Библиотека современной литературы. Выпуск 4

– Кость, так она не сможет принять! Это значит, я буду сидеть там часами, терпеть её телепередачи. Она толком даже не общается. Либо ноет, либо телек смотрит.

Костя нахмурился:

– Ну и нечего сидеть! Наталье Васильне будем платить чуть больше, и она будет приходить чаще.

– Шутишь? Она её ненавидит! Выставила её после нашего отъезда!

Костя после ада, который они пережили, живя втроём, пытался быть осторожным в выражениях, чтобы лишний раз не ранить Тоню, но не выдержал:

– Скажите, пожалуйста! Мадмуазель изволит выбирать! Это потому, что ты даёшь ей выбор!

Заметив страдальческое выражение на лице жены, примирительно закончил:

– Ладно, не дуйся. Ты сегодня должна быть самой красивой девушкой в компании! Заметь, это не предупреждение, а констатация факта!

Ужин был организован в одном из старейших отелей города. Бережно отреставрированное помещение, старинная мебель, белые скатерти и свечи, вино из местных виноградников – всё настраивало на мирное и расслабленное общение. После нескольких дней напряжённой работы коллеги Кости были оживлены и полны надежд и планов на вновь открывшиеся перспективы в компании. Тоня в новом платье, которое успела купить днём, удостоилась многочисленных комплиментов и была приятно возбуждена. Комплименты кружат женщине голову лучше вина. И Тоня действительно, хоть и отказалась от вина, слегка захмелела от атмосферы этого старинного замка, превращённого в отель, от взрывов смеха, от ощущения того, что она красива, что она в чудесном новом платье, что рядом Костя, который смотрит на неё таким любящим взглядом…

После ужина весёлой толпой вышли на прохладный воздух и решили немного прогуляться по набережной. У кафе, где она познакомилась с Ириной Сергеевной, вдруг включился вайфай, и она решила позвонить Наташе, чтобы показать ей ночное море и мерцающую лунную дорожку. С учётом разницы во времени Наташа не должна была ещё спать.

Она ответила сразу.

– Наташ, смотри, как красиво! – Тоня повернула камеру к морю.

– Да-а-а-а, чудесно. Помнишь в Анапе?

– Да, да! Наша последняя поездка!

– Ну почему последняя, дай Бог, ещё поедем!

– Да, да, обязательно поедем! Только… не скоро теперь. У нас будет малыш, а с ним далеко не уедешь…

Наташа молчала.

– Наташ? Ты слышала, что я сказала?

– Да слышала, слышала! Почему не уедешь-то? Все едут, и вы поедете! Делов-то: подгузник надел, в переноску посадил и поехал!

Тоня счастливо засмеялась.

– Ты когда возвращаешься-то?

– Через два дня буду у тебя, отпразднуем! Я тебе купила моднючую оправу и куртку! И шаль!

– Голос у тебя счастливый, это хорошо. Ты это… береги себя. Скажи этому своему, чтобы не давал тяжести таскать!

– Он знает, не даёт, – Тоня снова залилась смехом. – Я тут познакомилась с его коллегами. Такие классные, Наташ! А посмотри ещё на отель во-о-он там, на горе! Видишь замок? Мы там сегодня ужинали. Было так красиво!

– Ты под ноги смотри себе, сейчас навернёшься, дурёха! Жду тебя! Скучаю, деточко!

Тоня улыбнулась. Так называл её отец. И редко, в минуты нежности – Наташа.

Тоня побежала догонять ушедшую вперёд компанию и замедлившего шаг Костю.

4

Телефон вибрировал целую вечность. Костя, уходя, выключил звук, чтобы ничто не помешало Тоне выспаться после тяжёлой, изнурительной головной боли. Без спасительной таблетки боль постепенно набирала силу и вылилась в нескончаемый, изнуряющий, сверлящий, гудящий, пульсирующий шар, заполняющий всю черепную коробку, не оставляющий ни на минуту, ни на секунду. Боль без просвета и надежды на улучшение. На второй день Костя обзвонил всех знакомых, всех знакомых знакомых и, наконец, нашёл мануальщика, который согласился принять пациентку с ранним сроком беременности. А до прихода чудо-доктора перепробовал все допустимые народные средства: от горячей ванны для рук до компрессов с разными диковинными продуктами. От запаха некоторых Тоню выворачивало, при этом боль становилась ещё острее и невыносимее. На третий день пришёл доктор, поработал с шеей и спиной, и боль слегка отпустила. Костя, осунувшийся, небритый, свалился рядом и уснул до утра. А утром тихонько собрался и пошёл ненадолго на работу.

Телефон вибрировал. Тоня выныривала из тяжёлого сна, но не могла дотянуться до тумбочки за телефоном и снова проваливалась в сон.

Потом в дверь позвонили, постучали, ещё раз позвонили…

Через неопределённое время на край кровати кто-то сел. Тоню взяли за руку чьи-то чужие прохладные руки в кольцах. Тоня повернулась и открыла глаза.

– Ирина Сергеевна?

– Ну наконец-то, моя дорогая! Я принесла тебе сладкого чая. Давай попробуем немного попить?

Тоня не могла сосредоточиться и понять, сон это или реальность.

– Давай, деточка, я подставлю тебе вторую подушку…

– А… а где Костя?

– Костя на работе. Не переживай, я сама вызвалась посидеть с тобой, чтобы он мог спокойно работать.

Тоне было неловко.

‒ Ну что же он вас так стеснил…

Ирина Сергеевна взяла её за руки и твёрдо сказала:

– Так, девочка! Сейчас же бросаешь эти глупости и воспринимаешь меня как друга! Костя сейчас очень нужен Борис Глебычу, поэтому мне нужно, чтобы ты была здорова и он был в состоянии работать. Скажи, у тебя раньше были такие приступы?

Она протянула Тоне ложку со сладким чаем.

– Да, но я спасалась обезболивающим. Не давала боли разыграться.

Тоня выпила чай. Он неожиданно показался ей очень вкусным, хотя она ожидала, что снова затошнит. Она взяла чашку из рук Ирины Сергеевны и залпом выпила весь.

– Спасибо, Ирина Сергеевна!

‒ Ируся, меня все зовут Ирусей. И ты можешь.

Она тепло улыбнулась:

– Мы же друзья?

Тоня присела в кровати.

– Я, пожалуй, приму душ и приведу себя в порядок. Надо позвонить Наташе. Она, наверно, беспокоится.

Ируся мягко отняла у неё телефон.

– Сходи прими душ. Я приготовлю поесть, потом позвоним. После обеда.

О Тоне давно никто не заботился, она послушно встала и пошла в ванную.

Никак невозможно было представить Ирусю, варящую суп у неё на кухне. Но тем не менее суп выглядел отменно.

– Что, не верится, что я умею хозяйничать? – насмешливо сказала Ируся, видя Тонино изумление перед накрытым столом. ‒ Ты права, я его просто разогрела, а готовили его в моём любимом ресторане. Поешь, тебе нужно подкрепиться. Ради ребёнка. А потом я отвезу тебя к Наташе.

Тоня потянулась за телефоном. Но Ируся остановила её руку.

– Ешь, деточка, успеешь.

Тоня поела и вскочила, чтобы помыть тарелку. Ируся взяла её за руки и усадила напротив.

– Антония… Тонечка, сейчас мы поедем к твоей сестре. Но она не дома. Она в больнице.

– Что случилось? – сердце забилось часто-часто, Тоня отняла руки и стала одеваться, не совсем понимая, что и как на себя натягивает.

– Тоня… Мне нужно, чтобы вы сели и послушали меня…

– Что, что случилось? Мы давно не были на обследовании, это моя вина…

– Вашей вины нет ни в чём. Я хочу, чтобы вы это уяснили и запомнили. Дело в том, что Наташа показательно вскрыла себе вены.

– Что? Что значит показательно?

Тоня упала на стул.

– Это когда человек не стремится умереть, но стремится убедить близких, что он хотел себя убить. Тонечка, ничего страшного не случилось. Она это сделала прямо перед приходом сиделки. Она её вызвала сама.

Тоня вскочила со стула:

– Поедем, мне нужно её увидеть! В какой она больнице?

Ируся встала и накинула шубу.

– Дайте мне руку! Вы побледнели, я боюсь, вы упадёте!

Взявшись за руки, они спустились и сели в Ирусину машину с водителем.

– Зачем, зачем, зачем…

– Я, конечно, не знаю вашу сестру. Но боюсь, это манипуляция.

– Но зачем сейчас? Всё же было хорошо! У нас будет малыш…

– Это у вас будет малыш. И она перестанет быть единственной, о ком вы заботитесь.

– Но это же глупо! Она моя единственная родная душа! Больше у меня никого нет!

– У вас есть Костя. У вас скоро будет ребёнок. Вы не одна.

– А она подумала, что теперь будет одна…

– Не плачьте, всё образуется. Вот мы и прибыли…

Тоня выпрыгнула из машины и побежала в справочную.

– Девушка, пожалуйста, Пятибратова в какой палате?

– А вы кто ей будете?

– Сестра…

– Документы.

Тоня протянула паспорт.

– Вы Купцова!

– Я по мужу.

– Не положено, она в реанимации. Туда пускают только близких родственников!

– Так я же сестра!

Каменное лицо регистратора изменилось, как только к стойке царственной походкой приблизилась Ируся.

– Тонечка, ну куда же вы бежите? Нам пропуск, милочка!

Регистратор молча выписала два пропуска и протянула Ирусе.

Перед отделением стояла та самая старуха-соседка.

Увидев Тоню, старуха с воинственным видом бросилась навстречу.

– Ну что, добилась своего? Угробила сестру-то?

Тоня от неожиданности остановилась на полпути, не пытаясь даже обойти её.

– Что такое? Кто эта женщина, Тоня?

– Наташина соседка…

– Слушайте, соседка, идите отдохните. Иначе придётся и для вас вызвать психиатра.

Тоня повернулась к Ирусе:

– Ей вызывали психиатра?

– Всем вызывают, всем несостоявшимся самоубийцам. Надевайте халат, я вас подожду тут.

Бесформенное тело Наташи под одеялом казалось грудой тряпья. Асимметричное лицо осунулось, пожелтело. Из-под полуоткрытых глаз вытекли две слезы.

– Прости меня…

– Дурочка, это ты меня прости! Мне нужно было как-то тебя оповестить, что я болею и приду позже.

– Прости меня, дуру. Я люблю тебя.

– Наташа, родная, я тебя тоже очень люблю! Ты скоро выздоровеешь, и мы с тобой будем растить нашего малыша!

– Малыша… Только бы он не был таким, как я…

– Наташ, мы будем любить его любого, как любим тебя.

– Я уродец. Нет, не перебивай! Я уродец не только внешне. Я наплела своим соседкам, что ты присвоила наследство, что ты отняла у меня всё.

– Какое наследство, Наташ?

– Квартиру… Я хотела лишь внимания, интереса… Они ходили ко мне жаловаться на своих, и я тоже… жаловалась. Хотя мне не на что…

Из-под век забегали ручейки…

– Простишь?

– Наташенька, за что прощать? Ну сказала и сказала. Тебе нужны были друзья, общение… Ну такие тебе попались, что же поделаешь? Вернёмся и всё расскажем.

– Я не вернусь. Тоня. С моей болезнью живут максимум до пятидесяти. Я живу уже больше. Благодаря маме, папе, твоим заботам… Не знаю, чем я заслужила таких родных… Мама перед смертью попросила меня заботиться о тебе. Меня! Заботиться о тебе! Она знала, какой дрянью я могу быть. Она понимала, что их деточко нуждается в старшей сестре, а я вела себя, как ребёнок. Капризный, капризный и испорченный… ребёнок…

Наташа выдохлась и замолчала. Только слёзы лились и лились из-под полузакрытых глаз.

Тоня взяла её перевязанные руки и прижала к груди.

– Наташечка, мы всё это переживём. Не плачь…

– Тоня, я должна успеть сказать им, что я врала. Я, понимаешь, поддалась. Когда они говорили, во мне какая-то злость поднималась. Сама не пойму, из-за чего. Вы так много для меня сделали, ты и Костя. Я помню, я понимаю…

– Вы – сестра Натальи Петровны? – послышалось сзади.

Тоня повернулась к медсестре со шприцом в лотке.

– Да, да, – сказала она, вытирая слёзы.

– Доктор велел зайти к нему. Я поставлю ей успокоительное.

Тоня робко постучалась в дверь ординаторской.

– Проходите! Вы родственница Натальи Петровны?

Немолодой доктор с прокуренными до желтизны седыми усами пригласил её в ординаторскую.

– Да, я её сестра.

– Сестра? Родная?

Тоня кивнула.

– Вы очень молоды…

– У нас разница в возрасте почти двадцать пять лет. Она ранний ребёнок, я – поздний.

– Тогда понятно… Следовательно, вам около тридцати.

– Да, двадцать девять.

– Вы единственный опекун сестры?

– Да… Наши родители умерли лет пять назад: сначала отец, потом очень скоро за ним мама. Они всю жизнь были вместе и ушли тоже вместе.

‒ Да, тяжёлую ношу они вам оставили…

– Ой, нет, совсем нет! Наташа не всегда была такой. Она очень изменилась после смерти родителей и моего замужества. Ей не хватает общения. И я не могу уделять ей столько времени, сколько родители…

– Но вы и не сможете одна заполнить собой место, которое было заполнено тремя людьми.

– Ой, совсем не тремя! Папа преподавал в вузе, мама – в музыкальном училище. У нас всегда было очень много гостей: студентов, коллег родителей, друзей. Потом мы остались с ней одни. Ну, друзья нам, конечно, помогали. Но это было совсем не то. Потом, спустя три года, я вышла замуж, и Наташа стала дико ревновать меня к мужу. После нескольких неприятных сцен мы решили разменять нашу и Костину квартиру и купить две поблизости друг от друга. Оборудовали её квартиру всем, чем можно. Чтобы она смогла жить самостоятельно. Наша до сих пор, кстати, даже не отремонтирована. Взяли сиделку, прекрасную, интеллигентную женщину, чтобы она могла помогать ей, когда я не могу быть рядом. Но, доктор, я не могу разорваться. Я стараюсь.

– Да вы не плачьте. Я всё понимаю.

– Конечно, я не могу так заботиться о ней, как мама с папой…

– Но вы и так прекрасно о ней заботились, судя по всему. Не знаю, говорили ли вам, что с её диагнозами редко кто доживает до сорока лет.

Тоня кивнула.

– Так вот, ей пятьдесят три. И если бы не эта глупость, совершённая ей, её состояние не вызывало бы опасений. Мы её вытащили. Но вы должны быть готовы к неизбежному. И когда это случится, мы не знаем. У вас есть пожелания?

– Доктор… Она очень хочет увидеть своих подруг. Для неё важно с ними объясниться.

– Да вы увезёте её отсюда живой, не переживайте! Но ладно, я разрешу, пусть объясняется.

Доктор подошёл и неловко похлопал по плечу.

– Ну, не расстраивайтесь вы так, поберегите и себя… Тяжёлая, тяжёлая досталась вам ноша…

Мартовское солнце искрилось на выпавшем с утра глубоком снеге. Водитель Ируси вытащил из багажника коляску и осторожно усадил в неё Наташу. Дорожка до подъезда была завалена снегом, и он, следуя инструкциям Ируси, довёз её до подъезда, где её встретили соседки.

– Ну ты это, езжай, отдохни, – сказала та, что помоложе. – Мы ей поможем. И это… не тащи больше сумки эти… в твоём положении. Что нам, сложно пакет ей лишний с собой дотащить? Иди, иди, еле на ногах стоишь…

Тоня нерешительно посмотрела на Наташу.

‒ Иди, деточко… Я не одна. Если что, позвоню…

Чужие

Антон встал, отряхнул с колен крошки и пошёл к двери.

– Я зайду к тебе на следующей неделе. Решим, что делать с домом.

– То есть «что делать»? Я здесь живу вообще-то.

– Кхм-м…

– Ты никогда не умел есть аккуратно. Отряхни свитер.

Антон стал смахивать крошки со свитера.

– Хлеб этот дурацкий… Подумай, зачем тебе такой большой дом? Ты бы купила квартиру в городе. Там всё будет рядом. И работу найдёшь поприличнее.

– Антон, мамы нет всего девять дней…

– Мамы нет. А мы есть… Ладно, отдыхай, трудный был день. Потом поговорим…

Дверь за ним захлопнулась с громким стуком, от которого Лена вздрогнула.

Она встала и начала убирать со стола. Гостей было мало. Мать так долго болела, что все были готовы к её кончине. И если на похоронах и поминках ещё были люди, то на девять дней пришли только сваты и две её древние подруги.

Помыв посуду и убрав остатки угощения, Лена налила себе рюмку, выпила, чтобы не думать о том, что сказал Антон, и пошла спать.

Но нормально поспать не удалось. В поверхностном сне приходили обрывки воспоминаний: то о болеющем Антоне, с которым мать месяцами лежала в больницах и санаториях; то о тихо спивающемся отце, который умер незадолго до её шестнадцатилетия; то о муже, которому надоела их вечная тряска над Антоном, и через пару лет он просто собрал вещи и ушёл; то суета с похоронами. Встав утром с головной болью, Лена поругала себя за вчерашнюю рюмку, заварила кофе и села думать о своей будущей жизни.

Клеёнка на столе выцвела и потрепалась в углах. Сиреневые когда-то цветы превратились в чернильные бесформенные кляксы. Особенно в том углу, где она чаще всего сидела, раскладывая пасьянсы, пока мать под действием лекарств впадала в забытьё. Лена подняла взгляд от чашки и как будто заново увидела старую кухню: с отклеившимися обоями, пыльными тарелками на стене, шкафчиками с провисшими дверями, разномастной посудой и колченогим стулом по ту сторону стола.

«Боже, во что я превратилась? Эта кухня, как я, старая, уродливая, никому не нужная…»

Впервые за последние годы ей захотелось посмотреть на себя не мельком, в зеркале ванной, а подробно, в свете дня, рассмотреть, что осталось от той Лены, которую она видела ещё до болезни мамы.

«В спальне где-то было маленькое зеркало», – Лена бросилась в спальню матери, где не была ни разу после её смерти.

Обойдя аккуратно убранную кровать и стараясь не смотреть на неё, Лена подошла к комоду и стала сначала осторожно, передвигая аккуратно сложенные стопки старого белья, искать небольшое зеркало в пластиковой рамке с ножкой. Затем, почему-то разнервничавшись, стала швырять содержимое ящиков на кровать. А потом, вытаскивая ящики, стала вытряхивать их на постель, пока среди вороха пахнущего мылом белья не увидела коричневый ободок зеркала. Схватив его, она вернулась на кухню, поставила его на стол. Вытащив табуретку из-под стола, она уселась напротив зеркала и, заробев почему-то, закрыла лицо руками.

При тусклом свете ванной, в которой она смотрелась в зеркало по утрам, седина была не так заметна, как при свете дня в маленьком зеркальце у окна. Лена распустила волосы. «Надо звонить Мише», – нехотя подумала она. Миша, бывший муж, работал парикмахером в одном из модных салонов. «Стилистом!» – поправила себя Лена и улыбнулась. Несмотря на нелепое расставание, они продолжали поддерживать отношения. Впрочем, отношениями это трудно было назвать. Он звонил раз в полгода, спрашивал, как дела, рассказывал про свои и всё время поправлял её, когда она называла его парикмахером. «Я стилист, Лена. А парикмахер – это ваш дядя Володя на остановке».

«Никакой он не наш, просто знакомый», – привычно поправляла его Лена.

Дяди Володи не было в живых уже лет десять. Но ей почему-то не хотелось говорить об этом с Мишей. Их разговор напоминал доклад Миши за отчётный период. Лена молча слушала. Он рассказывал о своих женщинах, потом про жену, про пасынка, про родителей. Лена поддакивала. И никогда не перезванивала.

Она даже не была уверена, что сохранила в телефоне его номер.

Найдя телефон, она проверила недлинный список контактов и нашла Мишу.

«Ой, он, наверно, работает», – запоздало подумала она уже после первого звонка. Но Миша ответил сразу.

– Лена? Что случилось?

– Привет! А почему ты решил, что что-то случилось?

– Смеёшься? Ты мне позвонила впервые за чёрт знает сколько лет!

Лена рассматривала себя в зеркале. Лицо почти не постарело. Не было ни морщин, ни пятен. Немного отёчные веки и слегка поплывший овал. «Для сорока лет неплохо», – подумала она.

– Лена, почему молчишь?

– Мама умерла…

– О господи! Когда?

– Вчера было девять дней.

– Напугала. Я подумал, только что. Соболезную. А почему не позвонила?

«Глаза у меня серые. Может, попробовать покраситься в брюнетку?» – думала Лена.

– Впрочем, можешь не отвечать. Я всегда был для тебя чужим.

«На контрасте будет интересно смотреться. И блузку купить цвета фуксии ещё».

– Так ты чего звонишь-то?

– Я тебя не отрываю?

Миша вздохнул:

– Отрываешь, конечно…

– Тогда я быстро. Можешь меня покрасить?

– Покрасить? Сегодня?

– Ну необязательно. На днях… Я приеду в … салон.

– Смотри-ка! Научилась салоном называть парикмахерскую, не прошло и пятнадцати лет…

Лене показалось, что он горько улыбнулся. Хотя она вряд ли представляла, что значит «горько улыбаться». Но она знала, как выглядел Миша, когда так улыбался.

– Ты знаешь, Миш, и дядя Володя умер.

– О господи, Лена! Ты решила и меня убить своими утренними новостями? Когда?

– Лет десять назад…

Миша молчал.

– Так я приеду?

– Нет, дорогая. Никуда ты не приедешь. У меня запись до лета. Это я приеду. Когда?

– Когда найдёшь местечко в своём плотном графике.

– Не ёрничай.

– Не ёрничаю. Мне неудобно, что я тебя отрываю.

– От чего ты меня отрываешь, Лена?

– От работы, от семьи. Я же после работы потащу тебя в такую даль…

– Вдаль она меня потащит… А ты в курсе, что твой посёлок уже почти в черте города? И что я еду не на электричке, а на машине? А? Спящая красавица…

– Давно уже не красавица, – вздохнула Лена.

– Да… И не от кого меня отрывать. У меня нет семьи.

– Ох, развёлся? Давно?

– Да год уже…

– Подожди, ты целый год мне не звонил?

Миша снова вздохнул.

– Ты даже этого не заметила. Ладно, приеду завтра вечером после работы. Приготовь чего-нибудь поесть, я буду голодный.

Лена затрясла головой, как будто он мог её видеть:

– Да, да, конеч…

Звонок прервался.

«Завтра вечером… Надо попробовать разгрести хлам. Давно он тут не был…»

Лена вернулась в спальню матери и начала разбирать вещи, вываленные на кровать. «Наверное, нужно отобрать хорошие и отвезти в церковь, а изношенные выбросить. Но как? Если они всё ещё пахнут ею?» Отчаяние и горе, когда мать заболела, с годами превратились в тупое ожидание неизбежного. Но сейчас горе снова затянуло её в свою воронку. Отсутствие матери ощущалось холодным сквозняком по непокрытой спине.

Вспомнилась не та истощенная и страдающая от болей старая женщина, а молодая, красивая, искрящаяся радостью мама ещё до рождения Антона. И отец…

С рождением Антона всё поменялось. Мама спасала, отец закрылся и тихо спивался, а она… Она поддерживала мать, отца, Антона…

Лена плакала, машинально складывая вещи в две стопки, не понимая, кого она оплакивает: мать или себя. Она вдруг осознала, что, по сути, с рождением Антона она стала сиротой. Взрослая маленькая девочка, вся жизнь которой была посвящена здоровью брата. Ни семьи, ни детей… Сначала Антон, потом, когда он наконец вырос и захотел жить с этой своей Катей, заболела мама…

Плотный белый конверт она заметила в стопке постельного белья, которое с незапамятных времён хранилось в нижнем ящике на «особый» случай. Что это был за случай, никто не знал. Наверное, приезд каких-нибудь дорогих гостей, которые так никогда и не приехали, так как мало кто захочет приехать в гости в семью с больным ребёнком и пьющим отцом семейства.

«Странно, что я ни разу не видела этого конверта… Хотя кто убирался в этом ящике после её болезни?»

Лена принесла нож и аккуратно вскрыла конверт. Это были документы. Свидетельство о браке, о разводе родителей, о признании отцовства, завещание отца…

<…> Миша постарел, но не изменился. Всё такой же наивный, открытый взгляд уже выцветших голубых глаз и робкая улыбка.

«Никогда не скажешь, что он модный стилист и общается со сливками общества», – подумала Лена.

– Ну привет! – Миша нерешительно обнял её. – Соболезную…

– Спасибо… Проходи, я там тебе голубцы сварила, как ты любишь… любил, – поправила она себя.

– О, голубцы! – оживлённо потёр руки Миша, направляясь в ванную… – Почему любил-то? Я и сейчас люблю…

– Ну, мало ли… Ты сейчас общаешься в других кругах. Может, ты теперь эту… фуа-гра полюбил…

– И фуа-гра полюбил, – улыбнулся Миша. – Но от домашней еды никогда не откажусь.

Миша с любопытством оглядывался по сторонам.

– Как будто в машину времени попал. Я смотрю, вы тут ничего не изменили…

– А кто должен был менять, Миш?

– Ты, Антон…

– Антон ушёл жить с Катей незадолго до болезни мамы. А мне, знаешь ли, было не до этого. И зарабатывать было нужно, и за мамой ухаживать…

Миша ладонью провёл по её щеке.

– Поседела…

– Да, непросто было. Но ты же меня починишь?

– В лучшем виде! Сейчас доем и начну, – улыбнулся он, усаживаясь за стол.

– А что, Антон не мог обои поклеить?

– Ой, да когда ему было? И вечно денег не хватало.

Миша усмехнулся:

– А чего это ему не хватало-то? Он вроде неплохо зарабатывает…

Лена поставила тарелку и посмотрела в глаза Мише.

– Вы что, с ним общались?

Миша отвёл взгляд:

– Ну не то чтобы общались, но знаешь, Москва – большая деревня. А он не последний человек в профессии.

Лена села напротив:

– То есть ты точно знаешь, что Антон хорошо зарабатывает?

– Ну точно не знаю, конечно. Я же в карман к нему не лезу. Но специалист его класса должен получать не менее полумиллиона в месяц.

– Что? Полумиллиона?

Лена сидела, ошеломлённая этой суммой. Невероятной, невозможной…

– Он вам что, совсем не помогал?