Юность. Музыка. Футбол

Когда я открыл глаза снова, по всему было утро. Сквозь штору к нам в комнату сочился назойливый утренний свет. Оксана, по-видимому, вернувшаяся из туалета, пробиралась надо мной к своему спальному месту. Она уже успела перенести через меня одну ногу и руку, когда я крепко схватил ее за бока.

– Ну что ты делаешь, – с притворным возмущением простонала она, увлекаемая притяжением моих рук.

– Подожди, – прошипел я в ответ, сдвигая куда-нибудь в сторону невозможно тугую ткань ее трусиков. Рядом кто-то крутился. Плевать…

Сквозь сон я слышал стуки и крики извне – вероятно, наши добрые однокурсники звали нас, непутевых, в поля. Кто-то лягнул меня в ногу. Открыв глаза, в зашторенном комнатном полумраке я увидел, что все на местах – так же дрыхнут, но справа, упершись в бедро мне стопами в серых носках и повернувшись ко мне пышным задом, стоит на коленях Светка и колдует над пахом Данилы. Данила лежал на спине с закрытыми глазами и открытым ртом и шумно дышал. Был он почти недвижим. Только правая рука его, словно живя своей жизнью, то незряче касалась пушистого желтого хвостика Светкиных волос, прыгавшего не только вверх-вниз, но и влево-вправо, а то взмывала вверх над ее головой, будто бы дирижируя.

– Смотри, – услышал я слева шепот Оксаны и тут же ощутил густой аромат перегара, – Видел такое? – я не совсем понял, о чем она именно, но она продолжала, – Никогда не видела, чтоб минет поперек делали. Отвернись, не смотри.

– Минет поперек, – так же шепотом повторил я её выражение, хмыкнув. Я действительно повернулся к Дане и Светке спиной, стиснул Оксану, слегка наклонив её голову и прижав к своей груди, выражая тем самым неостывший к ней интерес и щадя наше с ней обоняние от обоюдного выхлопа. Она продолжала шушукать мне в грудь:

– Ну да. Что смеёшься? Не, я врубаюсь – это чтоб заслонить.. Всё равно необычно. У нас одна девочка, когда я в больнице лежала, странная была – засыпала всегда поперёк. Сидя в наушниках. Она вообще их не вынимала, и в туалет, и на обед – всюду в них. В общем, будили её – тогда она раздевалась, ложилась нормально. Вдоль. Лежала так, ворочалась, скрипела, блин, кроватью, а заснуть не могла. Снова садилась и скоро опять вырубалась. Такая вот странная. Но там вообще странных много. Если не наркоманка, то тронутая.

– А как она выглядела?

– Кто?

– Девка эта.. Брюнетка такая, стрижка короткая?

– Ну да.. каре укороченное.. А откуда ты?..

– Ехала в электричке с нами такая.. не от мира сего.. вспомнилась сразу, когда ты про неё начала. А тебя как туда занесло, в больницу?

– Да.. Сожрала колес в депрессухе. Парень мой умер. От передоза. Десять месяцев ровно встречались мы с ним, почти что одиннадцать. Но я испугалась, матери рассказала. Промыли меня..

Сзади вдруг крякнул Данила, и коротко пискнула Светка…

– Нас музыкой там лечили. Надевали повязки всем на глаза и включали этого.. Грэя. Нет, подожди.. Грина! Точно, вспомнила – Грига! Им главврач фанател. Говорили, он сам как-то раз чуть не съехал, и Григ его спас…

☼

Андрюха подвел Руслана к крыльцу, развернув его так, чтобы я мог забраться с перил. Когда я залез ему на спину, его повело, но только на пару секунд. И то – не от веса, конечно, а от моей неуклюжести. Вообще, Руслан был привыкшим – едва ли не каждый второй практикант норовил прокатиться верхом на коне коменданта базы Павла Эдуардыча, большого поклонника Бахуса. Я вот тоже собрался за водкой. Пешком до станции далеко: туда семь км, и обратно не меньше. Верхом-то, должно быть, поближе.

– Ну вот, а боялся, – подбодрил меня Андрей, когда я принял что-то близкое к позе наездника, – Шлепнешь по заду – вперед, нужно налево – слева за гриву потянешь, направо – справа. Ну, давай! – хлопнул он сам по крупу коня, и Руслан со мной на спине как-то игриво потанцевал к воротам базы.

– Бери «осланова». А если не будет, то «черную смерть». Или «зверь». Но нормальную только бери, не цитрон, – летели мне в спину последние напутствия.

У ворот стояла Оксана.

– Возвращайся быстрей, чтобы ночью искать не пришлось! – промурлыкала она тихо.

– Не придется, – в ответ я браво махнул ей рукой и зачем-то «пришпорил» Руслана кедами. К счастью, тот остался холоден к моей вольности.

От базы наш путь шел налево. Я изготовился дернуть за гриву с соответствующей стороны, но не успел. Конь сам повернул куда нужно и посеменил с краю дороги в правильном направлении. Не впервой, соображает. Руслан слыл толковым конем – флегматичным, но, в целом, послушным. Говорили, он был слеповат, чурался быстрой езды, но, главное, был дружелюбен к седокам без седла, без узды да других лошадиных приблуд, и без опыта.

На этом отрезке дорога вела прямо. Руслан шагал, мерно бряцая копытами, мой пустой рюкзак за спиной мягко елозил в такт, наверху было хмурое небо, а вокруг темнел лес. Серо-зеленые елово-сосновые полчища грозно возвышались по обе стороны дороги, снизу переплетаясь с березой, ольхой и каким-то кустарником, а меж папоротника у самой земли скалились хищные валуны.

Мы ехали так минут двадцать, когда справа открылась тропа. По главной дороге нам тоже было направо, но позже. Тот поворот был на перекрестке, а эта лесная дорога, углубляясь в чащу извилистой гипотенузой, вселяла надежду срезать по ней прямой угол. Особо спешить смысла не было – до закрытия магазина оставалось еще часа два, но и шанс сократить маршрут упускать было глупо. Настойчиво дергая конскую гриву правой рукой, я убедил не желавшего отклоняться от основной магистрали Руслана ступить на неведомый путь.

Здесь было заметно темнее. Лес все беспардоннее трогал нас ветками, и мне приходилось порой пригибаться, чтобы избегнуть наиболее болезненных прикосновений. Руслан чуть прибавил, возможно, желая быстрее разделаться с этим участком дороги и вернуться к привычным асфальтовым ориентирам.. А наша тропинка сужалась, терялась, будя беспокойство, снова угадывалась среди валунов, тут же ныряла под папоротники и, наконец, просто выродилась. Руслан, видно, тоже встревоженный, теперь перешел на рысь. Я крепко обнял его шею, согнувшись, и стиснул ногами конские бока. Мы забрались в какие-то дебри. Ветки деревьев хлестали теперь всё сильней, верно, подстёгивая Руслана, который всё больше наращивал темп. Впившись, прилипнув к коню, я утешал себя мыслью о том, что он знал (чувствовал, наконец), куда нёсся. Проклиная себя за глупость, приведшую нас на тропу истязаний, я молил об одном – чтобы всё это кончилось как можно быстрей. Рельеф пошёл волнами. Мы то взмывали на вал, то ныряли в ложбину, то снова карабкались вверх. Низкие ветки бьют сверху, кусты колют снизу, серые валуны рвутся из-под земли, норовя угодить под копыта.. Лес всё густел и темнел. Огромная чёрная ель внезапно прыгнула нам навстречу, тряхнув всё вокруг, и я устремился в её распростертые лапы. Я, видно, зажмурил глаза, так как тьма стала вдруг абсолютной.

Когда я открыл глаза вновь, то сразу почувствовал боль – жгло локоть, и дико ныл бок. Встав на четвереньки, я выполз из-под ели и сразу ощутил на себе освежающую дробь грибного дождя. Руслана поблизости не было. Я громко позвал его несколько раз, надеясь услышать сначала треск веток, а после увидеть и его самого, верного друга-конягу, радостно выпрыгивающего из зарослей в объятья нерадивого ездока. Но никто ниоткуда не вышел. Ни через пять, ни через десять минут, ни вообще.

Я заметил, что лес потемнел ещё больше – по всему выходило, что с момента падения прошло какое-то время – день таял. К слабому шуму дождя прибавился шелест деревьев –

порывистый ветер раскачивал их надо мной, то заслоняя скопленьем ветвей, а то вновь запуская сюда тусклый свет сумеречного неба. Я осмотрел себя лучше – левый рукав лёгкой куртки на локте был разорван, сквозь дыру алела здоровая ссадина с прилипшими к ней иголками, травой и землёй. Но больше тревожил бок – когда я чихнул, болью пронзило всё тело – я невольно присел. Взяв зубами за край футболки и приспустив штаны, я обнаружил на боку огромный синяк с малиновым центром на выступе тазовой кости. Прошелся, осторожно массируя место ушиба.

Вокруг был лес. Тёмный, манящий, живой и пугающий. Размеренные движения веток напоминали ровное дыхание великана, сидящего на земле и с терпеливым любопытством следящего за копошащимся у ног жалким в своей обреченности существом. Внезапно что-то дёрнулось там, вдалеке, выведя из общих монотонных колебаний одну или несколько веток, сообщая им новые фазу и ритм. И тут я увидел её. Со спины. Тем не менее, сразу узнал. Черная короткая куртка-косуха, синие джинсы, между воротом куртки и коротко стриженным черным затылком белая веточка шеи, словно вьющимся хмелем обвитая двумя чёрными проводами. Девушка не от мира сего. Девушка с электрички. Руки в карманах, она удалялась. Эй! – крикнул я, когда она скрылась из вида, – Эгегей! Подожди! Налетел порыв ветра, и сквозь лиственный шум, я как будто услышал ответ. Да, она отвечала! Я пошел, а затем побежал. Где ты? Эй? Небо стало немного светлее – ветер разогнал облака. Я бежал и кричал на бегу, но теперь я не слышал её. Неужели мне все показалось? Я застыл, вслушиваясь в лес. Лес шуршал и скрипел, понуждаемый ветром. Нет, опять ничего. Только лес.. И вдруг – чей-то голос.. Он пел!.. женский голос. Не так далеко. Знакомый мотив.. Я пошёл, продираясь сквозь ветви, в направлении звука. Я здесь, я иду, подожди! – заклинал я лесную тьму, лавируя между деревьев и боясь не успеть. Я бежал, спотыкался, вставал, замирал и прислушивался, вновь бежал непонятно куда…

В какой-то миг я очутился на поляне, залитой лунным светом. Деревья, трава и кусты – всё вокруг было в каплях воды, блестящих теперь под луной подобно каким-то кристаллам или тысяче глаз. Ничто не тревожило их – ветер стих. Одежда моя была мокрой. Я провел рукой по лицу, стирая зудящие следы недавнего дождя, и тем самым смахнул наваждение. Я понял, что я здесь один. Здесь нет никого, да и не было. Никто не кричал, не звал и не пел. Я просто носился кругами, одержимый фантомом.. Но теперь всё прошло. Я стоял на поляне, одинокий как уд, в этом чёрном волшебном лесу. Я стоял и не ждал. Ничего.

Русское регби в глубинке

Когда все наконец-то прекратили дубасить по грушам и друг по другу, стоящий посреди зала бритоголовый крепыш перестал размахивать бумажным листком и, понизив голос, продолжил:

– Значит, еще раз, коллеги, для тех, кто не слышал: пришел ответ от наших заклятых друзей из Москвы. Вот он:

Милостивые государи!

Рассмотрев Ваше любезное письмо от 30 июля, мы с радостью решили воспользоваться Вашим предложением и 3 августа выедем юниорским проверочным составом в Петушки состязаться с Вашей молодежной командой в формате 13 на 13. Форма наша будет: рубашки (манишки) – фисташковые, брюки (шорты) – произвольных цветов.

Надеемся, что погода будет благоприятствовать, встреча пройдет оживленно, и что эти состязания положат начало нашим регулярным контактам. О точном времени и месте ждем от Вас дополнительных инструкций.

В надежде скорого свидания пребываем к Вам с совершенным почтением…

Закончив читать, Б. повернулся ко мне и оскалился – здесь из молодняка во всем зале, как назло, я один. Тут же в мои спину, плечи и грудь прилетает серия ободряющих тычков от старших товарищей: ну что, звездный час?.. дождался?.. давай.. смотрите там только.. не обделайтесь… Почему-то резко схватило живот.. Захотелось в туалет.

Еще целые сутки. Ну, меньше чуть-чуть. А мысли, чтобы я ни делал, раз за разом возвращаются к предстоящему махачу. Тогда движения становятся порывистыми и резкими, пальцы начинают плохо слушаться, роняют предметы; дыхание сбивается – проявляет себя нервозность. Делаю глубокий вдох. Из зеркала на меня пристально глядит очень серьезное непростое лицо. Я подбадриваю свое отражение, показывая указательным и средним пальцами правой руки латинскую V, а для пущей уверенности затем добавляю торчащий поверх кулака большой палец.

После ужина начинает рубить, клонить в сон. Можно жахнуть женьшеня, но тогда раньше трех не заснешь, а завтра нужно быть выспавшимся.

Выспался плохо. Встаю, чувствую – левое плечо начинает побаливать, отлежал что ли? Под правым коленом с внутренней стороны тоже появилось какое-то неуютное ощущение. И если боли в плече просыпаются периодически, то под коленкой – это что-то новенькое. Чувствую общую слабость. Пытаюсь трезво понять, оценить – здоров ли я, готов ли? Ведь чтобы никого не подвести – я должен быть на все 100… Какое-то время уделяю этим сомнениям, хотя и понимаю, что это всего-навсего страх, банальный страх. Ему даже можно немного поддаться, чтоб потом мужественно преодолеть.

Перед выходом из дома оборачиваюсь, смотрюсь в зеркало, и вижу человека, готового ко всему. Закрываю дверь. Ключи пляшут в слегка непослушных пальцах. Ладно. Когда все начнется, все будет как надо. Говорю я себе.

На улице жарко. Днем будет ад. На первом перекрестке поворачиваю направо. По улице вниз, в овраг, ноги сами несут…

По пути вдруг наваливается зевота. Периодически от макушки до ног как будто пробегают волны слабости, какая-то часть ее забирается в мозг. Встряхиваю головой как намокший пес – как бы вышвыривая из нее тревоги, мысли о нехорошем исходе. Блин, хватит себя накручивать, всему – свое время. Нужно послушать что-нибудь бодрое. Что-нибудь бодрое, старое, доброе. Нахожу в телефоне “Asbo Sports Day” SHAM 69. А следом ставлю SPITFIRE – “In Bloom”.

Наверх по лестнице. Слева церковь. За ней стены монастыря. А над ними величавый собор… Ах ты ж, драть-грохотать! Капа!.. Парализующее осознание пронзает меня аки грешника – меч архангела Михаила, и я замираю на месте. Моя боксерская капа.. Я вынул ее из спортивной сумки, чтобы затем переложить в рюкзак, но не переложил! Забыл! Или все-таки нет? Снимаю рюкзак, расстегиваю переднее отделение – хрен! То есть нихрена. Лицо как-то сразу бросило в жар, а футболка намокла от пота. Но бинты-то я точно брал.. Открываю второе отделение – на месте бинты. И там же я вижу капу! Ну вот, уже лучше…

У «Корнера» стыкуемся с М. Он говорит, что К. звонил, и сказал, чтоб не ждали, он немного припоздает и придет уже прямо к вокзалу, на общую сходку.

Следуем к площади, затем через парк, а затем по деревянной лестнице вниз. М. говорит:

– Посмотрел тут фильмец. «Валгалла. Сага о викинге». Не смотрел?

– Не. Прикольный?

– Вообще – тема! Обязательно посмотри. Если живым и здоровым вернешься.. Гы-гы..

– Тьфу-тьфу-тьфу, блин! Шутник.. Я и так на измену присел – думал, что капу дома забыл. Уж прикидывать стал – один зуб всё равно удалять. Но – один! А тут ведь хрен подгадаешь.. Нашёл, слава Богу.

– Слава Сварогу!

– Оле-оле.

– Эй, аллё, ты слышал меня? Нормально всё? Что я сейчас говорил?..

Сначала я слышу эти слова, а затем вижу озабоченное лицо О., нашего как бы смотрящего. И он пристально всматривается мне в глаза, встав прямо напротив. Мы стоим фалангой на нашем краю поляны и слушаем последние наставления.

– Порядок, – слегка уязвленный отвечаю я и начинаю растирать уши-брови, встряхивать руки и ноги, совершать движения головой, а также дважды подпрыгиваю.

Не совсем удовлетворённый ответом, О. искоса бросает на меня недоверчивый взгляд, но отходит и снова обращается ко всем:

– Пытайтесь продавить, парни, вначале, прорвать, не растягивайтесь…

Я смотрю на тускло-зеленый отряд неприятеля с той стороны поляны. Враги начинают заряжать. Их смотрящий дает отмашку. Взлетает петарда.

– Эй, отошли! Все отошли! Да-ва-а-ай!..

О. отскакивает в сторону. Мы разгоняемся.

– Руки! Руки подняли все! – слышу я голос О., он бежит слева в нескольких метрах от нас параллельным курсом.

Я в первой линии. Рядом М. Сзади К. Ну и еще 10 парней. Мы бежим. Они тоже. Сближаемся. Я смотрю в глаза одного из них. Вот – вероятный оппонент, прямо напротив. Он тоже глядит на меня. На бегу ощущаю, что в левом кармане шорт что-то теснит. Последние метры тают. Я вижу глаза оппонента. Они улыбаются. Недоброе предчувствие просыпается в мозгу, и я понимаю, что за фигня болтается у меня в кармане. Моя боксерская капа.

М. разбегается и прыгает, выставив ногу, на их фёстлайн.. Я же стремлюсь воткнуть свой кулак в подбородок чела напротив. Но он, вжавшись в плечо головой и выставив локоть, отклоняет мой удар вверх, и тот по касательной приходится ему в ухо. И тут же в ответ прилетает мне в лоб… Воодушевляющие подбадривания слышны отовсюду:

– давай.. вставай!.. вали!.. давайте, парни.. держать стеной!.. до конца!.. выноси!..

Мы вроде как слегка отделились и встали в пару. Я слегка пригибаю голову и наношу два подряд боковых левой. Оба попадают в защиту. Он тоже выбрасывает левую – я начеку, отклоняюсь. А зрители яростно болеют за нас:

– помогайте.. туда, туда.. давай, убей суку.. всех их!.. встать!.. встать!.. Слон, дерись.. Не лежать…

А у нас с челом как бы затишье: танцуем в стойках, ловим момент для атаки. Какой-то насмешливый взгляд у него, мне это не нравится. Он что – так уверен в победе? думает, что сильнее?.. И тут меня накрывает. Слева, где-то над ухом… Почему-то сразу подумалось о сковородке (странно, вроде не били меня никогда сковородкой…), о старой черной чугунной сковороде – как будто возник не то гул, не то звон, и резко стало темно…

В голове сперва что-то панически ухнуло: «Ох, нихрена! Вот он, встречайте!», но затем каким-то веселым ручейком, праздничной, можно сказать, вереницей, озорно пронеслось: «вот это – да!.. это ж надо!.. прикольно.. вот они – искры из глаз!.. хе-хе.. охренеть!». Через доли секунды темнота в глазах покраснела, а затем я увидел свои руки, обхватившие голову. Как ни странно – я все так же стоял на ногах! И снова слышал истерично хрипящую многоголосицу:

– макс, бейся.. макс, дерись!.. ну давай, добивай его.. давай, давай, мочи..

Чел дубасил меня по корпусу и в голову, прикрытую руками, а я все еще был на ногах. А затем до меня вдруг дошло: а ведь самое страшное-то походу прошло, удары-то эти вроде как не смертельные, терпимы вполне, хотя неприятно, сука, конечно.. И тут же провел резкую двойку – правой снизу и левой сбоку. Ничего получилось. Чел явно не ждал, он отпрянул и посмотрел на меня удивленно. Глаза его не смеялись теперь, скорее как бы наоборот.. Он как-то судорожно бросил вперед левую руку, пятясь назад. И мне всё стало понятно. Нам обоим в тот миг всё стало понятно… Я просто попёр на него. Он по-прежнему выбрасывал то левую, то правую, но как-то уже обречённо. А мне уже было пофиг. Я теперь даже почти и не уворачивался, шёл на него и, когда выходил на удобную дистанцию, вкладывал в удар всё, чем богат. Хор осипших глоток вокруг продолжает вопить:

– МоЧи!.. стоящих.. вон – стоящий!.. бей! бей! убей его на!.. вот здесь, здесь помогай… добивай давай!.. бей его, бей!.. Впер-Ё-Ёд! погна-а-а-ли!!

Он отступал, отскакивал, но не падал. Пятился, вдавив подбородок в грудь и выставив вперед локти. А я опять настигал его шатающуюся обмякшую тушку в светло-зеленой манишке, надёжно выцеливал и втыкал, втыкал, втыкал свои кулаки словно в старую разбитую грушу…

Следующей ночью

– Алё.. Слушаю вас..

– Почему ты мне никогда не звонишь?

– Что?..

– Почему ты никогда не звонишь?

– Но.. у меня нет твоего номера..

– Посмотри – он высветился у тебя на дисплее..

– Точно..

– Позвони мне…

Вселенная волею Создателя или же согласно физическим законам мироздания занимала отведённое ей пространство, и пространство это было бескрайним. Часть её с характерным набором небесных тел, для простоты именуемых звёздами, привычно созерцалась сквозь прозрачную атмосферу с поверхности планета Земля. Различные по яркости светила составляли разнообразные по форме и численности скопленья, устилая собою весь небосвод. Но в этот раз небо вдобавок ко всему бушевало грандиозными зелёными всполохами, вызванными некими магнитными возмущениями и известными как «северное сияние». Явление это, обычно наблюдаемое в полярных районах в ясную морозную ночь, случалось здесь регулярно. Белые, зелёные, а иногда и фиолетовые «небесные пожары» вспыхивали и гасли десятки раз за ночь, что мало кого удивляло, хотя бы потому, что здесь вообще было немного разумных существ. К тому же и ночи здесь длились по несколько месяцев.

Простиравшаяся внизу бело-серая пустыня, отражавшая своей снежно-ледяной бугристой поверхностью буйное цветение небосвода, на первый взгляд казалась незыблемой и застывшей. На деле же даже при полном безветрии пребывала она в постоянном движении и непрестанной трансформации. И оглядев её с достаточной высоты, можно было увидеть, как крупные и мелкие льдины, слагавшие этот псевдомонолитный ландшафт, где-то сходятся, налезают друг на друга, крошась и образуя подобные швам гряды торосов, а где-то расходятся, открывая через трещины и разводья чёрные участки несущей их океанской бездны.

Здесь была Арктика, полная пустоты, безразличия и тайны.

Продолжая созерцать в процессе ночного полета десятки обширных ледовых полей, сотни крупных льдин и тысячи льдин поменьше, каково было бы вдруг обнаружить, что на одной из них, вовлеченной среди прочих в эту сложную северно-ледовитую круговерть, навстречу звёздам испускают нездешний электрический свет фонари научной дрейфующей станции? Но ведь так всё и было! Около полутора десятков жилых и служебных строений, слагавших лагерь русской полярной станции «Северный Полюс – 42», возвышались посреди снежных застругов и ледяных хребтов, на год привнеся в этот край новые формы, краски и звуки. Домик, снабжённый флагштоком с государственным флагом, совмещал в себе функции камбуза и кают-компании, оправдывая таким образом наиболее крупные размеры и центральное положение в лагере. Вход в кают-компанию освещал самый мощный станционный фонарь, а из окон её лился яркий многообещающий свет. Внутри сидели лохматые и большей частью бородатые мужики. Ели, пили, звенели посудой, да почёсывали языки. Был ужин, и за столом находился почти весь станционный состав. До полного комплекта не хватало только дежурного механика да вечно опаздывающего гидрохимика. Из-за постоянных опозданий к приему пищи двадцатитрехлетнего гидрохимика Галкина на станции звали Герман (в миру его имя было Андрей). «Уж полночь близится…» – традиционно начиналось обсуждение его отсутствия за обеденным столом. Вот и теперь ужин уверенно клонился к чаепитию, когда за дверью послышался громкий топот отряхиваемых унтов. Через секунду-другую дверь распахнулась – на красном с мороза, поросшем щетиной широком лице возникшего в дверном проеме детины значилась довольная ухмылка. Он обвел жизнерадостным взглядом сидевших за столом бывалых полярников и, отдавшись клокотавшему в груди радостному возбуждению, не то спросил, не то констатировал:

– Жрёте, мать вашу!

Один из сидевших за столом сухой мужичок с острой татарской бородкой резко выпрямил спину, выгнул бровь и, метнув из глаз пару молний в направлении Германа, уже успел открыть рот, чтоб сказать пару ласковых, как рядом с ним вдруг кто-то хмыкнул, напротив, переглянувшись, прыснули ещё два бородача, и вот уже вся трапезная комната огласилась заразительным хохотом.

Дежуривший по лагерю механик Володя Меньжуев сидел в дизельной и наблюдал сквозь окно за первыми признаками зачинающейся пурги – по улице во всю мел поземок. Бродить по лагерю в такую погоду совсем не хотелось. Здесь же, в тепле, из окон открывался неплохой вид на кают-компанию, домик радио-метео, палатку океанологов, стоящий на постаменте деревянный туалет и домик начальника; на дальнем плане сквозь снежную пелену виднелось еще несколько палаток и эстакад с бочками.

Дверь сортира отворилась и красная лампа над ним, оповещавшая всех о присутствии внутри посетителя, погасла. Менжуев видел, как покинувший туалет начальник станции Валентин Кабалёв спустился по ступенькам с постамента, совершил несколько бодрых шагов в направлении своего домика, затем пару-тройку шагов не столь бодрых, потом остановился, развернулся, и опять в бодром темпе проделал тот же путь в обратном направлении, вновь оказавшись за дверью уборной.

Механик Меньжуев, потратив несколько секунд на осмысление ситуации, встал, надел шапку и куртку и вышел из дизельной. Но через несколько секунд вернулся, снял со стены карабин и вышел опять.

Одна пара рук окунала грязную тарелку поочередно в один за другим три таза с различной по температуре и мутности жидкостью, рожденной растопленным снегом с добавлением горчичного порошка. А вторая пара рук принимала у первой уже вымытую таким образом тарелку и обтирала ее большим полотенцем. Первая пара рук служила бывалому полярнику океанологу Лёхе. Сегодня он нес дежурство по камбузу. Помогал припозднившийся Герман.

– Ну, ты, старик, молодец!.. Как, ты сказал там? Что, етит вашу, жрёте?! – зашелся в гомерическом уханье Лёха, едва не выронив только что вымытую тарелку.