скачать книгу бесплатно
Мать засовывала в мешок обычный походный обед: хлеб, сало, домашний сыр. Недовольно посматривая на немногословного супруга, впервые в жизни молчала.
Надо было, на свою беду, Ане пораньше встать из-за стола. Знала бы она, что дождись она меня, в её жизни было бы всё иначе. Но тогда сестрица спешила. Её ждал Фёдор.
– Я пошла! – бросила мне сестра.
– Ну, подожди минутку, – попросила я.
– Нет, капуша! Ты и портфеля ещё не собрала, – сказала Аня и скрылась за дверью.
Так Анюта встретилась с Гришкой.
Его чёрные, острые как нож, глаза вонзились в дочку местного участкового. Могу себе представить, с какой жадностью во взгляде он провожал Аню. И её смущение от этой роковой встречи. Моя сестра хоть и была бойкая и за словом в карман не лезла, но Гришка одним только взглядом заставлял замолчать. В его глазах было что-то такое, отчего страх начинал разъедать тебя изнутри. Тонкие губы кривились не то в усмешке, не то в оскале. По этой улыбке я никогда не могла угадать: доволен ли он. Григорий Коршунов был человеком размытых граней. В нём было столько же доброты, сколько и жестокости. Сильный, смелый, честный, рвущийся всегда вперёд Гришка с одной стороны и хитрый, двуличный, злопамятный с другой. Ни в одном человеке вы не найдёте так много противоречий, как в Коршунове. Он стал и спасением, и проклятием для нас.
Новый ухажёр Анюты всегда добивался своих целей. В то утро он захотел мою сестру. Захотел её так сильно, что перешёл к решительным действиям вечером того же дня. Капитан НКВД не встретил Аню с работы, как скромный Федька. Григорий пришёл на работу к моей сестре. Развалившись на стуле, сказал:
– Собирайся, мы идём в кино. Не знаю, что показывают в вашем кинотеатре, но это не имеет значения, – так он дал понять всем, что теперь эта красавица его.
Сестра возмутилась. Идти с синей фуражкой ей не хотелось. Что скажут люди? И Федя? Только Гришку мнение окружающих не волновало. Идя рядом с ним, сестра не поднимала глаз с земли. Такие вольности её любимый и наедине не позволял, а наглый ухажёр взял под руку Аню, вышагивая походкой победителя. Возле калитки провожатый полез целоваться, на что моя сестра отвесила ему звонкую пощёчину.
Он тёр горящую щёку и глазами провожал убегающую дочь участкового. Наверно, именно в тот вечер Коршунов решил, что такая гордячка достойна стать его женой.
День, когда Григорий Коршунов пришёл свататься настал после майских праздников. Сватов с ним не было. Он всегда плевал на традиции, считая их пережитками прошлого.
Мы ужинали, когда собака залаяла. Уже тогда я заметила, как сестра сильно сжала ложку в руке. Её пальцы побелели. А когда раздался стук в дверь, сестра и вовсе дёрнулась.
– Эй, хозяин! Открывай! – больше приказ, чем просьба.
Анька побледнела. Домогательства НКВДшника разругали её с Федькой. По городу гуляли слухи, что она запудрила голову одному, а теперь и за другого принялась. Многие отворачивались от Ани. Мол, если бы хвост сама не распушила, то и ничего бы не было.
Зависть. Их всех душила обычная зависть. Гришка красавиц и завидный жених. Вот народ и обозлился на Аню. Всё лучшее ей. Как всегда! Так считала одна половина города, а другая половина просто презирала мою сестру. Репрессии коснулись уже многих в Сенно. Только пока наш двор обходила эта беда. А тут ещё и синяя фуражка за Анькой бегает. Вот как не возненавидишь девку после этого? Большое спасибо, можно сказать, и тёте Зине Ермашкевич. Эта скандальная сплетница на славу постаралась, разнося по городу, что Аня недолго выбирала между Федькой и Коршуновым. Её-то можно понять. Фёдор у тёти Зины один-единственный остался. Когда брата на войне с поляками убили, а его жена через год от простуды умерла, Федю она забрала к себе. Жалко тётке было племянника. Очень мучился Фёдор от любви к дочке участкового. Вот она и бегала по городу, ругая мою сестру последними словами.
Отец открыл дверь гостю. Гришка вошёл и тут же без приглашения уселся за стол. Он уже чувствовал себя членом нашей семьи.
– Семён Прохорович, Анастасия Николаевна, – пытался быть вежливым, – я люблю вашу дочь Аню и хочу на ней жениться.
Мать прижала ладони ко рту. Сестра сидела, как в воду опущенная. Она даже дышала через раз. Я и Коля потупили глаза, боясь посмотреть на Гришку. Не растерялся только отец.
– А она? Она любит тебя? – спросил он.
– Полюбит, – жёстко ответил жених.
– Аня, ты пойдёшь за него? – отец как-то нерешительно задал это вопрос.
Сестра вскочила и убежала в другую комнату. Оттуда послышались сдавленные рыдания. Я побежала к ней.
Гришке не отказали. Отец сказал, что только Аня вправе решать. Жених пообещал зайти завтра за положительным ответом. Других ответов такие люди не признают.
Сестру успокаивали долго и всей семьёй.
– Не пойду! Не люблю я его! – словно заведённая повторяла она.
Мать стала кричать на непослушную дочь.
– Пойдёшь! О себе не думаешь, так о брате с сестрой подумай! Что с ними станет, когда нас заберут!
Тут уже вмешался отец. Всё это время тихо стоявший в стороне.
– Хватит! Ей решать, Настя!
– Ей решать?! – взорвалась мать. – Ей? Она-то, решит! За Федьку выскочит. А потом что? Ты глаза-то разуй! Сколько соседей уже ночью увезли! И за нами приедут!
– Не говори глупости. Они враги, – начал было оправдываться отец.
– Враги? Ой, Семён! И старый профессор тоже враг? Врач он был хороший, но не враг. А ты, – грозно посмотрела она на старшую дочь, – думай прежде, чем отвечать.
– Я не люблю его, мама, – вытирая опухшие глаза, прошептала Аня.
– Любовь, вообще, глупости.
Закинув кухонное полотенце на плечо, мать ушла. Май, а огород пустой стоит. Не порядок. Соседи и так на неё пальцем тычут, за глаза называя плохой хозяйкой.
На следующее утро Аня дала ответ Гришке. Она станет его женой.
ГЛАВА 3. Свадьба
Свадьба выдалась невесёлой. По крайней мере, для нас. С нашей стороны пришло всего несколько человек. Они сидели хмурые и почти ничего не пили. Да и повода для радости не было.
«Как-то не по-людски всё это», – шепталось старшее поколение.
А ведь, и правда. Не было выкупа невесты. Подружки не загадывали жениху замысловатых загадок на пороге дома. Мы не ехали на бричках к ЗАГСУ, громко распевая песни под гармонь. Никто не перекрывал дорогу молодым, требуя в шутку отступных.
Да и предсвадебной суеты тоже не было. Мать быстро собрала приданое. Скудное. А что соберёшь за две недели? Подушки, одеяла, кухонную утварь. Самый дорогой атрибут приданого в бедненькой кучке стал мамин английский сервиз. Она его очень берегла. Всё-таки память о былых временах. Ну, и машинка Зингер, купленная бабой Таей ещё до революции. Аня шить не любила, но мама решила: дети пойдут, придётся и пошить.
Сестра выходила замуж, как положено невесте, в белом платье, но без фаты. Как же нам далось это злополучное платье. Аня заливалась слезами на примерках. Наверное, поэтому у соседки получилось простенькое платьице в пол, без оборок и бантов. Милица Кривиличка пыталась разбавить скукоту хотя бы красивой фатой. Но, когда сестра посмотрела на себя в зеркало, то тут же сорвала фату.
– Ты что, Анюта? Так красивее, – ахнула подружка.
Аня сжала в кулаке белый прозрачный символ невесты и сказала:
– Без фаты.
Потом медленно разжала пальцы и белоснежная фата упала на грязный пол Кривилички. Соседка хоть и была портниха от бога, но чистоплотностью хозяйка похвастаться не могла.
– Чай не в гроб ложишься, а замуж идёшь, – уже со злобой в голосе сказала Милица.
Смотреть на свои труды, валяющиеся под ногами Ани, она не могла. Две ночи Кривиличка создавала такую красоту, а тут её под ноги бросают.
– А тебе ли не знать?! – огрызнулась Аня, стаскивая с себя ненавистное белое платье.
– Ну, не урод же он, Аня, – сказала Милица, помогая ей снимать платье.
– Раз он тебе так нравится сама за него и иди! – не унималась сестра.
– Пошла бы, так тебя же позвал, – расправляя платье, недовольно буркнула портниха.
– Я этого не желала! – опять заплакала сестра, закрыв ладонями лицо.
– Аня, прости меня, дуру! Я не хотела тебя обидеть. Ты же Федьку любишь, – виновато прошептала Милица.
Прижимая снятое свадебное платье к себе, она подошла к подруге, чтобы утешить. Только моя сестра отступила. Утёрла слёзы и, посмотрев на Милицу исподлобья, прошипела:
– Хотела. Обидеть ты хотела.
– Аня…
Милица попыталась обнять подругу, но та оттолкнула её. Набрасывая по дороге халат, сестра выбежала из дома. Милица не кинулась вдогонку. Вместо, этого она приложила к себе свадебное платье и, рассматривая отражение в зеркале, спросила меня:
– Как думаешь, оно мне больше идёт?
Платье действительно шло Милице. У соседки горели глаза, румянились щёки, и платье только сильнее подчёркивало её здоровую красоту. И Ане оно бы тоже пошло, если бы моя сестрица не морила себя голодом. А ещё эти бесконечные потоки слёз смыли румянец, придав лицу некую серость. Иногда мне казалось, что Аня начинает превращается в тень самой себя. Наверное, поэтому я соврала Милице и чужие свадебные платья примерять нельзя.
– Нет, совсем не идёт.
– Да врёшь ты всё. У меня глаза есть, – вертясь у зеркала, проворковала довольная Кривиличка.
– Так, что же спрашиваешь? – съехидничала я.
– По привычке. Аньке тоже бы пошло, если бы попусту не убивалась.
В этот день я сделала для себя важное открытие: дружбы между женщинами как таковой нет. Мы можем часами трепаться о моде, мужьях, детях, еде, свекровях, но дружить мы не умеем. Наши отношения построены на лицемерии и желании посплетничать. Выслушивая проблемы одной подружки, мы искусно сочувствуем ей. Но, как только встречаем другую подружку, мы рассказываем самые сокровенные тайны предыдущей. Заметьте, это всё мы делаем не со зла, а просто из-за желания излить переполняющие нас эмоции. Так мы сами порождаем сплетни. Сплетни губят наших подруг. Губят нашу дружбу. Нередко мы завидуем своим подругам. Завидуем их успеху. Завидуем их мужьям. Завидуем их семье. Завидуем всему, чего нет у нас. Мы даже примеряем их жизнь на себя. Милица завидовала Ане. Такой жених и выбрал упрямую дочку участкового.
Вот так невеста и сидела за столом без фаты. Простоволосая. Сидела, а глаза на мокром месте, будто сама себя оплакивала.
Гостей со стороны жениха тоже было немного. Всего пять человек. Все по службе в НКВД из Витебска. Под их крики: «Горько!», Коршунов рывком тянул к себе Аню и целовал. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на жадные поцелуи жениха. Похоже, только они были в восторге от этого мероприятия, заливая в свои глотки гранеными стаканами самогон.
Среди НКВДешных горлопанов больше всего выделялся подполковник Пичугин. Высокий статный брюнет с лёгкой сединой у висков. Он громко смеялся, обнимая рядом сидящую Милицу. Наша соседка подливала новому знакомому в стакан водку и тут же пихала в рот закусить. Подполковник залпом выпивал горькую и не морщился. Его на свадьбе тоже всё устраивало и невеста, и свадьба, и легкомысленная красавица рядом, пока не входила я. Ставя на стол блюда, я ловила пристальный взгляд офицера. А когда наши глаза встречались, он то подмигивал мне, то прищуривался, закидывая набок голову. Кривиличка быстро заметила флирт своего поклонника на два фронта и, надувая губки, отворачивалась от Пичугина. Милица ревностно таращилась на меня. Мол, что тебе надо в моём огороде? Ставь свои тарелки подальше.
А когда «Синяя Фуражка» попросил поставить поближе блинчики с фасолью, Анькина подруга и вовсе фыркнула:
– А у меня лучшее в Сенно получаются. Даже сам председатель райисполкома хвалил.
Подполковник Милице ничего не сказал, а только по особенному улыбнулся, покосившись в мою сторону. А мне стало не по себе от этой улыбки. Ведь мужчины мне никогда не оказывали знаки внимания. Мальчишки из класса не в счёт.
Я смущенно подала подполковнику тарелку с блинами и наши кончики пальцев соприкоснулись. От этого едва уловимого постороннему глазу прикосновения по моему телу пробежали мурашки. Испугавшись накрывавших меня ощущений, я резко отдёрнула руку и убежала к матери.
На кухне мама, стоя спиной ко входу, раскладывала по тарелкам куски кур и из-за шума в доме она не услышала, как подошла я.
– Ой! – испуганно воскликнула она, уронив кусок куриной ножки на пол. – Ну вот! Что ты подкрадываешься, словно кошка?
– Я не хотела.
– Ладно уже.
У матери было приподнятое настроение. В отличии от всех членов семьи, она искренне верила, что этот брак только к лучшему. В её глазах Коршунов был хорошим зятем. Тем более, что Гришечка, как она уже его называла, искусно льстил будущей тёще. Мама падкая на лесть, обожала зятя, считая, что именно такой муж нужен Анюте. С ним его любимая дочка будет, как за каменной стеной. Гришка не чета её Семёну. Не тюфяк, а настоящий защитник! Мужик, одним словом.
– Лизка, брось Дружку. Пусть и у него будет праздник, – сказала мать, подняв с пола кусок курятины.
Выйдя во двор, я глубоко вдохнула. Свежо. Хоть все окна в доме раскрыты настежь, но дышать нечем. Слишком душно, а ещё запах еды вперемешку с самогонным перегаром делал воздух тяжёлым.
Учуяв запах вкусненького, Дружок радостно завилял хвостом. А стоило мне подойти поближе, как пёс, прыгая и скуля, начал выпрашивал лакомство.
– Ну, послужи, мой мальчик! – играючи я высоко подняла ножку курицы.
Дружок запрыгал на задних лапках. Чёрненькие глаза—бусинки жалобно посматривали то на меня, то на мою руку.
– Держи, пушистик!
Я бросила ему заслуженный кусочек. Пёс налету поймал ножку и улёгся грызть её. Не прошло и минуты, как лакомство исчезло в пасти Дружка. Поднявшись, он продолжил вилять хвостом в надежде на ещё один кусочек вкусненького.
– Обжорка! – потрепала я по мохнатой голове Дружка.
Я собиралась уходить, как пёс настороженно поднял уши, бросившись в сторону огорода. Цепь звякнула и натянулась будто струна. А я, всмотревшись вдаль, увидела Федьку. Он шёл с лесополосы. Шатаясь из стороны в сторону, любимый сестры тащил за собой какую-то палку. И только, когда Федя приблизился к речушке, разделяющей наш огород с полем, я поняла – это не палка. В руках бывшего кавалера Ани было ружьё.
Сердце тут же ёкнуло. Помню, как в испуге огляделась. Что если сейчас кто-то выйдет покурить или Дружок залает? В доме полно людей с оружием. Разбираться никто не станет. Застрелят влюбленного дурака. Ещё и политическое дело состряпают. Мол, напал на сотрудников НКВД. И я бросилась со всех ног навстречу Федьке
Бежала и молилась: только бы пёс не залаял, только бы никто не заметил его в распахнутом окне, только бы успеть. Новые туфли жали. Я даже не заметила, как сняла их в грядках с капустой, а в борозде картошки упала пару раз, прежде чем добежала до Федьки.
Я с разбегу хватилась за ружьё. Старую охотничью одностволку прошлого века отчаявшийся ухажёр сестры держал крепко. Вырвать оружие с первого раза у меня не получилось. Федька дёрнул ремень и оттолкнул. Не устояв на ногах, я завалилась на картофельную ботву.
– Федька, что ты удумал? – шёпотом кричала я. – Отдай ружьё.
Я снова схватилась за ремень. Пьяным тянуть меня за собой он не смог и упал рядом.
– Пусти! Я убью его! – прокричал он.
Резкий запах перегара заставил меня отвернуться. Сколько Федька выпил в тот день, одному Богу известно. Не одну бутылку, это точно.
– Пусти, я сказал! – ещё громче закричал он.
Боясь, что нас услышат, я навалилась на Анькиного кавалера и закрыла ему рот ладонью.
– Тихо! Их там знаешь сколько и все с пистолетами? Об Аньке подумай, – просила я со слезами на глазах.
Федька посмотрел на меня. Не знаю, может, мои слёзы так на него подействовали или слова, но вырываться он перестал. Гнев в его глазах сменила полная растерянность. Усевшись в борозде, он обхватил ладонями голову. Глухое гортанное рыдание вырвалось из него. Федя заплакал.
До него я никогда не видела, как плачут мужчины. Хотя, какой он был мужчина? Всего девятнадцать лет. Федя всегда был таким сильным, но справедливым. Большой добрый плюшевый мишка, как называла его сестра. А для меня ухажёр Ани был героем из сказок. Федя часто заступался за слабых в школе. Однажды даже надавал подзатыльников Стёпке Сморыгину, задиравшему меня. И вот, мой герой плачет, как мальчишка. И мне его жалко. Вы даже не можете представить, что я чувствовала, смотря на своего героя. Федьку так хотелось утешить. Сказать ему что-нибудь ободряющее. Но, я ни чем не могла ему помочь. Вернуть ему Аньку я была не в силах. Не выдержав, я обняла Федькины широкие вздрагивающие плечи. В ответ он сильнее прижал меня к себе. Мокрым лицом уткнулся мне в шею и прохрипел:
– Я люблю её, а она за него пошла.
