скачать книгу бесплатно
– Не мешают, ну, конечно, боятся, но ведь и не помогают.
– Ну почему, бывает, и помогают.
Поняв, что интересный для него материал – какой-нибудь скандал или что-то в этом роде – из общения со мной не выйдет, борец потерял интерес и перепасовал меня к какому-то усталому мужику, который, глянув в свой блокнот, поинтересовался:
– У вас есть какой-нибудь материал по Вашей теме?
– Конечно.
Я положил на стол договор о сотрудничестве, заключённый между советами молодых учёных и специалистов МВТУ, НИИТавтопрома и АЗЛК. Корреспондент бегло пробежал его глазами.
– Это копия?
– Да.
– На следующей неделе в понедельник я могу к вам подъехать часам к двенадцати?
– Конечно.
Я заказал ему пропуск, заранее предупредил Сашку Тележникова. Корреспондент прибыл ровно в двенадцать – ему нужно было только сделать снимок, текст статьи он уже набросал. Войдя деловито в лабораторию, он осмотрелся и сказал мне и Сашке:
– Вы давайте-ка к этому прессу встаньте поближе, а Вы сядьте за этот стол, как будто что-то пишете.
Посмотрев на нас через глазок видоискателя фотоаппарата, сказал:
– Надо для композиции третьего участника в кадр, и на стол желательно какие-нибудь приборы поставить. У вас какие-либо приборы найдутся?
Спросил! Да у нас этих приборов – как говна за баней, приволокли и поставили на стол осциллограф, усилитель и ещё что-то, попавшееся под руку. Попросили Юрку Хациева, проводившего в это время занятия, принять участие в съёмке. Корреспондент, осмотрев нас, сделал ещё замечание:
– Вы, – обращаясь к Юрке, – возьмите в руки какую-нибудь деталь и измеряйте её чем-нибудь. Вы, – сказал мне, – наблюдайте за измерениями, а Вы, – обращаясь к Сашке, – глядите на показания приборов.
Отщёлкав несколько кадров, он сказал:
– До свиданья, ждите, будете в газете.
– А когда?
– Не знаю, не от меня зависит.
Не обманул, 20 мая 1978 года на первой странице «Московской правды» в правой колонке с заголовком «Горизонты содружества» была информация о договоре и прочем и приведена фотография, на которой красовались наши сосредоточенные физиономии – всё как будто по правде. Начальство наше и общественные лидеры были довольны и забыли обо мне на какое-то время.
Весной на майские праздники наша группа ПСМ решила отметить Первомай, по графику выпало отмечать у нас – хорошо не зимой. Увидев отсутствие мебели в прихожей, народ мог бы опешить. Я предупредил, что живём мы, мягко говоря, скромно, но мне ответили:
– Стол и стулья есть?
– Найдём.
– Тарелки, рюмки, вилки?
– Разнокалиберные, но найдём.
– А больше ничего не нужно, всё остальное купим.
Так и произошло, скинулись, Милка по принятому распорядку должна была приготовить горячее – она подала мясо по-французски, остальное принесли гости. На нашу обстановку внимания никто не обратил.
Произошёл один эпизод, удививший и развеселивший всех. Первые этажи в нашем доме занимали магазины, наш подъезд располагался над продуктовым, и со стороны двора у магазина были загрузочные пандус и окно, и маленькое окошко размером с форточку, расположенное на высоте метр с небольшим от тротуара, наверно, для оформления документов. Вход в подъезд тоже был со двора, поскольку вход с проспекта Мира был закрыт по настоянию жильцов – чтоб алкаши не распивали. Утром первого мая это маленькое окошко магазина открыли, прикнопили тетрадный лист с надписью «Икра» и стали торговать красной икрой. В те годы это был дефицит страшенный, но очереди не было, кто поймёт даже с пяти метров, что там происходит? Но входящий в подъезд видел всё вблизи – метров с двух, и все или почти все, идущие к нам в гости, прикупив икорки, спрашивали:
– А вы в курсе, что у вас рядом с подъездом красной икрой торгуют?
Когда мне сказали об этом Николай Иванович с женой, приехавшие первыми, я понятия не имел, тем не менее я с невозмутимым видом произнёс:
– Да, а что вас удивляет?
– А что, у вас это часто происходит?
– Нет, только по выходным дням и по праздникам.
Так я дурачил всех приходящих.
* * *
Илья Кременский заканчивал диссертацию – пахал как вол, доработался до того, что его в метро не пустили – сказали: «Вы пьяны», – а у него от перенапряжения болезнь развилась – вегетодистония, или вегетососудистая дистония. Сейчас говорят, что такой болезни нет и не было, мол, врачи ставили такой диагноз тогда, когда не знали, что происходит с человеком. Просто пахал как трактор, устал, перенапрягся, и какой тут диагноз? Не суть, справился, у нас на секции доложился, прежде чем выходить на шестёрку, работа мне понравилась – всё логично, стройно, доказательно сформулировано и подтверждено.
Шли домой после его доклада до метро с Юркой Хациевым, он сказал:
– Илья совершил подвиг.
– Это в каком смысле?
– Слушай, он практически за два года такую классную работу сделал, это подвиг.
Я задумался: подвиг не подвиг – я понимал, какие смыслы вкладывал Юрка – Илюха – молодец, трудяга.
* * *
Ходить мне на работу стало просто не в чем – нужен был пиджак, чтобы можно было положить в карманы документы, деньги, авторучку и прочее. Поехал в магазин мужской одежды на Трифоновскую – главное, рядом, понимал, что ничего такого, что мне может понравиться, не найду, но хоть что-то, может быть, подберу, а если нет, тоже не беда – времени много не потеряю – езды пять минут на трамвае.
Ассортимент был никакой, я ходил, с тоской перебирая весь этот хлам, пошитый фабрикой «Большевичка», но делать было нечего – подобрал себе какой-то нескладный пиджачишко и пошёл в примерочную. Примерил, глянул – просто беда, снял, собираясь оставить его в примерочной, и обратил внимание на пиджак, висевший там на вешалке. Пиджак этот булыжного цвета тоже не радовал ни фасоном, ни цветом, но у него была интересная кожаная оторочка по сгибу лацкана. Я такого никогда не видел и подумал: «Ну, хоть чем-то приукрасили», – и потянул пиджак к себе, чтобы рассмотреть получше. К своему изумлению, я понял, что в кабинке висело два пиджака – прекрасный во всех отношениях пиджак из натуральной кожи, на который сверху напялили серое бесформенное говно Могилёв-Подольской швейной фабрики.
Не сомневаясь ни секунды, я надел кожаный пиджак – пусть попробуют стащить его с меня – и, сверкая радостной белозубой улыбкой – ещё бы, сто тридцать рублей за такую вещь, у фарцы такой ниже чем за триста пятьдесят не найдёшь, – подошёл к кассе. Кассир, глядя на меня, пришёл в предынфарктное состояние, а я нахально заявил:
– Вот пиджачок себе у вас в примерочной приглядел, продаётся?
Он, глядя на меня глазами, полными слёз и ненависти, ответил:
– Но вы же его уже на себя надели.
Пиджак был мне маловат, чтобы застегнуть его, мне нужно было втянуть живот, но что за беда? В те годы подобрать вещь строго по размеру вообще было непросто, и домой в трамвае пятёрочке я летел как на крыльях. Потом знал – за лето вес сброшу непременно, а там, глядишь, и пиджачок застёгиваться будет полегче.
В начале лета поехали втроём в Выксу: Генка Павлушкин, Санька Тележников и я – всем надо было накатать образцов. Катали не как обычно – днём, образцы оставили остывать у цеха, а вечером крепко выпили – производственная программа выполнена.
Я стал настраивать стан для прокатки своих образцов и, задавая в стан алюминиевый брусок, держал его, как щипцами, двумя стальными полосками. Не знаю зачем, но, чтобы половчее его держать, поместил указательный палец между пластинками, которыми я держал алюминиевый образец. Наверно, я потерял концентрацию и не отпустил брусок, после того как валки захватили его, но я почувствовал, что мой палец зажат и мою руку рывком потащило в прокатный стан – ни до, ни после этого случая я так сильно не пугался, выручила меня случайность – суммарная толщина полосок и алюминиевой пластины была такова, что захват произойти не мог – валки только чуть прихватили их вместе с моим пальцем, но с началом деформации этот импровизированный пакет разлетелся. Мне повезло в том, что, подыскивая, чем держать задаваемую в стан образец, я не нашёл ничего тоньше его. Если бы полосочки были миллиметровые, а я искал именно такие, то прокатало бы меня в лучшем виде. Логика развития событий была следующей: вслед за пальцем затащило в стан руку, стан расплющил её до толщины пять миллиметров и оторвал у самого плеча. Умер бы я от болевого шока и кровопотери, но обошлось. Про историю эту ребятам не сказал – хвастаться собственной глупостью как-то было неохота, просто молча прокатывал свои пакеты с ребятами.
На другой день пошли на завод, вскрыли пакеты, достали образцы, упаковали в два свёртка, свёрток поменьше был с моими. Генка с Сашкой свои сложили в один свёрток – он получился нелёгким. Пошли назад, я тащил свой свёрток, Сашка – их. Генка уговаривал нас сразу идти пить пиво, не заходя в гостиницу, Сашка манкировал, Генка был на нерве. Так дошли до огромной лужи – ночью был сильный ливень, а город Выкса тогда был заасфальтирован лишь местами, тут Санька забастовал:
– Ген, я полпути пронёс, давай, дальше твоя очередь.
Но Геныч, оскорблённый Санькиным отказом начать утренний опохмел немедленно, ответил в уничижительной форме:
– Да пошло оно на х…, это грёбаное железо.
– Тогда оно и мне на х… не нужно, что, выкинуть?
– Выкидывай на х….
Санёк остановился и начал раскручивать над головой авоську, которую он всегда предусмотрительно прихватывал, набитую завёрнутым в оберточную бумагу пористым железом, и, раскрутив, метнул её, как древнегреческий дискобол Мирона, в центр лужи. Я ржал так, что чуть не уронил в ту же лужу свои образцы. Друзья мои успокоились, и, умиротворённые, мы проследовали в пивную, где привели себя в порядок пивом, портвейном «Агдам» и водкой.
Утром следующего дня я с группой зевак-прохожих с интересом наблюдали за двумя обалдуями, которые с отрешённым видом бродили босиком в засученных по колено брюках по огромной луже, вглядываясь в поднимающиеся с её дна клубы взвеси жёлто-коричневой грязи. В какой-то момент Сашка сказал:
– Похоже, нашёл.
Нагнулся, пошарил в луже рукой и извлёк из воды тяжеленный пакет в авоське, с которого стекала жирная грязь. Из толпы зевак, наблюдающих за этим праздником жизни и вдруг понявших, что наконец-то найдены несметные сокровища братьев Баташовых, которые, как предполагалось, безвозвратно утеряны в пламени революции, послышались призывы разделить, по справедливости, между всеми участниками экспедиции найденные реликвии. Было же всем очевидно, что без наших подсказок два этих кулёмы, недобайки, портача никогда бы не нашли клад. Я, как честный человек, благостепенный горожанин и победитель социалистического соревнования, горячо поддерживал активных граждан, да разве можно было достучаться до сердец двух этих скаред. Куда там, они жадно схватили находку и босиком удалились с места происшествия.
По прибытии в Москву Генка передал Толе Трындякову часть образцов – Гена работал на теме у Толика. Трындяков, разглядывая образцы и не понимая, отчего они приобрели тёмно-серый цвет – а куда им деваться, они ж сутки в луже пролежали, – глубокомысленно произнёс:
– Пьяные катали.
Вот за что я всегда его уважал – нас, подлецов, скалдырников и лежебок насквозь видел – а вот управу найти не мог. Был бы жив Лаврентий Палыч – ужо прописал бы нам ижицу.
Признаться, мы с Генкой, подвыпив, иногда выходили за рамки приличий. Однажды, изрядно приняв на грудь, стали размышлять, как нам продолжить так хорошо начавшийся вечер. Как ни странно, деньги у нас были, но всё позакрывалось к чёртовой матери, а желание добавить было неодолимым. Тут Генку осенило.
– А ты в курсе, что Санька вчера посылку от отца получил?
– Нет.
– А я в курсе, ты смекаешь, к чему это я?
Было понятно, к чему, раз пришла посылка, то в ней чача, зелень, какое-нибудь копчёное домашнее мясо, но являться с наглыми рожами в час ночи?!
– Ты серьёзно? Но неловко как-то – ночь, у него двое малых детей спят, и тут мы. Да нас Валентина Григорьевна наладит так, что мы будем лететь на сорок ярдов впереди собственного визга.
– Не пыли, тёща у Саньки – золотой человек, давай, поехали – теряем время.
Увы, долго ему меня уговаривать не пришлось, обсудили, звонить или нет, – решили не звонить, чтобы не давать шанса отвертеться. Выяснилось, что метро уже закрыто – стали ловить какой-нибудь транспорт на Бакунинской, остановился только огромный сорокаместный «Икарус».
– Слушай, подбрось к Семёновской.
– Десять рублей.
– Опамятуйся, за десять рублей мы в Тулу доберёмся, трёха – это за глаза.
– Да вы посмотрите, на каком комоде покатитесь – это ж Венгрия, комфорт, я одного бензина только сожгу на пятёрку.
– Не понтуй, за бензин парк платит.
– Не, ребята, в такое время меньше чем за чирик даже не думайте.
Вот ведь гад какой, но время уходило, и мы согласились. Доехали до Щербаковской улицы, водитель остановился у Санькиного дома.
– Приехали, вот ваш дом.
– Нет, так не годится, заезжай, будить будем – надо ж приглашение получить.
Водитель стал протискивать свой огромный автобус между хилым штакетником и стеной дома, остановили его прямо под Сашкиными окнами.
– Давай гуди.
– Вы чего, охренели?! Весь дом разбудим.
– А кому сейчас легко?
Гудок у «Икаруса» раскатистый, басовитый, гудели минут десять. Мы стояли в дверях автобуса, наблюдая, как проснулось полдома, и угрозы спуститься и намять нам всё, что цело, стали весьма близкими к реальности. Наконец на шестом этаже распахнулось знакомое окно, в котором показалась растрёпанная со сна Санькина голова. Увидев нас, он прокричал шёпотом, оказывается, такое возможно:
– Чего творите? Весь дом перебудили.
– Вчера хвастал, что тебе посылка пришла.
– Пришла, бегите уже в подъезд, а то, похоже, вас сейчас бить будут.
Тут-то не врал: стали хлопать двери подъездов. Сунув водителю десятку, мы забежали в его подъезд и, не дожидаясь спускающегося вниз лифта, поднялись бегом на его этаж. Обошлось – не поколотили.
Когда уже сидели за столом, Надя – Сашкина жена – сказала:
– Как только гудеть стали, я его в бок толкаю и говорю: «Иди встречай, друзья твои сумасшедшие прикатили», а он мне: «Не может быть, не может быть».
Жёны наши – золото, прощали всё нам, бузотёрам.
* * *
Позвонила тёща:
– Алик, Алик, у нас беда.
– Что случилось, Лидия Ивановна?
– Дом новый упал на даче – ветром сдуло.
В ближайшую субботу все собрались на даче – дом действительно упал. Стали разбираться, как это произошло, разобрались – всё было бы комично, если бы дом не упал.
