Алька. Кандидатский минимум

Мой оппонент отлично понимал, кому он адресует свой фильм – студентам первых курсов всех специальностей, поэтому он рассказывал только о самых общих понятиях, и как я понял, именно такой фильм был заказан, так что зря я огорчался, но времени всё равно было жаль.

Рулил всеми этими делами на кафедре доцент Мельников – старикан лет шестидесяти с секции литья, у него были очень тесные связи на «Моснаучфильме». Он сказал мне:

– Алек, так бывает, не огорчайся. На темы листовой штамповки в этом году больше снимать не будут. Думай, какую перспективную тему тебе выбрать, я тебе гарантирую – договор с тобой заключат. Какую тему выбираешь, сейчас можешь сказать?

Я его плохо знал и не поверил, решил – болтун, а зря не поверил и сказал так, не подумав, – с кондачка:

– Деталепрокатное производство.

– Отлично, скажу, чтобы тебя поставили в план с этой темой. Но ты начинай писать.

– Да, конечно.

* * *

Царь Пётр поднял Россию на дыбы, Ленин тоже чего-то накурочил, кто, что и как, сложно сказать – я не был свидетелем тех событий, но был свидетелем того, как Бочаров попытался, как Пётр Россию, поднять на дыбы нашу кафедру, а не сумев, свернул её с наезженной колеи, как Ленин Россию в Гражданскую войну, повёл её, как герой русской сказки Иванушка-дурачок, туда – сам не знал куда.

На очередном заседании кафедры он, окончательно определившись, сформулировал:

– Основным направлением деятельности кафедры будут ГАПы – гибкие автоматизированные производства.

Народ, пожав плечами, пошёл, шлёпая по лужам серной кислоты, к своим рабочим местам, стряхивая с себя мелких чёртиков, поговаривая меж собой:

– Ну, мало ли чего городит, мы ж куда только ни собирались – и на линии Кошкина, и в робототехнические комплексы, так что ж с того, нехай брешет – от лукавого всё это, бесовщина.

В числе первых своих шагов по реализации новой инициативы Бочаров провёл заседание нашей секции, на котором сказал, что особенно рассчитывает на нашу поддержку, поскольку мы все выпускники одной кафедры, занимаемся одним делом и прочее, добавив, что научная работа некоторых будет продолжаться под его руководством и наблюдением, и назвал несколько фамилий, в числе которых была и моя, – я, наивный, даже обрадовался такому вниманию. Говоря об этих изменениях, Бочаров добавил:

– А тему научной работы инженера Гусева мы обсудим с ним индивидуально.

Услышав сказанное, Вовчик потерял сознание и свалился со стула. Бочаров поднялся, пошёл к выходу, перешагнув через тело лежащего на полу завлаба, и, обращаясь к Илье, произнёс:

– Почему у вас всегда не убрано?

Но Илюху так просто со стула не свалишь, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в столешницу, он ответил:

– Будем работать ещё лучше.

Бочаров благосклонно кивнул и с лёгким хлопком исчез, оставив после небольшое облако с запахом серы и такки – летучей мыши.

Но продолжения сразу не последовало, как-то всё стихло – видно, шеф пытался сам понять, что же это такое за штука – ГАП. Пока он разбирался, каждый потихоньку занимался своими мелкими делишками.

В конце года в нашем многострадальном училище произошло пренеприятнейшее событие – обокрали кассу, причём перед самой зарплатой. Денег по тем временам украли немерено – больше двухсот тысяч. Ходили слухи, что воры были с выдумкой, возле касс рассыпали размолотый табак, чтобы сбить нюх у служебно-разыскных собак – это не очень удивило, приёмчик так себе. А вот когда поступили сведения, что возле касс было разбросано мелких купюр на несколько тысяч, я решил – толковый народ, не найдут их менты. Дело в том, что студенты, собирая с утра эти деньги, затоптали все возможные следы.

По всему училищу прошли стражи закона, были и у нас в лаборатории, какой-то шлепок, лет двадцать пять от роду, стоял, задумчиво разглядывая слесарные тиски.

– Скажите, а можно в них изготовить ключ?

– Гаечный?

– Английский.

– Нет, английский только в Англии можно, мы только русские делаем.

– Вы понимаете, что я имею в виду, – ключ для сейфа.

– А, Вы об этом. Это, конечно, можно.

– А когда последний раз делали?

– А когда кассу обокрали, так вот за день до этого кто-то делал.

– А кто делал?

– Так кто ж его знает, они ж не представляются. Мы занятия проводим, а они шнырь – и давай ключи пилить. Гоняем их, а они всё прутся. Ума не приложим, что с ними делать.

Пинкертон, потеряв интерес к беседе, покинул нашу лабораторию, пошёл разглядывать тиски на других кафедрах – если все тиски по училищу осмотреть, это по уму до пенсии ходить надо.

Поглядел на него, думаю: эти не найдут. Нашли дня через четыре, видно, в конторе были и другие – потолковее. Оказалось, всё проще пареной репы – кассу подломил любовник одной из кассирш. Взял ключ у любимой, сделал оттиск, пришёл ночью, отключил сигнализацию, открыл сейф – и деньги ку-ку. Да жадный оказался вдобавок, украл двести тысяч, а кофемолку, в которой смолол табак, не выкинул, оставил – ещё бы, она ж десять рублей стоила.

В результате этой истории сняли с должности ректора – Георгия Александровича Николаева, академика, двадцать один год простоявшего у штурвала института, сняли, собственно, не за сам факт кражи. Георгий Александрович, узнав о краже, решил возместить ущерб из личных сбережений, а поскольку целиком такой суммы у него не было, он стал обзванивать знакомых академиков – ну, где-то протекло, в министерстве узнали и пришли к выводу, что он старался скрыть факт кражи. Это было не так – старик чувствовал собственную вину и хотел не допустить задержки получения зарплаты в положенный срок.

В итоге у нас появился новый ректор – лётчик-космонавт, д-р техн. наук, профессор Алексей Станиславович Елисеев, молодой, спортивный, ретивый, получил тут же кличку – Лётчик.

Не знаю, как на других факультетах, но на нашем его встретили не очень любезно.

В конце 1985 года мы пришли к заведующему с вопросом:

– Юрий Александрович! Выездное заседание в Измайлово будем организовывать?

– Напомните, как это у вас происходит.

– Пленарное заседание, пара докладов и банкет.

– Ну что ж, традиция есть традиция, организуйте, но без банкета. А впредь давайте все наши собрания, заседания, выездные, не выездные организовывать без застолий. Будем заказывать аудиторию в МВТУ и там проводить выездные заседания.

Так и организовали – сняли в аренду зал в Измайлово, пробубнили пару скучных докладов, вышли на улицу и распрощались. Бочаров бодро зашагал к выходу из парка, а мы, сказав ему, что идём играть в футбол по снегу, пошли в ближайшую забегаловку.

В январе 1986 года Мельников позвонил мне.

– Алик, нам надо вдвоём подъехать в «Моснаучфильм».

– Я готов.

На киностудии я подписал договор, и приятного вида невысокая женщина лет сорока семи, наверно, редактор какой-то или другой какой начальник, сказала:

– Привозите на следующей неделе сценарий, познакомлю Вас с режиссёром, и начнём, определимся с объектами, и группа приступит к съёмкам.

– Как на следующей неделе? У меня ещё сценарий не готов.

Не готов – это была очень осторожная формулировка, мало того, что я не думал о его написании, я ничего толком не знал о предложенной мною же теме – имел самое общее представление, увидел на какой-то выставке и понял, что дело это очень интересное во всех отношениях и требует самого пристального внимания, но не знал его абсолютно.

– Как не готов? – с недоумением в голосе произнесла женщина, удивлённо поглядев на Мельникова, который так же с удивлением посмотрел на меня.

– Алек, ты ж сказал, что пишешь.

– Пишу, конечно, но никто ж не сказал про сроки. Я в прошлый раз полгода писал, думал, и сейчас примерно так же. Надо же на заводы съездить, уточнить точки съёмки, – сказал я с умным видом.

– Никуда ездить не надо, у нас режиссёр опытный, это его дело – точки съёмки искать. Сколько Вам времени надо, чтобы закончить сценарий? – сказала голосом надзирательницы карцера тюрьмы строгого режима невысокая женщина приятного вида.

– Ну, хотя бы месяц.

– Две недели максимум, работа у нас в плане стоит на февраль.

– Ну, хотя бы три, что ж я халтуру гнать буду?

– Хорошо, три – никакой халтуры мы не потерпим. Кстати, технология, о которой Вы пишете, малоотходная?

– Конечно, это одно из её достоинств.

– Тогда обязательно включите этот термин в название, у нас указание обратить особое внимание на эту тему.

– Хорошо, название будет «Малоотходное деталепрокатное производство».

Сухо попрощавшись с нами, редактор удалилась.

По приезде я пошёл на десятку узнать, кто на кафедре занимается деталепрокаткой – таковых не нашлось. Анатолий Прокопович Молчанов – доцент кафедры – посоветовал мне соответствующую литературу, изучив которую я написал сценарий и гордо отнёс его на студию.

Сели читать мы его совместно с редактором, которая безжалостно выкинула из него тридцать процентов материала. Дело в том, что я включил в сценарий много анимационных сюжетов, с помощью которых показывал характер течения металла при деформации – накатке винтов, прокатке шестерней, но на студии не было анимационной мастерской, и всю придуманную мной мультипликацию пустили под нож. Удаление этого материала исключило сущностные сюжеты, без которых фильм терял смысл. Надо было чем-то заменить выкинутое, например, добавлять сюжеты со съёмками, а мне не хватало знания предмета.

Редактор, заметив мою некоторую растерянность, сказала:

– Нужен консультант, у Вас есть кто-нибудь на примете?

– Есть, доцент кафедры прокатки Молчанов Анатолий Прокопович.

– Хорошо, приводите его – заключим договор.

– А если он спросит о размерах вознаграждения?

– Четыреста рублей после сдачи материала и четыреста рублей потиражных.

В тот же день я нашёл Молчанова на кафедре.

– Прокопыч, есть хорошая халтура.

– Не, Алик, у меня столько дел, не до халтур.

– Ну, ты выслушай хотя бы.

– Хорошо, давай.

– Позавчера я тебе говорил, что пишу сценарий учебного фильма о деталепрокатке, так вот, студии требуется консультант по этому фильму. Оплата – восемьсот рублей.

– Сколько-сколько?

– Во-семь-сот.

– Чего, серьёзно? А что делать?

– А что консультанты делают? Прежде всего умное лицо сделаешь, потом поглядишь, что я там накропал, подскажешь что-то.

– Уже готов.

В тот же день мы с Молчановым вдвоём просмотрели написанное мной, добавили два абзаца, на следующий день были в «Моснаучфильме». Он подписал договор, после чего пообщались с режиссёром фильма – подвижным разговорчивым интересным человеком, обсудили места предполагаемых съёмок, и группа в составе режиссёра и директора, который являлся и оператором, приступила к работе.

По их возвращении, посмотрев втроём с режиссёром отснятый материал, мы с Толей пришли к выводу – «кина не будет», если не добавить материала, и Прокопыч вспомнил, что ВНИИМЕТМАШ, имеющий свою студию, недавно снял научно-популярный фильм о деталепрокатке и что у него там есть знакомые, которые могут поспособствовать в его получении, а вдруг это нам поможет?

Сказано – сделано, через день мы с режиссёром стояли, курили и трепались у студии, дожидаясь Молчанова с копией фильма, режиссёр спросил:

– Я смотрю, ты на машине не ездишь, нет или не любишь это дело?

– Да был у меня «Запорожец», по рассеянности на встречку выехал и лоб в лоб в автобус, пострадали с женой не сильно, но что-то с тех пор за руль не тянет. Наверно, время должно пройти.

Режиссёр расхохотался.

– «Запорожец», так поэтому и не тянет за руль, что «Запорожец». А я без руля не могу – он меня успокаивает. А чего заканчивал?

– Бауманский, я кандидат наук.

– Молодца, то-то я гляжу – голова вся белая. А я ВГИК у Герасимова. – Тут он принял позу и произнёс какую-то фразу, очень точно имитируя речь и манеру известнейшего режиссёра Сергея Аполлинариевича Герасимова. – А потом режиссёрский.

– Интересно – играешь и снимаешь?

– По-разному получается, а вот ты пишущий, а что-нибудь в другой области – из жизни – пытался писать?

– Да я не очень пишущий – сценарий этот первый у меня, хотя мы пишем немало: статьи на научные темы, методички, описания изобретений. А про жизнь как-то не приходится.

– А я пишу. Прозу, стихи.

Тут он стал цитировать своё стихотворение. Я большой любитель поэзии и немалое число стихотворений знаю наизусть, поэтому мне казалось, что немного я разбираюсь в том, где поэзия, а где версификация – стихотворение его мне понравилось очень. Хорошие стихи запоминаются сразу, и довольно большой фрагмент его стихотворения долго хранился у меня где-то в башке, через тридцать пять лет в памяти осталась только первая строчка: «В Паланге белки бегают по снегу…». Помнится, у Бродского есть стихотворение «Паланга», так, по мне, стихотворение режиссёра было не слабее.

Нашу содержательную беседу прервал Прокопыч, явившийся с коробкой киноленты. Просмотрев её, мы обнаружили много такого, чего не хватало нашему фильму, и режиссёр задал главный вопрос:

– Анатолий Прокопыч, скажите, а контратипы у них можно попросить?

– А что это такое?

– Это как бы те же негативы.

– Попробую.

На следующий день Прокопыч притащил контратипы, мы обсудили, что нам надо взять из чужой картины – в порядке оказания технической помощи, далее всё пошло как по маслу. Режиссёр резанул несколько кусков, воткнул в наш фильм, переозвучил по нашему тексту, вставил в титры благодарность ВНИИМЕТМАШу. Мы с Прокопычем передали два литра мужикам из студии ВНИИМЕТМАШа за спасение утопающих – фильм был готов.

Признаться, мне до сих пор стыдно за эту халтуру. Сказать по совести, фильм не получился, но был принят, получил оценку – хорошо, режиссёр с директором-оператором пригласили нас с Толей в ближайшую пятницу в ресторан Дома кино – отметить выпуск кинофильма.

Отчего не пойти, встретились, как договорились, внизу у входа. Режиссёр пришёл с женой – крупной блондинкой, тоже выпускницей ВГИКа. Посадили нас в центре зала – все уютные места были заняты. Сидели, поглядывали по сторонам – в зале было много лиц, знакомых по кинофильмам, в те годы в этом ресторане собирались в основном работники киноиндустрии.

Выпили изрядно, разговаривали. Мы с Анатолием слушали затейные рассказы наших киношников. Помнится, они в основном мыли кости артистическому бомонду. Режиссер рассылал воздушные приветы многочисленным знакомым, остановил проходящего мимо негра в белом костюме, встал, поздоровался, они перекинулись несколькими незначащими фразами – негр говорил прекрасно по-русски. Режиссёр сообщил, что мы отмечаем сдачу фильма, указал на меня:

– Это наш сценарист.

Я приосанился, режиссёр предложил негру выпить с нами за успех нашей картины. Чокнулись, выпили – чернокожий джентльмен пошёл к своей компании. Было странное чувство, и я сказал:

– Такое ощущение, что я его где-то видел.

Меня поддержал Прокопыч:

– И у меня такое же.

Вся наша киношная тусовка стала наперебой объяснять:

– Так, конечно, видели, и наверняка не один раз.

– Где это?

– Это же Джими, помните чернокожего малыша из фильма «Цирк»?

Через полчаса к нашему столу подошёл поздороваться какой-то усатый мужик, наш режиссёр вскочил.

– Саввушка, полтыщи, ну как ты?

Они обнялись, Саввушка, глянув на стол, сказал:

– Гуляете, ребята, что обмываем?

Режиссер, выпрямившись, ответил:

– Фильм сдали, – и добавил, указывая на меня: – Это наш сценарист.

Саввушка пристально глянул на меня, режиссёр предложил присоединиться к нам, но Савва отказался, ссылаясь на необходимость присутствия в своей компании, где идёт обсуждение важного проекта, и, распрощавшись, ушёл.

Молчанов поинтересовался:

– А кто это такой?

Режиссёр удивился нашей неосведомлённости:

– Это ж Савва Кулиш, известный режиссёр – «Мёртвый сезон» снял.

Вечер продолжился, я сидел, размышлял о непростых судьбах нас – киносценаристов, посвятивших жизнь киноискусству, – мало нас ценят. Стал искать глазами в зале Андрона Кончаловского, возникло желание пообщаться с фигурой, близкой мне по масштабу вклада в киноискусство, не нашёл, а жаль – он много потерял, не посетив в тот вечер ресторан Дома актёров.

Прощались как близкие друзья – практически родственники, жаль, не удалось поработать вместе ещё.

* * *

Жинка моя перешла на работу в Управление делами президиума Верховного Совета РСФСР. Взяли её делопроизводителем на временную ставку, а через два месяца перевели на постоянную. Основной причиной перехода было то, что её из «Гознака» стали частенько отправлять работать в обычные почтовые отделения, когда там заболевал кто-нибудь.

Признаться, мне давно надо было озаботиться её работой – нет нерешаемых задач, подумать, поискать – и всё получится. Зарплата её уменьшилась раза в полтора, но это нас не волновало – я зарабатывал вполне, чтобы она вообще не работала, а на новой её работе появлялись возможности, о которых в те годы большинство населения могло только мечтать: ежегодные путёвки в элитные дома отдыха и санатории, еженедельные поездки в подмосковные пансионаты, продуктовые заказы и множество прочих льгот и привилегий.

Помогла ей в этом переходе двоюродная сестра моей мамы, то есть моя двоюродная тётка, она работала в отделе писем Президиума ВС РФ и была каким-то профсоюзным боссом их канцелярии. Всё произошло довольно просто – видя, как ласточка моя мается на своей работе, я стал думать, куда бы мне её определить, и вспомнил, где у меня родственница работает. Ввиду небольшой разницы в возрасте я её звал Ниной, вдобавок она одно время была замужем за близким другом моего зятя. Мы, бывало, виделись на различных семейных мероприятиях, однажды она пригласила нашу семью в пансионат ВС в Мамонтовке – это впечатлило. Жили мы в историческом деревянном корпусе семьи Мамонтовых, питание, обслуживание – всё было по высшему разряду, и стоило всё это копейки. Вспомнив всё это, я позвонил.

– Нин, привет, это Алек.

– Узнала, как дела у вас, всё нормально?

Я ей никогда не звонил, и поэтому в её голосе слышалась тревога.

– Да всё нормально, но есть к тебе просьба.

– Какая?

– Да, понимаешь, у меня Людка работает в почтовом отделении при «Гознаке», её там гнобят, ты же знаешь – девка она безответная. Ты не сможешь помочь пристроить её куда-нибудь к себе в ВС?

– А что у неё с образованием?

– Не очень – десять классов.

– Ты знаешь, если в отдел писем делопроизводителем – письма читать – этого достаточно. Я переговорю, у нас девочка уходит в декрет – вакансия будет, а после посмотрим. Главное – попасть, а там варианты наверняка будут.

Нина была человеком слова, сказала – сделала. В конце февраля 1986 года Людмила была временно назначена на должность делопроизводителя Приёмной Президиума ВС РФ, в начале марта того же года была зачислена в штат.

А у меня было всё как-то не слава богу – Бочаров стал пытаться претворять свои дикие планы в жизнь, призвал меня к себе, и у нас состоялся такой разговор:

– Алек Владимирович, пора браться за дело!

– Что Вы имеете в виду, Юрий Александрович?

– Хватит валять дурака, Вы прекрасно понимаете – надо приступать к работам по ГАПам.

– Юрий Александрович, я даже не представляю, что это такое.

– Я об этом и говорю, начинайте изучать, разберётесь, обсудим, чем конкретно в этой области будете заниматься.

– Юрий Александрович, я по большей части технолог, занимаюсь очень современной проблематикой – транспирационными материалами, их созданием, изготовлением деталей из них и изучением изменения их свойств после деформирования – и хотел бы продолжить свои занятия.

– Алек Владимирович, это неактуальная тема для кафедры, а человеку, который не хочет заниматься ключевой проблематикой кафедры, сами понимаете, здесь делать нечего.

– Понятно, а можно мне дать небольшую отсрочку в два года? А потом я займусь ГАПами и буду работать вдвое эффективней.

– А зачем Вам это?

– Закончу докторскую диссертацию по пористым материалам под Вашим руководством и включусь.

– Да Вам не нужна никакая отсрочка – занимайтесь своей тематикой в своё личное время, на работе занимайтесь тем, что важно для кафедры, а когда закончите обе темы, то ваша работа по пористым материалам войдёт органичным куском в Вашу докторскую диссертацию по гибким автоматизированным производствам.

– Интересная мысль, но мне нужно подумать.

– Думайте, но недолго.

Я ушёл, размышляя, как бы мне его об…ть. Что такое гибкие автоматизированные производства, я вроде бы себе представлял – я не понимал, что там делать технологу. Нет, конечно, заводскому технологу там работы найдётся, а вот что там делать технологической науке? Там для неё нет проблем, математикам, программистам, логистам, возможно, конструкторам – да, но технологам… Не понимал – я ж кузнец, моё дело – кувать, а хош – и ковать. А там чо? Так, если только по синьке кувалдой херакнуть по всей это трахомудени.

Пребывая в этих размышлениях, я встретил в коридоре факультета моего доброго приятеля Гену Смолянкина, находящегося явно в приподнятом настроении, с которым мы вместе трудились в СМУиС факультета, разговорились:

– Привет, ты чего такой смурной?

– Здорово, да у нас новый завкафедрой – Бочаров, силком заставляет меня заниматься какой-то хренью, которую он напридумывал и в которой сам ещё ни уха ни рыла не смыслит, топит при этом, по сути, все мои наработки. А ты как?

– А я на днях положил своему шефу заявление на увольнение – решил перейти на Завод-ВТУЗ при ЗИЛе. Защитился, сижу в мэнээсах. Ну, думаю, если здесь всем на меня наплевать, пойду туда, где я нужен. Шеф увидел и спрашивает:

– Гена, а что случилось, почему Вы от нас решили уйти?

– Да я после защиты сижу на ставке младшего научного, и никаких перспектив.

– Гена, а ты можешь подождать один день?

– Конечно.

– Тогда зайди ко мне завтра во второй половине.

Захожу на следующий день – шеф показывает мне приказ о переводе меня на должность ассистента, я поглядел и говорю:

– Извините, я вчера забыл Вам сказать, что меня на должность старшего преподавателя берут.

– Понял, Гена, а ты можешь подождать ещё один день?

– Конечно.

Прихожу на следующий день – вручают мне приказ о переводе меня на должность старшего преподавателя, вот иду из отдела кадров – приказ подписывал.

– Поздравляю. Ты меня на мысль интересную натолкнул – пойду попробую у Бочарова что-нибудь выклянчить.

Явившись в тот же день к Бочарову, я заявил:

– Юрия Александрович, я вот тут поразмышлял, решил, что можно попробовать, но у меня к Вам просьба. Я, знаете, в ассистентах пребываю на временной ставке. Мне кажется, что я уже вполне могу претендовать на должность старшего преподавателя.

– Я рад, что Вы приняли правильное решение, готовьте план работ – обсудим. А относительно старшего преподавателя – я этим делом заниматься не буду.

Стало всё кристально прозрачно – Юрасик точно сформулировал своё отношение ко мне и в моём лице ко всем своим подчинённым: вы будете заниматься любым говном, которое придёт мне в башку, а мне на вас насрать.

При таком подходе собрать нормальную команду для реализации своих планов представляется маловероятным.

Я поблагодарил его и пошёл составлять план – я очень был огорчён отнюдь не его отношением ко мне, таких руководителей за двадцать два года работы я повидал немало, мне на него, признаться, было наплевать. Огорчён я был тем, что работу мою над докторской диссертацией надо было просто выкинуть в мусорную корзину, было обидно.

В это время вышла моя статья в журнале «Проблемы прочности», и пришёл отрицательный отзыв от «чёрного оппонента» из «Порошковой металлургии».

Интересно совпало, тогда был у нас в Москве в командировке Санька Лаптёв, защищавшийся у Овчинникова по пористой тематике и работающий в вузе в Днепропетровске. Он зашёл к нам в секцию, потрепались, и Трындяков вдруг спросил его:

– А ты почему дал отрицательный отзыв на статью Алека?

Санёк явно не предполагал, что кто-то может знать, что это он в роли «чёрного оппонента» дал отрицательный отзыв на мою работу, и растерянно сказал:

– А чего он не ссылается на работы?

Надо сказать, ссылки даются на работы предыдущих авторов, когда есть какие-то логические связи с их работами, а просто ссылаться на любые предыдущие невозможно, тогда надо начинать с работ средневековых механиков и алхимиков. А выклянчивать себе таким образом ссылки, чтобы повышать свой рейтинг, – это как-то западло, нет слов приличных – проституция какая-то. Но делать было нечего – дополнил свою статью ссылкой на его работы – мне не жалко, и статья вышла, но мне уже было всё равно, стало понятно, что заниматься диссертацией Бочаров мне не даст, и я решил уйти с кафедры назло Бочарову, пусть не думает, что может наклонить любого. Поступок мой, конечно, был спонтанным, не очень обдуманным, каким-то мальчишеским – увы, я такой человек.