Юность. Музыка. Футбол

Замолчала тут бабушка… Это всё? – взвился Гайават, слушавший с закрытыми глазами. – Думала, спишь ты уже, – ответила бабушка и рассмеялась. – Нет, не всё. Понял тогда Абдула, что лишь чудом он спасся. Видно, на то была воля Всевышнего. Понял он тогда и заплакал. Стал молиться тогда Абдула, молиться и клясться, что не сделает больше дурного в жизни своей, какие тяготы не выпали бы ему, и какую нужду не испытывал бы. Молился и клялся Абдула весь вечер и ночь. Да так и заснул за молитвой. А ночью пришел к нему тот старичок – весь в белом и с крыльями за спиной. Кто ты?– спросил Абдула. Можешь звать меня просто пророк, – ответил старик. И ничего не сказал ему больше, а лишь положил на голову ладонь. И воцарился покой в голове Абдулы. И понял во сне он, что пора возвращаться домой. С этой мыслью проснулся и сразу же стал собираться. А как приехал в родной аул, то сразу узнал, что Шокира больна и уж несколько дней не вставала с постели. Укусила Шокиру больная собака, и пропал у нее, у Шокиры, после этого голос. Лежит и страдает теперь. Пошёл тогда к ней Абдула и сел у постели. Ничего не сказал Абдула, только «здравствуй» сказал и взял её руку. Держал её за руку так Абдула и рассказывал всё, что он видел в далёкой холодной стране: хорошее и плохое. С интересом слушала Шокира рассказ Абдулы, сама-то она никогда не покидала аул, и даже не заметила, как стало ей легче. А через несколько дней совсем поправилась она и снова стала как раньше. И петь теперь могла даже громче! Тем же летом был в их районе праздник. Лучшие певцы и танцоры съехались на него со всех сел. Пела там и Шокира. И был на том празднике средь почетных гостей один турок. Заметил тот турок Шокиру да в Турцию позвал выступать. Вот так приглянулась Шокира ему. Не хотела она покидать свой аул. Но отец настоял: богатый и уважаемый человек тебя приглашает, глупо отказываться. И Шокира решилась. И вот она в Турции. Да скоро уже в ресторане поет! И пришёл туда как-то немец один (немцы часто в Турцию к родственникам погостить приезжают). Как раз там Шокира и пела. Посмотрел тогда немец, как Шокира поет (громко пела она), и с собою позвал. Сказал: с концертами ездить будешь по всему Еврастану. Так Шокира к немцам попала. И немец теперь куда б ни поехал, всегда её брал и в новых местах всем показывал – просил её спеть-станцевать. И вот как-то раз в одном таком месте с американцем быть вместе случилось. Тот, как увидел Шокиру, сразу же, через несколько месяцев, в Америку позвал. И стала Шокира в Америке петь. Да так хорошо, что позвали её в телевизор. Вот как бывает! Включил как-то раз Абдула телевизор, смотрит – не верит глазам. Не сразу узнал её Абдула – так удивился – стала ещё красивее Шокира. Смотрел на неё Абдула, смотрел на неё, смотрел на неё, смотрел…

– Бабушка! – не выдержал Гайават.

– Ох, разбойник! Да разве можно так человека пугать? – встрепенулась заклевавшая, было, носом старуха.

– Ты сказала: смотрел на неё Абдула, смотрел..

– Смотрел на неё Абдула, – подхватила нить бабушка, – а сам думал: вот, не женился на ней, как мечтал, а все равно приятно смотреть – ведь и я ей чем-то помог, поддержал в трудный час. Подумал так Абдула, и стало у него на душе светло и спокойно. Увидел он вдруг, что даже крупица добра может изменить чью-то судьбу (а значит и целый мир) к лучшему, и добро это сеять легко и приятно. Да и как могло быть иначе, если мир этот создал Всевышний, чья безграничная доброта как благодать нисходит на…

Не ушел. Левой рукой я хватаю за капюшон, а правой бью кулаком по затылку.

Ублюдок уже на земле в позе жука на спине, согнул и сучит лапками, гнида. Я нагибаюсь и снова фиксирую левой рукой капюшон.

– На, на, забирай! – скулит падаль, доставая из-за пазухи кошелек.

– На? На, блин? – переспрашиваю я, одной рукой держа мулодёра за капюшон, а другой втискивая лопатник в передний карман джинсов. – На, блин, урод! – с размаха бью освободившейся рукой, – На, бляха. Н-на..

Он обхватил свою голову – херачу по корпусу, фигли.

– По печени только не бей, по печени.. и в сердце не надо – больное.

– По печени, да?.. На, сучья тля! По сердцу не надо?.. Сюда вот не надо, да, тварь? С-сюда?

– Ах, угх.. ах-на! Спасите, убьют! – заголосил невинный ягненок. Открывает едальник, хватаясь за грудь.

Ху! Кхр-кх-сс.. Хруст зубов всяко лучше белужьего воя или визга свиньи, не так режет ухо. А даже ласкает…

Ах, ты гнида.. Сученышь! Пробил мне костяшку клыком! содрал сука кожу! Ну, молись теперь, тварь краснокожая!

…И тогда приходит густая чёрная тьма. Бабушкин голос почти не слышен. Ночь наваливается неподъёмным мешком и словно плотная вязкая смола облипает тебя. Ты пытаешься двинуться, но не можешь. Ты хочешь крикнуть, но вместо слов – только хрип и шипение, нет сил даже взвизгнуть…

Ближе к ночи Матхотопа занервничал. Беспокойно он заходил по загону, заражая овец непонятной тревогой. Наконец, не властный над собой, обратил кудлатую морду вверх и протяжно заблеял. Сначала тихо, а затем все сильнее и громче… Он блеял и хрипел, изливая во тьму свое горе. Вокруг всполошились овцы и тоже заблеяли. И вот уже в других дворах подхватили теперь эту песню. Песню-плач по чьей-то судьбе, великую песнь общей скорби.

Человек в светлой фетровой шляпе, клетчатой рубахе и голубых джинсах стоит на коленях посреди пыльного пустыря. В кармане его поет телефон. Человек не может ответить. Он занят делом. Со спины кажется, что руки его, поочередно ритмично вздымаясь и опускаясь, толи с азартом месят тесто, толи энергично застирывают что-то в тазу – порой летят брызги. Раз-два, раз-два, левой-правой, левой-правой, вот так, вот так…

..I knew that you felt it too

By the look in your eyes

Sweeter than wine

Softer than the summer’s night

Everything I want I have

Whenever I hold you tight..

Довольно непросто скакать на человеческом теле. Всегда есть шанс потерять равновесие и плюхнуться рядом. Особенно, если тело лежит на боку. Поэтому лучше сперва положить его на спину. Или же на живот. А уж потом.. И рраз! И еще! Во-от так, да вот так!!

..Will last forever

Forever till the end of time…

– Да.. привет..

– Але, привет.. ты спишь?!

– Ага, вздремнул слегка – чёт срубило после треньки..

– Ну ты даёшь! Ладно, мне к Кристинке нужно ещё забежать, поэтому давай в полдевятого? Только смотри – не опаздывай.

Ох, у меня встает, даже когда я ее просто слышу…

– Никогда, моя сладкая!

Что ж, есть время привести себя в порядок..

Энд зэ-эн ит хэппен

Ну вот, теперь уж не скоро отвяжется..

И тук ми бай сюпра-айз

Ай нью зэт ю фелт ит ту

Бай зэ лук ин ю а-айс

..Вывожу я рулады по пути в душ.

Бррр, что за сон?..

Свитэ зэн ва-а-айн

Софтэ зэн э саммэ на-айт

Эврифин ай вонт ай хэ-эв

Вэнэвэ ай холд ю тайт

А днем вообще часто хрень снится всякая. Хотя во сне она вот тоже сказала, что задерживается…

Зыс мэ-эйджик мумент

Вайл ю-у липс а клоз ту ма-айн

Вил лэст фоэ-эва

Фо-эва тил зэ и-инд о-оф та-а-айм

О-о-о-О-о

О-о-о-О

О-о…

..Матхотопа теперь стоял к нему передом. Пасть его раздвигалась, и оттуда летели слова. Но что-то не очень понятные…

– Выходим, молодой человек! Конечная.

Гайават дернулся и открыл глаза. Вагон был уже пуст, только служитель метро стояла в красном берете напротив, говоря ему что-то. Хорошо, когда тебе до конечной – не страшно проспать…

Покинув вагон, он посмотрел на часы над платформой. Нэхуэль закончит работать еще минут через двадцать.. Поброжу среди лавок пока, посмотрю – чё да как…