Личные мотивы

Иванов

– Лев Иванов? Присаживайтесь. Тридцать восемь лет, прописаны в Краснодаре. Проживаете в Москве?

– Нет, проживаю в Краснодаре. Только я не тот Лев Иванов, о котором вы подумали.

– Я ни о каком Льве Иванове не подумал. Что вы имеете в виду?

– Ну, я не тот Иванов, который написал «Дым и дом». Я другой Лев Иванов! Очень трудно быть полным тезкой известного писателя. И тоже быть писателем. Мне все советовали взять псевдоним, но я из принципа не стал. И не буду!

– Да вы не переживайте, я никаких Ивановых не знаю. Вы для меня обычный свидетель с обычной фамилией.

– Ничего, скоро вы обо мне услышите!

– Не думаю, – Илья Борисович протер лоб салфеткой и открыл блокнот на чистой странице. – Итак. Расскажите, что вы делали эти два дня здесь, в Лесково. Вы приехали один?

– Один. А я всегда один. Они, – Иванов махнул рукой в сторону двери, – меня не любят.

– Так почему они вас не любят?

– Я не такой, как они. Я простой парень, без этих филологических задрочек. И я не люблю читать. Это они все время читают. А я им говорю: если все время читать, когда писать-то?

– Понятно.

– Да ничего вам не понятно! Знаете, сколько я работаю?

– Где и кем вы работаете?

– Я же сказал! Я писатель!

– И работаете писателем?

– Да! Я только пишу. В отличие от них, – Иванов опять махнул рукой, – я этим зарабатываю. Только этим! Но я не как они. Они по году пишут один несчастный роман! Потом еще год просто так сидят. Типа, обдумывают. Свайбер может и три года просто сидеть и гладить кота. Если бы я так писал, я бы уже с голоду помер. Я встаю в шесть утра, сажусь за стол и пишу до шести вечера. Даже в туалет не выхожу…

– Как же вы столько терпите? – удивился Илья Борисович.

– Потом. Все потом. Главное – работа. В день я пишу по четыре-пять авторских…

– Авторских книг?

– Авторских листов! В одном авторском сорок тысяч знаков. Как бы вам понятнее объяснить… Вот вы с Анной уже говорили?

– Нет, не говорил.

– Так вот она за всю жизнь написала четыре авторских. Понимаете?

– Предположим. Давайте вернемся к делу.

– Я только о деле и думаю, ни о чем другом. Каждый вечер я подбиваю статистику. За тридцать дней активного письма можно написать как минимум одну книжку нормального размера. А за год…

– Что вы делали здесь эти два дня?

– Участвовал во всех мероприятиях. И работал.

– То есть писали.

– Я же сказал, что это моя работа. Я люблю писать и смотреть кино или слушать что-то, например громкую музыку. Так даже еще лучше у меня получается писать. Лекции были интересные. Про целевую аудиторию. Я прокачал свои знания про систему персонажей. Они про кино, правда, рассказывали, но в книжках тоже можно использовать. Антагонист, арка героя, вот это все. Прямо большое спасибо! Настоящий бесплатный мастер-класс. Пригодится. Мне ведь все пригождается. Даже то, что рассказывал этот Рублев. Индекс одобрения фильма – это вещь, конечно! Все, что он говорил о фильмах, наверняка применимо и к книгам! Успешный кинопродукт с высокой вероятностью попадает в ожидания аудитории – вот, я запомнил. Ну и книгопродукт ведь тоже попадает. Как он говорил… Сейчас тренд на искренность, а труд и ответственность ушли. Сейчас это второстепенные ценности. Это он тоже сказал. Так что все, я считаю, супер.

– Я могу посмотреть ваши вещи?

– Пожалуйста! В основном, все в облаке, но кое-что из последних вещей у меня с собой, – он привстал, достал из кармана мятую бумажку и бросил ее на стол, – я пробую сценарии писать! На них можно неплохо заработать! Но мои пока не берут. Говорят, короткие. Интересно вам? Хотите почитать?

– Извините, не интересуюсь, – Илья Борисович брезгливо отодвинул от себя бумажку, – я имел в виду личные вещи, которые вы привезли с собой.

– Ладно, понял. Говорят, неформат, хотя все четко сделано, по трехактной структуре. Только вместо людей у меня овощи. А багажа у меня почти нет. Зубная щетка и ноутбук. Могу дать вам ключ от номера.

– Спасибо, возможно, я зайду попозже. Вернемся к делу. Вы не ждали каких-то предложений от Артура?

– Нет, ну ждал, конечно. Думаю, все ждали. Когда он спросил: «Сколько вам надо, чтобы ни в чем не нуждаться и просто писать книги?» – а потом сказал: «Ну, это такие маленькие деньги, у нас в киноиндустрии вообще копейки. Вот сейчас запустим проект, и прямо с вами его и начнем», все подумали: «Для них – копейки, для нас – деньги на жизнь!» Кстати, я сразу понял, что это его убили.

Синюшина

– Уважаемый Илья Борисович, я объясню. Мы дружили с самого детства, хотя сейчас я думаю, что мы никогда не были подругами. Как бы вы себя чувствовали, если бы все ваши мечты исполнялись у другого человека? Что, если бы с вами рядом постоянно был тот, кому все время везет? Я ненавидела в ней все – ее огромные голубые глаза, ее светлые волнистые волосы. Когда нам было по восемь лет, ее постригли под мальчика. Она сказала об этом по телефону, и я ждала встречи, чтобы наконец увидеть ее некрасивой. Думала, останься она без своих золотистых локонов – превратится в уродину. И знаете что? Она стала еще очаровательнее с короткой стрижкой! Казалась еще выше, тоньше, изящнее… Да что я говорю. Не в этом все дело! Мало ли красивых людей? Вы не думайте, что я завидую каждой красотке! Просто она отнимала мою жизнь! Все мои мечты!

– Анна, какое отношение это все имеет к моему вопросу?

– К вопросу? А… Сейчас вы все поймете. Когда нам было по шесть лет, я мечтала о кукольном доме. Он стоил кучу денег, этот кукольный дом! Но родители могли купить его для меня. У них было полно денег, хотя, сколько себя помню, они жаловались на то, что денег нет, но из дома в квартиру так и не переехали. А вы знаете, сколько стоит содержать этот огромный дом? Они не продавали второй дом! Ездили отдыхать в разные дорогие места. Они могли купить кукольный дом, он ведь стоил не дороже ужина в ресторане, а они себе никогда не отказывали в том, чтобы вкусно поесть. Наедались, а потом жаловались, что разжирели. И они не купили мне кукольный дом. Зато его купили ей, Яне! А она даже не хотела такой! Думаю, она вообще никогда ничего не хотела. Она рассказала мне про него. Как он занимает ужасно много места в комнате. Я сделала вид, что мне совсем не интересно, что мне не хочется крикнуть: «Отдай его мне, раз он тебе совсем не нужен!» Я могла бы весь день рассказывать такие истории!

– Анна, пожалуйста, не надо! Я не вижу никакой связи между этими историями и своим вопросом…

– Я ненавидела школу, хотела скорее ее закончить. Только одно меня радовало: географичка. Ирина Юрьевна. Не такая была, как все учителя. Старые, даже если молодые, уставшие, раздраженные. А она была красивая. И никогда не делила нас на отличников, хорошистов, троечников… Каждый урок – с чистого листа. Даже если по всем предметам у тебя были трояки, у нее можно было учиться на пятерки. Знаете, как говорят, сначала ты работаешь на репутацию, а потом – она на тебя, как учителя всегда заглядывают в журнал, что там у тебя по другим предметам… А она – нет, никогда. Ей было все равно, какая там у тебя репутация, идешь ты на золотую медаль, или еле тянешь, чтобы только закончить школу. И еще она могла вот так сделать – в конце года задавала один вопрос по предмету. Сложный. И говорила, что ответивший на него сразу получит «пятерку» в году, даже если у него за все четверти – трояки. Она брала на себя смелость и могла поменять твою жизнь в одну минуту. И один раз я ответила на такой вопрос. Знаете, как работает голова, когда ты понимаешь, что от ответа зависит так много? И она не обманула. Это была моя единственная пятерка в году за все одиннадцать школьных лет. И тогда я подумала, что могла бы подружиться с ней! С Ириной Юрьевной.

– Анна! Достаточно!

– Илья Борисович, думаю, все эти детали помогут… Да, я любила карты, мечтала много путешествовать, когда вырасту. Вот я и подумала… Странная мысль, конечно. Узнала, когда у нее день рождения, и принесла букет. Отдать постеснялась, просто положила на учительский стол. Мы с Яной сидели за одной партой. С первого класса, ведь мы были подругами.

Ирина Юрьевна увидела букет, улыбнулась и начала урок. А после звонка, собирая тетради, она наклонилась к Яне и шепнула «спасибо». И я все поняла. Почему-то Ирина Юрьевна решила, что это Яна принесла цветы. Знаете что? Они подружились! Конечно, они не ходили вместе по магазинам, или, там, в кино, но на всех праздниках сидели рядом, говорили о путешествиях. Обидно ведь! Яна ничего не знала про букет, а Ирина Юрьевна ни про какой букет ее и не спрашивала. И я возненавидела карты, другие страны, решила, что никогда никуда не поеду.

А потом Вадим. Он не был красавцем, но мне очень нравился. А на выпускном пригласил на танец Яну. Она еще подмигнула мне, когда шла танцевать. Соединила руки у него на шее и уткнулась в его грудь. Звучала медленная песня про чувства. Я могу спеть.

– Если вы начнете петь, я…

– Хорошо, хорошо. Все потом. «Лучше бы я никогда не встречала тебя», – переводила я про себя. Мне казалось, это я танцую с ним, даже не танцую, а просто обнимаю его под музыку.

У них ничего не вышло. Они не встречались, потому что ей не захотелось. Сказала, что ей нравится один парень постарше, а Вадим слишком тощий и таскается за ней по пятам. Я так надеялась, что после школы мы с Яной больше не будем видеться! Хотела просто исчезнуть! Раствориться во взрослой жизни. Но не тут-то было. Мы вместе ходили в литературную студию. Прямо с самого детства. Мне казалось, у меня получается лучше, точнее. У меня чувство слова! И память. Я решила поступать на журфак. А Яна ничего не могла придумать – куда поступать. Весь одиннадцатый класс я готовилась, набивала руку, писала рассказы, а она только иногда записывала дурацкие стишки в блокнотике. Она знала, что я иду поступать, и напросилась со мной «за компанию». «Я тебя поддержу, заодно проведу время», – сказала она.

И мы пошли вместе. Я, прочитавшая весь список рекомендуемой литературы, с готовыми ответами на вопросы о любимых писателях и их творчестве. И она – со своими наивными глазищами. Даже карандаш с собой не взяла, одалживала у меня. И знаете что? Я провалилась на первом же экзамене. А она прошла! Моим карандашом она набросала какую-то ерунду, в которой приемная комиссия углядела потенциал… Потом она так и рассказывала всем: «Вообще-то, я и не хотела поступать, пришла за компанию с подружкой». И все восхищались, какая она талантливая. Но я не бросила это дело. Через год я все же поступила. На платное отделение. Не добрала баллов. И мы учились в одном институте, только она оказалась на год старше, то есть обошла меня на этот год. Постоянно видела ее. Она и не думала от меня отстать. Ей нравилось со мной дружить. Рассказывала мне про все свои приключения, она спала с преподавателем по литературе. Ему было лет семьдесят.

– К чему вы ведете? Я прошу вас сократить этот рассказ до двух предложений. Иначе я арестую вас за неуважение к следствию.

– Я со вчерашнего дня сочиняю историю от первого лица. Пробую писать обычной прозой, как у всех. Я бы очень хотела быть такой, как все. Набросала кое-что, вот, проверяю на вас.

– Черт! Вы серьезно?

Ряхин

Полный мужчина с красным лицом маленькими неуверенными шажками подошел к стулу, оперся рукой о спинку, сел, и стул громко скрипнул. «Футболка мала ему размера на четыре, сейчас разойдется по швам», – подумал Илья Борисович. В глазах Ряхина стояли слезы. Он положил лицо на руки.

– Что с вами? – забеспокоился Илья Борисович.

– Со мной все… – Ряхин поднял большой палец вверх.

– Воды?

– Я предпочитаю более содержательные жидкости, – хрипло сказал Ряхин и уставился в стену позади Ильи Борисовича.

Илья Борисович даже оглянулся, чтобы проверить, не стоит ли кто-то у него за спиной.

– Перебрали вчера?

– Нет, – лаконично ответил Ряхин.

– Так. Ряхин Родион Игнатьевич. Пятьдесят пять лет. Прописаны в Москве. Проживаете в Москве?

– Да. Я родился и вырос в… – Ряхин ненадолго задумался и продолжил: – В Москве.

– Что вы делали эти два дня здесь, в Лесково?

– Не могу… вспомнить. И надо ли?

– Надо, – уверенно сказал Илья Борисович. – Для следствия. Вы понимаете, что убит человек?

– Человек? Да разве ж это человек? – внезапно взревел Ряхин и громко стукнул по столу. – Лживая тварь ваш Артур Хренович! Собаке собачья смерть!

– Вы бы осторожнее были со словами-то! Кого-нибудь подозреваете?

– Да я бы его вот этими… своими бы руками, – Ряхин тяжело встал и медленно изобразил, как бы он удушил Артура.

– Сядьте, – вздохнул Илья Борисович, – прекратите. Вы ведете себя не очень умно.

– А я уже заслуженный и больной, – нагло протянул Ряхин. – Поэтому могу и без вашего позволения говорить то, что я думаю! Я! И если я говорю, что этот высокомерный, бездарный…

– Остановитесь! Успокойтесь. Отвечайте по существу, – Илья Борисович разозлился и вспотел еще больше. – Принесите кто-нибудь воды! – крикнул он в сторону двери, но никто не откликнулся.

– Куда уж мне… По существу. Я лежал там один. И никто не подошел, никто не спросил, никто ничего не сделал. Если бы не Федя, я бы просто сдох там. Им не нужны эти деньги. У них силы, молодость. У них вся жизнь… впереди. А я мог бы напоследок повидать мир. Я бы написал свою самую лучшую книгу. Он уничтожил все. Ненавижу таких, как он. В этих серых аккуратных костюмах. Знаете, сколько я их повидал? Этих Артуров? Питчинги, хуитчинги. Вламываются в твою гнилую жизнь, дают тебе надежду, выворачиваешься перед ними наизнанку. И ничего. Пусто. Потому что они бездари. Им нужны мои идеи… он ведь так и сказал: отдайте нам свои идеи!.. У нас в кино нет смысла, отдайте нам ваш смысл. А вот тебе, – Ряхин поднес к лицу Ильи Борисовича здоровенный кукиш.

– Федор! Доспехов! – крикнул Илья Борисович.

В двери тут же появилась голова Доспехова.

– Родион Игнатьевич, все в порядке? – Доспехов обеспокоенно смотрел на Ряхина и как будто не замечал кулака, который все еще торчал прямо перед носом у Ильи Борисовича.

– Я вынужден буду применить силу, – тихо сказал Илья Борисович.

– Ни в коем случае, – Доспехов подошел к Ряхину и обнял его за плечи, – Родион Игнатьевич себя не очень хорошо чувствует. Он прекрасный человек и большой талант. Вы не читали «Скатерть-самобранку»? А вы почитайте! Родион Игнатьевич… вы…

– Федя, брось. Я не прав. Он-то тут при чем? – Ряхин опустил кулак и постучал им себе по голове. – Это я дурак. Опять повелся. Они ведь книг не читают! У них на это времени нет. Артур мне говорит – какая у вас идея в книге? Надо выделить одну идею. Да если бы она у меня была одна, разве стоило ради нее целую книгу писать?

– Федор, он может отвечать на вопросы? В состоянии то есть? – спросил Илья Борисович.

И Ряхин тут же всполошился:

– Да проспал я почти все время. Бухал и спал. И опять бухал. Чтобы всего этого не видеть. На первой же встрече он мне про идею сказал. Я и сорвался. Год не пил. И все… к чертям.

– Илья Борисович, думаю, тут все ясно. Родион никак не мог. Даже если бы захотел… Он не тот, кого вы ищите!

– Пожалуй, не поспоришь, – Илья Борисович вышел из комнаты и вернулся с бутылкой воды. – Давайте следующего.

– Может быть, перерыв? Время обеда!

– Аппетита нет.

Бойцова

– Понимаете, у меня машина сломалась.

– Бойцова Ксения Николаевна? Полных лет?..

– Тридцать три. Ладно, тридцать восемь. Я не скрываю возраст, нет. Просто все семинары для молодых писателей до тридцати пяти. А я не могу так просто от них отказаться.

Полная рыжая женщина с совершенно детским лицом не выглядела ни на тридцать три, ни на тридцать восемь. Илья Борисович не смог бы определить ее возраст, если бы у него в руках не было ее паспорта.

– Это к делу не относится. Отвечайте правду, все равно я все выясню. Вам тридцать восемь лет, зарегистрированы в городе Алапаевске.

– Да, я оттуда, но живу в Москве, конечно. Писатель не может жить в другом городе.

– Почему?

– Все мероприятия здесь. Вообще, все здесь. Если живешь не в Москве, считай тебя и нет. А Алапаевск – это такой совсем маленький город, правда, у нас там недавно открыли модельную библиотеку. Такую современную, с белыми стенами и новыми книгами. Но туда в основном погреться приходят.

– Давайте ближе к делу. Вы говорите, сломалась машина…

– Ага, опять сломалась.

– Это как-то относится к…

– Я пытаюсь объяснить, что я делала эти два дня. Вы же сами спросили. Я нервничала из-за машины. Знаете, как дорого чинить подвеску? Особенно на старой машине. А я не могу без транспорта. Мне нужно ребенка на кружок по танцам возить. Бальным. У него талант, понимаете. Ему без танцев нельзя. Туда без машины сорок минут ехать, а так – десять. И мы бы не успевали. А я одна. И машине больше тридцати лет.

– Тридцать три?

– Скорее тридцать восемь. Но я понимаю вашу иронию. Я в марте осталась без работы. Психанула. На меня кричать начали. На меня там всегда кричали. Обычно я молчала, а тут не выдержала. И просто ушла. И даже последнюю зарплату не забрала. Просто чтобы никого там больше не видеть. И тут я поняла, что мне надо с ребенком как-то жить на мою финансовую подушку. А подушка прямо очень маленькая, можно сказать, что ее и нет.

– Почему вы не вышли на новую работу?

– Там, где на меня кричали, была работа не каждый день, я могла ребенка на танцы возить. А если выходить на новую, там уже каждый день придется.

– А няня?

– Что вы, какая няня. Я же литературный работник. Библиотечный. Няня попросит столько денег, сколько мне не заработать. Понимаю, вы спросите, зачем я себе такую работу выбрала. Так я больше ничего не умею. Иногда подкидывают что-то редакторское. Подработку. Вот недавно делали сборник. Мне заказали, я собирала, редактировала два месяца. Правки вносила, какие-то ночные совещания по зуму. А потом, когда сдала работу, мне сказали, что сборник этот благотворительный, для детей с нарушением слуха. И поэтому оплата не предполагается.

– В таких случаях надо договор заключать заранее!

– Это конечно. Надо.

– Ксения, так вы, значит, переживали из-за машины…

– Да, все время. Я думала, на какие деньги буду ее чинить. Это же сразу тысяч сорок, а то и все семьдесят. Я в машинах не разбираюсь, меня в автосервисе всегда обманывают. Они прямо говорят мне цену, и сами же сразу смеются. А у меня сейчас бюджет до копейки… Вся еда – самая дешевая, шампунь экономлю, на мероприятия только голову мою. Литературные. Не смотрите на меня так! А вы думали, все живут как короли? Нет, по-разному люди живут.

– А книжки ваши продаются?

– Продаются. Я же детское пишу. Книжки хорошо продаются, только я права отдаю по фиксированной цене. То есть роялти не получаю. Чтобы сразу что-то получить и на это жить, понимаете?

– Нет.

– Я пытаюсь сказать, что, даже когда мои книжки продаются очень хорошо, деньги за них получает издательство. Так что… Мне иногда статьи заказывают, иногда на встречи в школы хожу. За деньги. Но мне обычно неловко спрашивать про гонорар. Так что обычно мне за встречи не платят. Они говорят: «Это же для вас пиар». Вот и все заработки. А тут целая подвеска сломалась. Вот поэтому я не очень помню, что было. Я приехала только на второй день. Вчера. Не знала, с кем оставить ребенка. Не получилось договориться на два дня. Приезжаю, а тут какие-то графики, аудитория, схемки… Этот… Антон Агаме…

– Артур!

– Ну да. И этот второй. Который рассказывал, что мы тоже как они. Что мы производим контент. Я начала что-то понимать, только когда другие писатели заговорили об условиях финансовой независимости. Про сто тысяч в месяц. Что можно просто сидеть и писать книги. А тебе дают деньги на жизнь. Вот тогда я представила себе, какой могла бы быть моя жизнь! Понимаете, я сейчас на сто тысяч живу полгода. Зря вы улыбаетесь. Да, так тоже можно. Если экономно. А тут я себе представила все эти хорошие шампуни, которые можно не экономить, подарки ребенку, даже рестораны. И такси. Если машина сломалась, просто вызываешь такси – и проблема решена! Вот о таком я мечтала. Поэтому я этот день не помню, вся была в мечтах.

– Но почему вы вдруг решили, что вам дадут денег?

– Потому что он сказал, что что-то предложит… Потому что я верю в мечту. То есть в то, что мечта, если она настоящая, обязательно сбудется, понимаете? Все говорят, что это потому, что я пишу для детей. И слишком приблизилась к своей читательской аудитории. Пусть так. Хотите печенье? – Бойцова достала из кармана надкусанное печенье и протянула следователю.

– Не нужно печенья. Что было потом? Вечером?

– Потом все просто закончилось и нам сказали, что на следующее утро надо ехать домой. И я опять начала нервничать из-за машины и из-за Кирюши, я его у подруги оставила, а подруга его в школу отвести забыла. Ну вот так.

– У вас есть с собой какие-то вещи. То есть какой-то багаж?

– Все здесь, – Бойцова протянула через стол объемную цветную сумку на длинной ручке.

– Разрешите взглянуть?

– Конечно.

Сумка была забита перекусами, печеньем в упаковках и без, слипшимися леденцами, булочками… Илья Борисович достал пакетик с каким-то мутным содержимым.

– Это для детей? – Илья Борисович разглядывал резиновые фигурки, наподобие тех, с которыми малыши купаются в ванне.

– Нет, это моя коллекция. Игрушки-антистресс. Чтобы успокоиться. Вот это веселые зубастики. Они помогают, когда просто немного нервничаешь, это желейные червячки-«растягушки», их нужно тянуть. Это мялка, – она достала маленькое розовое сердечко и сильно сдавила пальцами, – на каждый день. А акула – для сложных случаев.

Илья Борисович сжал акулу, из ее пасти показалась резиновая нога.

Солярский

– Вам надо было сразу меня вызвать! Скажите, каким способом убили Артура? – перед Ильей Борисовичем изящно присел подтянутый мужчина лет сорока.

Это был первый за день человек, который, если не считать Доспехова, сразу показался приятным. Чистая рубашка, чистые волосы, аккуратный галстук, жилетка и приветливая улыбка на лице. Илья Борисович улыбнулся Солярскому.

– Вы первый, кто спросил о способе. Вас зовут…

– Юрий. Коллега, я постараюсь вам помочь.

– Вы работаете в полиции? – Илья Борисович с надеждой посмотрел в глаза опрятному Солярскому.

– Нет, хотя, наверное, мог бы. Я пишу детективы. Вы читаете детективы?

– Когда-то любил… Француза. Симеона.

– Наверное, Жоржа Сименона, вы хотели сказать. Да, прекрасный автор старой школы. Я могу вам порекомендовать хороших современных авторов. Но не будем отвлекаться, – Юрий улыбнулся и всем видом выражал готовность отвечать на вопросы.

– Вы приехали сюда один? На такси, как все?

– Совершенно верно. Я приехал на такси. Один. Очень приятно, что здесь все так хорошо организовали.

– То есть вам здесь понравилось?

– Конечно. Я люблю эти места. Мы все любим. Тут так атмосферно, ну и история места. Много полезной информации. Правда, бесполезной тоже достаточно, – Юрий доброжелательно усмехнулся, – вы не ответили, как он все-таки умер?

– Думаю, уже можно сказать. Отравление.

– Классика! Самоубийство, может?

– Нет.

– А может, его убили двумя способами? – Юрий достал блокнот и что-то записал.

– Что вы пишете?

– Вы извините, мне это пригодится для книги. Я много лет пишу детективы, но ни разу еще не оказывался внутри. Считаю, я здесь самый везучий.

– Хорошо, можете писать что хотите, расскажите, когда вы в последний раз видели жертву?

– Артура?

– Артура Агамемновича.

– За прощальным ужином видел. Символично, конечно. Прощальный ужин… После всех этих лекций, на которых нам говорили, что мы должны сделать заявки по своим книжкам, после питчинга, после всего объявили прощальный ужин. Многие еще думали тогда, что он за ужином скажет… Ну…

– Что скажет?

– Про проект. Хотя я уже понимал, что ничего не будет. Нас просто накормят и развезут по домам. Но я ни на что и не рассчитывал, знаете. Футболку подарили, ручку подарили, блокнот вот этот, – Юрий покрутил в руках блокнот, – что еще писателю надо, – Юрий улыбнулся еще шире.

Илья Борисович почувствовал сарказм и нахмурился: «И этот туда же».

– Вы видели его за ужином, не заметили, что он ел?

– Нет, не заметил. Если бы Федя Доспехов не уехал… Наверное, мы сидели бы все вместе. Но он уехал. Они от нас отсели за отдельный стол. Киношники. Они же все про нас поняли. Когда был этот круглый стол, он нас спрашивал, какие у нас тиражи, какие доходы. Мы, дурачки, все рассказали.

– Что именно?

– Ну, что книгу пишешь год, а кто-то и три года, а кто-то пять. Гонорар у тебя в лучшем случае тысяч сто. Тираж, при очень хорошем раскладе, тысяч пять-десять. Потом роялти. Еще тысяч двести может набежать.