скачать книгу бесплатно
Когда мы слезли на остановке и двинулись в одном направлении, Юрий Иванович изрядно удивился и спросил:
– А вы что, тоже туда идёте?
– Да, Юрь Иваныч.
Юрий Иванович задумался и всю дорогу молчал, видно, вспоминал, кто я такой и откуда его знаю.
Народа собралось человек десять, из знакомых мне были только Илья Кременский и Ляпунов, был ещё, конечно, Юрий Иванович, но он поначалу явно сомневался, что мы с ним знакомы, впрочем, это быстро перестало его беспокоить. Из новых для меня лиц запомнились Генка Павлушкин и Сашка Баринов – весёлые, молодые, подтянутые, задорные. Нужные.
Посидели весело и выпили изрядно. Юрий Иванович основательно перебрал и матерился как сапожник. Людмила глядела во все глаза на нашу развесёлую компанию. Возвращались мы довольно поздно, народа в метро было немного, мы сидели на скамейке в вагоне, и Люда с изрядной долей сарказма произнесла:
– И это те самые учёные, про которых ты мне рассказывал?
– Да нормальные ребята, ну, расслабились немного, что страшного-то?
– Ну да. А самый нормальный – это руководитель ваш, Юрий Иванович, сразу видно – большой учёный.
Нет, ну, не понимают бабы нас – больших учёных.
В пятницу днём мы с Юркой Буяновым шустрили на Лефортовском рынке, взяли солений, квашеной капустки, чесночку, в магазине колбаски, каких-то консервов и, конечно, водочки – Новый год же на носу, надо отметить, опять же мне надо прописаться. Я, признаться, чуть не испортил народу праздник – увы, летели назад как два паровоза, я поскользнулся, а в руках у меня портфель с живительной влагой, но Юра был начеку и, несмотря на то что у него правая рука тоже была несвободна, подставил левую в том месте, где спина теряет своё благородное название, и как на лопате выпихнул меня со льда. Обошлось. Посидели хорошо.
В начале января я первый раз участвовал изготовлении пористо-сетчатого материала.
Технология его изготовления была такова. Бралась металлическая сетка различных типов плетения из нержавеющей стали аустенитного класса: тщательно промывалась с целью очистки её от загрязнений, могущих препятствовать послойной сварке слоёв; нарезалась, как правило, прямоугольными фрагментами, которые складывали в стопку. С двух сторон стопку обкладывали пластинами нержавеющей стали, плохо сваривающейся со сталью аустенитной и обычной малоуглеродистой конструкционной. Стопку помещали между двумя листами малоуглеродистой стали большего размера, которые сваривали по периметру в закрытый пакет на машине контактной шовной сварки. В одном из листов пакета заранее устанавливался штуцер с двумя уплотняющими прокладками из вакуумной резины. Затем проваривали шов между штуцером и стопкой сеток, откачивая воздух из пакета вакуумным насосом; после чего отрезали на гильотинных ножницах части пакета со штуцером; осуществляли горячую прокатку пакета; далее разрезали пакет и извлекали лист пористо-сетчатого материала.
Именно для этих целей и стояли у нас в секции машина контактной шовной сварки и вакуумный насос, и именно с целью поработать на них пришёл к нам в январе один из участников нашей пористой братии – Виктор Макарочкин. Зашел в секцию, поговорил с Ильёй, рассказал, что ему нужно десяток образцов заварить в пакеты. Илье тоже нужен был пяток образцов, а мне надо было поработать на оборудовании и разобраться, как это всё происходит. Так всё у нас и сладилось.
На следующий вечер (днём такие работы мы проводить не могли – мешали учебному процессу) Макар, так мы называли Виктора заглазно, пришёл к нам в секцию, мы на пару заварили все образцы, какие планировали. Работа эта оказалась несложной и особых навыков не требовала, катать пакеты договорились на кафедре прокатки на следующий день.
Утром следующего дня я сходил на кафедру сварки – там у меня приятель работал учебным мастером, мы с ним вместе учились на рабфаке, поступали вместе в институт – он провалился, наверно, возраст помешал – ему уже тогда было под сорок, взял на время с его помощью тележку, загрузил на неё пакеты, приволок их к гильотинным ножницам, отрезал части со штуцерами и привёз назад в секцию.
Макар пришёл вечером – катать заготовки для любых целей, кроме учебных, также можно было только по вечерам, по тем же причинам, что и у нас. Приволокли вдвоём наши заготовки-пакеты на кафедру прокатки, сели ждать – печь не разогрелась до нужных 1 250?С. Потрепались, потом, когда подошла печь, Макар – по виду он был постарше меня лет на пять – настроил стан на нужный размер, заложил кузнечными клещами в неё пакет, сверху на пакет положил найденный рядом лист нержавейки. Я поинтересовался:
– А зачем сверху лист нержавейки?
– Тэны нагревательные сверху – пакет сверху быстро разогревается и сильно окисляется от лучевого нагрева, на поверхности окалинка образуется, она потом при прокатке впечатывается в пакет, и на листе ПСМ тоже её следы, сглаженные, но бывают. А нержавеечкой прикрыли – и на пакете окалины не будет.
Подождав десять минут, открыли заслонку и увидели на поде печи блестящее зеркало расплавленного металла.
Макар стоял с открытым ртом, оцепенев, я, хотя впервые принимал участие в подобном действе, понимал, что расплавиться пакет не должен был, и спросил:
– Температуру в печке, что ли, перепутал?
– Да какой там, она 1 200°C даёт с трудом, ничего не понимаю.
Через пару минут Макар пришёл в себя, деловито закрыл заслонку, выключил печь, стал собирать пакеты.
– Быстро забираем своё барахлишко и сваливаем, никому ни гу-гу, что мы с тобой здесь были сегодня. Я вообще на пару дней затихарюсь, подумаю – надо понять, что произошло. На работе, если спросят, почему не катали, скажешь, что я не пришёл.
Не помню, что я сообщил Илье о том, почему не удалось прокатать заготовки, то ли наврал, что Макар не явился, то ли рассказал всё как было и передал просьбу Макарочкина не говорить никому. Кстати, он сам появился через неделю, рассказал причину, по которой расплавился пакет – оказывается, он накрыл его не нержавейкой, а листом титана, титан при температуре выше 1 200? начал взаимодействовать со сталью, что привело в итоге к образованию эвтектики и, как следствие, к расплавлению, так как температура плавления эвтектики железо-титан 1 085°С.
Катать пакеты стало негде – на прокатке было две печи: у одной после нашего с Макаром визита надо было ремонтировать футеровку пода, у второй сгорели все нагревательные тэны.
Я потихонечку адаптировался в коллективе, познакомился со всеми.
Аркадий Иванович Легчилин был трудягой: или копался со своими аспирантами в установке, или сидел за столом, что-то писал, просматривал негативы фотоплёнок, графики, расчёты.
Владимир Солдатенков выглядел убедительно, говорил твёрдо, уверенно, производил впечатление. Мужик был, безусловно, порядочный, но, по моему мнению, неглубокий.
Хациев Юрий Харитонович – на пару лет постарше меня, просто красава: умный, тонкий, чёткий, со стержнем, абсолютно порядочный, чрезвычайно одарённый и при этом чувствующий себя как рыба в воде в любой компании.
Завлаб наш Серёжа Чиков, на пару лет постарше меня, учился тоже на вечернем, заканчивал шестёрку в этом году. Крупный, толстый парниша – играл когда-то в баскетбол, имел, если не ошибаюсь, первый разряд, как завлаб был на уровне, бывало, в плохом настроении «играл в начальника», но в целом был мужик не зловредный, мы с ним ладили вполне нормально. Был заядлым шахматистом, бывало, прохаживался по секции, сцепив руки за спиной, потом кивал мне и негромко:
– Сыграем?
Я бросал работу, мы садились, как правило, в комнате учебных мастеров и резались в шахматы, иногда часа по полтора-два – играли примерно в одну силу и были азартны оба.
Было на момент моего прихода четыре учебных мастера: двое в возрасте – дядя Федя Плахов – отец Валентина Плахова – и Алексей Петрович, обоим было за шестьдесят, Сашка Кузьмин и Толя Макаров, оба молодые, толковые и ответственные ребята. Валентин Плахов – ассистент, отличный парень, говорун, интеллектуал и изрядный раздолбай, работал в группе Юсипова, занимался вальцовкой в штампах, их технология, кажется, проходила экспериментальную апробацию на почтовом ящике в Москве, и Валентин частенько пропадал там.
Кроме меня, в секции был инженер Валерка Стратьев. Он был на пару лет моложе меня, кончил институт на год раньше, поначалу работавший на теме Юсипова, потом начал трудиться с Легчилиным, занимался электрогидравлической штамповкой.
Я потихонечку пытался разобраться, что это за штука – пористо-сетчатый материал, для чего из цветного пластилина сделал увеличенную модель металлической сетки – накатал «колбасок», имитирующих в десятикратном масштабе утки и основы наиболее часто употребляемой сетки, сплёл несколько слоёв пластилиновой сетки, поместил их так, как мы складывали перед прокаткой, для того чтобы слои не склеивались, переложил слои резиной, нарезанной из презервативов – тоньше не нашёл, нашёл потолще книгу в твёрдом переплёте и начал постадийно деформировать свой пластилиновый ПСМ, разбирая его на части и разглядывая, как происходит деформация элементов сеточной структуры в местах контактирования слоёв.
Илья с интересом наблюдал за моими действиями, а я, поразвлёкшись подобным образом, пришёл к мысли, что, скорее всего, я занимаюсь не тем – целая кафедра прокатки колдует над созданием пористо-сетчатого материала, так им и карты в руки, а мне надо, пожалуй, начать исследовать, как ведёт себя готовый материал при деформировании.
В середине апреля, когда за городом сошёл снег, позвонила тёща, была на нерве:
– Алик, Алик, – кричала она, – на даче фундамент украли…
– Лидия Ивановна, ну что Вы глупости говорите? Вы представьте его себе, ну как его можно украсть?
Целиком фундамент был высотой около полутора метров – как его украсть? На ленточном, бетонном, армированным двухсотым швеллером основании, в заливке которого под руководством деда принимали участие все взрослые члены семьи, друг деда выложил кирпичную метровую кладку.
– Нет, украли, украли. Мы с дедом на даче были – фундамента нет.
Было понятно – не понимает, сказывается нехватка образования не только технического, но и среднего школьного.
– Лидия Ивановна, Виктора Владимировича дайте к трубочке.
Тёща передала трубку деду.
– Бать, ну, ты-то понимаешь, это же бред.
– Да, конечно, что они, бабы-дуры, понимают.
Тут дед замялся, понизил голос. В голосе появилось какое-то неуверенное придыхание:
– Алек, но фундамента-то нет.
– Бать, ну, копнул бы. На болоте же строим – утонул.
– Алек. Я копал – нету.
По его опасливо-осторожной интонации я понял – тесть попал под влияние бабкиной истеричной реакции на отсутствие фундамента и тоже поверил, что его спёрли, может быть, не до конца, был в состоянии «верю – не верю». Не понимает, как это сделали, но считает, что бабка, возможно, права. Ясно было, что словами их не убедить – надо ехать на дачу:
– Ладно, давай скатаем в субботу на дачу.
Дед оживился, ему явно было нужна поддержка:
– О! Отлично, подходите к нам с утра.
Поездки на дачу стали происходить повеселее, что-то произошло с сознанием тестя – может быть, ранняя беременность и замужество второй дочери, или что-то ещё, но дед бросил пить. Зарабатывал он весьма прилично и через год купил «Запорожец».
На дачу в субботу мы прикатили с комфортом – на машине. Фундамента не было – на том месте, где в прошлом году я копал под него яму, а потом мы с дедом мастерили опалубку и заливали бетон, была ровная болотистая лужайка. Тёща, воодушевлённая своей правотой, скакала по участку, выдвигая бесчисленное количество версий кражи.
Меня разбирал смех, хотел поначалу слупить с деда что-нибудь за ранний подъём, утренний субботний сон – самый сладкий, но поглядел на него – и мне стало его жалко.
– Ладно, сейчас поищем, давай, тащи лопату.
Лопаты перед зимой дед прятал в только одному ему известные места. Деревенские колдыри пёрли всё, что могли найти.
Дед принёс лопату.
– Напомни, где копать.
Дед помнил расположение фундамента с точностью до нескольких сантиметров.
– Копай здесь.
Я копнул пару, потом ещё, углубился ещё где-то на лопату – фундамента не было. Тесть обречённо произнёс:
– Вот видишь, мы ж тебе говорили.
Тёща стояла рядом, на лице её одновременно сияло торжество от подтверждения её прозорливости, горе от потерь финансовых и времени на строительство и жалость, жалость к этому несмышлёнышу, сиречь ко мне, который каждый раз оспаривает её бесспорные предположения. А я копал дальше, на глубине сантиметров сорока лопата наткнулась на фрагмент кирпичной кладки. Я стал расчищать её, мельком поглядывая на тестя, на лице его удивление сменялось выражением невообразимого счастья. Расчистив кусочек длиной сантиметров тридцать, я повернулся к тестю.
– Ну чего, нашёлся фундамент?
– Да я всегда был уверен: что они, бабы эти, понимают в строительстве?
Теща на всякий случай ретировалась на другой конец участка – стала изучать с Милкой, которая сразу пошла к забору, как перезимовали саженцы смородины.
Мы с дедом отпилили от какого-то бруска четыре колышка равной длины, забили в углах до кладки фундамента – решили прикинуть на глазок, равномерно ли он утонул. Оказалось, что да – просел ровнёхонько, летом перемерили с гидравлическим уровнем – фундамент стоял ровно. Приятель деда выложил ещё метра полтора кирпичной кладки от того уровня.
После следующей зимы он снова утонул, но уже на глубину метр, не больше – торчал над землёй сантиметров на сорок пять и встал намертво. За следующие тридцать лет, что мы прожили на этой даче, он просел сантиметров на пять – после того как на него поставили дом.
Где-то в мае Юра Хациев поинтересовался у меня:
– Слушай, а ты, часом, в большой теннис не играешь?
– Нет, не приходилось, в настольный играл более-менее неплохо.
– А не хочешь попробовать? А то ищу партнёра, не с кем покидать.
– Да я бы с удовольствием, только какой из меня партнёр? Потом, у меня ракетки нет.
Тут в разговор вмешался Илья, работавший за своим столом:
– Олег, у меня тётка в большой теннис играла до войны, её ракетка у нас осталась, давай я её тебе принесу? Ракетка старая, но поиграешь пока, чего тебе сразу новую покупать. Вдруг не понравится, а ты уже потратился.
На том и порешили. На следующий день Илья принёс мне ракетку для большого тенниса его тётки. Ракетка была изготовлена в предвоенные годы – струны из бычьих жил, но попробовать наверняка было возможно. Я прикупил себе спортивные труселя, маечка у меня была, и через пару дней мы с Юркой были в Сокольниках на СО «Связист» – спортклуб МВТУ арендовал там корты.
Хациев показал мне правильный хват, технику удара справа и слева, и стал я потихонечку втягиваться в большой теннис – игра мне понравилась очень, подсадил меня Юра на неё на много лет.
Ракетка моя произвела большое впечатление – ржал весь теннисный бомонд кортов «Связиста», каждый подошёл, потрогал и выяснил, почему я решил начать играть именно такой ракеткой. А мне было фиолетово – играл я ей полтора года, пока не понял, что пора брать современную. Ракетку отнёс Илье, она долго лежала в секции, потом пропала, позже я жалел, что не оставил её себе, – раритет.
Тем летом я много свободного времени проводил в Сокольниках на кортах. Когда Юрка уехал со студентами на практику, ездил один – приедешь, садишься на скамейку, ждёшь минут пятнадцать. Обязательно или игровая пара у кого-нибудь разбежится – лето летом, а дел у всех хватает, или придёт один непарный игрок, но партнёр так или иначе находился.
* * *
В листовой штамповке много технологических операций, но если не иметь в виду разделительные, то среди формообразующих основными являются гибка, вытяжка, отбортовка, обжим и раздача. Илья занимался вытяжкой, а я, обсудив с ним, чему, по его мнению, мне стоит посвятить свою будущую научную работу, решил приступить к изучению специфики гибки пористых сетчатых материалов. Было понятно, что для того, чтобы в голове зашевелились какие-то мысли, надо набрать массив сведений о поведении материала при штамповке.
Напроектировал гибочных пуансонов и матриц с различными радиусами гиба и договорился с приятелем – одногруппником Борькой Илькиным, работавшим мастером инструментального цеха на экспериментальном заводе ЦКБ «Луч», на котором и я успел потрудиться инженером год с небольшим, что он изготовит их у себя в цехе. Было бы правильнее изготовить и оплатить их по договору между институтом и заводом, но поскольку это был «почтовый ящик» – объединение занималось разработками секретного характера, то заключить договор на изготовление было исключительно сложно, всё делалось на основе личных контактов.
Изготовленный инструмент Борис метал мне из окна кабинета начальника цеха – приходил на работу за полчаса до начала, открывал форточку и кидал мне свёртки с инструментами – благо что здание его цеха находилось в паре метров от забора, а окно начальника цеха находилось примерно на уровне третьего этажа. Я стоял метрах в десяти от точки их приземления, так как свёртки при ударе об асфальт разрывались с грохотом и пуансоны разлетались как осколки снаряда осколочно-фугасного действия. После этого я, насколько мог быстро, собирал разлетевшийся инструмент, складывал в сумку и бегом удалялся с места, поскольку опасался, что заводская охрана может заинтересоваться происходящим за её забором – благо что заводская проходная и ворота были с противоположной стороны периметра ограждения.
Все наши с Борькой действия – это, извиняйте, хищение в составе группы с оборонного предприятия. Да во времена оны это десять лет без права переписки, и кто вам сказал, что они прошли? Ну, нет с нами Лаврентий Палыча, и что? Все ученики его живут и процветают.
Прокатило, не для себя же старался – за ради Родины, а сам за долю малую, так, может, в будущем ребятишкам на молочишко перепадёт.
За три таких операции я получил достаточное для работы количество инструмента и стал собирать исследовательский стенд. В этой моей деятельности мне очень помогли учебные мастера – Сашка Кузьмин где-то раздобыл и приволок штамповый блок, который я дооснастил универсальной системой крепления гибочных пуансонов и матриц, с ним же мы изготовили и оттарировали месдозу с тензометрическим датчиком для определения усилий штамповки. Толя Макаров, хорошо владеющий токарным станком, помог изготовить датчик перемещения верхней плиты штампа. С помощью двух этих несложных приспособлений и осциллографа появилась возможность определять и записывать изменение усилия, необходимого для гибки испытываемых образцов, по ходу деформирования.
Испытательный стенд был готов, осталось накатать образцов для испытаний, но увы – печи на прокатке стояли холодными – и я догадывался, отчего это происходит.
Но не всё было так печально, ведь на Выксунском металлургическом заводе, основанном братьями Баташовыми в восемнадцатом веке, была и печь, причём куда солиднее, чем печурка на кафедре АМ 10, был и прокатный стан ДУО 300 или 400, не помню точно, где всё, что мне нужно, можно было изготовить и давно уже катали, и, главное, там был в командировке Саша Тележников – старший инженер «десятки» нашего факультета, который мог меня осведомить, провести со мной курс молодого бойца-вальцовщика. Мы потолковали с Ильёй, ему тоже надо было изготовить несколько образцов, я намыл и сложил кучу сеток для себя и для Ильи, выписал командировку и отправился в город Выкса.
Прямого поезда Москва – Выкса нет, ехать было удобно ночным поездом до станции Навашино, а от неё автобусом до Выксы, что я и сделал.
Утром дежурная в заводской гостинице сообщила, в каком номере живёт Александр, и, поскольку вторая койка в его номере пустовала, поместила меня в тот же номер. Саши в номере не было. «Умывается», – подумал я, взял полотенце, мыло и тоже пошёл умыться с дороги.
Гостиничный туалет был совмещённым: справа при входе было несколько умывальников, напротив располагались туалетные кабинки с низкими дверцами, в одной из которых виднелась голова рослого красивого парня, восседавшего с задумчивым видом на унитазе, как можно было предположить, в позе орла. До этого мы были незнакомы, но было очевидно, что это Тележников. Подходя к умывальнику, я обмолвился:
– Привет, я Олег, прибыл к тебе на подмогу.
Парень невозмутимо протянул мне руку.
– Саша.
Поздоровались, и лицо его снова приобрело отрешённое выражение. Я умылся и пошёл дожидаться его в номере.
