скачать книгу бесплатно
Неземные создания, поджав губки и хвосты отошли к лестнице, а мы с другом затеяли рыночный спор.
–Итак,– начал Дени,– давай траппер,– и он не к месту хохотнул,– выбирать по одной из этой квадриги. Я бы предпочёл что-нибудь миниатюрное и легкоуправляемое.
–Ну, ты и даёшь,– это уже я с возмущением,– если деньги платятся одинаковые и есть выбор, то товару должно быть как можно больше. Таков закон базара. Если поступать по-другому, то можно остаться без порток при сомнительном удовольствии.
–Без штанов мы так и так окажемся. Но неужели ты хочешь пристроиться к этому монстру?– и Дени кивком указал на брюнетку Лу.
Последнего слова я не знал, но на всякий случай обиделся за Катрин, а другу серьёзно сказал:
–Если ты нарываешься, то подраться успеем и дома, а сейчас я хочу провести нормальную ночь с полноценным человеком. Да, я выбираю чёрненькую Лу, несмотря на все твои бранные слова.
–Ладно, ладно,– стих Торнадо,– тогда мне достаётся малютка Ашбель. Пойдём и пригласим их к столу.
Я грустно посмотрел на Торнадо, и мы пошли огласить наше решение милым дамам.
Катрин встретила меня как родного брата, словно и не сомневалась в моём выборе. Она ещё издали начала улыбаться во всё своё широкое лицо, а когда я приблизился к ней, сказала:
–Дик, я была уверена в твоём правильном выборе, а в таком случае держись стойко, как французский легионер в плену у бедуинов, и ты не пожалеешь.
Я чуть было не расплодился словами восхищения, но мгновенно онемел, когда увидел к кому подошёл Дени. А подвалил он к рыженькой Паоле, забыв о желанной худосочности Ашбель, и, взяв избранницу за руку, вперился в неё затуманенным взором. Я было подумал, что он встретил дальнюю родственницу или старую знакомую по Мадриду. Однако всё разъяснилось, когда мы вдвоём шли к нашему столику, так как выбранные нами девушки упорхнули на второй этаж, чтобы привести себя в порядок и переодеться в рабочую одежду, как выразилась Паола, лукаво подмигнув Дени.
–Ах, Дик,– пел мне по пути друг.– Ах, Дик Блуд, пока я шёл к лестнице, то безумно влюбился в Паолу. До чего же прекрасна бывает не совсем падшая женщина! У меня даже слёзы умиления на глазах, – и он действительно шмыгнул носом.
–Друг мой,– трезво ответил я, не ожидавший от него такой сопливости,– это всё от грубого воздержания,– но заметив нездоровый блеск в глазах Торнадо, поспешно добавил: – Где ты здесь видишь падших? Если кто-то и падал, то не глубоко, а твоя девушка и вовсе похожа на выпускницу курсов благородных девиц перед первым в жизни балом с кавалерами из кадетских корпусов,– я всегда мог вселить правдоподобную надежду даже узникам концлагеря в Африке.– В целом, я одобряю твой выбор. Жаль только, что крупнее Катрин никого не было!
До этих слов, благодарно слушавший меня Торнадо, вдруг дико взглянул на меня, и мы пошли к нашему столу, где и расположились в безмолвном и нетерпеливом ожидании разве что чуда. И оно свершилось!
***
К нашему столику шли две женщины. Одна чёрная, другая рыжая.
–Этим-то чего надо?– риторически спросил я Торнадо.
–Возможно у этих незнакомок какие-то деловые предложения для нас. Кстати, кто они?– и Дени подозрительно посмотрел на меня.
Но не успел я откреститься от его подозрительности, как всё само собой прекрасно разрешилось. Когда девушки вплотную приблизились к нашему насиженному месту, я хоть и с трудом, но узнал в них мою Катрин и Паолу друга. Признаюсь, я не страдаю куриной слепотой или бесшабашным косоглазием на оба глаза в разные стороны, но кто бы издали осмелился узнать в тех скромно одетых монашках приближающихся сейчас к нам жриц и столпов свободной любви? Никто и никогда! Ведь это были две разные ветви развития человечества. И надвигающееся на нас генеалогическое ответвление было куда как притягательнее и желанней недоступного мужскому пониманию женского синего чулка. Я не знал куда девать глаза и на что смотреть изначально. Голова кружилась метелью, сердце стучало неутомимым дятлом, а взор туманился болотным миражом нечистой силы. И ведь было от чего помутнеть мужскому сознанию!
У Кристин оказалась лошадиная грива волос, которые волнистыми прядями спадали на плечи и устремлялись далее на развитую грудь, едва прикрытую полупрозрачной легкомысленной кофточкой. Может чем иным, но я не знаток классификации женского исподнего. Словом, эта кисея так прозрачно прикрывала на груди два пшеничных каравая наивысшей пробы, что сразу захотелось впасть в детство, вспомнить ранчо на Диком Западе и всем лицом припасть к этим природным излишествам.
«Ещё успеется! » – вовремя одёрнул я себя, так как уже привставал из-за стола. Но когда я перевёл взгляд ниже проступавшего под тканью пупка, то положение моё весьма осложнилось, так как встать из-за стола, не привлекая нескромного внимания, я уже не мог по причине тесного покроя штанов. Ведь ниже означенного дамского центра тела, Кристин была облачена в тесные рейтузы до колен. Телесного цвета и с кружавчиками. Сверх этого наряда была правда обозначена юбчонка, но того же назначения что и призрачная фата невесты на втором круге замужества. А по этой причине явно тесноватые панталончишки, врезавшиеся в тело между полных ляжек Лу, позволяли любому и каждому лицезреть полный рельефный орнамент сладкой женской доли в виде пухлых валиков и складок, которые заметно проступали при вольной ходьбе и завораживали не только мой взгляд. А когда она слегка развернулась, протискиваясь за стол, а я с тыла увидел такую же чёткую, как из-под умелого резца, картину полного и весёлого разгула крутой седалищной массы, то полностью лишился моральных чувств. Н кто бросит камень в ветерана войны, редко встречавшего на поле брани особ не боевого назначения и способных потолковать с ним наедине о планах будущих сражений? Да что тут камень, в такие минуты под горячую руку и со словом поперечным подступиться к бравому вояке я бы от души не советовал!
Паола была одета со вкусом, но, на мой взгляд, не так вызывающе игриво. Волосы у неё были собраны в два пучка по краям головы и перевиты голубыми лентами. Одета она была в лёгкий полупрозрачный сарафанчик. Не смотря на то, что девичья грудь вплоть до сосков и рыжий треугольник под животом легко при желании просматривались, она меня не впечатлила. И хоть Дени пялился на свою женщину, не замечая ничего вокруг, я лишь краем глаза отметил буйные ржавые поросли на лобном месте живота Паолы и на том угомонился. «Вот и старость подошла»,– тюкнуло в моём разогретом мозгу.
***
О, сколько полезного можно узнать в неспешной дружеской беседе! И не только узнать, но и излить на собеседника всю горечь своей души. А если при начале беседы присутствует добрая бутылочка вина, то доверительный разговор затягивается до дна, как правило, не одной бутылки. Но это когда общаешься с себе подобным обладателем прожитых лет. И как же быстро ломается и тускнеет разговор, если рядом обретается какая-нибудь особь, да ещё со вкусом прилично раздетая, как и любая из наших дам.
Едва наша компания попарно разместилась за столом, как я разлил вино по бокалам и стоя предложил тост:
–Выпьем до дна за наших дам и их горячие источники, обещающие райские кущи в знойный день!– и я недвусмысленно склонил голову к слегка раздвинутым ногам Катрин, благо она находилась рядом.
И хоть я выразился вычурно и цветасто, общество поняло о чём речь, но не зарделось смущением. Дени тут же поднялся, и мы выпили. Дамы от нас не отстали. Так как говорить было совершенно не о чём, то я всё же нашёлся и спросил о родителях и семейном положении наших милых собеседниц. Однако, Дени вновь пнул меня своим копытом и поспешил наполнить бокалы.
–Я,– начал он в задумчивости,– я хочу выпить за вновь созданное содружество мужского меча и женского опахала,– Дени явно несло по моим стопам,– за тесную дружбу и взаимопонимание в деле…– но тут его заклинило, а так как было налито, то мы выпили стоя. Дамы от нас не отставали.
В голове у меня сразу же появился просвет для новой мысли, и я по-солдатски прямо спросил:
–А давно ли вы, милые девушки, занимаетесь этим скользким ремеслом? Не посчитайте за оскорбление вашей чести, но просто очень хотелось бы знать – какие мы по счёту?
Дени вновь толкнул меня под столом. А что тут такого? Я же был впервые в такой щекотливой для собственного достоинства ситуации. Ранее-то приходилось не скупиться собой или по любви, или из жалости. А здесь ведь за свои деньги! И я имел право знать: с товаром какой свежести имею дело.
–Я только вчера познакомилась с мадам Горизонталь,– поспешила с ответом Паола.
–А я позавчера,– заверила и моя черноголовая.
–Ну теперь-то мы вас в обиду не дадим, не то что в чужие руки,– подвёл я итог этому анкетированию и налил.
Выпили без тоста, и дамы вновь не отстали. Посидели молча, прислушиваясь к себе. Когда же впервые закусили фруктами, Торнадо, опустив руку под стол в направлении Паолы, сказал с радостью в голосе от исполнившейся наконец-то мечты:
–А хорошо бывает заблудиться в каких-либо зарослях!
–Или пробежаться по краю расщелины,– подхватил я, сразу поняв игривый намёк друга.
Да и как не понять, если мои пальцы давно уже теребили и разглаживали прикрытое натянувшейся тонкой тканью многообещающее логово Катрин. Так как мы с Торнадо были заняты делом, то вино разливала Паола. Выпили без колебаний, причём дамы опередили нас. И тут вдруг Катрин ужаленно вскрикнула. Видимо, моя рука несколько переусердствовала в ласках и невольно произвела ущемление предмета страсти. Да и надоело мне это никчемное уже занятие. Хотелось действий, как на военном бивуаке с приходом маркитантки, и показа избраннице своей стати и удали вплоть до мордобоя. Тогда я стал сурово озирать зал. Все столики уже были заняты. Мужчины были одеты кто во что горазд, то есть по средствам и доходам, но вполне прилично, женщины же как попало, но не совсем чтобы догола.
Уловив мой боевой порыв и зная меня не понаслышке, Дени наклонился ко мне и громким шёпотом рявкнул:
–Дик, не забывай зачем мы тут все собрались или я лично помогу вышвырнуть тебя отсюда.
Пустяковые угрозы друга на меня действия не поимели в силу привычки, но я всё же успокоился и начал делиться воспоминаниями о боях и походах. Так как меня никто не слушал, то я довольно подробно и долго рассказывал о покорении Индии, Цейлона, Мадагаскара, всей Африки и о прочих военных конфликтах про которые что-то ранее слышал или выдумывал на ходу. Кстати, взбредшие на ум боевые действия были куда кровопролитнее и ужаснее с точки зрения цивильного обывателя. Меня перебивали лишь тогда, когда в очередной раз были наполнены бокалы. Я по привычке не возражал, да и дамы по-прежнему не отставали, тем более, что я никому никоем образом не мешал. Дени с Паолой о чём-то сокровенном ворковали, а Катрин, видимо привычная ко всяческим извращениям, лишь кивала головой в такт моему словоблудию, сметая фрукты со второго блюда. Когда же с ножам и чьей-то тростью в руках я показал ей несколько приёмов штыкового боя, она вдруг трезво сказала:
–Дорогой мой солдатик, а ведь скоро настоящая большая война будет.
От этих слов я до того протрезвел, что заказал у пробегавшего мимо официанта ещё пару бутылок в предвидении долгого и неприятного разговора может быть с агентом посторонней разведки, сеющим панику в местах скопления публики. А уж после этих приготовлений изумлённо вылупился на подругу:
–Что ты мелешь своим без костей языком? И какой иноземный лазутчик поделился с тобой такой дезинформацией?
–А думаешь зря в ответ на тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии Россия и Франция договорились о взаимной военной поддержке?– вопросом на вопрос ответила Лу политически заумно, но явно с чужого вражеского голоса.
Об этих бредовых союзах я, естественно, ничего не слышал. К тому же, хоть мы с Дени полдня и толкались по Марселю, но ни траншей, ни окопов нигде не приметили. Город жил мирной жизнью. Да и кому нужна война в центре Европы, где нет диких племён с алмазами и золотом? И всё же для очистки совести я спросил у нетрезвой Катрин:
–Кто так сильно поработал над тобой, раз ты разносишь по свету такую чушь, не укладывающуюся аккуратным штабелем в мозгах?
–Вот –вот, когда генерал Клод Перье в поте лица трудился надо мной в прошлый четверг, он и поведал мне эту государственную тайну,– выдала она, в запальчивости позабыв о своей ещё в начале вечера невинности.
На это её нечаянное признание я не обратил особого внимания и не воспылал к незнакомому Клоду ревностью, но как человек военный, генеральским секретным словам о союзниках и грядущей войне поверил безоглядно. Я тут же наполнил бокал и, призвав ко вниманию весь зал громогласной командой «Встать, смирно!», воскликнул в припадке чужого патриотизма необузданного ясным сознанием :
–Дамы и господа! Выпьемте за победу в скорой войне!
И без того притихший зал вообще могильно умолк, а Дени позеленел и убрал руку, как я предполагаю, с огненного мшаника Паолы. И тогда мне пришлось представиться капралом французского легиона и адъютантом самого генерала от инфантерии Клода Перье, а заодно и рассекретить наш с ним последний приватный разговор о судьбах некоторых государств Европы. В зале вздохнули с облегчением, видя меня в здравом уме, ибо большинство на это не надеялось, и все стоя выпили, а некоторые дамы даже с опережением. Едва вино достигло пункта назначения, как за дальним столикам седой, но с пламенным взором господин, предложил выпить за поголовную и скорую мобилизацию населения вместе с дамами в виде сестёр-сиделок по лазаретам с ранеными и по медицинским палаткам контуженых. Все немедля поддержали, и волна победных тостов покатилась по столам. Через час мы пели марсельезу и записывались у Катрин добровольцами на фронт. Женская половина притона тоже не отставала, голосуя за бесплатное обслуживание героев грядущих битв.
Поймал я себя на том, что братался с каким-то русским графом по прозванию Лев Яйцыщев. Он уже поведал мне, что имеет обширные родовые угодья возле какого-то русского Тамбова и много-много подневольных землепашцев, которых, кстати, он записал добровольцами во французское ополчение. Граф тут же предложил поехать к нему в гости, но я почтительно отказался, так как не мог пуститься в путешествие не попрощавшись с Катрин. С трудом протискиваясь среди обнимающихся с кем попало будущих победителей, я наткнулся в дальнем углу на плачущую Лу.
–Что с тобой, птичка моя?– вскричал я, готовясь в случае необходимости и по делу пролить неумелую слезу.– Не скорби всем сердцем, ведь я ещё не убит!
–Да оторвать бы тебе яйца,– выстрелила она, враз осушив глаза.– Пригласил даму на рандеву, а сам в кусты! Я ведь так рассчитывала на маленькую женскую радость, а ты мало того, что нализался, как шелудивый кот валерьянки, так ещё бегаешь от меня по всему залу и с дурацкими военными воплями насильно заставляешь наших девочек обучаться штыковому бою и рукопашным схваткам.
Непосильного труда стоило мне успокоить этот вулкан страстей. И лишь когда я пообещал послужить девушке неутомимым наездником в предстоящем конкуре, Катрин снизошла до всепрощения и со словами «Немедля пошли в мой номер» повела меня на второй этаж.
–А где Дени?– озаботился я на ходу судьбой друга.
–Да они пожалуй часа три как не теряют зря времени. Э-эх…– горько прозвучало в ответ.
Глава 4
ЖАРОВНЯ
Комната Катрин в свете зажжённых ею двух свечей представлялась опрятной девичьей опочивальней и очень привлекательной из-за огромных размеров кровати, которая почти всю её и занимала, не считая низкого столика в углу с двумя мягкими пуфиками по бокам. На столе обнаружилась бутылка вина со стаканами, видимо для утреннего взбадривания постояльцев или вечернего продолжения банкета, то есть как кому заблагорассудится.
–А вот за это вино и последующие заказы отдельная плата, как и обязательные чаевые мне по утрам,– тут же разъяснила Катрин.
Я согласно кивнул, так как мы с Дени были заранее предупреждены месье Пердье о дополнительных расходах. И, не теряя времени даром, я начал поспешно разоблачаться, почти не путаясь в рукавах и штанинах, а когда скинуть с себя уже было нечего, блаженно раскинулся на шикарном ложе любви и мгновенно отошёл ко сну. Спал я видимо всего ничего, а пришёл в себя с провалами памяти от того, что моя башка безмозглым придатком тряпичной куклы болталась из стороны в сторону по подушке, иногда ощутимо соприкасаясь со стеной, чья-то тяжёлая рука терзала моё плечо, а жёсткий и властный голос вгрызался в мой слуховой аппарат:
–Немедленно очнись! Мой бог, за что мне такие испытания раз пять в неделю?
Уловив про бога, я разумно предположил, что нахожусь пред лицом полкового капеллана, поэтому не замедлил с ответом:
—Святой отец, раз бог создал меня таким, то знал, что творил, ибо пути господни неисповедимы, а путь наш во мраке. Так поднимем же кубки и сдвинем их разом…
–Я тебе покажу святого отца и премудрую Гертруду, а ну вставай и принимайся за дело раз уже за всё уплачено, ты, обиженный войною импотент.
Это известие обожгло меня ударом африканского бича и я, разодрав глаза, немедля выполнил приказ, чтобы тот же час дать отпор физического рукоприкладства к злостному клеветнику и моральному уроду тыла. Однако, передо мной стояла совершенно обнажённая Катрин Лу, которая и до этого была не совсем чтобы одета. Её наглый вид поверг меня в трепет, память окончательно вернулась на место и, чтобы не делать поспешных выводов телесного контакта, я устремился к столику. Надо же было придти в себя и повнимательнее присмотреться к даме, готовой ко всяческому откровению. Обнаружив бутылку и стаканы на прежнем месте, я вздохнул с облегчением, наполнил посуду до краёв, а сев на пуфик, обратился к голой, как облупленное яйцо, подруге с небольшой разъяснительной речью:
–Дорогая Катрин.– начал я напевно, поднимая стакан,– не обижайся на насквозь израненного участника боевых походов и партизанских движений. Сколько мне пришлось пережить, шагая с винтовкой в руке по трупам своих товарищей и окоченелым телам врагов! Сколько слёз было пролито над братскими могилами и на алтари походных церквей! А тяжелейшая контузия, полученная мною на берегах Оранжевой реки, и до сей поры временами отбрасывает меня из сиюминутной действительности в лоно бредового забытья. Но я уже чувствую прилив творческих телесных сил, и верю, что скоро мы с тобой впадём в такой транс, о котором не стыдно будет вспомнить и на смертном одре. Ты только доверься мне, моя ретивая ласточка,– я и сам не понял что тут намолотил мой подвешенный неплохо язык, но замысловатая речь возымела действие и Катрин, повернувшись ко мне спиной, зашуршала простынями, расстилая постель.
–Да и в нашем роду сохранилось предание о том, что все мужчины, пострадавшие ещё в столетнюю войну, были слабы на голову, но неуёмны в постели. Хорошо бы, если и у тебя такая же болезнь,– и она наклонилась над кроватью.
Лучше бы она этого не делала! Во мне сразу же проснулся весь основной инстинкт неуёмного самца и если бы не стакан в руке, Катрин не смогла бы разогнуться до самого утра. Ведь есть святое правило – поднял стакан, не ставь его обратно даже в помутнении сознания. А как тут не тронуться всеми своими военными мозгами, когда на расстоянии вытянутой руки пред тобою развернулось цветное и широкомасштабное зрелище, сравнимое разве что с крупом нашей незабвенной кобылы Розы в молодости или широтой души неимущего паломника в святые места. А объёмом своим этот вздыбленный, без признаков загара объект заслонял всю переднюю часть склоненной к кровати девушки. Что было в общем-то кстати, так как не отвлекало от созерцания бескрайней казённой части Катрин. Конечно, бывает что некоторые женщины разрастаются в этой части тела до неприличия, как, скажем, в Центральной Африке. Но чтобы так! Вот почему Катрин была в тесных панталонах! Чтобы загодя не сбивать с ног клиента и не отвлекать посетителей от важных разговоров и выпивки! Теперь это для меня было ясно как день, как и то, что я не прогадал в выборе. Да и кто откажется от прикосновения к великому и прекрасному, будь то хоть культурное наследие предков, хоть годами вынянченная гордость и краса чужой ненаглядности? Заверю вас, что никто, потому как от добра добра не ищут, тем более когда оно рядом и даже в некотором излишестве. А уж когда я взглядом и пока что без помощи рук скользнул вниз по разделительной полосе этого двухголового и налитого чувственной силой исполина, вплоть до выступившей между основанием крепких ног парой кучерявых и плотоядных воланчиков, каждый толщиной чуть ли не в три музыкальных пальца пианиста, в испуге прижавшихся друг к другу, то впал в лёгкую прострацию и умственное недомогание из-за накатившего желания немедленного общения с осязанием. И даже стакан дрогнул в моей крепкой руке. Будучи далеко не мальчиком и желторотым юнцом, мне приходилось, когда позволяло время, наблюдать снизу подобное раздвоение личности прямо перед пытливым взором, но тут предстал верх творения природы своею законченностью округлых форм и заманчивостью глубины содержания. Но недолго любовался я на эту пейзажную акварель небесной красоты. Катрин, закончив возится с постелью повернулась ко мне передом, опять принеся сердечное недомогание, и буднично произнесла:
–Ладно, так и быть, посидим перед дорогой,– и она сделала шаг к столу.
И этого вполне хватило, чтобы я вперился торопливым взглядом в её первичные половые признаки настоящей женщины. Однако, вопреки ожидания, ничего интересного там не увидел, так как всё обитаемое пространство от пупа и до ляжек было покрыто столь буйной чёрной шерстью, что иной баран, шествуя на стрижку, позавидовал бы лютой завистью.
« Трудновато придётся мне в поисках подступов к путям проникновения. Надо будет в ближайшие дни облагородить бедную женщину мыльной пеной и бритьём»,– практично подумалось мне. А что? Такое богатство натуры да ещё в голом виде! Тут не только умом двинешься, а всю свою судьбу перекраивать начнёшь заново без пределов разумности.
Катрин села напротив и тоже подняла стакан. Я ласково посмотрел на неё и мы выпили. Вино оказалось сухим и явно не для меня. Поэтому я вновь внимательно посмотрел на женщину. Но, собственно говоря, смотреть было не на что. После того, как я под собственным носом лицезрел, говоря армейским безыскусным языком, отменные окорока бесподобной Лу, вид хоть и внушительного бюста на мог вытравить из памяти прелести и неосознанной притягательности её оборотной стороны, а поэтому не внушал прежнего застольного трепета и нездорового любопытства. Да Катрин и сама видимо хорошо это понимала, так как всего-то пару раз передёрнула плечами, приведя в волнительное движение свои мягкие излишества передней части тела.
–Фунта два будет?– спросил я, прикидывая на ладони вес левой груди.
–Побольше,– просто ответила моя избранница.– Да и кто взвешивал?
–Может и больше,– согласился я, взвешивая руками две тонкостенные амфоры дамы.– Этим вполне можно до старости гордиться.
–Это я сейчас шустрая при такой-то работе. А ведь в юности даже лифчик при посторонних не снимала, когда в бане всей деревней мылись.
–Да ну?
–Так я и сейчас скромная. Не люблю, когда без денег лезут с грязными и нестандартными предложениями,– поделилась сокровенным Катрин.
Мы слегка выпили и как близкие родственники никчемно поговорили о погоде, расценках и прочей ерунде. А под конец, когда пора было переходить к более интересным действиям, и мой организм почти начал огорчать меня усталостью в стойкости, девушка некстати брякнула:
–А ты действительно капрал?
Не нужно было ей столь неразумно затрагивать мою воинскую честь и окопное достоинство! Я немедля вытянулся во фрунт и начал отдавать командным голосом различные приказы по ведению обороны и наступления, а затем продемонстрировал красоту и величие парадного шага. Катрин ахала и неистово хлопала в ладоши, воочью видя мою военную выправку и слаженность в движениях. Правда, я пару раз едва не опрокинул наш столик при чётких разворотах на месте, влепил любительнице парадов неожиданную пощёчину при отдаче воинской чести и смахнул свечу восставшим во всей красе органом, но это не смазало общего впечатления от моего сольного выступления и лишний раз доказало, что обучение солдат необходимо проводить на плацу и других военных полигонах, а никак не в апартаментах дамы при расстеленной кровати. Как бы там не было, но мы с Катрин остались довольны тренировкой при отсутствии знаков различия и орденов боевой славы. Моя обожательница даже пыталась повторить за мной некоторые строевые приёмы, но не вполне справилась с заданием, так как не могла широко развернуть грудь, а при поворотах бесшабашная сисястость просто заносила её далеко в сторону. Под конец учений чуть было не случилось членовредительство и следовавшее за этим моё отлучение от армии. Под занавес я вознамерился показать мадемуазель Лу способы ползания тихой сапой обычным пластуном по вражеским тылам, но грохнувшись брюхом на пол чуть было не обломал под корень то, чем был так дорог близко знакомым женщинам.
После такого потрясения я уже боялся даже присесть, поэтому допивал свой стакан уже стоя в полный рост перед дорогой Катрин. Она же, утомлённая войсковой практикой, просто взяла меня своею твёрдой рукой за едва не сломанный штык старого воина и отвела на постель. Я не сопротивлялся, тем более, что в её умелых руках мой стойкий патриот, давно торчащий на часах у арсенала с ядрами, не только ещё более окреп, но и задёргался в нетерпении словно припадочный. И мы возлегли на ложе нашего будущего единения теории обещаний с явью практики. Я к стене, чтоб ненароком не скатиться с Катрин в порыве страсти на пол.
***
Некоторое время мы лежали молча, как бы привыкая к ещё не полному телесному контакту. И хоть бок дамы был пламенно горяч, меня в горизонтальном положении вновь начала одолевать дрёма. Видимо сказывались треволнения этого вечера, а более того – печальное известие о скорой войне, предвидение боевых действий под перекрёстным огнём противника и глубоких рейдов по тылам противника с неизменным тыловым госпиталем в конце пути. И я горестно и сонно вздохнул
–О чём печалится мой воин?– ещё теснее прижавшись, вернула меня к жизни Катрин.
–О жизни,– сморозил я, напрягаясь всем телом.
Уловив мой порыв, девушка повернулась на бочок аккурат ко мне лицом и закинула на меня свою свободную и весомую ногу. Стало приятно до невыносимости, ибо бедром сладко чувствовался весь её волосатый механизм, а, с другой стороны, нежная ляжка сверху плужным лемехом так придавила буйно заколосившийся было в припадке откровенной похоти мой плодоносный злак, что думать о скором сборе урожая стало уже ни к чему. Усилием воли и физического превосходства я освободил своего остолопа из-под телесного гнёта подруги и всей головой понял, что пора брать инициативу в свои руки, то есть просто сгрёб в ладонь мохнато-бородатые принадлежности хозяйки положения. Ладони не хватило, так как жёсткие и буйные заросли весьма добавляли объёма маскируемого ими объекта женской гордости. Но проявив упорство, я всё же раздвинул своими перстами эти кущи и достиг-таки голого губошлёпства значительной упитанности. Но едва я, словно последний пианист, попробовал пройтись перебором пальцев по этим злачным местам, как моя рука стала мокрой, а Катрин накрыла мои блудливые персты своей ладонью и с выдохом «Ещё!» стала управлять ими с завидной ловкостью и вроде как с привычной сноровкой. Мои прикипевшие к оружию пальчики невольно подчинились чужому разуму и силе и проворно заскользили вдоль, так называемых в народе малых, но не в данном случае, срамных губёшек, иногда глубоко утопая меж ними, а порой, подчиняясь чужой воле, принимались вкруговую массировать их верхний предел схождения. И я не сопротивлялся, справедливо полагая, что женской прихоти на любой стадии абсурдности перечить нельзя. И тут моя голубушка гортанно издала какой-то боевой клич и отбросила мою трудовую руку в сторону. Я же затаился на время, хотя меня ломило и саднило от собственного пупа и до колен.
–Довёл женщину своими военными выходками почти до рукоблудия,– немного погодя как бы оправдалась она.– А я ведь уже с неделю как не приступала к работе. Ездила в Сан-Луи-Трапез навестить стариков и дочку. А точнее сказать – отвозила деньги. Надо же семью содержать,– доверительно вымолвила Катрин, и я понял, что между нами наступила полоса полного доверия и беспредел в любовных отношениях.
–Да всё бывает в нашей жизни,– согласился я и продолжил старой шуткой,– а ведь окончательный итог процесса блудодействия отличается от полноценного труда обеих партнёров лишь тем, что в первоначальный момент одиночной развлекаловки, как замечают опытные люди, просто не с кем перекинуться словом. Ведь конечный-то результат един.
–Так-то оно так,– подтвердила Катрин,– но всё же в паре и со стороны смотрится куда приличнее и завлекательнее.
–Естественно,– подхватил я укладывая руку на прежнее ухоженное и мокрое место,– вот и во время ведения боевых действий, когда ни маркитанток, ни на всё согласных пленниц под рукой нет, бывало и на передовой, сидя в окопе по пояс, а порой и просто чтобы скрасить одиночество, как ухватишься обеими руками за свой…
–Перестань нудеть о своих военных подвигах, капрал!– перебила меня Катрин, впервые наградив воинским званием.– На меня скоро снова накатит.
Я с ещё большим рвением стал рыхлить будущий райский участок засадки своего корнеплода. Так как молча лежать при даме было неприлично, а на военную тему рассуждать запретно, то я к месту вспомнил индийскую камасутру, полагая, что это учение ещё не успело глубоко внедриться в консервативные головы населения Старого света.
–Катрин,– сказал я значительно,– пока ты отдыхаешь, я тебе теоретически раскрою тайны великого индийского учебника любви. В Индостане и шагу не ступить без знания основ этого, веками проверенного в домашних условиях и на лоне природы, трактата.
–И даже этому учат по книгам?– искренне удивилась девушка.– Тогда расскажи, но не длинно. Я пока потерплю.
И я начал молотить что ни попадя, так как из камасутры, которую и в глаза не видел, но слышал кое что из неё от знающих людей, мне вспомнилось, что при прелюдии женские потайные места надо почему-то ласкать с нежностью кончика слоновьего хобота. Я в своё время долго смеялся над этим, пока меня не убедили, что это громадное животное отростком на конце своего в общем-то носа, может нежно сорвать даже мелкий цветок, чего не скажешь о человеке. А из способов общения в памяти всплыли лишь позиции супруги бога Индры в позе лотоса, да и то в извращённом рачьем варианте. Остальные положения я придумывал самостоятельно, но примериваясь к возможностям Катрин. Выходило вполне доступно и соблазнительно. А когда перешёл к аллегорическим рассказам о конно-спортивных играх с жокеями на породистых лошадях, девушка видимо вспомнила мои обещания о скачках давно состоявшегося наездника и оседлала меня, легко опрокинув на спину. И теперь ни своего властного мужского начала, ни свободной инициативы я уже проявить не мог, лёжа суковатым бревном под прицельно насадившейся на мои мужские сбережения марсельской амазонкой. Наездница сразу же пустилась вскачь, и аллюр в три креста был бы простой иноходью по сравнению с прытью этой необузданной женщины. Я молча терпел, когда она меня плющила камбалой и почти ломала моим телом доски кровати, вскачь несясь по рытвинам и ухабам любострастного тракта в телесном женском упоении и полном забвении окружающего мира. Но когда и мне привиделся свет в конце туннеля, когда своей головой презрел возможности травмирования и инвалидности от разных с седоком весовых категорий, я перестал предохраняться, а наоборот, изо всех сил пустился возможно помогать Катрин, обхватив на сколько хватало рук вспотевшую усердием упоительной работы заднюю оконечность неуёмной дамы. Естественно, чтобы объять необъятное я и не помышлял, но и того что было под руками хватало сполна. Довольно скоро мы подытожили результаты нашего труда, и остались оба довольны. А как тут не радоваться, если остался цел вблизи такого, не дай бог кому попало, темпераментного угощения подруги, дарованного столь хорошо сохранившимся половым агрегатом, что легко осязались размер и глубина чувств. Катрин уже привычно взвизгнула, сползая с моего утрамбованного тела, а я отвернулся к стене, боясь повторного унижения человеческого достоинства мужчины и господина.
Лежали мы безынициативно не очень долго, так как я вовремя вспомнил о недопитой бутылке, с усилием перелез через скользкую любовницу и в неверном отблеске свечей наполнил стаканы. Вышло поровну и до краёв.
–Милая,– проворковал я, подходя к кровати,– утоли жажду и обсохни, а то с тебя пот ручьём от праведных трудов любвеобильности.
