скачать книгу бесплатно
Свое племя они называли Онде-Орф, а самих себя – просто орфами. Орфы очень отличались от шести народов. Внешне каждый из них был по-своему уникален: выглядел порой, как человек с телом животного, порой, как животное с телом человека; были среди орфов и люди с рогами, и люди с крыльями, и с чешуей, и с копытами, и со звериными когтями и хвостами…
Но главное их отличие было не внешним, а внутренним. Над орфами не имела власти разрушительная сила дисгармонии, и потому им были неведомы людские страсти. Наделенные необычайной силой, они сумели обуздать эфир и творить с его помощью волшебство по своему разумению, и оно всегда выполняло предназначение и никак не вредило окружающему миру.
По характеру своему орфы отличались невероятным миролюбием, пониманием и терпимостью, а принципы их племени основывались на взаимной помощи и уважении к природе. Мирные кочевники, они принялись странствовать по свету, оказывая помощь шести обездоленным племенам. Однако путешествие их оказалось непростым. Сколько бы они не помогали, череда бед была нескончаемой. Вдобавок, местные жители реагировали на появление орфов враждебно. Страх перед чужаками, которые выглядели, говорили и вели себя иначе, порождал агрессию и ненависть. Увидев, как орфы свободно и уверенно управляют эфиром, шесть народов решили, что именно они сеют зло по всему миру. Возложив на чужаков вину за долгие годы лишений и бед, люди открыли на орфов охоту, жаждая полностью их истребить.
Конечно, силы спасителей значительно превосходили силы простых смертных. Могли ли орфы поставить шесть народов на место, отомстить им за незаслуженную жестокость, которую получали за свою доброту? Определенно, могли. Но столь же великой, как и их сила, была чистота их сердец. Орфы прощали народы, которые их отвергали. Благодаря своей непревзойденной чуткости они увидели, что именно эфир положил начало бесконечной череде войн и катастроф, и что именно он сеет зло в сердцах людей. Но также они сумели постичь суть эфира и понять: сам он не есть зло – всему виной всеобъемлющая, болезненная дисгармония, в которой он пребывает. И тогда они истово возжелали исцелить его, чтобы и в мире, и в душах всех людей воцарился покой.
Однако для этого им нужно было противопоставить что-то всеобщей дисгармонии… Им требовалось сотворить гармонию, да причем такую грандиозную, чтобы она объяла весь свет. Задача эта была столь сложной, что даже могучих сил орфов не хватало, чтобы претворить ее в жизнь. Для успеха им требовалась помощь всех шести народов. Проблема заключалась лишь в одном: шесть племен отродясь не ведали, что такое гармония – а как создать то, о чем не имеешь представления?
На счастье оказалось, что орфы владеют еще одним волшебством. Оно было невероятным потому, что вовсе не требовало эфира. Это была способность создавать, воплощать образы того, что человек когда-либо чувствовал, видел и знал, и называлось она… искусством.
Да, представь себе – в том первобытном мире, объятом пламенем раздора, совсем не было искусства! Но когда шесть народов увидели, как творят орфы, в их песнях и танцах, скульптурах и картинах, представлениях и поэмах они различили то, в чем столь отчаянно нуждались все это время – истинную гармонию…
Завороженные увиденным, люди тоже захотели научиться этому волшебству, и орфы согласились стать их наставниками. Вскоре оказалось, что каждое из племен тяготеет к какому-то из видов искусства. Племя фэнри отыскало ключ к гармонии в образах и оттенках, и потому преуспело в живописи. Племя арканов постигло изящество в движении, и потому нашло себя в танце. Племя шаотов мастерски примеряло на себя любой образ и могло вызвать у зрителя всю палитру эмоций своим лицедейством. Племя люмеров как никто ощущало фактуры и рельефы, и вскоре в скульптуре не имело равных. Племя ундинов обладало тончайшим слухом и достигло небывалых высот в музыке, а племя муранов искусно овладело словом и отточило это умение, сочиняя поэзию и прозу.
Тогда орфы поняли, что пришло время положить начало новой эре, где ужасный раздор не властвовал бы над миром. Призвав на помощь свои великие силы, они создали особый материал, который был способен укрощать и накапливать эфир – чаройт, а из него – шесть могущественных артефактов: Кисть, Веер, Маску, Долото, Арфу и Перо. Позабыв о вражде, день за днем, год за годом шесть народов вместе со своими наставниками без устали творили, вкладывая истинную гармонию в чаройтовые артефакты, которые стали не только символами освоенных ими видов искусств, но и волшебными инструментами, которые накапливали в себе невиданную мощь. И когда она оказалась достаточной, орфы высвободили ее…
Это и стало Сотворением, сотрясшим целый мир до основания и полностью преобразившим его. И хотя спустя века некоторые пытаются возвести акт Сотворения в абсолют, называя то, что удалось создать в тот день, истинным шедевром, идеальным и совершенным, не верь – это не так; оно было несовершенным, но в этом скрывалась величайшая из сил: искусство вмещало в себя весь мир, какой он есть, с его хаосом и порядком, постоянством и переменами, жизнью и смертью… И именно это заставило весь мировой эфир резонировать с шестью артефактами, благодаря чему он полностью разделился на три пары уравновешивающих друг друга планов, разрушительных и созидательных, и обрел долгожданную гармонию.
В этот чудный момент все бедствия и войны прекратились, и шесть народов словно очнулись от кошмарного сна. В результате Сотворения каждый из них обрел способность использовать один из эфирных планов, чтобы творить волшебство, а также особый, уникальный дар, о котором мечтал больше всего.
Племя фэнри получило доступ к плану Жизни и Дар Оборотня – способность превращаться в животных.
Племя арканов получило доступ к плану Перемен и Дар Шамана – способность видеть будущее.
Племя шаотов получило доступ к плану Хаоса и Дар Феникса – способность дважды воскреснуть после смерти.
Племя люмеров получило доступ к плану Постоянства и Дар Дракона – способность исцелять других.
Племя ундинов получило доступ к плану Порядка и Дар Русалки – способность дышать под водой.
Племя муранов получило доступ к плану Смерти и Дар Вампира – способность к регенерации.
Так был положен конец темной, мрачной и жесткой эре Дисгармонии, и ей на смену пришла всеобщая Гармония… Собственно, на этом обычно и заканчивается легенда о Сотворении Реверсайда.
А? Что было дальше?
Хм. Если вкратце, то, примирив шесть народов, орфы создали трансмосты – коридоры в пространстве, чтобы люди могли беспрепятственно перемещаться по миру и обмениваться опытом, знаниями и благами. Однажды орфы поведали людям о существовании параллельного мира, в котором не было эфира, и куда можно было попасть через населенный фантомами перекресток миров – Распутье. Они рассказали, что оба мира были бы похожи, как близнецы, если бы эфирные бедствия не изменили один из них до неузнаваемости. И все же эти миры оставались неразрывно связаны, и орфы окрестили мир, в котором мы сейчас находимся, Аверсайдом, а второй, волшебный – Реверсайдом, по аналогии с двумя сторонами монеты – аверсом и реверсом.
Долгое время орфы жили бок о бок с шестью народами Реверсайда, защищая их от чудовищ, спасая урожай, выводя заплутавших детей из леса, помогая строить первые поселения, развивать ремесла и культуру… Но однажды люди окрепли настолько, что им больше не нужна была помощь орфов. Тогда те зачаровали свои артефакты так, чтобы избранные от каждого народа наделялись заключенной в них великой силой. Такие избранные стали называться электами и были призваны охранять порядок и мир на земле. А сами орфы ушли, отстранились от мирских забот, позволив жителям Реверсайда самим выбирать свой путь.
А поселились орфы в отдельном прекрасном мире – Эдене. Там шумят прекрасные лазурные водопады, там растут невиданные растения, усыпанные душистыми цветами и сочными фруктами, там горы свешиваются с небес, а реки впадают сами в себя, и все полно удивительных запахов, звуков и красок… Там орфы живут в мире и процветании, посвящая свою жизнь тому, что любят больше всего – искусствам; и его прекрасными плодами украшены великолепные кельи, залы, палаты и сады Эдена.
И, хотя тот мир недосягаем для простых людей, сквозь пелену снов и грез они могут видеть его обитателей и чувствовать их присутствие. Своим искусством орфы вдохновляют и утешают, помогая человеку пройти даже через самые темные времена, становясь проводниками его внутреннего света, за что и были наречены ангелами.
Говорят, если кто-то нуждается в помощи, они непременно ответят на зов…
Что-то медленно наползало на дверцу шкафа. Приглядевшись, Лу издала тихий, обреченный стон. Возникшая на темном дереве полоска призрачного света могла означать лишь одно – за окном светает, а она за всю ночь опять не сомкнула глаз.
Множество раз она, казалось, готова была провалиться в сон, но необъяснимая тревога выталкивала ее обратно, как поплавок на поверхность воды, когда рыба срывается с крючка. Рыбой Лу был нормальный сон, и поймать ее она не могла вот уже неделю. От столь долгой бессонницы не только ночи, но и дни превращались в тягостное мучение: звуки казались слишком резкими, свет – слишком ярким, все раздражало и валилось из рук; а временами девчонку прошибал холодный пот или накрывало удушье, с которым она никак не могла совладать.
Она отчаянно искала причину своей тревожности и не находила, потому что той неоткуда было взяться. Та Лу, которая когда-то впервые переступила порог этого дома – одинокая, дикая, испуганная девчонка – давно канула в небытие. Теперь у нее были близкие люди, целых двое, и она изменилась – стала мягче, спокойней, познала настоящее счастье. Со дня ее несостоявшегося побега миновал год, и все это время она жила безмятежно и размеренно; если вокруг что и менялось, так только погода за окном да клиенты в лавке. Как ни посмотри, ее тревожность была совершенно иррациональной, неоправданной, и тем не менее сжирала, сжигала ее, и никакие советы заботливой Нами, и никакие настойки и снадобья, которыми пичкал ее обеспокоенный хозяин, не помогали.
Лу вздохнула и повернулась на бок. Взгляд воспаленных глаз уткнулся в белую оскаленную морду медведя, и девчонка принялась рассматривать ее, хотя и без того могла бы безошибочно воспроизвести каждую черточку. Потом от нечего делать она начала водить по ней пальцем, и Хартис в своей бдительной манере распахнул глаза, чтобы оценить ситуацию, тут же закрыл их, почесал грудь и перевернулся на другой бок. На спине у него никаких интересных татуировок не было, и Лу повернулась тоже и начала считать складки на балдахине. Одна, две, три… Дремота одолевала девчонку, которая не оставляла надежды хоть ненадолго провалиться в сон. Долгожданное забытье, казалось, было так близко – только руку протяни…
Тук.
Лу настороженно оторвала голову от подушки. Время шло, и все, что она слышала – собственное сопение и в отдалении – щебет начинавших распеваться птиц. Она легла обратно, решив, что ей почудилось.
Тук! Звук, похожий на стук мелкого камушка о дерево, повторился. Тихо выскользнув из-под одеяла, девчонка босиком прошлепала к окну, открыла ставни и выглянула во дворик. Тут же засуетилась, бросилась из комнаты вниз по лестнице, одеваясь на ходу.
На нее дыхнула свежая, влажная прохлада еще не успевшего разгорячиться дня. Увидев подругу, стоявшая перед дверью Нами скинула капюшон своей накидки, открывая бледное лицо.
– Я зашла попрощаться, – сказала она глухо.
– Что?
– Меня купили.
Сердце Лу ухнуло вниз. Вот оно – событие, которое она предчувствовала все это время, то, что не давало ей спать, пугающее и непоправимое. Но как она могла догадаться? Она привыкла думать, что дружеские узы, которые их связывают, незыблемы, что Нами всегда будет жить в «Синих звездах»… Кажется, та и сама примирилась с этим, хотя иногда тосковала – Лу видела – и втайне мечтала выбраться из питомника. Однако теперь, когда это наконец случилось, она вовсе не выглядела счастливой – лавандовые глаза наполнял неизведанный ужас, а белые пальцы, которые Лу взяла в свои ладони, были холодные, как лед.
– Кто?
– Я не знаю, кто он. Он не говорил. Но он выглядит странно, ох, Лу, очень странно – даже страннее, чем я. Думаю, он откуда-то издалека, из земель, про которые мы даже не слышали.
– Он назвался?
– Да. Сказал, его зовут шен… то есть лорд… лорд Найри. Он купил меня час назад. Все было, словно во сне. Шани Суори заломила цену, но он не торговался. Кажется, он очень торопится. Велел оставить все. Вещи, мои бедные книги… Все осталось. Я едва уговорила его позволить мне зайти и попрощаться. Вот, возьми… Это на память, я знаю, тебе она нравилась…
Лу приняла из ее рук сложенное вчетверо полотно и развернула. Это оказалась картина с парящим в облаках драконом, что всегда висела у Нами над кроватью с тех пор, как была ею вышита. Девчонка помотала головой, не желая верить в происходящее.
– Но куда он тебя забирает?
– Он не говорит. Сказал, объяснит потом, когда выйдем из города.
– И где он сейчас?
– Там, у главного входа… Ждет.
– Я с ним побеседую. – Бережно убрав полотно в карман, Лу расправила плечи, порываясь обогнуть дом, но Нами остановила ее.
– Не надо… Прошу, постой!
Ее страх не был беспочвенным. Им было ничего не известно об этом человеке, ее новом хозяине, и злить его надоедливыми вопросами и дерзкими разговорами было бы очень опрометчиво.
– Нами, послушай, я же часто говорю с аристократами, – успокоила девчонка подругу, ободряюще похлопав ее по руке. – Я это умею, найду к нему подход. Нам нужно знать, куда он тебя забирает. Что, если и правда далеко? Тогда мы можем больше никогда не увидеться…
Поразмыслив, Нами согласно кивнула и пошла за нацепившей уверенный вид Лу. Но как только они завернули за угол, миновав узкий проход между глухими стенами лавки тканей и соседней лавки сладостей, девчонка непроизвольно замедлила шаг, потому что человек, стоявший около входа, повернулся в их сторону.
Нами была права: он выглядел чрезвычайно странно. Во-первых, он обладал совсем не темной, как все шены, а светлой, с палевым оттенком кожей и песчаного цвета волосами. Во-вторых, разрез его глаз был узкий, раскосый, голубые радужки словно искрились льдом, а лицо было усыпано веснушками и носило непривычные, иностранные черты. Ну а в-третьих… Горб на спине, огромный, жуткий, с кривым рельефом, обтянутый черной тканью длинного плаща, казалось, придавливал незнакомца к земле. В руке человек сжимал трость, на которую тяжело опирался, а в районе бедер из-под его плаща выглядывали кольца двух туго скрученных кнутов, внушительности которых позавидовал бы любой работорговец. И пока Лу, сбитая с толку увиденным, собиралась с мыслями и подыскивала слова, чтобы обратиться к незнакомцу, дверь лавки распахнулась, и на пороге возник Хартис.
Он успел одеться, но явно не причесаться – густые темные волосы все еще были спутаны и топорщились со сна. Он меланхолично грыз карамельную палочку, и его лицо было без тени улыбки, хмурое и недовольное. На двух девчонок он, казалось, даже не обратил внимания – его взгляд был прикован к человеку, стоявшему в паре метров от входа; и Хартис смотрел на него с неприязнью, как будто тот у него перед носом купил последнюю горсть самых вкусных конфет. Горбун, в свою очередь, пялился на него в ответ с подозрительностью, с которой скептик смотрел бы на гадалку в эзотерическом салоне. Сцена была странной, но Лу не придала этому большого значения, больше увлеченная блестящей идеей, которая пришла ей в голову. Повернувшись к Нами, она еле слышно спросила:
– За сколько, ты говоришь, он купил тебя?
Нами шепнула ей сумму. Обнадеживающе сжав локоть подруги, Лу вскочила на крыльцо и, подергав хозяина за рукав, зашептала ему, чтобы иностранец не расслышал:
– Хартис, послушай! Нами пришла прощаться: этот шен сегодня купил ее и хочет забрать неизвестно куда… Цена была четыре сотни… Я знаю, это очень много, но дай ему денег, прошу! Перекупи Нами, пусть он оставит ее, пусть купит себе другую рабыню! Молю, я буду пахать, как проклятая, я отработаю всю сумму, какой бы она ни была, я сделаю все, что ты скажешь! Прошу!
Словно с превеликим трудом оторвавшись от игры в гляделки с незнакомцем, Хартис медленно повернул голову и посмотрел на Лу.
– Ты слышишь, что я говорю? Прошу, помоги!
Мужчина словно только сейчас заметил Нами, которая все еще стояла на углу лавки, испуганно вжав голову в плечи и кутаясь в накидку. Снова переключившись на горбуна – но теперь иначе, словно оценивая, – он вынул карамельную палочку изо рта, ткнул ею в сторону и велел Лу:
– Отойди.
Он сделал шаг назад, толкая и придерживая входную дверь открытой, и новый хозяин Нами, последовав этому молчаливому приглашению, подошел ближе и поднялся по ступеням. Он двигался резво, на удивление проворно для калеки, подаваясь вперед всем корпусом и выкидывая перед собой трость. Как только он вошел, Хартис, ничего не говоря, скрылся в лавке вслед за ним и хлопнул дверью у девчонки перед носом.
Шумно выдохнув, Лу вернулась к Нами и сказала:
– Я Хартиса попросила с ним договорится о перекупе. Он это умеет. Думаю, все обойдется.
– Ох… – только и могла отозваться Нами, сцепляя руки в молитвенном жесте.
Но Лу сама не была до конца уверена, что все обойдется. Странная реакция хозяина беспокоила ее. Сейчас больше всего на свете она хотела бы подслушать происходившую в лавке беседу, и, если бы от этого зависела ее собственная судьба, она бы так и сделала. Но на кону была судьба Нами, и ставить ее под угрозу невоспитанным поведением, которое могло разозлить господ, Лу не решалась.
Довольно скоро, после нескольких минут тревожного ожидания, дверь лавки снова открылась. Первым из нее показался горбун. Вид у него был прежний – отстраненный и безучастный. Он спустился по ступеням, стуча тростью, и, повернувшись к напряженно замершим девчонкам, бросил:
– Идем.
Его голос, вопреки ожиданиям, прозвучал вовсе не грубо и низко, как у взрослого мужчины, а звонко и юно, хоть и холодно; Лу решила, что горбун куда моложе, чем казалось на первый взгляд. Но тут же до нее дошел смысл сказанного. Обменявшись с Нами непонимающими взглядами, девчонка после секундного замешательства метнулась к вышедшему на крыльцо хозяину и заглянула ему в лицо:
– Хартис?..
– Прости, Лу. Нами пойдет с ним. Так надо.
– Идем, Намира, – требовательно повторил горбун.
Нами склонила голову и накинула капюшон. Лу ошарашенно смотрела, как она нетвердой, деревянной походкой, словно приговоренная к казни, идет к своему новому хозяину.
– Поживее, – нетерпеливо поторопил тот.
– Что значит… Что значит – так надо? – снова в отчаянии повернулась к Хартису девчонка, отказываясь верить, что все это происходит на самом деле. На лице хозяина застыло пугающее, словно каменная маска, выражение. – Почему? Хартис, что он тебе сказал?
Не получив от него ответа, Лу сбежала со ступеней и бросилась к горбуну, который вместе с Нами уже выходил на дорогу. Девчонка бы ни за что не осмелилась прикоснуться к кому-то из каурских аристократов, даже к самым лояльным – это считалось верхом непочтения; но, наверное, из-за того, что незнакомец был белым, а еще из-за душившей горло безысходности, Лу схватила его за локоть.
– Господин, прошу, скажите, куда вы направитесь?
Горбун обернулся, глянув на нее сверху вниз – на удивление не высокомерно, а, скорее, устало. Увидев узкоглазое, веснушчатое лицо вблизи, Лу нашла свое предположение верным – скорее всего, незнакомец был по возрасту ближе к ним с Нами, чем к Хартису. Спокойно высвобождая руку, тот сказал:
– Его могущество тебе объяснит.
– Чье могущество?.. – непонимающе тряхнула головой Лу. – Молю, скажите, вы разрешите Нами хотя бы отправить письмо?
– Она не сможет отправить оттуда письмо, – покачал головой горбун. – Если есть, что сказать, говори сейчас.
Он отвернулся и отошел на десяток шагов, предоставляя им последнюю возможность поговорить друг с другом. По другой стороне улицы проследовали два патрулирующих стражника, которые принялись оглядываться и перешептываться, увидев его, но он не замечал этого: откуда-то из домов выбежала лохматая собака и изучающе его обнюхивала, а он чесал ее за ухом кончиком своей трости – видимо, из-за горба ему было тяжело наклоняться. В окрестных домах, хотя солнце едва начало вставать, уже слышались голоса и хлопанье ставен: жители торгового квартала поднимались рано. Лу обернулась на крыльцо лавки тканей, но хозяин с него уже исчез – а вместе с ним и надежда, что эта ситуация разрешится в лучшую сторону.
– Нами, я… – Девчонка растерянно поежилась: от смятения, в котором она пребывала, и от долгой бессонницы ей стало зябко. – Я не понимаю, что происходит, я не знаю, почему… Я бы так хотела что-то сделать, но что?..
– Все в порядке, Лу, – слабо улыбнулась Нами. Лавандовые глаза, как это порою бывало, лучились недосягаемой печальной мудростью. – Рано или поздно это должно было случиться. Мы с тобой обе забыли, кто мы есть, и зря. Мы ведь просто рабы и делаем то, что нам говорят хозяева. Но даже если так, я верю… Я буду верить… Может я всего лишь наивная дурочка, начитавшаяся книжек, пусть так; но я буду верить, что мы с тобой больше, чем это, что мы способны на многое, что впереди ждет что-то хорошее… Ты ведь сама всегда в этом убеждала меня, разве нет?
Ощущая, как в глазах щиплет, девчонка стыдливо прикрыла их рукой и кивнула. Да, она действительно так говорила, а ее подруге наверняка нравилось в это верить; но это были всего лишь мечты, и у Лу разрывалось сердце, когда она представляла, как они разобьются вдребезги прямо перед взором доброй, невинной, хрупкой Нами.
Усмирив эмоции, Лу отняла руку от лица и поглядела на горбуна: после некоторых колебаний стражники все же решили к нему подойти, и теперь они о чем-то говорили, и он показывал им какие-то документы. Уловив ее взгляд, подруга сказала:
– Да, его кнуты выглядят грозно, но почему-то мне не кажется, что он плохой человек. Если задуматься… У него была такая сумма, но он идет пешком в одиночестве, и у него нет поклажи… Кто он? Что ж, думаю, скоро я узнаю правду. И если только приведется шанс, обещаю – я обязательно тебе сообщу. Но сейчас я хочу сказать… Хочу, чтобы ты знала – хотя я и общалась с другими в питомнике, только ты одна всегда относилась ко мне, как будто со мной все нормально, и у меня никогда не было друзей, кроме тебя.
Лу хотела сказать, что и у нее тоже, но только сглотнула и стиснула зубы, понимая, что голос предательски дрогнет. Она вдруг вспомнила про картину, которую ей оставила Нами, и сняла со своего ошейника небольшую подвеску в виде крупного когтя. Как-то раз девчонка откопала ее среди хлама в сундуке Хартиса и попросила разрешения забрать. Простая безделушка, но им с Нами нравилось фантазировать, будто на самом деле это мистический оберег, который может защитить своего владельца от любых бед и сделать его невероятно сильным.
– Вот. Это, конечно, ерунда, но… возьми. На память.
Нами часто заморгала, глядя на предмет, который подруга вложила ей в ладонь, прижала коготь к груди и с улыбкой возразила:
– Это вовсе не ерунда, это же тот самый, знаменитый талисман из когтя дракона! Спасибо, Лу! Я обещаю беречь его…
– Пора идти, – холодно скомандовал горбун, нетерпеливо постукивая тростью; стражники, видимо, удовлетворенные проверкой, оставили его в покое и уже удалялись по улице.
Нами подалась вперед, заключая Лу в прощальные объятия. Потом отстранилась, низко надвинула капюшон и пошла за своим хозяином, не оборачиваясь. А девчонка бессильно смотрела ей вслед, и продолжала еще долго стоять и смотреть, даже когда горбун и его рабыня окончательно скрылись за поворотом на другую улицу.
Хартиса она обнаружила в спальне – тот стоял к ней спиной возле открытого нараспашку окна, и в его позе читалось крайнее напряжение.
– Что происходит? – с порога накинулась на него девчонка. – Почему ты… Почему ты расстроен? Разве это не я должна быть расстроена? Разве это не мою единственную подругу забрали неизвестно куда?
– Лу, оставь меня, – хрипло бросил Хартис, не повернувшись, продолжая бесцельно крутить кольца на своих темных пальцах. – Мне нужно подумать.
Его отстраненность была пугающей, но Лу не могла уняться и отступить. Подошла ближе, настойчиво дергая мужчину за локоть, требуя объяснений:
– Почему ты так поступил? Ты ведь знаешь, как важна Нами для меня… Что тебе стоило выкупить ее?
Какой-то отдаленной частью себя она понимала, что говорить подобные вещи недопустимо, и не только потому, что это было крайним неуважением к хозяину; даже если бы ей позволялось разговаривать с ним в таком ключе, она не вправе была требовать большего от человека, который и без того дал ей слишком много. Но девчонку захлестывали отчаяние и опустошение, которыми теперь, когда худшее уже случилось, сменилось мучавшее ее предчувствие беды. Однако мужчина никак не реагировал на ее настойчивые дерганья, и даже когда Лу от бессилия начала толкать его в бок ладонью, не повернулся и не остановил ее.
– Хартис! – воскликнула девчонка, будто сражавшаяся с покрытой вечными льдами каменной горой. – Что такое с этим горбуном, что ты стал таким? Что он сказал тебе?
– Я не готов сейчас говорить об этом, Лу, – процедил тот сквозь зубы. – Молю, оставь меня.
Лу вдруг остро ощутила, что каким-то образом лишилась не только Нами, но и второго дорогого себе человека: ведь тот, кто стоял перед ней, был вовсе не Хартис – это был кто-то чужой, незнакомый и очень жестокий. Натянутые подобно струне нервы звенели так, что девчонка слышала этот звон в своих ушах, в горле застрял тугой ком зарождавшейся истерики.
