Король пиратов. Удивительная история Генри Эвери и зарождение Золотого века пиратства

В течение следующего десятилетия Рекс и Зелиде в свободное от исследования затонувших чудес время гонялись за призраками. Они копались в архивах от Корнуолла до Лондона. Старые карты подтвердили, что первая в столице публичная библиотека открылась на Ориндж-стрит в 1684 году – куда и адресовал письмо Эвери. Другие документы доказывали, что некий мистер Джеймс Ричардсон действительно являлся ее библиотекарем, а также директором созданной при ней грамматической школы архиепископа Тенисона.

Рекс провел немало вечеров в попытках собрать воедино ускользающие кусочки головоломки. Он знал только одно: Генри Эвери, король пиратов, находился в полном здравии в декабре 1700 года. Похоже, он скрывался и использовал шифр. Библиотека на Ориндж-стрит в Лондоне, созданная доктором Томасом Тенисоном, будущим архиепископом Кентерберийским, существовала реально. Содержимое письма получило подтверждение.

В 2020 году Рекс горел желанием отыскать правду, стоящую за письмом, так же сильно, как и в 1978 году. Ради себя. Ради памяти скончавшейся Зелиде. Ради истории. Рекс сохранил результаты своих исследований. Бесценные для него. Он хранил документы о короле пиратов более сорока лет. Пришло время передать это пыльное сокровище дальше.

Теперь решение загадки легло на плечи Шона.

В декабре 2020 года мир охватил локдаун. На планету обрушился ковид. В Англии запретили путешествия. Отменили Рождество. Не важно. Шон Кингсли получил особенный подарок. Вместо семейной вечеринки, калорийной индейки и дурацких шуточек в хлопушках[27] он удалился в свой кабинет неподалеку от Большого Виндзорского парка и начал изучать папки об Эвери, доверенные ему Рексом Коуэном.

Самое главное – является ли это удивительное письмо настоящим пиратским кладом или фальсификацией? Мошенники прошлого шли на все, чтобы подделать и продать документы, особенно когда дело касалось быстрого заработка на придумывании карт с кладами и их продажи витающим в облаках романтикам. Пыльные папки свидетельствовали, что период с 1978 по 1987 год Рекс и Зелиде провели в недрах архивов. В итоге они убедились в подлинности письма.

Шону казалось, что он балансирует между двумя чашами весов. Основное письмо имело все признаки подлинности. Обычный человек не умел пользоваться кодом – в подобные темные тайны посвящались лишь избранные. Однако перечень сокровищ, прикрепленный ко второму листу, выглядел чем-то вроде имитации Диснея – слишком хорошо, чтобы быть правдой.

По мере того как Шон продирался сквозь десять лет исследований, изложенных ручкой и карандашом более сорока лет назад, скептицизм сменялся возбуждением. В Британской библиотеке Рекс и Зелиде откопали рукопись, подтверждающую, что Тенисон действительно давал деньги на школу на Ориндж-стрит, к которой прилагалась прекрасная библиотека. Об этой библиотеке знали столь немногие, что ни один мошенник не додумался бы направить туда фальшивое письмо.

Следующим вставал вопрос, как письмо оказалось в шотландском архиве, и загадка, кто и зачем сделал копию. В ходе переговоров Шона с Национальным архивом Шотландии выяснилось, что письмо входило в архив, охватывавший период с 1497 по 1897 год, который подарила шотландская семья Гамильтон-Брюс из Грейндж-Хилла и Фолкленда. Шон работал с фотокопией письма Эвери, которую Зелиде сделала в 1978 году. При взгляде на оригинал на полях обнаружился водяной знак с надписью «C. Ansell 1806». Итак, загадка, когда появилась копия письма, получила решение. Но кто ее сделал?

Очевидным кандидатом, имевшим все причины скопировать письмо Эвери, был один из членов семьи Гамильтон-Брюс. Джон Брюс, родившийся в 1745 году, занимал пост профессора логики в Эдинбурге с 1778 года и являлся одним из основателей Эдинбургского королевского общества[28]. Коллеги шутили, что он испытывал радость только тогда, когда «закапывался в старые бумаги»[29]. Брюс добился своего: его назначили хранителем государственных документов Уайтхолльского дворца, а с 1793 по 1817 год он занимал должность официального историка Ост-Индской компании[30]. Даты копирования письма и работы мечты Брюса идеально совпадают.

Брюс никогда не позволил бы себе обмануться – скопировать и бережно сохранить фальшивый документ. Обладая доступом к скрытым архивным материалам, бо́льшую часть которых он держал в тайне, ученый вполне мог наткнуться на письмо Эвери. К тому же профессор имел личную заинтересованность в вопросе о короле пиратов, поскольку являлся твердым сторонником оправдания монополии Англии и Ост-Индской компании в торговле с Индией. Он знал все о Генри Эвери и об ущербе, который тот нанес торговле между Востоком и Западом. В своих трехтомных «Анналах Ост-Индской компании» Брюс сожалел, что, «несмотря на самые усердные поиски, капитан Эвери до сих пор не обнаружен»[31]. Ученый лез из кожи вон, чтобы отыскать пирата, но потерпел неудачу.

Все эти данные убедили Шона (как ранее Рекса с Зелиде), что письмо Эвери подлинное. Однако проблемы все равно оставались. Что делал Эвери в Корнуолле в декабре 1700 года? С кем он встречался? Почему он писал шифром? И что связывало архиепископа Тенисона и лондонского библиотекаря Джеймса Ричардсона, оказавшихся в центре тайной переписки? Чтобы разгадать эти загадки, Шону и Рексу пришлось отмотать время назад – во вторую половину XVII века, а затем по кирпичику выстроить экспертную картину, как рождалась легенда о короле пиратов, заворожившая мир.

Глава 2

Лишенный наследства

Море было в крови молодого Генри Эвери. Он вырос на причалах и палубах деревянных кораблей в портах Байдефорда и Плимута в Девоне[32]. Его отец несколько лет гнул спину на службе у короны, затем стал самостоятельным торговцем и заработал репутацию весьма умелого моряка.

Когда появились деньги, семья Эвери переехала в элегантное поместье в Кэттедауне в Плимуте, «на возвышенности с видом на морской залив»[33]. На короткое время молодой Генри попал в отличные условия. У него имелись все основания полагать, что таково его естественное положение в обществе. Генри, внимательно наблюдавший за тем, как отец общается с людьми, обладал вспыльчивым характером и не терпел дураков. Даже в школе «он демонстрировал признаки такого дерзкого и властного гения, что некоторые из его соучеников сильно беспокоились и подавали на него множество жалоб за его тираническое обращение»[34]. Мало кто мог предположить, что за этими золотыми годами последует падение.

Мальчик проводил свободное время, слоняясь по мощеным улочкам Плимута и исследуя пристани, глубоко вдыхая запах смолы, пота, а также хмеля, масла и фруктов из упавших ящиков. Многие семьи зарабатывали ткачеством, кожевенными работами, варкой пива для вечно жаждущих моряков; неизменным спросом пользовалась рыба. Генри наблюдал, как деловитые купцы и тяжело загруженные торговые суда приходят и уходят – Вест-Индия, американские колонии и Средиземноморье. Он болтал со старыми моряками, чинившими паруса, и грузчиками, закатывавшими деревянные бочки на склады.

Больше всего юный Генри любил слушать рассказы о старом Плимуте в те радостные моменты, когда его отец оказывался дома между плаваниями. Пусть городок был невелик, но он слыл главным портом Англии. Пока Генри, пытаясь поспеть за широким шагом отца, бежал вприпрыжку вдоль крутого скалистого склона, на котором сотни лет назад высекли изображения сражающихся Коринея и Гогмагога[35],[36], Эвери-старший показывал достопримечательности города. Местные пещеры полнились древними человеческими костями, возраст которых, как утверждалось, исчислялся десятками тысяч лет[37].

Юный Генри мечтательно рассматривал скользкую, покрытую бурыми водорослями набережную, откуда Томас Стакли отправился во Флориду, а сэр Уолтер Рэли – в Гвиану. На площадке рядом легендарный сэр Фрэнсис Дрейк, уже совершивший к тому времени кругосветное плавание, в 1588 году спокойно закончил партию в кегли и только потом отправился на встречу с Непобедимой армадой – самым большим флотом, когда-либо вторгавшимся в Англию: 73 корабля, 2431 орудие[38].

Отец рассказывал сыну, как в 1606 году король Яков I предоставил Плимутской компании королевскую хартию на создание поселения на североамериканском побережье, известного как Виргиния[39]. Генри подслушивал тихие обсуждения купцов, каким образом лучше всего присвоить груз с призовых судов, захваченных у врага и отбуксированных в порт. Он узнал, что преступление – законное пиратство – может принести хороший куш. Плимут был городом искателей приключений, и юный Генри отчаянно стремился вступить в их ряды, чтобы оставить свой след в мире.

Вот только судьба не уготовила Эвери легкого пути. Шли годы, и ситуация ухудшалась. Мать умерла, когда мальчику было шесть лет, отец – когда ему было всего лишь одиннадцать[40]. Утратить семью, любовь и поддержку – плохое начало жизни, которая позже станет еще тяжелее. Генри узнал о человеческой подлости еще до того, как его голос начал ломаться.

После смерти отца заботы о мальчике легли на плечи тети Норрис и купца Бартоломью Ноулза, друга семьи. Спустя четыре года тетя умерла, и Эвери, оставшийся один как перст, унаследовал «приличное поместье» стоимостью 500 фунтов, а вместе с ним «статус и состояние»[41]. Шестнадцатилетний юноша обладал богатством, но не считался благородным. Выросший у воды, Генри отправился в море юнгой, но быстро поднимался по карьерной лестнице, проявив «необычайную готовность к морской практике»[42]. Ноулз, теперь уже его управляющий, видел, как хорошо парень адаптировался на море, и предложил ему устроиться на военный корабль Resolution, который направлялся в Алжир в Северной Африке, чтобы уничтожить логово тамошних пиратов[43].

Генри Эвери предстояло многому научиться. Далее он нанялся на военный корабль Nonsuch, отправлявшийся в Вест-Индию для защиты английских плантаций от нападений испанцев. Эти опасные приключения «переполнили его надеждой на успех в будущих столкновениях и добавили храбрости»[44].

Пока Генри Эвери геройствовал, сражаясь с врагами в чужих землях, Бартоломью Ноулз учуял выгоду и привел в исполнение «давно задуманные коварные планы»[45]. Вороватый юрист подделал документы на поместье Эвери в Кэттедауне, когда хозяин ушел в море. Наследство юноши оказалось в руках интригана. Когда Генри с большими надеждами вернулся в Плимут, то обнаружил, что Ноулз умер, а принадлежащая Эвери по праву рождения собственность находится у чужих людей. Эвери потратил на судебные тяжбы с семьей Ноулза жалованье, полученное в плаваниях, но проиграл[46]. Он в гневе обвинял «и судью, и жюри, и приписывал им предвзятость и взяточничество»[47]. Молодой Генри не мог даже утешиться в объятиях девушки, с которой обручился. Пока он воевал в Алжире за короля и страну, дочь фермера, в которую он влюбился, сбежала с хозяином постоялого двора[48].

И тогда в нем что-то оборвалось. Генри Эвери, с которым обошлись «скандальным и несправедливым образом»[49], превратился в бурлящий котел ярости с «огненным нравом»[50]. Он собрал все свои пожитки и, с юности «обученный морскому делу»[51],[52], отправился в Лондон. И все же этот человек всегда любил своего короля и страну. Что касается коррумпированных людей, злоупотребляющих властью и высокими постами, то «он питал смертельную ненависть ко всему народу из-за вреда, причиненного несколькими личностями»[53]. Единственным убежищем, единственным местом, где он чувствовал себя по-настоящему вольно, оставалось открытое море. Генри Эвери должен был что-то сделать со своей злополучной жизнью. Сирота и несостоявшийся владелец поместья поклялся, что, как только представится возможность, он «отомстит врагам своей страны»[54].

Несколько лет об Эвери не было слышно. Безрассудный, беспечный, полный «необычайной энергичности и пылкости»[55], он командовал брандером во время англо-голландской войны, проявляя лихость и, казалось, ища смерти[56]. Один из моряков вспоминал, как видел его в бою: «Весь в огне, он сцепился с высоким Голландцем [голландским кораблем]… густые ливни смертельного града пронзали горящую парусину – они стояли борт о борт, он был первым и последним в опасности – мы видели, как они оба взорвались, страшный удар в бурном водовороте закружил волны»[57].

Все это время Эвери с тяжелым сердцем ждал благоприятного момента. Он «объявил войну человечеству, отрекся от прав, для которых был рожден как член общества»[58]. Когда он сделал шаг к «мятежу в аду»[59], месть оказалась сладкой.

Глава 3

Аутсайдер

Старая Англия без особой терпимости относилась к «иным» – тем, кто отличался в культурном или религиозном отношении, будь то цвет кожи или выбранный бог. Прежде чем написать «Робинзона Крузо», стать великим романистом и приложить руку к блокбастеру XVIII века «Всеобщая история пиратства»[60], Даниель Дефо – или Фо, как его назвали при рождении, – значительную часть жизни прожил в тени комком нервов. Семья Фо происходила из ветви пуритан, известных как диссентеры[61]. Эти протестанты не соглашались с официальными идеями англиканской церкви. Пренебрежение взглядами большинства рисовало мишень на спине Даниеля – разгуливал ли он по улицам, стремился ли получить образование или искал работу, и обида на людей сделала его еще большим аутсайдером, нежели Генри Эвери.

Даниель Фо родился в оживленном лондонском приходе Сент-Джайлс в районе Крипплгейт за северными стенами города. Всю жизнь он ощущал себя изгоем. Его детство и юность пришлись на сумбурное нестабильное время. В 1660 году, когда родился Фо[62], на престол вернулась династия Стюартов. Начались гонения на пуританскую веру семьи Даниеля. В эти дни ужасов, немыслимых даже для взрослого человека, не говоря уже о маленьком мальчике, казалось, что близится конец света. В 1665 году в город пришла бубонная чума, убившая более 70 000 лондонцев. Из 20 000 жителей Крипплгейта умерло почти 8000. Не успел город перевести дух, как в сентябре 1666 года Великий пожар уничтожил две трети Лондона, стерев с лица земли средневековый город деревянных домов, лавок и складов[63].

Затем в июне 1667 года, во время Второй англо-голландской войны, город охватила паника, а нация подверглась унижению. Голландские суда поднялись по реке Медуэй, потопили и захватили несколько английских военных кораблей и без помех ушли[64]. Пальба голландских судов доносилась до Лондона. Существовал риск, что враги пронзят сердце Англии. Мальчику исполнилось семь, и он чувствовал, как Лондон окутывают холод и страх.

Примерно в десять лет Даниель лишился единственной надежной опоры – семьи[65]. После смерти матери Элис мальчик остался неприкаянным в нестабильном мире. Отец Джеймс чаще отсутствовал по делам, нежели находился дома, и Даниель оказался предоставлен самому себе – тони или выплывай.

Приверженность вере открывала дорогу неприятностям. Семья Фо поддержала своего пастора Сэмюэля Эн-несли, когда тот отказался подчиниться Акту о единоверии 1662 года[66] и использовать новую Книгу общих молитв во время церковных служб. Два года спустя группам более чем из пяти человек запретили совершать богослужение, если они не соглашались использовать официальный молитвенник. В 1672 году винтики террора затянулись, и преследования инакомыслящих протестантов усилились. Более трех тысяч священнослужителей оставили свои посты, не приняв Акт о единоверии[67]. Еще 8000 заключенных протестантов-диссентеров за время правления короля Карла II умерли в тюрьмах[68].

Молодой Даниель с опаской смотрел на папизм и угрозу захвата власти католиками. Диссентеров приводил в ужас король-католик – Яков II, герцог Йоркский, брат короля Карла II, вступивший на престол после смерти Карла. Меньшинство, к которому принадлежал Даниель Фо, составляли отчаявшиеся люди; их преследовали суровые законы, их запугивали, на них доносили. Когда лондонские колокола призывали верующих к субботней молитве, этот звон не предназначался для юноши.

Вера не позволяла семейству Фо поступать на государственную службу. Неограниченные возможности сулила торговля: на фоне нового дивного[69] Лондона, который возник на обломках, оставшихся после Великого пожара и «черной смерти», у Британии пробудились мировые амбиции. Даниель Фо родился и вырос в семье состоятельного изготовителя свечей, который воспользовался этими возможностями, занявшись заморской торговлей, и стал успешным игроком в столичном бизнес-сообществе.

В юности Даниель провел много счастливых часов со своим дядей Генри в Олдгейте, в восточной части города. Успешный шорник, Генри владел большим домом с шестью очагами[70], который окружали склады[71]. В мастерской, наполненной запахами свежей кожи, Фо с замиранием сердца слушал рассказы о делах дяди, торговавшего с развивающимися британскими колониями в Америке. Разговоры о больших прибылях за океаном будоражили воображение Даниеля. Как у Робинзона Крузо, у него возникла «страсть к скитаниям», которая поспособствует его будущей карьере. Неслучайно Дефо писал об одиноких и маргинальных личностях, обретавших новую идентичность, самосознание и статус. Тексты овеществляли его собственные мечты.

Джеймс Фо, серьезный пуританин, не одобрявший скандальные события при дворе, бессмысленные пьесы, игорные столы, общественные танцевальные и концертные залы, процветавшие в светском Лондоне, работал день и ночь, чтобы подготовить сына к жизни. К 1671 году «торговец сальными свечами» выбился в «джентльмены»[72]. Сыну требовалось образование, подобающее такому статусу.

С шестнадцати лет Даниель посещал академию Чарльза Мортона в Ньюингтон-Грин на севере Лондона – оптимальный вариант для сыновей преуспевающих диссентеров, которым запрещалось учиться в Оксфорде и Кембридже[73]. Хотя учителя-священники вроде Мортона проявляли крайнюю осторожность в страхе перед «полицией мысли», Фо получил первоклассное образование. Мортон – выдающийся ученый, до наступления плохих времен работавший в Оксфорде – позже уехал в Америку, где возможностей было больше, и стал первым вице-президентом Гарвардского колледжа[74].

За годы учебы в академии Мортона в 1676–1680 годах Даниель Фо проникся устойчивой ненавистью к правящей элите. Подросток стал ершистым. Чего бы он ни достиг, ему не светило попадание в сильные мира сего. Когда Фо начал заявлять о себе в литературе, критики отпускали обидные шуточки по поводу его плохой латинской грамматики. Писатель-сатирик и автор политических эссе Джонатан Свифт назвал Даниеля «неграмотным». Фо ответил, что предпочитает быть человеком, умудренным опытом, а не «ученым дураком». Ситуация сильно давила на Даниеля. Он мечтал стать героем, святым или правой рукой какого-нибудь великого деятеля.

Благодаря юношеским пробам пера и библиотеке академии Мортона (хотя она оставляла желать лучшего по сравнению с собраниями Оксфорда и Кембриджа) Фо стал любителем библиотек, запойным читателем книг, а позднее – жадным их приобретателем. Даниель чурался религиозной литературы пуритан. Оливер Кромвель и поэт Джон Мильтон его не впечатляли. Героями Фо были путешественник сэр Фрэнсис Дрейк и король Швеции Густав II Адольф, превративший свою страну в европейскую сверхдержаву[75]. Юноша погрузился в рассказы о путешествиях и утверждал, что изучил все истории, изданные на английском языке. Библиотеки сыграют важную роль в будущей тайной жизни писателя.

Если бы его отец настоял на своем, то после обучения на священника юный Даниель вступил бы в ряды клира. Но религиозный кризис разрушил эти надежды. Переломный исторический момент вдохновил Фо на смену цели. Во время каникул Даниеля в обществе кипели яростные споры по поводу «Папистского заговора» – якобы существовавшего в 1678 году плана иезуитов убить короля Карла II и сделать правителем его брата-католика Якова[76]. В 1681 году Карл II распустил парламент, пытаясь не допустить Якова к трону. Бурная общественная жизнь перевесила для Даниеля Фо унылую карьеру священнослужителя.

Фо озаботился приобретением навыков выживания. Он учился драться, чтобы защищать себя. Литератор, который намеревался торговать вином и бренди, начал зависать в тавернах, развивая тонкий вкус, и смотреть пьесы в театре. «Легионы сильных похотей внутри» (как выразился сам Фо) усилили ощущение, что церковь – не его призвание. Позже он описывал, как во сне «дьявол соблазнял [его] женщинами, прекрасными дамами в постели с ним, а также дамами его знакомых, которые предлагали ему свои услуги», и «для него, человека добродетельного и нравственного, это стало самым большим сюрпризом, который только можно вообразить». Даниель никогда не забывал об этих страстях, «роковых и презренных желаниях, которые рвались из снов наружу слишком сомнительным огнем»[77].

За несколько недель до своего девятнадцатилетия, все еще учась в академии Мортона, Даниель Фо, похоже, поддался жажде странствий. Не получив одобрения отца и, возможно, заручившись поддержкой одного богатого соученика, юноша отправился в путешествие по Европе. Как он позже напишет, «джентльмену всегда следует повидать мир, прежде чем ограничить себя какой-либо его частью»[78].

К зиме 1679/80 года трехлетнее обучение в академии подошло к концу. Даниелю Фо – чересчур умному диссентеру и аутсайдеру, который хотел доказать, что мир ошибается, – теперь требовалось зарабатывать на жизнь. Как бы он ни изображал из себя мудреца – отрешенного, критичного и радостного созерцателя общества, – он хорошо понимал, что семья Фо не относится к благородным джентльменам. В силу рождения Даниель ненавидел «идолопоклонников, поклоняющихся гербам и атрибутам успеха и оценивающих людей по геральдическим украшениям их домов»[79], тем более что втайне ощущал, что эта предвзятость скажется на его собственной судьбе.

Затяжная обида на правящую элиту, осложненная мечтаниями о славе, привела юношу к блестящей и неожиданной карьере. Однако все началось с тяжелой работы. Мечтателю Даниелю Фо предстояло стать настоящим торговцем – подобно отцу и дяде. Приключения и опасности откладывались.

Глава 4

Выбор пиратского поприща

Сделав море своим домом, Генри Эвери отправился на поиски приключений – проявляя при этом такую любовь к опасностям, что друзья подозревали, что он сознательно ищет смерти. Его поведение было разгульным, дерзким и нечестивым. По воспоминаниям самого Эвери, в те годы

я совершенно не годился, чтобы мне вверяли свободу, ибо был настолько готов к любым злодеяниям, насколько может быть готов молодой парень, у которого в голове не найдется ни одной вложенной твердой мысли. Как вы слышали, образования я не получил; и все жизненные перипетии, через которые я прошел, полнились опасностями и отчаянными обстоятельствами; но я был так молод или так глуп, что избежал связанных с ними горестей и тревог – поскольку не понимал их направленности и последствий[80].

Послужив на 64-пушечном военном корабле Rupert и 90-пушечном Albemarle, а также, возможно, на кораблях Королевского военно-морского флота Resolution и Edgar, Эвери отправился в Вест-Индию на корабле HMS[81] Nonsuch, чтобы охранять английские плантации от нападений испанцев[82]. Самый порочный город мира – логово пиратов Порт-Ройал на Ямайке – вскружил голову буйному молодому человеку. Неуемный Эвери пересел на буканьерское судно в своем «стремлении к грабежу»[83]. Он вернулся в порт с испанскими золотыми и серебряными слитками, которые убедили его поставить свою жизнь на кон и стать пиратом.

К этим годам относится одно из редких описаний Генри Эвери. Утверждалось, что он «толст, имеет беспечный жизнерадостный характер», чрезвычайно одарен в математике и искусстве навигации. В повседневной жизни он придерживался «многих принципов морали». Эвери проявлял «сильную природную рассудительность» и обладал «искусством завоевывать расположение моряков». Что касается темперамента, то Генри обычно был «отважен и благодушен, если его не провоцировали, но при этом дерзок, неспокоен и злопамятен до последней степени, если его обманывали»[84]. Не тот человек, с которым хотелось бы пересечься.

Так началась «жизнь странника». В заливе Кампече у берегов Мексики Эвери начал строить планы, как заполучить хороший корабль и распорядиться своим состоянием. До сих пор он атаковал исключительно испанские суда и никогда не нападал на англичан или голландских союзников. Все изменилось, когда Эвери перебрался на английский корабль, оказавшийся «на службе у дьявола», и вынужденно присоединился к «войне со всем человечеством»[85].

Его домом стал 16-пушечный пиратский корабль, которым командовал капитан Красная Рука, прозванный так за кровь, которую он охотно пускал кулаками; на нем плавали «сто шестьдесят крепких парней, таких смелых и ожесточенных, каких я никогда не встречал ни при каких обстоятельствах»[86]. От Кубы до Подветренных островов, от Санто-Доминго до Флориды и Бразилии авантюристы не брезговали в еде ничем, что попадалось им на пути, будь то пингвины, тюлени или козы, и делили между собой добычу – ром, индиго, сахар, говядину, пиво и деньги. На этом поприще Эвери упражнялся четыре года, с энтузиазмом участвуя в рейдах, и «через малое время новизна преступления исчезла, и мы ожесточились, как и все остальные»[87]. Красная Рука любил Эвери, доверял ему, назначил старшим и интересовался его мнением в сложные моменты.