скачать книгу бесплатно
Он согласно закивал.
– Хорошо, тогда в школе скажешь, что я довёл тебя до двери.
– Конечно, Никанор Филиппович.
Он обрадовался, полез в карман и выудил оттуда белые и жёлтые монеты.
– Держи, купи себе булочку.
Руки я мгновенно подставил, и жиденький ручеёк монет различного достоинства перекочевал ко мне. Я мгновенно посчитал, обрадовавшись, что там было пятьдесят пять копеек.
– Спасибо, Никанор Филиппович.
– Ну, бывай, – он махнул рукой в сторону школы, а сам пошёл в другую.
Избавившись от провожатого, я только обрадовался. Деньги жгли карман, а это значило, что можно было зайти в магазин, пока он не закрылся. Сорвавшись с места, я побежал туда, где знал, что продавались спортивные товары. До закрытия оставалось ещё десять минут, но продавщица уже закрывала магазин.
– Тётенька, – жалобно заныл я, показывая ей медаль и грамоту, – продайте майку и шорты, соревнования завтра, а у меня всё украли.
Она открыла было рот отбрить меня, поскольку лень было возиться, но медаль спасла положение.
– Ладно, только быстро, – смиловалась надо мной богиня торговли и открыла дверь, пропуская внутрь.
– Спасибо! – я сразу бросился к одежде и с ужасом понял, что денег хватает только на что-то одно.
«Тогда шорты, – решил я, хватая и примеряя их прямо на школьные брюки, – побегаю в майке, ничего страшного».
Заодно глянув, сколько стоят кеды, я покачал головой и бегом бросился к кассе.
– Ты же майку ещё хотел, – удивилась она, пробивая мне товар.
– Не хватает, – я расстроенно развёл руками.
– Как же ты бегать будешь?
– Главное, шорты есть, а там что-нибудь придумаю, всё равно спасибо вам, что помогли!
– Не за что, – отмахнулась она от благодарности.
После дорогостоящей покупки у меня осталось почти семьдесят копеек, из которых пятьдесят я отложил Губе, а на двадцать успел урвать сосачек «Дюшес». Конфета расплылась во рту давно забытым сладким вкусом, так что я даже блаженно зажмурился, в интернате конфет не было, лишь изредка давали булочки или же песочные пирожные с джемом между слоями. Но они редко кому доставались, старшаки целыми подносами уносили их себе в крыло, чтобы было с чем пить чай целую неделю, а потом так же подносами и выкидывали, когда привозили новые.
В весьма приподнятом настроении я отправился в интернат, вот только чем ближе я к нему подходил, тем быстрее уходила нега и расслабленность, а тело снова собиралось в сжатую пружину. Свобода закончилась. Время было уже довольно позднее, но вахтёр был предупреждён о моём появлении, так что просто пропустил, и я направился к себе, своим появлением вызвав фурор среди соседей. Во-первых, я разделил между ними поровну конфеты, введя их в священный экстаз, и они сразу по три штуки жадно запихали в рот, во-вторых, медаль и грамота им тоже понравились, ну и, в-третьих, мои шорты долго рассматривали и цокали языками.
– Что за шум, а драки нет, – дверь открылась, и на пороге появилась неизменная парочка. Настроение окончательно испортилось.
– Ты смотри, Губа, они тут конфеты жрут! – изумился Бык, забирая у всех «Дюшес», кроме тех, что были во рту.
– Ты принёс? – семнадцатилетка повернулся ко мне.
– Да, – признал я очевидное.
– Деньги добыл?
Я опустил руку в карман и высыпал пятьдесят копеек на тумбочку, а не в протянутую руку.
– О, можешь же, когда хочешь, – удивился он, сгребая всё себе, – в следующий раз принесёшь рубль, если ещё и на конфеты хватило.
– Что это у тебя, – открыл рот молчавший до этого Губа, показывая на мою кровать.
«Б…ть», – выругался я про себя из-за того, что не додумался спрятать шорты под матрас, как раньше это сделал с медалью и грамотой.
– Спортивные шорты, они нужны мне для бега.
– Лучше отдай мне, – он протянул руку.
– Нет, – я встал спиной к кровати, поскольку отдавать первую вещь, которую купил себе сам, мне не хотелось.
В комнате повисла тишина, затем мои соседи сами встали и вышли из комнаты. Бык закрыл за ними дверь, подойдя к товарищу.
– Я думаю, ты стал себе слишком много позволять в последнее время, – оповестил он меня, – давно в больничку не попадал? Так это мы сейчас обеспечим.
– Немой, лучше отдай тряпку, и всё, – Губа покачал головой, – ты знаешь правила.
Я бросился к кровати и рывком вытащил дужку, которую заранее ослабил и держал для подобного случая, когда нужно будет защищать свою жизнь.
– Ты сам подписал себе приговор, – они оба отодвинулись от меня, а Губа сказал: – Позови, Бык, ещё троих, нам понадобится помощь.
Тот кивнул и бросился бежать, а я, пошарив рукой за спиной, взял шорты, затем наступил на них ногой и разорвал почти на две половинки, бросив их ему.
– Надеюсь, тебе они будут в самый раз.
Губа оскалил зубы и готов был броситься на меня, но кусок металла в моей руке заставил его быть осторожным, и он дождался товарищей. Они пришли, кто с ножом, кто с такой же дужкой, и, окружая меня в не сильно широкой комнате, радостно заулыбались.
Чтобы ко мне не зашли со спины, пришлось отступить к окну, и когда я упёрся спиной в подоконник, а они поняли, что у меня другого выхода нет, парни бросились на меня вчетвером. Всё, что я успел, – это два раза отмахнуться, прежде чем дужка, такая же, как и моя, не опустилась мне сначала на руку. После чего табурет прилетел мне в голову. Сознание мгновенно поплыло, и я уже не чувствовал, как меня повалили на пол и стали жестоко избивать, зато отлично запомнил свёрнутый набок нос Губы, из которого хлестала кровь.
Глава 8
– Иван! Иван! – голос доносился до меня словно издалека, но он был настойчив, никак от него было не отвязаться. Я с трудом попытался открыть глаза. Картинка расплылась, но затем с трудом собралась в обеспокоенное лицо директора, сидевшего рядом на табурете.
Я попробовал пошевелиться, но мне это не удалось, всё тело было словно один большой синяк, к тому же на груди виднелись бинты. Всё, что я смог, – это оглядеться в поле своего зрения, чтобы понять, что нахожусь не просто в больнице, а, скорее всего, в реанимации.
– Иван! Ты слышишь меня?! – продолжал бубнить директор, так что пришлось кивнуть.
– Сейчас тебя будет опрашивать милиция, не вздумай им что-то сказать, – угрожающе сжал он мне загипсованную руку, и боль прострелила по всему телу, – если будешь молчать, я тебя награжу! Слышишь?!
Я лишь кивнул, не в силах ничего сказать, а он, удовлетворённый, вышел из палаты.
Через час вошедшая медсестра поставила капельницу, с жалостью глядя на меня, а через два, когда я наконец полностью пришёл в себя и мог хотя бы шевелить языком, в палату заглянул человек в синей форме, с накинутым на плечи белым халатом. Его я не знал.
– Иван, привет, я следователь из районной прокуратуры, – представился он, – хотел бы расспросить тебя о случившемся.
– Можете не стараться, – с трудом ворочая языком, хрипло ответил я, – ничего не было, я упал.
– У тебя три резаных раны, две колотых, был почти содран скальп и сломаны рёбра, – нахмурился он, – врачи говорят, просто чудо, что ты выжил.
– Ну, значит, упал в кучу острого металлолома, – пожал я плечами.
– Иван, ты должен помочь мне! Я человек новый, но мне уже надоели вызовы в больницу по детским переломам и травмам, которые постоянно происходят у вас в школе-интернате. Кого ни спросишь, все говорят, что упали. Помоги мне, расскажи, кто тебя избил!
– Вы идиот? – мне было так больно и хреново, что я хотел только одного, чтобы он наконец от меня отстал.
– В смысле? – удивился он. – Ты что себе позволяешь? Ты разговариваешь с представителем советской власти!
– Мы живём в интернате двадцать четыре часа в сутки до восемнадцати лет, – ответил я, – кто хоть слово скажет, тому там больше не жить. Так что прекращайте тут свою агитацию и идите лучше работать самостоятельно.
Он открыл рот, изумлённо покачал головой и сложил карандаш в планшетку.
– Ну, Добряшов, а ведь я хотел с тобой по-хорошему, – сказал он.
– Мне уже и сейчас так хорошо, просто сил нет, – ответил я и закрыл глаза, сил разговаривать и правда больше не оставалось.
***
Крепкий молодой организм быстро приводил себя в норму, мой лечащий доктор только всплёскивал руками на обходах, говоря, что я по темпам выздоровления дам фору любой бездомной собаке. На что я обычно отвечал, что хоть и бездомный, но не собака. Он улыбался, щупал меня, заставлял дышать, слушал лёгкие и в конце концов через две недели перевёл в общую палату, где меня встретили знакомые лица. Которые тут же, едва персонал вышел из палаты, вывалили на меня ушат новостей. В интернат приезжала милиция, и не простой участковый, а кто-то другой, поскольку директор бегал перед ними на цыпочках и вежливо улыбался. После их приезда целую неделю их вкусно кормили и даже выдали новую одежду, но, когда всё улеглось, одежду приказали сдать, а столовая вернулась на прежнюю выдачу помоев. Но все были рады и такому. Ещё из интересного, Губу выписали из больницы, но нос у него остался кривоватым, так что его иногда называли то Носом, то Губой, что его чрезвычайно злило.
Кстати, в интернате начался ремонт, говорят, делают новый актовый зал, так что все с нетерпением ждут, когда стройка закончится. От таких новостей у меня холодный пот пробежал по спине, поскольку никакого актового зала не будет, а строят там звуконепроницаемые комнаты, в которых будут встречать высоких гостей.
Вывалив на меня всё это, знакомые вернулись в свои кровати, а я задумался, правильно ли поступил. Ведь теперь время, проведённое в больнице, помножится ещё и на срок реабилитации, а бегать мне хотелось уже сейчас.
«В любом случае, надеюсь, сломанный нос отвадит от меня желающих присвоить вещи», – решил я наконец.
***
Ещё через две недели я смог наконец ходить, и выздоровление пошло ещё быстрее. Что было приятно – это гость, посетившей меня перед самой выпиской. Я тогда вернулся из туалета, поэтому сначала поразился тишине, царившей в палате, а затем заметил красную от смущения девушку, на которую пялились все до единого парни. Она же стояла возле моей кровати, сжимая в руке авоську, в которой лежали какие-то мелкие кульки, свёрнутые из газеты.
– Лилия? – удивился я. – Ты что здесь делаешь?
– Тебя проведать пришла, мы ведь друзья, – огрызнулась она.
– Да? Ну тогда давай лучше выйдем в коридор… друг.
Она пошла за мной и, когда мы оказались за дверьми и подошли к окну, тут же вручила мне кульки, а авоську забрала себе.
– Яблоки, к чаю там, – сказала она, сильно смущаясь.
– Спасибо, Лиля, – я покачал головой, – я не хочу, чтобы ты обижалась на меня, но, пожалуйста, не приходи больше.
– Почему? – вздрогнула она. – Я сделала что-то плохое?
– Нет, просто не хочу, чтобы ты пострадала. Такие, как я и они, плохая компания, – я показал поворотом головы в сторону палаты.
– Чем же они могут мне навредить? – удивилась она.
Тут я уже не выдержал её наивности и простоты.
– Затащат в туалет и вы…т тебя, так доступнее?
Она нахмурила лоб.
– Что такое вые…т? Это такая игра? Не знаю такой.
Я сделал рука-лицо и понял, что разговаривать с пионеркой бесполезно.
– Вечером, когда с родителями будешь ужинать, спроси у них значение этого слова, – посоветовал я, – они тебе популярно объяснят.
– Да? – удивилась она. – Хорошо, спасибо. Я попробую.
– Ну вот, так что спасибо, но больше не приходи.
Лиля пожала плечами и, повернувшись, зашагала к выходу, я же, вернувшись в палату, к визгу детей и радости подростков, разделил между всеми принесённые сладости. Получилось помалу, но зато честно.
А на следующий день медсестра, улыбаясь до ушей, принесла мне записку, на которой было написано всего два слова, но зато печатными буквами и с кучей восклицательных знаков:
«Ненавижу тебя!»
«Видимо, всё-таки спросила», – удовлетворённо понял я и съел записку, поскольку её некуда было выбросить, а кругом имелась куча любопытных глаз.
В остальном дни до выписки протекали скучно и единообразно, так что я стал делать гимнастику и ОФП, чтобы наконец начинать вспоминать нормальное состояние своего тела, и в интернат вернулся уже немного окрепшим, с горячим желанием добраться наконец до стадиона.
***
– Немой, к директору, – заглянувшая в дверь маленькая девочка крикнула сообщение и сразу убежала.
– Зачастил ты что-то к нему, – Пузо почесал пузо.
– Можешь сам сходить вместо меня, – предложил я.
Он тут же заверил, что просто пошутил. После той памятной драки, в которой я, оказывается, успел не только сломать нос Губе, но и переломал пальцы ещё одному старшаку, все парни моего возраста обходили меня стороной, старшие же разговаривали много спокойней, чем раньше.
Поход к директору всегда был событием, так что я сначала переоделся в школьную форму, повязал галстук, расчесался, взял с собой медаль, дневник, в который вложил грамоту, и, наряженный, отправился вниз.
– Вызывали, Андрей Григорьевич? – протиснулся я через щель и прикрыл дверь за собой.
– Да, Добряшов, присаживайся, – Пень явно находился в хорошем расположении духа.
Я тут же это сделал, скромно примостив попу на уголок стула и сложив руки на коленях.
– Мне сегодня письмо пришло с ГОРОНО, – он показал на конверт, лежащий перед ним на столе, – ты заявлен на районные соревнования, как победитель общешкольных. Что скажешь?