скачать книгу бесплатно
Мы смотрим друг на друга. Я чуть не проговариваюсь про Птицелова, однако вовремя прикусываю язык. В конце концов, Осси соглашается допустить меня на бал, но только в качестве диджея. Это означает, что я должна совать пластинки в музыкальный автомат, стоя?щий в кафе.
– Только песни про любовь и медленную музыку, лучше всего Пэтси Клайн, – инструктирует она меня.
Несколько дней я не разговариваю с сестрой. Со своих болотных свиданий она приходит, когда я уже сплю, а потом целый день отсыпается. Теперь, когда она крутит роман с Искусителем, у нее не остается времени для меня. Разумеется, я не собираюсь шпионить за ее свиданиями в потустороннем мире, просто меня тоже начинает заносить, и порой я чувствую себя призраком, в полном одиночестве бродящим по парку. Даже пытаюсь общаться с аллигаторами, но из этого ничего не получается.
– Привет, Сет, – произношу я, посыпая крокодилий загон порошком от блох. – Как дела? Тебе не холодно?
Иногда аллигаторы фыркают в ответ, но по большей части просто игнорируют меня. В книгах дети общаются со своими питомцами, будь то проницательные кошки, подбитые орлы или отважные пони, спасающие тонущих людей. Но аллигаторы в этом смысле совершенно безнадежны, эти чешуйчатые ящеры совсем не дружелюбны и при случае не против вас сожрать. Так что я ценю компанию Осси, даже если приходится делить ее со злым духом.
К вечеру мы украшаем кафе цветными фонариками и старыми рекламными плакатами. Свет фонаря высвечивает щетинистые соломенные стены хижины. Пэтси Клайн нежно тянет: «Пока смерть не разлучит на-а-ас». Даже если у меня и нет дружка-духа, я все равно понимаю, что фраза звучит глупо и неправдоподобно. Неужели Пэтси это всерьез? Почему она думает, что так легко отделается, закончив свой любовный роман вместе с жизнью? Я с хмурым видом ставлю другую пластинку.
Сидя за круглым столиком, делаю вид, будто разгадываю кроссворд, а Осси вальсирует с Искусителем. Голова ее увенчана короной из ящериц. Мы никак не могли решить, кого выбрать: геккона или желтоголовика, и в конце концов взяли обоих. Сестра моя танцует не блестяще. Желтоголовик, недовольный, распластался на ее волосах, свернутых в узел, а геккон пытается отгрызть собственную ногу.
– Ава, хочешь к нам присоединиться? – спрашивает Осси, протягивая руку к моему лбу. – Ты в порядке?
– Нет. То есть не хочу. Может, позднее.
– Ладно, – кивает она. – Тогда скажешь мне. Искуситель не возражает. Ава!
Оказывается, я не заметила, что музыка прекратилась. Пришлось быстренько зашвырнуть в автомат следующую пластинку.
Опять поет Пэтси, заполняя своим голосом пространство хижины. Тьфу ты! Моя сестрица забилась в темный угол и вжалась в соломенную стену.
Я грызу карандаш, чтобы сосредоточиться, и каждую минуту бросаю взгляд в окно в надежде увидеть Птицелова. Но он явно сделал ноги. Я облазила все вокруг и убедилась, что в нашем мангровом лесу не осталось ни одного осоеда. Пока не знаю, как к этому отнестись.
В автомате начинает звучать медленная музыка. Осси пытается засунуть руку себе под платье. Я перестаю разбирать слова, все песни сливаются в один жалобный стон, словно автомат завывает, предвещая смерть. Перед глазами у меня плывет туман. Мне кажется, я вижу Птицелова, стучащего в окно, но он скоро исчезает. Крышка стола вдруг превращается в огромный незаполненный кроссворд.
По вертикали
По горизонтали
По вертикали
По горизонтали
Что-то происходит с моими глазами, лоб пылает, горло перехватывает, и я теряю дар речи.
Кроссворд требует угадать слово из шести букв…
Бал заканчивается в далеко не детское время. Голова у меня еще гудит, но я не хочу портить Осси праздник. Она вся раскраснелась, переживая свой успех.
– Ава, ты видела, как мы танцевали?
Сестра продолжает кружиться под гигантскими кипарисами, глаза у нее сверкают, она уверяет меня, будто Искуситель танцует не хуже Фреда Астора. Потом мы, взявшись за руки, идем домой, Осси переплетает свои пальцы с моими, и я испытываю такую радость, что даже стискиваю зубы, как это делают борцы с аллигаторами, чтобы те не вырвались у них из рук. Продираясь сквозь тростник, поем какие-то дурацкие стишки из книги заклинаний Осси:
Я теряю свое копье, я его теряю, и луна исчезает в тучах,
Я его теряю, и гаснет солнце.
Я его теряю, и меркнут звезды.
Но целюсь я не в солнце, не в луну и не в звезды.
А в сердце сына нашего братства.
Имя его – секрет.
Куд-куда! Куд-куда! Душа его, приди и погуляй со мной.
Приди и посиди со мной.
Приди и раздели со мной мою постель.
Куд-куда! Куд-куда! Приди, его душа.
Пальмы похожи на часовых, освободившихся с дежурства и собравшихся вместе, чтобы посплетничать на теплом ветерке. Вокруг сверкают светлячки. Мир кажется уютным и совершенным.
– А Искуситель пойдет с нами домой?
– Нет! – бросает Осси, отпирая дверь в бунгало. – В дедушкин дом он больше не придет.
Я, как белка, прыгаю на кровать и зарываюсь лицом в шершавую подушку, чтобы скрыть счастливую улыбку. Услышав стук закрываемой двери, с трудом удерживаюсь от слез и истерического смеха. Теперь мы остались вдвоем, только вдвоем! Нет, врать и притворяться, будто мне жаль, я, конечно, не буду, но и задевать чувства Осси, громко радуясь, что Искуситель покинул ее тело, тоже не хочу. Вместо этого я просто фырчу в подушку.
– Спокойной ночи, Ава, – шепчет Осси. – Спасибо за музыку.
Когда я просыпаюсь, кровать моей сестры оказывается пустой. Туфель ее тоже нигде нет, а простыни валяются на полу. Стеклянный террариум, набитый ящерицами, которых Осси порой выуживает, чтобы украсить свою персону, полностью опустошен: там не осталось ничего, кроме поилки и лишайников.
– Осси!
Все ее вешалки в шкафу пусты и напоминают обглоданные кости. Ванная благоухает мылом, словно цветущий сад. На запотевшем зеркале висит прилепленная скотчем записка:
дарагая ава
я атправляюс в свадибное путишествие. не валнуйся мы скора вирнемся и придем к тибе. я сама найду маму и привиду ее дамой. извени что мало написала в голове у миня много слов но я не знаю как их писать.
осси робакоу
Я трижды перечитываю письмо и только тогда понимаю, что сестра покинула меня навсегда. Мои познания уже достаточно обширны, чтобы сообразить: такие секреты хранить нельзя.
– Осси, не уходи! – кричу я. – Подожди! Я… разогрею тебе блинчики на завтрак!
Это звучит совсем уж по-идиотски даже для меня. Что она собирается делать? Сбежать, вспоминаю я. Вытащив пыльный дедушкин словарь, я нахожу там нужное слово:
Сбежать (гл.) – самовольно покинуть место, где человек обязан находиться.
Сбежала. Это слово вспыхивает в моей голове, как зажженная лампочка. Как можно сбежать с призраком? А если Искуситель потащит мою сестру в такое место, куда я не смогу последовать за ней? Если она тоже станет призраком? Потом меня вдруг поражает, как громом, догадка: а если все это время она встречалась с Птицеловом?
Вы думаете, я сразу бросаюсь за ней вдогонку? Вовсе нет. Сначала обуваю резиновые сапоги, потом снимаю и обуваю снова. Поднимаю трубку, чтобы позвать на помощь, но сразу кладу обратно – вместо гудка в ней лишь что-то шуршит. Пытаюсь закричать, однако из горла вырывается только воздух.
Я чувствую, как за окном разрастается сумеречная зелень болот, окружая меня со всех сторон. Далекие сосны похожи на бледные языки пламени. Без отца и восторженных туристов «Болотландия!» постепенно возвращается к своему прежнему виду, дикому и первозданному. Появись сейчас Птицелов, я бы тотчас упала в его объятия, благодарная за любое человеческое участие. «Где же мой отец, где сестра?» – потихоньку причитаю я, крутя круглую дверную ручку. Страх, как острая спица, впивается в мои внутренности, выгоняя меня из пустого дома. И если бы я не видела, как тоскуют о своем хозяине отцовские собаки, то могла бы возразить мисс Хьюэрт, что от животных нас отличает лишь то, что мы страдаем от одиночества.
Я беру с собой фонарик, клюшку для гольфа, кухонный нож и батончики с арахисовым маслом, чтобы соблазнить Осси вернуться в свое тело. Чеснока у нас нет, и приходится заменить его цветной капустой в надежде, что вампиры, которых я встречу, будут близоруки и легковерны. Я открываю дверь, выхожу наружу и отправляюсь в путь, пробиваясь сквозь горячий удушливый воздух.
Добежав до мангровых деревьев, я останавливаюсь. Меня вдруг охватывает ужас, не дающий двинуться дальше. А вскоре с болот доносится знакомый дикий рев. У меня внутри все обрывается. С моей сестрой происходит нечто кроваво-страшное. Я моментально оказываюсь по ту сторону леса и, спотыкаясь, несусь к пруду. Перед глазами у меня все плывет, ноги обжигает крапива. Кажется, я мчусь целую вечность. Луна скрывается за облаками.
Мне так хочется, чтобы этот безумный бег вернул мне мужество, как это случается с храбрыми маленькими девочками, о которых читаешь в книгах, особенно с теми, кому помогают умные кошки. Но мной движет не мужество, а животный страх. Я не хочу остаться одна. И стану защищать Осси от любого чудовища, будь то призрак, злодей или древний ящер, чтобы спасти ее ради собственного блага.
Приближаясь к пруду, я чувствую себя как натянутая пружина и готовлюсь к бою. Но оказывается, что сражаться мне не с кем. Ни Птицелова, ни аллигатора, никакой нечистой силы. В лунном свете стоит моя голая, как стебелек, сестра, а ее красные юбки лежат у ее ног, словно опавшие листья. Склонившись над темной водой, Оцеола поет:
Куд-куда! Куд-куда! Душа его, приди и погуляй со мной…
При дневном свете тело Осси выглядит как неубранная постель, мятая и неряшливая. Но в лунном свете моя обнаженная сестрица сияет какой-то неземной красотой. Для меня нагота Осси, ее роскошная грудь – своего рода откровение. Сама я плоская, как блин, усыпанный коричневыми родинками. А моя неуклюжая сестрица унаследовала мамину фигуру.
На коже Осси происходит какое-то движение. Когда она идет к воде, с ее волос и плеч градом падают сверкающие искры. Да это же ящерицы! – догадываюсь я. Она стряхивает свою живую кольчугу, и та опадает с нее, как чешуя. Ее липкие драгоценности, шипя и извиваясь, шлепаются в пруд. Я застываю, зачарованная этим зрелищем. Вскоре наготу моей сестры не скрывает больше ничего, и только на ногах у нее краснеют следы от колючей травы. Дыхание у меня перехватывает, я не могу вымолвить ни слова. А Оцеола, продолжая произносить заклинание, начинает входить в воду.
– Осси, нет! – кричу я и уже не могу остановиться.
Но лезть в воду опасаюсь, во всяком случае, пока не посмотрю, что там за трясина. Я опускаю руку в карман комбинезона, чтобы достать фонарик, и обнаруживаю там глаз Сета, мой талисман. С горестным библейским воплем я кидаю его в спину Осси.
– Оцеола!
Это придает мне храбрости. Но глаз, не долетев до цели, падает в пруд. Я представляю, как он погружается в красный ил, глядя своим зрачком на ноги Осси, подергивающийся… При воспоминании о чем? В предвкушении чего? Я не могу сообразить, что происходит. Но точно знаю, что она меня покидает.
Я жду, когда Осси снова появится над водой, однако поверхность пруда остается ровной и блестящей, как мамино зеркало, и на ней тускло светятся лишь листья кувшинок. Я чувствую, как под водой тело Осси медленно опускается на дно.
– Не смей! – кричу я. – Не смей тонуть!
И бросаюсь за ней в пруд. Черная вода течет сквозь пальцы, заливая глаза, уши и рот, а я все молочу и молочу руками, пока не натыкаюсь на холодное тело. Схватив Осси за плечи, рывком вытаскиваю ее наверх и изо всех сил плыву к берегу, волоча ее за собой. Ничего такого сверхъестественного в духе суперменов и героических пони я не совершаю. Просто отчаянно борюсь, шлепая руками по воде и пытаясь нащупать вязкое илистое дно.
– Ава, – захлебываясь, бормочет Осси. – Что ты делаешь? Отпусти меня!
Мы начинаем драться, используя приемы из нашего шоу аллигаторов. Наконец с торжествующим криком я вытаскиваю сестру на берег пруда и, схватив за черные ступни, пытаюсь оттащить подальше от воды. Осси плюется грязью и, судя по ее слепой ярости, она все еще одержима. К левой щеке прилип лист кувшинки.
Вытаскивая сестру из воды, я так вцепилась в ее руку, что на ней остались следы от моих ногтей. Маленькие пятнышки, похожие на синяки или засосы. Они темнеют на глазах, и я с изумлением вижу, как они распухают, превращаясь в толстые белые рубцы. Словно кто-то изнутри рвет кожу Осси когтями, пытаясь вырваться наружу.
В поисках Оливии
Мой братишка Воллоу уже час мотается вокруг кладбища кораблей Гэннона, не желая признать, что никаких призраков там нет. В конце концов, яростно бьет рукой по воде и начинает браниться. Ругательства так и сыплются у него из трубки. Воллоу замолкает, только чтобы поправить защитные очки, в которых он смахивает на дьявола.
Вообще-то его дьявольские очки скорее годятся для девчонок. Они розовые, а на прикрепленной к ним трубке – веселый цветочный узор. Еще у них регулируемый ремешок и стекла, не боящиеся царапин. Воллоу говорит, что с их помощью мы обязательно найдем нашу умершую сестру Оливию.
Все лето мы с братом шастали сюда по ночам. Кладбище кораблей – морская помойка, где люди за деньги избавляются от своих старых посудин. Его владелец Гэннон, седой дядька, весь покрытый татуировками, буксирует старые суда к своему причалу. Побитые парусные шлюпки и скособочившиеся ялики, облупившиеся яхты с дурацкими названиями вроде «Пожиратель миль» или «Селяви». Проржавевшие и обросшие ракушками, они постепенно погружаются в воду, самым причудливым образом склоняя свои мачты. Это морское кладбище легко грабить. Мы едем на велосипедах вдоль каменной стены мимо обитой жестью лачуги Гэннона и останавливаемся у заброшенного причала. Потом подкрадываемся к лестнице, прыгаем в ближайшую лодку и начинаем грабеж.
Добыча у нас весьма сомнительная. Обычно нам попадается всякое барахло, которое ничего не стоит: отсыревшие сигнальные ракеты и радиоприемники, одноглазая кошка, мяукающая в шлюпке. Очки были нашей первой приличной находкой. Мы нашли их в ведре для живца в каюте «Гуляки», полузатопленной шхуны из Ларго. Мы пролезли туда через небольшую дыру на носу. В каюте повсюду была вода и ужасно воняло. В ведре не оказалось никакого живца, в нем плескалась только какая-то пенистая жидкость, похожая на овощное пиво, в которой и плавали эти очки. Я подзадорил Воллоу, чтобы он надел их и сунул голову в ведро. Найти там что-либо было нереально, я просто хотел посмеяться над братом в розовых очках. Но, подняв голову из воды и сдернув очки, он сообщил мне, что видел привидение, напоминающее рыбу, которое светилось каким-то дьявольским оранжевым светом. Причем там была не одна, а несколько таких жутковатых кефалей.
– Знаешь, братишка, они были похожи на обычных рыб, но только каких-то совсем уж неживых, вроде как из нездешнего мира, – сообщил Воллоу.
Я сказал брату, что про привидения мне известно, но все-таки не поверил ему.
Сейчас Воллоу испытывает очки в воде, желая проверить, есть ли призраки где-то помимо ведра. Я сижу на краю причала и болтаю ногами, опасаясь, что кто-нибудь схватит меня за них и утянет в воду.
– Эй, Воллоу! Ну как, видел призраков?
– Нет, – мрачно бурчит брат в трубку. – Ни черта не видно.
Ничего удивительного. Вода здесь совсем мутная. Но настойчивость, с какой Воллоу пытается обходиться одной рукой, меня впечатляет.
Вообще-то ему пока нельзя плавать. В прошлый четверг он поскользнулся на одной из банановых шкурок, которые наша бабушка разбрасывает вокруг дома. Раньше я думал, что подобное случается только в мультиках. Но теперь его правую руку закатали в гипс, и он держит ее над головой, когда входит в воду. Словно катается на водном мотоцикле. Такая плавучесть весьма неожиданна. На земле Воллоу довольно неуклюжий парень. Сносит все, что попадается ему на пути: детские коляски, пожилых вдовцов, меня.
Мы с братом разные. У меня отцовские светлые волосы, голубые глаза и довольно хрупкое телосложение. У Оливии тоже был европейский тип – щеки, как яблоки, и ровные белоснежные зубы. Но Воллоу иной. Неровные клыкастые зубы делают его похожим на кабана. Он носит набриолиненный кок, а сзади волосы у него, как лохматая шкура. Объяснений этому нет. Отец шутит, что наша мама, вероятно, согрешила с Минотавром.
Воллоу его ненастоящее имя. На самом деле его зовут Вальдо Своллоу[1 - Ласточка (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.], так же как меня Тимоти Спэрроу[2 - Воробей (англ.).], а нашу умершую сестру – Оливия Ларк[3 - Жаворонок (англ.).]. Родители были помешаны на птицах. В свое время отец встретил мать на экскурсии по болотам, где им показывали живущих там птиц, и ее красота показалась ему ошеломляющей благодаря десятикратному увеличению бинокля. Отец говорит, что когда колпицы, которых он разглядывал, улетели, он его опустил, но к этому времени уже успел влюбиться. Когда мы с Воллоу были маленькими, они брали нас на свои птичьи экскурсии, где спускались на каяках по островным каналам, наблюдая за голубыми цаплями и лысухами. В то время, которое родители не любят вспоминать, они часто оставляли нас на несколько месяцев с бабушкой.
Вскоре после смерти Оливии родители стали регулярно ездить в страны «третьего мира». Детей с собой больше не брали.
Бабушка наша живет на противоположной стороне острова. Ей восемьдесят четыре года, мне двенадцать, а Воллоу четырнадцать, так что это еще вопрос, кто за кем приглядывает. Этим летом наши родители поехали в Сан-Паулу и присылают нам оттуда открытки с изрешеченными пулями фавелами и горящими кучами мусора. «Слава Богу, что вас с нами нет. Ваши предки». На самом деле вся эта жуть просто заставляет их забыть о собственных семейных проблемах.
– Эй! Подвинься! – говорит Воллоу, вылезая из воды.
Он карабкается по лестнице и плюхается на причал, оставляя на нем лужи грязной воды. За дьявольскими очками глаза его превратились в щелочки.
– Ну что, видел их?
Воллоу мычит в ответ.
– Вот что. – Он сдергивает свои девчачьи очки и бросает их мне. – Они мне малы, я в них плавать не могу. Попробуй ты.
Вздохнув, я начинаю снимать пижаму. Эластичный ремешок очков врезается мне в затылок. В соленом воздухе мой пенис подрагивает, как маленькая розовая улитка. Воллоу кивает на него и смеется.
– Может, попробуешь еще разок? – спрашиваю я.
С причала океан кажется темным и недружелюбным, как зыбкая тень чего-то жуткого.
– Нырни еще раз, Воллоу. Может, глаза у тебя привыкнут…
Брат прижимает палец к губам и показывает на что-то позади меня. Я слышу, как поскрипывают на ветру лодки, бьются о сваи волны, а потом улавливаю топот. Кто-то идет по причалу. В темноте светится огонек сигареты и раздается глухое покашливание.
– Сокровища ищете, ребята? – смеется Гэннон, приближаясь к нам. – А ведь это посягательство на частную собственность.
Потом он узнает Воллоу и печально присвистывает, как это делает при виде нас все взрослое население острова.
– Ах, это ты, сынок? Только не говори мне, что вы ищете…
– Мою покойную сестру? – мрачно усмехается брат. – Угадал!
– Но вы вряд ли найдете ее у меня в затоне, ребята.
В темноте Гэннон похож на огромный трафарет, пускающий дым из ноздрей. Воцаряется молчание. Воллоу смотрит на Гэннона, а тот лишь пожимает плечами. Затушив сигарету, он идет к берегу.
– Ладно, братишка. Пошли домой, – произносит Воллоу, беря меня за локоть и пытаясь посадить на причал.
Он делает это так бережно, что меня вдруг охватывает непонятный страх. К чему тянуть, так только хуже. Я разбегаюсь и прыгаю в воду. Мне нравится этот момент: ты в полете, выбор сделан, но его последствия еще не наступили и черная вода пока под тобой. Я лечу, готовясь встретиться со своим отражением, – плюх! Наступает менее приятный момент: я с головой погружаюсь в черную, как деготь, воду, а в очки вливается режущая глаза вода. И долгое время я вообще ничего не вижу.
Когда глаза наконец привыкают к воде, я замечаю беловатое свечение, которое быстро движется по дну. «Наверное, это лунный свет», – думаю поначалу я. Но луны-то сегодня нет.
Оливия исчезла в новолуние. Это случилось ровно два года назад, и с тех пор луна нарождалась двадцать четыре раза. Воллоу говорит, что сегодня ночью как раз вторая годовщина ее смерти. Это немного жутко. Наше горе как бы совпадает с лунными фазами. Оно растет и уменьшается вместе с луной. А в новолуние происходит очередной прилив.
Еще до того, как мы потеряли сестру, мне всегда было как-то не по себе, когда исчезала луна, и место, где ей положено было находиться, зияло чернотой, как пустой сейф. Что бы там ни случилось с Оливией, надеюсь, она все-таки видит хотя бы полоску заката. Мне просто невыносимо думать, что сестра остается в полной темноте.
