Дени, зная, что со мной в принципиальных вопросах спорить бесполезно, как и в остальных тоже.

Стали считать. Камни сложились быстро и по нашим прикидкам их хватило бы на месяц скромной жизни при скудном пропитании и без загулов. А вот франки, что нам дал добрейший капитан Анри за один такой же камушек по курсу им же самим и придуманном, я считать отказался, так как за время военного лихолетья успел подзабыть не только основы строгого счёта, а также и грамотного письма. Но Дени сказал, что расплатиться за обед хватит с лихвой и я с радостью ему поверил, ибо верить было больше некому.

Выпив по второй бутылке уже лёгонького вина, мы начали рассчитываться с официантом и я щедро пообещал ему на чай, если он подскажет нам местечко, где можно снять удобную квартирку для двух приличных джентльменов. Оказалось, что в этом заведении и комнаты сдаются, да ещё с полным пансионом. То есть со жратвой и обслугой в виде горничной, однако без права привода гулящих особ под эту крышу. Мы, не особо переча, согласились, и, ударив по такому случаю по рукам уже с хозяином этого милого ресторанчика ещё не старым месье Луи Пердье, быстро заселились в комнатёнке на втором этаже, не особо обращая на спартанскую меблировку, так как не военную палатку и выбирали. Когда хозяин собрался было нас покинуть, Торнадо предложил ему парочку алмазов в счёт уплаты за проживание и просто за франки для наших карманных расходов. Месье живо согласился их купить и с этой поры стал смотреть на нас не столь угрюмо. А когда я от всей души посоветовал месье Луи взять у меня на выбор несколько уроков американского кулачного боя или индийской боевой йоги, француз словно испарился из нашей каморки. Вот так в одночасье мы добились почёта и уважения обслуживающего нас персонала.

Посчитав половину первого дня проведённой удачно и с пользой, мы завалились по своим кроватям вздремнуть до вечерней зари. Я хотел было отметить новоселье, но Дени заявил, что надо поберечь силы для ночи, если и далее всё пойдёт столь удачно. На том и сошлись…

***

Кто не просыпался в незнакомой обстановке после удачных мероприятий свершённых ещё в начале дня? Сначала дикое изумление, затем просто изумление, а напоследок и груз воспоминаний, хотя и выпито было всего ни с чего по предварительным прикидкам.

–Дени, а мы где?– спросил я друга сухим и ломким голосом, который маячил в серой мгле оконного проёма.

–Где, где! В…– и он резко и точно назвал всем знакомый с детства адрес.

Далее друг популярно и доходчиво объяснил мне положение вещей на сегодняшний день по отношению ко вчерашнему, взяв с меня твёрдое слово более никогда не вызывать обслугу с бутылками без его на то согласия. А так как я сходу согласился всем своим обезвоженным организмом, он позволил мне подкрепиться тем, что оставалось на столе. Оставалось не густо, но мне вполне хватило. Результата долго ждать не пришлось, а ожив, я уже бодро и разумно спросил:

–Дружище, а каковы наши планы на вечер?

Дени посмотрел на меня с тоской, но всё же просветил:

–Раз оплатили с пьяной дури номера через нашего домовладельца, то скоро пойдём на улицу Мадлен в заведение мадам Горизонталь под скромным названием «Мулин муж».

С меня сразу слетел весь хмель, я внутренне подтянулся и уже свежим голосом сказал:

–Совершенно верно, друг мой! А я уже было засомневался – помнишь ли ты о намеченном визите и…

–Всё, кончай словоблудие,– грубовато оборвал меня бывший охотник на слонов,– давай, приводи себя в порядок и будем выдвигаться к намеченному объекту.

Не прошло и часа, как мы уже подлетали к весёлому заведению на улице Мадлен. Но лучше бы нам век не видать этого публичного вертепа вместе с мадам Горизонталь и её цыпочками!

Глава 2

ПУБЛИЧНОСТЬ

Публичные дома всяческой терпимости – это величайшее достижение человеческой цивилизации. В современном мире они всецело заменяют вместе взятые библиотеки, театры оперы с балетом, обсерватории и краеведческие музеи. Не напрасно многие сотни лет лучшие мужские умы бились и бьются над сложнейшей задачей узаконенной купли-продажи блудодейства в специально для этой славной цели отведённых местах. Долгие и тёмные многолетия человек одиноко блуждал в грехах сладострастия, впадая в ересь собственного рукоблудства, пока в конце концов милостыню творящий святой Мартын не надоумил первопроходцев полового свободомыслия, что устья телесных чертогов дам можно добиваться не только через завоевание сердца, но и просто за какой-то выгодный продукт или звонкую монету. И всё это без душевного надрыва, слезливых потоков неверности и с тоски жарких обещаний любви до гробовой доски. А уже когда появились первые специально крытые постройки, как лупанарии в Древнем Риме и иже с ними убежища, то это явилось первым широким шагом в сторону процветания европейского человечества в условиях моногамии. Ибо тот же час явилась возможность планирования утоления желаний, а так же возможность контроля за пакостливыми дарами богини Венеры. И с той самой поры расцвета самосознания каждый свободный гражданин, а тем более связанный узами Гименея, стал практически способен даже безлунной ночью высечь своим ретивым огнивом искру сладострастия и осветить ею тёмную дорогу до родного очага. Однако, как это ни прискорбно, но не во всех концах света этот процесс узаконен, хотя и остаётся любимым, но тайным развлечением всякого здравомыслящего человека. И тогда рушатся семьи, полнятся лазареты самыми нетерпеливыми, скудеет казна без соблазнительного налога на движимость, а власть предержащие в ослеплении аскетизма евнухов мысленно поступают подобно тирану Падуи Франческо Второму, который изобрёл пояс целомудрия и впервые напялил его на свою жёнушку. Мол, ни себе, ни людям! А ведь испытай тиран на себе этот механизм, походи раскорякой всю ближайшую семилетнюю войну, исхитрись справить хоть одну из собственных крайних нужд, то вряд ли стал так усердствовать с железом и кожей! Небось придумал бы что посподручнее, вроде лёгкой кованой кольчужки свободного покроя. Хотя с другой стороны, дамам доверяй не доверяй, но всё равно будут жить по принципу – пусть сдохнут все, кто нас не хочет! И что не менее прискорбно – растёт численность как дипломированных, так и подпольных абортмахеров. И стекаются к ним обделённые присмотром женщины в надежде избавления от нежеланного плода, а ведь ещё один древний римлянин говаривал, что абортниц надо казнить, так как они воруют солдат. Но ведь женщина тоже по-человечески на что-то надеется и чего-то постоянно хочет.

Вот и нам с Торнадо всегда хочется перекинуться парой-тройкой тёплых слов с молоденькой женщиной, расспросить её о погоде, здоровье тётушек и семейном положении сестёр и братьев. Иначе за каким чёртом мы попёрлись к мадам Горизонталь и её райским птичкам, которых ещё не видели и не слышали, так как пока ещё стояли на высоком пороге двухэтажного здания под вывеской «Мулин муж».

***

Заведение встретило нас приветливым шумом подвыпивших посетителей. Распорядитель, (или как там его?), осведомившись о цели визита и проверив по спискам дорогих гостей, уважительно провёл нас за один из столиков на четыре персоны, велев немного обождать. Мы охотно согласились, ибо следовало, как перед боем, провести рекогносцировку и внимательно оглядеться, чтобы потом не попасть в какой-нибудь просак, то есть, как говаривали в старину, со всего разгона да промеж двух отхожих мест дамы.

Итак, парадный зал, куда нас любезно провели, был довольно мил и уютен, утопая в полутьме стеариновых свечей. Стены обиты розовым бархатом, на полу ворсистые ковры восточного исполнения, а на них до десятка или чуть более столиков под белоснежными льняными скатертями и на таких расстояниях друг от друга, что вполне позволяли вести приватные беседы. В противоположной стороне от входа была скромная дверь неясного пока назначения, а в глубине зала располагалась под красной ковровой дорожкой лестница, ведущая на второй этаж. Вот, собственно, и вся диспозиция нижнего обозреваемого этажа этого скромного заведения, без лепнины на потолке и витражей на окнах. Не считая нашего, были заняты всего два столика, то есть или мы рано припёрлись, или у публики это злачное место не больно-то и котировалось. Тем не менее, приходилось терпеливо ждать и разглядывать соседей. За одним из столов сидели два строгого вида джентльмена с сединой на висках, одетые как на приём к королеве, и две дамы, раздетые как перед помывкой в римских термах. Проще говоря, на них были накидки в виде туник, но столь прозрачные, что не скрывали очарования их налитых бюстов. А вот нижних дамских соблазнов я, как ни вертелся, рассмотреть не мог. Не лезть же под стол в самом начале вечера. Правда, я и так, якобы уронив сигару, любопытства ради пытался заглянуть под чужой столик, словно под юбку, но тщетно. Помешали скатерть и Торнадо.

–Уймись, Дик!– зашипел он коброй.– Неудобно перед обществом. Ведёшь себя как дитё, никогда не видевшее места своего рождения.

–Соскучился,– скромно отозвался я, не вступая в пререкания с нашим идальго.

За вторым столом было веселее. Там тоже сидели два мужика явного мореходного вида в рубахах навыпуск и с яркими нашейными платками. У одного, что постарше, в ухе болталась массивная металлическая серьга, а на пальце левой руки перстень с печаткой всё из того же металла. Дамы им соответствовали своим разбитным видом и отсутствием женской скромности. Они поминутно хохотали, хлопали себя и мужиков по ляжкам и задирали обслуживающий персонал, который, впрочем, не обращал на них никакого внимания. Одеты они были в короткие юбчонки. И это всё! Не знаю как снизу, но сверх этого не было более ничего. И мне приходилось довольствоваться малым, то есть почти тайным, но горящим взором созерцать, как при любом изменении позы, их вторичные отличительные признаки, словно бурдюки наполненные сладким вином или водопойные кожаные фляги, подпрыгивали, весело раскачивались из стороны в сторону и вообще, как сумасшедшие, пьяно веселились на молодой груди. Кто понимает, зрелище было не для слабонервных, а тем более ветеранов войны. Даже сдержанный Дени не стал делать мне замечаний, а сам заёрзал на стуле, проследив направление моего взгляда.

На столиках у обеих компаний были бутылки вина и вазы с фруктами. И хотя чувствовалось, что застолье длится уже давно, никаких свиных ножек и телячьих отбивных на закуску не было. И это правильно! Незачем отягощать брюхо перед давно желанной разрядкой. Успеем и дома до отвала почревоугодничать. Только промелькнула эта мысль, как вслед за ней мозг мгновенно обожгла тревога за будущее.

–Дени,– в волнении зашелестел я пересохшими губами,– а сколько у нас в запасе времени? Не придётся ли любоваться весь вечер чужим счастьем, а потом сматывать удочки, так и не насадив червячка на крючок?– в смятении, как вы помните, я всегда выражался витиевато.

–Не придётся,– вальяжно ответил Торнадо,– для нас месье Луи оплатил абонемент до утра.

–В качестве подарка за всё хорошее?– глупо вырвалось у меня.

И хоть друг ничего не ответил, покачав скорбно головой, у меня отлегло от сердца, и я уже со спокойствием во членах стал привыкать к здешней разнузданной и похотливой обстановке, напрочь забыв окопы под Ледисмитом и алмазные копи Олд-де-Бирса.

***

—Что будете заказывать, господа?– спросил вдруг возникший ниоткуда возле моего левого плеча человек.

–А надо?– встрял я и опять встретил ту же скорбь в глазах у друга. Поэтому в дальнейшие переговоры не вступал, решив в этот вечер вести себя замкнуто и скромно.

А Торнадо, не долго думая, перечислил официанту всё питьё и яства, что видел на соседних столах. Вышло очень убедительно и с размахом, то есть в двойном варианте. Дени знал, что делал, так как всею нашей казной заведовал он, не то что не доверяя мне, а просто побаиваясь широты моей армейской натуры. Я ему не препятствовал, зная за собой грешок невоздержанности не только к виски.

Не успел я раскурить новую сигару, как наш стол уже ломился от заказанного. Бокалы лучились первозданной чистотой, два блюда с фруктами заняли всю почти площадь столика, а четыре бутылки превосходного вина, если судить по налёту пыли на них, словно часовые стояли обочь.

–Сейчас подойдёт хозяйка,– сообщил подавальщик и удалился как раз в ту вторую дверь против входа, видимо на кухню или в другие какие складские помещения.

И эта дверь тот час же отворилась, и на нас начала надвигаться женщина в строгом платье, но не строгих форм, с печатью усталости от прежних бурных лет на челе. Для меня она была полновата и старовата, но предложи её же где-нибудь в дебрях чёрной Африки, я бы вряд ли отказался, даже скрепив сердце.

–Я рада приветствовать вас, господа, под крышей нашего гостеприимного дома,– проворковала она голосом мелодичным и вкрадчивым.– Всё ли вас устраивает и нет ли претензий?

– Приём достоин всяческих похвал,– галантно отозвался Дени и умолк, видимо, не зная как далее вести светскую беседу.

Хоть я и дал зарок стоического молчания, но всё же пришёл другу на помощь и как на светском рауте в каком-нибудь посольстве непринуждённо по-светски вопросил:

–А девки скоро будут?

–Воспитанницы вот-вот спустятся,– вроде как для одного Дени сказала хозяйка и указала на лестницу.– Как и было обговорено с месье Пердье, вам будет предъявлены четверо лучших представительниц нашей школы и воспитания. Выбрать следует двоих, а уж какой придерживаться программы и правил поведения подскажут уже сами избранницы. Ещё замечу, что в наших стенах не приветствуется учение маркиза де Сада.

–А чего двоих-то?– вновь вырвалось у меня.– Подойдут четверо, так всех без обид и оприходуем!

–Нет, мы не будем менять условия договора,– надменно посмотрев на меня, со сталью в голосе отчеканила эта строгая женщина.

–Дорогая мадам Горизонталь,– полез пришедший в себя Дени,– мой

друг несколько огрубел на полях сражений, а в мирном быту это просто агнец божий,– тут же соврал он.

–О, да!– отозвалась блюстительница порядка и одарила Торнадо улыбкой.– Войны часто доводят до скотского состояния не крепкого разумом человека, но будем надеяться, что в нашем случае дело поправимо и ваш друг скоро отогреет душу и снимет нервическое напряжение в нежных объятиях прекрасной дамы,– и тут она подленько хихикнула в мою сторону.– Но не буду более мешать, смея надеяться, что вам у нас настолько понравится, что вы не забудете сюда дорогу до конца своих дней,– и она важно удалилась под моё довольно громкое бурчание:

–Если весь твой товар, старая сводня, такой же затхлости как и ты, то не только забудем сюда дорогу, но и другим закажем. Кстати, Дени, а что она имела ввиду под концом наших дней?

–Это аллегория,– непонятно сказал умный Торнадо, но далее мысль не развил, так как пришло время демонстрации живого товара.

Действительно, по лестнице величаво, словно под венец в синагоге, сходили четыре особы противоположного нам пола. Может с телесной голодухи, может в противовес хозяйке, а может так и было на самом деле, но показались мне девушки верхом физического совершенства и небесной красоты, а главное – все как на подбор белой расы. Сравнительно молоденькие, разного калибра и расцветок, они так восхитили меня, что при их приближении я вскочил как ужаленный в самый седалищный нерв, заодно вытряхнув друга Дени из-за стола, и почему-то стал представлять и себя, и испанца этим созданиям, чуть ли не кланяясь им в пояс. Зрелище было то ещё, так как за соседними столиками стих весёлый гам.

–Дени Торнадо,– указал я на своего спутника,– истинный кабальеро и владелец алмазных приисков, знатный путешественник и охотник на диких зверей Африки, даму сердца не имеет по случаю частых отлучек в первобытные места…

Я бы и дальше продолжил в том же духе, но почувствовав на своей ноге всю тяжесть сапога Дени, до времени умолк. Но не надолго, так как взялся за себя.

–Дик Блуд,– уверенно начал я,– герой англо-бурской войны и усмиритель сипаев Индии, траппер с берегов Онтарио и знаменитый скотовод с подошвы Скалистых Гор, борец за справедливость во всех концах Старого и Нового света, не женат по причине…

Тут я вновь почувствовал ощутимое присутствие чужого сапога на своей ноге и поэтому смолк. В ответ на мои песнопения отозвались и девочки. Миниатюрную беленькую звали Ашбель Данессан, более упитанную, но русую – Корделия Сикадо, нормального сложения, но уже рыженькую Паола Ливи, а совершенно правильно слаженную природой и отчаянно черноволосую – Катрин Лу. Вот так мы и перезнакомились без излишнего словославия с нашей стороны и ложного жеманства с другой. То есть сразу поверили в дружбу, взаимное доверие и общие интересы.

Глава 3

ПРЕЛЮДИЯ

Зачем человеку одежда? Каждый скажет, что для обогрева и сокрытия телес от постороннего нескромного глаза. Ну, может ещё для отличия мужчин от женщин на дальних расстояниях. А вот раньше, веков десять назад, как поведал мне один знакомый портной, не было никакой разнополой одежды. Все поголовно ходили в одинаковых накидках в виде плащей и халатов без пуговиц. И народ был очень доволен, так как не надо было следить за модой, выделяться из толпы богатой одеждой, а до голого тело и вовсе рукой подать. Хорошо было древнему человеку, с какого бока ни подойди – всё рядом, всё прощупывалось голой пятернёй без особых усилий. Жить бы так и далее в полной свободе от модного приговора. Так ведь нет! Какие-то умники ещё в тёмные средние века не только лишнее на себя напяливать взялись, так ещё и половой признак соблюдать в одежде. И появились у европейских мужиков штаны с гульфиком, а у длинноволосых платья под стать рыцарским латам. Всё в глухом варианте, всё затянуто и

зашнуровано так, что даже не всякий любовник, как честный человек правильной ориентации, порой решался подступиться к даме сердца, когда до ближайшего крестового похода оставалось менее суток. И такую неприступную амуницию диктовала слабому полу изуверская испанская мода. А как ослушаться? Ведь сразу на костёр с правом голоса до последней слезы. Правда, те же крестоносцы привозили в виде трофеев из восточных земель, где царили несколько другие нравы, завораживающие взор воздушные и полупрозрачные ткани. И они приглянулись европейским красавицам, но применялись лишь при постельной стадии любовных отношений, и лишь тогда дама чувствовала себя полноправным человеком без комплексов.

Так бы и топталось человечество на этом тупиковом пути развития, если бы не Франция и её Революция. Любой революционный всплеск, как заметили историки, приносит не только свободомыслие головам, но и раскрепощение телу. А как раскрепощаться в корсете и шнуровках? Дамских панталон, если правы археологи и модные летописцы, в ту пору ещё не было, да и необходимости их выдумывать не находилось. Ведь при таком обилии кринолинов, оборок и шлейфов ниже каблуков попробуй-ка снять какие-то рейтузы при острой облегчительной необходимости. Никогда не успеешь! С мокрым-то подолом какое уж блистание на придворных балах или в сельских хороводах? А уж задрать наспех юбки в укромном углу и не думай! Потому никаких защитных устройств от пыли и грязи женщины той поры на своих нижних закромах не имели, а зимой усердно тосковали у каминов или напяливали ещё большее количество тёплых юбок, сделаем попутно и мы своё смелое предположение.

Таким образом, Франция со своей ко времени Революцией принесла народу дружеского женского пола истинное освобождение от испанского гнёта, позволив шить платья посвободнее и полегче. Но ведь что произошло? Лишь дай волю любой представительнице женского пола, от пригоршкового возраста до предпоминальной поры, она будет заглядывать не другую половину людского лагеря. Одна, мол, я вам ещё покажу, другая – чёрт возьми не всё успела! Таким образом, она пытается соблазнить и склонить на свою сторону всё, что около неё отирается и имеет не только ноги, но и что-то между них, весьма отличительное от собственных соблазнительных богатств. Тогда-то дамы и начали избавляться от засилия одежд, оголяяся как сверху, так и снизу. Сверху-то без проблем получилось, а снизу не очень. Ветер помешал. Всякий сор наметал под короткие юбки, поэтому пришлось придумать лишние по сути дела трусы различного кроя. Ведь и до сей поры лучшие дамские умы бьются над решением животрепещущего вопроса, чтобы какую хитрость в одежонке придумать, да всё разом и показать, без особой утайки, но не во вред здоровью? Тут не имеется наличия обычной стандартной ситуации завлечения в свои сети простака. Здесь имеется в виду великая стратегическая идея вселенского соблазна. И такого, чтобы око видело, а зуб не доставал. Экое чувство превосходства и значимости переполнило бы выше краёв любое женское существо!

Так вот о платьях. Наши четыре воспитанницы, как обозвала их хозяйка, были в одинаковых глухих и ниже колена платьях с передниками посудомоек. Одежда хоть хорошая и прочная, но явно не для знакомства на благородных посиделках. Это сразу стало ясно, когда девушки подошли совсем близко и их можно было обозреть целиком, а не только по физиономиям.

–Дик,– подал голос оторопевший не менее моего Торнадо,– Дик, я не понимаю, как можно выбрать товар в упаковке, да ещё одинаково скорбного вида?

–Да, Дени,– глухо отозвался я,– мустанга перед покупкой и то десять раз ощупаешь, в зубы и под хвост заглянешь, а тут какой-то кукольный театр полуживых актёров!

–Месье,– первой откликнулась на это черноголовая Катрин, чем сразу привлекла моё внимание,– мы не обязаны сразу же раздеваться перед малознакомыми людьми. У нас приличный пансионат, и перед вами, если можно так выразиться, стандартное меню, из которого посетитель самостоятельно выбирает приглянувшееся ему блюдо.

–А можно два?– смекнув в чём дело, на всякий случай спросил я.

–От двух может случиться несварение,– пропищала блондинистая Ашбель, которую я бы не заказал и на третье, но не удержался от колкости:

–Таких как ты я и троих переварил бы.

Далее у меня с блондинкой завязался содержательный разговор на тему: «Сам дурак». Однако, нас прервали на полдороге.

–Не будем лаяться,– подала на диво грубый голос Корделия. – Решайтесь – или вы телитесь в конце концов, или мы прибиваемся к другому стойлу. Скоро посетитель косяком попрёт.

–Хорошо,– начал брать инициативу в свои руки Торнадо,– вы тогда отойдите в сторонку, а мы с другом перекинемся парой слов.