скачать книгу бесплатно
Директор удивился.
– А, это ты каждый день на стадионе занимаешься? – он показал рукой в сторону окна.
Я лишь кивнул.
– Видел, да, – мгновенно успокоился он, – похвальное решение.
– Пока было лето, я успевал учиться и заниматься, – продолжил я, пока ещё был ему интересен, – но со школой трудно стало совмещать посещение музыкального кружка и пения с тренировкой. Можно получить ваше разрешение сосредоточиться только на беге и школе?
– Как ты учишься? – поинтересовался он.
– Четыре четвёрки, остальные пятёрки, – я протянул ему дневник, и он его бегло полистал, убедившись, что я не вру.
– Напомни, как тебя зовут?
– Иван Добряшов, 1950 года рождения.
Он поднялся со стула, подошёл к огромному шкафу во всю стену и вскоре нашёл моё личное дело. Пролистав его, он удивлённо хмыкнул и, вернув папку, сказал:
– Через месяц будут общешкольные соревнования в беге на шестьдесят метров, если выиграешь их, разрешу заниматься без посещения этих кружков.
– Спасибо большое, Андрей Григорьевич, – поняв, что это возможный максимум, я поднялся со стула, – я могу идти?
– Да, иди, – он отмахнулся.
– До свидания.
Едва я вышел из кабинета директора и двинулся по коридору, меня обступили старшаки, обычно в это время дежурившие на входе в школу.
– Что ты забыл у Пня, Немой? – Губа посмотрел на меня с прищуром.
– Попросил, чтобы меня освободили от танцев и музыки, – я посмотрел ему в глаза, – хочу заниматься бегом и учёбой, на остальное нет времени.
– Ничего больше не говорил?
– Можете у него спросить сами, – не успел я ответить, как тут же прилетел удар в голову, за мою дерзость, а когда я, оглушённый, упал на пол, меня ещё и пнули для острастки.
– Не умничай.
Я промолчал, смотря, как старшие уходят к своему посту.
Закусив губу, я отправился к себе и под заинтересованными взглядами соседей по комнате разделся, проигнорировав их вопросы. Пузо, нарвавшись однажды на мой кистень из полотенца и мыла, больше ко мне не приставал, а остальные его два прихлебателя так и вовсе меня боялись.
Я лёг на кровать и подумал, что, наверно, Губа сегодня перегнул палку и нужно немного его проучить. Из посещения пионерского лагеря я вынес крайне полезные навыки, которые давали там в ботаническом кружке, посещаемом девочками и всего двумя парнями. Так что у меня имелся запас менее ядовитых, чем борец, трав, которые можно было высушить и взять с собой. Так что, подождав ещё час, после того как прозвучал отбой, я отделил из своего гербария, состоящего в основном из безобидных цветов, прожилки корня вороньего глаза и, кряхтя, даже раз пустил газы, побежал к двери, сопровождаемый матами тех, кто остался нюхать пердёж.
Привычный к бегу босиком, огрубившему мои стопы, я, словно пущенная стрела, помчался вниз, к блоку столовой, только там замедлив скорость, поскольку обычно там выпивали воспитатели, оставшиеся на ночное дежурство. Вскоре я убедился, что и сейчас они квасили, открыв нараспашку дверь пищевого блока. Опуститься на карачки и прокрасться мимо них к баку, из которого набирали на завтрак чай только для учителей и старшаков, было минутным делом. Размочалив ложкой прожилки корня, я затем хорошенько растёр его в чай. Вытерев ложку о скатерть, вернул её на место и так же, как и вошёл, на карачках выполз обратно, на обратном пути заглянув в туалет напротив комнаты Редьки. Записок не было, но зато я услышал, как из комнаты раздаются всхлипы. Подойдя и надеясь, что дверь не скрипнет, я толкнул её пальцем. Первым, что я увидел, была свечка, стоящая на столе, и зад подростка, который делал толчки, а перед ним на коленях сидел ещё кто-то, он же и всхлипывал, двигая головой.
– Давай быстрей!
Губы у меня сжались, я осмотрел комнату и, толкнув дверь, ворвался внутрь, подхватывая по пути примеченный табурет и плашмя с силой опуская его на спину стоявшего. Затем, пока он не опомнился, я стал бить ещё и ещё, пока парень не прекратил стонать. Поднеся руку к шее, я убедился, что он живой, затем, пройдя мимо остолбеневшего Редьки, так и сидевшего на полу, затушил свечку и вышел из комнаты. Помыв табурет от крови и сполоснув руки, я вернул его обратно в комнату, а сам бросился на свой этаж, но, прежде чем попал к себе, застирал при свете луны майку и трусы, которые были в кровавых каплях. С майкой это получилось так себе, так что пришлось отложить на утро, когда можно будет взять в душ мыло. Напялив на себя мокрые трусы, я вернулся в комнату и лёг в кровать, стянув их себя сразу, чтобы не спать в мокрой постели.
Утром я смог незаметно постираться и отмыть остатки крови, но пришлось идти без нижнего белья на завтрак. Суеты особой не было, как не было и Редьки, только старшаки о чём-то угрюмо разговаривали, сидя за своим столом. Вскоре к ним присоединился директор, который налил себе чая из стоявшего на столе эмалированного зелёного чайника с красными инвентарными буквами на боку, и, на моё удивление, тоже отпил оттуда горячего напитка. Поговорив, он вернулся за стол к преподавателям, и я больше не смотрел в его сторону, чтобы не привлекать к себе внимание.
– Ах, ну какая же краля его дочь, – рядом со мной Пузо, опустив руку под стол, во все глаза смотрел на Иру, сидящую рядом с директором, – как же я мечтаю ей засадить!
– Она не про твой стручок, Пузо, – хихикнул Заяц, – говорят, даже старшаков отбривает, ни с кем не хочет гулять.
– Мне и не нужно, чтобы она гуляла со мной, – искренне удивился подросток, – лишь бы засадить дала.
При этом он стал чаще дышать и продолжал смотреть на Иру.
– Фу! Пузо! – наконец и соседи догадались, что он делает рукой под столом. – Мы же едим!
– Кайф! – он встал и вразвалочку направился в туалет, держа правую руку в кармане.
Невольно и я сам, посмотрев в сторону Ангела, увидел, как она тоже смотрит на меня. Девчонка, легко улыбнувшись, снова уткнулась в тарелку.
– Бл…ь, бл…ь, – внезапно старшаки сорвались со своих мест и тоже бросились в сторону туалета. Бык, бежавший последним, громко пёрнул, и его штаны сзади стали мокнуть, а на пол полилась коричневая жижа, резко запахло говном. Следом за ним Губа также обдристался, а вскоре все старшаки с криками, оставляя за собой коричневые следы поноса, бросились в туалет и душевую. Сидевший до этого спокойно директор побледнел и кинулся в пищевой блок, который был ближе, громко хлопнув дверью, но вот звуки, скоро оттуда раздавшиеся, оповестили всех о том, что он тоже обгадился. Всё это происходило в полнейшей тишине, поскольку все охреневали от происходящего. Я, почувствовав на себе чужой взгляд, снова отвёл глаза от содержимого тарелки и столкнулся с широкими глазами Ангела, которая смотрела на меня как на какое-то внезапно ожившее божество.
К сожалению, этим дело не ограничилось. Маленькие дети при виде и запахе поноса тут же стали выблёвывать свои завтраки на стол, а следом за ними, видя такое, и те, у кого был слабый желудок и хорошее воображение, так что вскоре большинство столов были заблёваны тоже.
Я почему-то в этот момент почувствовал себя как сидящий демон на картине Михаила Врубеля, который с олимпийским спокойствием созерцает творящийся вокруг хаос. Занятия в школе были сорваны. Нас всех отправили по комнатам, приводить одежду и себя в порядок, а в столовую не приехали ни скорая, ни милиция. Директор никуда не доложил о произошедшем, но устроил расследование. Искали того, кто был рядом с кухней утром, но, понятное дело, не нашли. Старшаки пару дней не появлялись в интернате, поскольку их положили в больницу с пищевым отравлением, и они вернулись только к выходным и били всех, кто при виде них начинал улыбаться. Порядок и авторитет они этим восстановили быстро, но всё равно шепотки за их спинами никуда не делись.
Редька, кстати, в интернат так и не вернулся, как, впрочем, и тот, кто его насиловал, как я слышал, их раскидали по другим интернатам, чтобы они больше не пересеклись. Узнав об этом, я почувствовал, как внутри всё просто запело от радости, поскольку, по рассказам Ивана, в его истории Редька вскрыл себе вены вскоре после открытия «комнаты отдыха» в интернате. Теперь же получалось, что я хоть и на самую капельку, но смог что-то изменить, и это меня впервые за долгое время по-настоящему радовало. Вернувшись из школы, я отправился на стадион, где, привычно раздевшись и размявшись, пробежал пару кругов для разогрева. Барьеров у меня, понятное дело, не было, так что я обычно бегал, словно перепрыгивая их, как если бы они стояли передо мной.
Приняв низкий старт, я отсчитал от трёх до одного и побежал. Внезапно я почувствовал, что всё не так, как обычно, ноги больше не начинали заплетаться при увеличении темпа, а скорость прохождения дистанции увеличилась разве что не вдвое. Финишировав и отдышавшись, я удивлённо стал себя рассматривать. Вроде бы ничего не изменилось визуально, но вот ноги словно вытянулись на пять сантиметров, а тело стало более жилистым.
«Не помню, чтобы вчера был таким, – я стал судорожно вспоминать, какими были ноги вчера, – может, показалось?»
Вернувшись обратно, я снова низко пригнулся и стартовал, опять ощущая в ногах силу, которой ещё вчера точно не было. Пробежав ещё три круга, я ошеломлённо приступил к отжиманиям и бёрпи, всё ещё не совсем понимая, что сегодня такого случилось с моими ногами, которые стали нести меня вперёд значительно быстрее, чем вчера.
«Чертовщина какая-то», – отбросил я вскоре эти мысли и погрузился в занятия, сожалея, что в школе нет даже завалявшейся гири для упражнений на укрепление тела. На физре мы играли в футбол, причём неважно, летом или зимой, а девочки – в пионербол без сетки, просто перекидывая мяч друг другу.
Глава 6
– Добряшов, к директору, – в комнату ворвался Зёма и, выкрикнув сообщение, снова стремительно умчался в коридор.
Под удивлёнными взглядами соседей я оделся, привёл себя в порядок, почистил ботинки и только после этого отправился на первый этаж.
– Добрый день, Андрей Григорьевич, вызывали? – постучавшись и получив разрешение, я вошёл внутрь, замерев по стойке смирно.
– Да, Добряшов, завтра школьные старты нашего посёлка по лёгкой атлетике, о которых мы с тобой договаривались, – сразу сообщил мне он, – ты готов?
– Да, Андрей Григорьевич.
– Отлично, тогда тебя заберёт после завтрака Николай Алексеевич, он будет тебя сопровождать от нашей школы, вы там будете почти весь день.
– Хорошо, что-то ещё, Андрей Григорьевич?
– Помни о нашем уговоре, только первое место даст тебе освобождение.
Я лишь кивнул, не став отвечать вслух, на что он махнул рукой, отпуская меня.
Вернувшись в комнату, я задумался, в чём побегу завтра. Кроме школьной формы и башмаков, у меня ничего не было, не бежать же там, как и здесь, в майке, трусах и босиком?
«Ладно, завтра решу по ходу пьесы», – решил я.
– Немой, чего директор вызывал? – осведомился Пузо.
– Завтра на соревнования по бегу иду, – спокойно ответил я, чтобы не давать почву для ненужных слухов.
– О, кайф, – удивился он, – своруй там что пожрать нам.
– Если будет время, – не стал я спорить.
Он обрадовался, как будто я сказал твёрдое «да», и отстал от меня.
Новость о том, что я завтра иду в посёлок, пусть и в сопровождении физрука, словно молния пролетела по интернату, и ко мне успел заглянуть даже Губа, напомнив принести пятьдесят копеек, которые я ему должен ещё с лета.
***
После завтрака, отчаянно зевая, меня забрал с собой физрук и, бурча под нос, что ему больше нечем заняться, кроме как весь день таскаться со мной не пойми где, повёл меня за ворота, и мы пешком направились в центр посёлка к общеобразовательной школе № 1.
– Николай Алексеевич, – обратился я к нему, – а вам не обязательно быть со мной весь день. Вы можете довести меня до места и уйти по своим делам, оставив мне рубль на обед, я никуда не денусь с соревнований, поскольку у нас уговор с директором.
Физрук изумлённо на меня посмотрел, словно поразился тому, что я могу вообще говорить. Он открыл рот, закрыл его и почесал большой ладонью всклокоченные волосы.
– Слушай, а ты дело говоришь. Точно никуда не убежишь?
– Если выиграю первое место в беге на шестьдесят метров, мне обещали дать больше времени на тренировки, – объяснил я ему подробно, – быть там в моих интересах.
– Толково придумал, – мужчина обрадовался и, достав из кармана смятые рубли, от щедрот дал мне целых два, – во, помни мою доброту!
– Спасибо, Николай Алексеевич, – я положил деньги в карман и поблагодарил.
Физрук мгновенно повеселел и даже стал насвистывать себе под нос что-то бодрое, я же осматривался по сторонам. Я впервые после того летнего побега от местных мальчишек выбрался в другое место. Мало что изменилось за эти пару месяцев, но выглядело для меня лично как параллельная реальность.
Люди спокойно шли на работу, детей вели в садики, школьники торопились на занятия, и всё это без матов, окриков и тумаков. Я правда отвык от такого, поэтому будничная картина жизни посёлка вызывала у меня оторопь.
Вскоре мы пришли на стадион, где уже начали собираться спортсмены со своими педагогами, но трибуны были почти пустыми.
– Погоди здесь, – физрук оставил меня на одной из лавочек трибун, – сейчас узнаю, где регистрируются и что нужно для этого.
Вернулся он уже буквально через десять минут, довольно вручив мне номер с цифрой «101».
– Держи, где-то через час начнутся старты. Я записал тебя на шестьдесят метров.
– Спасибо, Николай Алексеевич.
– Ну всё, вернусь за тобой вечером, никуда не уходи.
– Конечно, – согласился я.
Он повернулся и зашагал на выход, оставляя меня одного. Одиноко сидящий подросток вскоре привлёк к себе внимание взрослых, ко мне подходили, спрашивали, почему я один и не нужно ли помочь, но я благодарил, показывал номер и говорил, что мой тренер просто отлучился на время, а так я спортсмен. Мои спокойные объяснения всех устраивали, и больше ко мне не приставали.
– Мальчик, почему ты один? Давай дружить! – раздался рядом громкий голос, и, когда повернулся, я увидел перед собой девочку примерно моего возраста, одетую в тёмно-коричневое школьное платье и чёрный фартук, с обязательно повязанным на шее алым галстуком.
– Пошла отсюда, – бросил я и отвернулся.
– Ты ведёшь себя не как пионер! – тут же возмутилась она. – Ты не должен мне грубить! Я девочка!
В памяти тут же всплыла та девочка, которая повесилась после группового изнасилования в школе-интернате, и я, сплюнув, ответил:
– Я из интерната, пошла на х…й отсюда.
Она, расширив глаза, из которых мгновенно брызнули слёзы, бросилась куда-то в сторону соседних трибун. Ну и, конечно же, по закону подлости там тут же нашлись защитники обиженных и оскорблённых, через пять минут явившиеся ко мне мстить. Я не стал вступать в долгую полемику с ними, а, встав с места, сразу же начал бить. Левой, правой, шаг в сторону, уклон, снова двойка и два шага назад, снова двойка, и вот три подростка валяются на земле, утирая разбитые носы, а их товарищи в испуге от меня отступают.
– Последний раз говорю, пошли на х…й, – произнёс угрожающе я, и те сразу послушались, подхватив своих товарищей под руки, они поплелись к трибуне, где их ждала девочка, кинувшаяся вытирать платками им кровь и верещать на весь стадион. К чести пацанов, нужно отметить, что, когда к ним подошёл один из тренеров, они сказали, что упали, и хотя девчонка верещала, что это я всех избил, тыкая в мою сторону пальцем, взрослый лишь уточнил у парней, точно ли они упали. Получив подтверждение ещё раз, он, не смотря на девочку, вернулся за свой стол.
Школьников было много, так что сначала шли отборочные забеги, а затем квалификационные. Я отправился на первые, когда услышал свою фамилию.
– Сто первый, ты не знаешь, что нужно переодеться? – ко мне обратился взрослый, стоящий на старте с миниатюрным пистолетом, когда я встал вместе с ещё тремя подростками, поскольку ширины бровки для большего количества просто не хватало, и оказался единственным, кто был не в спортивной майке, шортах и кедах.
– У меня нет другой одежды, – ответил я, – я из школы-интерната.
Мой ответ его полностью удовлетворил, он пожал плечами и велел нам занять позиции. Все соседи стояли прямо, я один встал в низкий старт, вызвав у них усмешки и удивление взрослого. Мне было всё равно, требовалась победа любой ценой, и я не собирался никому давать поблажек.
– На старт, внимание, марш, – заговорил он и выстрелил на последнем слове. Раздавшийся, пусть и тихий, хлопок стартового пистолета сработал для меня как хлыст, и я, напрягая ноги, распрямился и пулей сорвался с места, почти сразу финишировав, поскольку разгонялся как на стометровку.
Ничуть не запыхавшись, я остановился, наблюдая, как спустя ещё несколько секунд финишируют остальные. Тот тренер, что стоял на контрольной отметке с секундомером в руках, то тряс его, то прикладывал к уху.
– Петрович? Что с тобой? – к нему, встав из-за стола, подошёл тот же взрослый, что подходил к пацанам, которых я побил.
– Да секундомер, похоже, барахлит, – раздосадованно признался тот, – надо делать перезабег.
Подростки, бежавшие со мной, тут же стали недовольно гудеть.
– Давай я сам встану, – тот подвинул его в сторону и достал серебристый секундомер, обратившись к нам, – хватить ныть, вы спортсмены или нет?
Мы вернулись на старт, и я снова занял позицию, хоть и без колодок, но на нижнем старте, хотя, конечно, школьные брюки и башмаки сильно мешали бегу.
Хлопнувший выстрел опять пришпорил меня, и я, словно метеор, тут же рванул в сторону финиша, снова прибежав первым. На дорожке настала тишина, поскольку к тренеру с секундомером подошли другие взрослые, и они о чём-то шушукались, тихо обсуждая. Закончив, один подошёл ко мне, протянув руку.
– Познакомимся? Меня зовут Артём Викторович.
– Иван Добряшов, школа-интернат № 3.
– Я раньше никогда не видел тебя, Иван, на соревнованиях по бегу, – он отвёл меня к трибунам и предложил присесть.
